Покажи мне любовь

Зарисовки из жизни - из прошлого и настоящего


Урод, покажи мне любовь...

- У тебя такие холодные руки...

- Нормальные.

- Дай согрею. Бедные мои ручки...

Он берет ее руки, преувеличенно шумно дует ей на пальцы. Держит ее руки в своих – не отпускает.

Им обоим не может быть больше пятнадцати. Немецкие турки, мальчик и девочка. Они совсем рядом, на заднем сиденье. Я села перед ними, потому что больше не было мест, а я устала после работы.

Уже темно и ехать совсем недолго.

Целуются, кажется – не вижу. Оборачиваться, глазеть на них стыдно.

- Вот жалко твои ушки...

Его голос пока, вероятно, не такой низкий, каким мог бы быть и каким станет. Он говорит неторопливо и ненавязчиво, но и настойчиво. Он хочет, чтобы его услышали.

- Все нормально.

Она отвечает ему резковато, холодно и металлически-безэмоционально и... эмоционально. Это ее эмоции, и она тоже хочет, чтобы ее услышали.

- Им же больно... – продолжает он. Не жалобно и не настойчиво – и все же не собирается молчать. – Разве им не больно?

Теперь он, кажется, целует уши.

- Им не больно, - металлическим тоном отвечает она.

- Ты хочешь сказать: им не больно от того, что ты их проколола? Когда прокалывают уши, это не больно? Совсем не больно? Когда тебе прокалывали, ты ничего не чувствовала? Не чувствуешь?

Он не повышает тона, не подначивает, просто спрашивает, все спрашивает и спрашивает.

Она тоже не повышает тона – просто говорит холодно:

- Я чувствую. Я чувствую, что ты мерзкий.

- Почему я мерзкий?

Он не злится, не расстраивается, и даже не удивляется.

- Потому что ты ведешь себя мерзко. Твое поведение – это мерзко. Мне противно от тебя.

- От чего тебе противно?

- От того, что ты ведешь себя, как урод. Как гребаный мачо. На людях. Перед всеми. Думаешь, ты крут. Крут, если не показываешь любовь.

- Я не показываю любовь?

Я ошибалась. Им не пятнадцать. В пятнадцать не говорят «любовь». Или говорят? Им нет дела ни до кого вокруг – и, очевидно, больше негде об этом поговорить.

- Ты не показываешь любовь.

Она безжалостна и непреклонна. Она говорит с ним тоном начальницы с проштрафившимся подчиненным, или учительницы с набедокурившим учеником.

- Ты шифруешь «нас» перед всеми. Перед друзьями, перед семьей. Твоя бабушка не знала, что мы вместе. Удивилась, зачем я звоню тебе.

Он не отрицает и не возражает.

Урод, покажи мне любовь...

Скоро очередная остановка. Мне кажется, я знаю, где им выходить.

- Твои штаны... – замечает он, - ...чего они сидят на тебе так свободно?

Вот оно – помешавшаяся заботливость. Вот что у него в голосе. Он все в ней подмечает, все замечает и комментирует все.

- Потому что я стройная, - отчеканивает она победоносно. Затем торжествующе, с непоколебимой уверенностью в своей силе и правоте спрашивает:

- Следующий автобус «назад» когда? На нем поеду.

- Через час, - смиренно говорит он, и не думая упрашивать ее, чтобы осталась подольше.

Они выходят: мальчик и девочка, оба в «оверсайзах», он кажется худее нее и лишь немногим выше ростом из-за ее кедов на платформе.

Их черные, блестящие волосы сияют под уличным фонарем. Фонарь живет по-своему, а они – по-своему.

Это жизнь. Это любовь, которую не показывают. Любовь, которую не видят.


***

Покажи любовь.

Они далеко, за тысячи километров – и с тысячу километров между ними. Ей сорок шесть, он на год старше. Она в Алма-Ате, а он в Ташкенте. Они любили в другой жизни, любили, но расстались.

У него с мамой и братом очень успешная фирма-семейный подряд по оформлению декораций на крупномасштабные мероприятия. В Ташкенте их услуги пользуются большим спросом, их хорошо знают и ценят власть имущие.

