Дед. Глава третья. Любовь

   В начале 1919 года дед приехал в Москву по приглашению Николая Александровича Семашко и снова стал жить в семье матери. Думаю, что его отчим был здорово напуган эпизодом с белой армией и решил держать молодого человека при себе. Во всяком случае, он устроил пасынка на работу в министерство здравоохранения, которое сам возглавил в восемнадцатом году. Не знаю, что входило в обязанности девятнадцатилетнего Коли на этой первой в его жизни работе, но одно несомненно — он сопровождал Семашко во время его выездов с комиссией для проверки работы новорожденных советских медицинских и детских учреждений. И несомненно это потому, что именно во время одной такой проверочной командировки он встретился со своей судьбой — моей бабкой, Эльфридой Самойловной Ярхо. От нее-то я и знаю в подробностях при каких обстоятельствах эта встреча произошла и какие имела последствия.
    И вот тут, я должна, отвлечься от биографии деда и рассказать историю моей бабки, которую мы с сестрами звали «баба» или «баба Фрида», чтобы не путать с другими бабушками в семье.
    Баба Фрида родилась в 1901 году в Двинске в традиционной еврейской семье. Ее мать, Эсфирь Ароновна Райгородская, была из богатой и знатной семьи и гордилась тем, что происходила из рода Давидова. Помню, баба Фрида рассказывала мне в детстве, что у ее матери даже была заветная шкатулка с документами, свидетельствовавшими об этом благородном происхождении, только она сгорела во время пожара. Не знаю была ли это легенда про шкатулку, но в детстве мысль, что мы с царем Давидом родственники почему-то была мне дорога. Отец бабы Фриды, Самуил Исаакович Ярхо, был человеком образованным и хорошо продвигался по службе благодаря своему уму и трудолюбию. Он обожал свою жену, буквально носил на руках, и ее желания были в семье законом. Эсфирь Ароновна — красавица и умница, обожала блистать в обществе. Она часто уезжала заграницу, в Берлин или Париж, где развлекалась и увлекалась, а дети оставались с отцом. Детей в семье было пятеро — три девочки и два мальчика, родились все подряд с очень небольшой разницей в возрасте. Детей любили и баловали, всех кроме моей бабки, которую ее мать называла «чернушкой» за смуглый цвет лица и иссиня-черные волосы и обделила вниманием и лаской. Дело в том, Эсфирь Ароновна была уверена в том, что благородная кровь царя Давида проявляется в синих глазах, белой веснушчатой коже и рыжеватом оттенке волос, а у бедной Фриды ничего из этого необходимого набора не было, если не считать веснушек, доставшихся по наследству и мне.
     Итак, без малейшего сожаления маленькую Фриду отправили учиться гимназию-интернат госпожи Преклонской, откуда она только очень редко возвращалась на каникулы повидать родных. Это была русская гимназия для девочек благородного происхождения, и с первых минут пребывания там моей бабке стало ясно, что ни говорить, как эти девочки, ни вести себя она не умеет. С ней не хотели ни то что дружить, но даже разговаривать, и она решила, что должна стать лучшей ученицей в классе, чтобы заслужить признание. Труднее всего было избавиться от акцента, но она упорно трудилась над этим и добилась абсолютно чистого русского языка. От изучения закона Божьего бабка была освобождена, и в ее аттестате против этого предмета стоял прочерк, но по всем остальным предметам никаких других отметок кроме «отлично» она не получала. Ее русские подруги вскоре полюбили «умницу Фриду» и часто приглашали погостить на каникулы в свои семьи, где ей было гораздо приятнее и комфортней, чем у родителей. Иногда в гимназию приезжали инспекции, тогда Фриду прятали, чтобы избежать скандала, так как не должна была иудейская девочка учиться в таком заведении. И за это неудобство Фридин отец платил дополнительно и немалые деньги.
     Окончив гимназию в 1917году, бабка отправилась сначала в Тулу, где попробовала себя на сцене в рамках Пролеткульта, а затем в Москву, и там она поступила учиться в Московскую Филармонию по профилю «драматическая актриса». Не знаю получала ли она финансовую помощь от родителей, но если и получала, то видимо этого было не достаточно, потому что во время летних каникул она работала воспитательницей детском саду. Именно в этот детский сад летом 1919 года приехала медицинская инспекция под руководством Семашко. Бабка рассказывала мне, что занималась с детьми, когда прибежала заведующая, чтобы предупредить, что сейчас появится сам нарком здравоохранения. А затем дверь распахнулась, но вошел не Семашко, его кто-то задержал по дороге, а мой дед. Неизвестно, каковой была бы реакция бабы Фриды, если бы она не знала, что дед — пасынок наркома, но она это знала и сделала все, чтобы ему понравиться. Юный Николай Борисович влюбился с первого взгляда и на всю жизнь.
      К концу лета дед с бабкой поженились и она переехала жить к нему, вернее в квартире семьи Семашко, где им выделили самую большую комнату. Квартира была, хоть и очень большой, но многонаселенной, к тому времени у Семашко было четверо детей, а ещё с ними жила няня и домработница. Бабу Фриду эта ситуация совершенно не устраивала, но возможности снять что-то отдельно не было и пришлось смириться.
К тому же, были и безусловные плюсы в таком совместном проживании, потому что Николай Александрович был большим меценатом, и в доме бывали почти все известные артисты, музыканты и художники. Бабка обожала эту среду, со всеми перезнакомилась и поддерживала отношения. Она продолжала учиться в филармонии и, благодаря связям Семашко, пробовала себя на сценах разных театров, в том числе у Мейерхольда и, кажется, имела успех. Но ее актерская карьера закончилась не начавшись, потому что отыграв выпускной спектакль на шестом месяце беременности, она получила диплом, но в театр не вернулась, посвятив себя семье.
А дед поступил в Академию Жуковского, практически сразу после ее создания и увлеченно учился там на авиаконструктора. И это, как я понимаю, был счастливейший период его жизни.