У нее вокальная студия, она педагог вокала и фортепиано, музыкальный продюсер и руководитель молодежной музыкальной группы. Она талантливая певица, привыкшая выступать. Ее имя известно не только в Алма-Ате – на музыкальных конкурсах в Москве оно звучало нередко, когда ее ученики занимали призовые места. Интервью с ней то и дело транслируют по казахскому телевидению, у нее и ее группы есть каналы и странички на разных ресурсах в Сети. Ее уроки стоят дорого.

Он говорит: «Она мое солнышко. Она все, о чем я мечтал. Она моя радость в жизни».

Она говорит: «Это мой муж. Он у меня хороший».

У них на пальцах кольца. Он говорит ей: «Моя жена». Она – ему: «Мой муж».

У них есть дети, уже взрослые и поднятые на ноги, у нее свои, у него свои – и у обоих замечательные.

Она была одна с детьми и мамой вот уже лет десять, а от него как раз недавно ушла жена - гражданская, а вместе с ней и дети.

Он нашел ее в Сети после стольких лет. Они любили в другой жизни, любили, но расстались.

И вот он нашел ее снова. Сразу признался, сразу услышал ответное признание: любовь возродилась, любовь жива. Он приезжал к ней свататься, у них ведь так положено – и заручился разрешением будущей тещи. А свадьбу они не сыграли, не стали расписываться – лишь надели кольца.

Он позвал ее за собой, она пошла. Закрыла студию, группу расформировала. Оставила детей работать и учиться, учеников, кто захотел, взяла на онлайн-обучение. Рассчитывала, что и в другом городе, в другой стране сумеет реализовать себя.

Не вышло. На новом месте, хоть некогда она там училась, и без нее ярких фигур в шоу-бизнесе оказалось достаточно. Без связей и без знакомств ничего не получалось – не помогло даже имя.

Он приходил домой после работы, но по вечерам вместо долгожданного общения с ней бывал занят принятием заказов от клиентов. Будь у нее все еще ее дело, она бы тоже общалась со своими учениками и их родителями.

Она привыкла сама зарабатывать деньги и сама же, не задумываясь, тратить. Он, хоть и совладелец фирмы, сам ничего не решает, а мать и старший брат, с которыми он живет в одном доме, лишь выделяют ему каждый месяц ту сумму, какую посчитают нужной. Так у них заведено уже много лет, его это устраивает – и совершенно не устраивает ее.

«Она за мной шпионит» - говорит она ему про новую «свекровь». «Она копается в моем белье в шкафу. Она смотрит, не купила ли я себе какой-нибудь обновки на мои же деньги». Те самые, о которых ее спросил его старший брат. Те самые, которые она не пожелала ни показывать, ни отдавать в семейный «общак». Те самые, которых оказалось недостаточно для самостоятельной раскрутки новой студии в Ташкенте, ведь ее новая семья отказалась ей в этом помочь. Теперь свекровь еще и пытается контролировать ее.

Он потрясен:

«Мама, это правда?»

Но мать в слезах и у нее больное сердце. И младший сын, который очень любит мать и никогда намеренно не заставит волноваться.

«Ты не любишь меня» - говорит ему его новая жена, безгранично любимая и безгранично разочаровавшаяся.

«Я люблю тебя, как никогда никого не любил. Ты мое солнышко. Ты все, о чем я мечтал. Ты моя радость в жизни».

«Ты не показываешь любовь. Этот город – моя тюрьма. Эта семья – моя тюрьма. И я здесь не останусь».

«Не покидай меня. Я столько лет был без тебя. Я больше не вынесу жизни без тебя. Ведь я люблю тебя».

«Все это – слова, а не любовь. Ты не показываешь любовь».

Покажи мне любовь...

А дома ее ждут соскучившиеся дети, ждет мать. Ждет любимая работа, ждут ученики, которым онлайн-обучение не пошло на пользу. Ждут самореализация и признание, ждут слава и успех. И наконец-то снова ждет материальная независимость.

И вот опять с тысячу километров между ними. Она восстановила студию, создала новую группу, она снова возит их по конкурсам и медленно но верно продвигается. А он тоскует без нее, как никогда в жизни не тосковал – да и она тоскует тоже.

Он прилетает на праздники, на дни рожденья. Бывает, прилетает и она. У них на пальцах кольца. Он говорит: «Моя жена» - она: «Мой муж» - на всякий случай, а то вдруг кому-то непонятно. Им понятно.

Это жизнь. Это любовь, которую не показывают. Любовь, которую не видят.


***

Она была старше него на три года. Разведенка с двухлетней дочкой на руках. Работница табачной фабрики, передовик, ударница, а спустя годы ветеран труда. Ее печатали в газете «Труд». Когда нужно тактичная, хоть, собственно, общительная и ярко-притягательная. Ее манера держаться и говорить не выдавали в ней потомственного «пролетариата», наталкивали иных на мысль о «голубых кровях». Эффектная красавица, каких мало. Каких не забывают и помнят всю жизнь, пусть только раз увидев.
Он видел не раз.
Она работала на табачной – он на литейном. Ведущий специалист и мастер на все руки. Читающий и начитанный. Умевший прекрасно готовить. Душа компании. Знавший кучу баек, шуток и прибауток. Наделенный голосом, от которого бросало в дрожь, а на глаза наворачивались слезы.
То была любовь с первого взгляда. Сумасшедшая, головокружительная любовь. Он пел ей песни под окном, пел под гитару, на которой прекрасно играл, и от его голоса бросало в дрожь. Она должна была стать «его» - и она стала. Он обожал ее, боготворил.
Он женился на ней, ее дочь стала его дочерью, а она родила ему еще одну дочь. Она была отличной хозяйкой, старавшейся не для себя. И стала любящей женой. Настолько любящей, что никогда, ни в чем не делала и не говорила ему наперекор, хоть нередко и хотелось. Как будто этим показывала свою любовь. Настолько любящей, что через пару лет для чего-то отправила дочь от первого брака, ту самую, которую он удочерил и полюбил, точно родную, на воспитание к бабушке. Как будто дочь могла помешать формированию их новой семьи. Как будто это он ее об этом попросил. Возможно, он и попросил – во всяком случае, принял это, как должное. Как она приняла в их дом его мать, потерявшую мужа и старшего сына, это тоже подразумевалось, как должное, хоть жить с ней вместе оказалось нелегко. Когда же падчерица-дочь уже старшеклассницей вернулась в семью, он с радостью принял ее. Возможно, этим тоже показал свою любовь.
То была любовь. И то были годы счастья вместе, безбедные и интересные. Новая трехкомнатная квартира улучшенной планировки в новенькой девятиэтажке в самом центре города, в лучшем его районе. Пионер-лагеря для дочерей, полученные от производства, такие, каких теперь нет, какие и раньше-то не всем полагались, замечательные, пусть самими дочерьми и ненавидимые. Дача-сад за городом. Умная беспородная собачка-сторож, которую он где-то подобрал. Круизы на теплоходе. Замужество дочерей, рождение внуков. Работа-праздники. То были годы счастья вместе. На смену им пришли другие годы.
Он не дожил до правнуков, как она, но неродных внуков любил, как родных. Показывал любовь, какую они должны были запомнить на всю жизнь.
Его сгубила «белая» - для кого-то «белая река», но для кого-то просто «белая». «Белая» искорежила его здоровье, искромсала чувства и изувечила любовь – и он как будто позабыл о ней, хотя она всегда была рядом и все также не перечила, хоть хотелось еще чаще, все чаще и чаще. «Белая» сделала так, что в самом черном угаре он мог обругать ее самыми страшными, самыми гнусными словами, обругать при посторонних, при детях и при внуках под ее слезы, крики и вопли: «Пенсию... пенсию мою отдай...» Ей было страшно его слушать и больно слушать тоже. И она давно уж позабыла, как он когда-то показывал любовь. Наверно, и не показывал никогда.
Покажи мне любовь...
От «белой» он заболел так сильно, что начал задыхаться в огромном, пыльном городе и стал впредь каждое лето проводить на саду. А она приезжала к нему каждое лето, через день, неделю за неделей – покормить его и поработать с ним. Час туда, час обратно тряслась в битком набитом дачном автобусе. Он радовался ей, а она приезжала и уезжала. Может, любила все-таки. Он ее, может, тоже. Может, заново вспоминала, что когда-то он показывал любовь, а может, нет.
Он доживал не на саду, а мучился в квартире – мучился сам, мучил других. Она, и сама уже давно и сильно больная, ухаживала за ним до конца через мучения. С ним было страшно в те дни – и стало страшно, когда его не стало. От того, как он уходил, она сильно устала и измучилась.
По нему всплакнули и его родные внуки, и неродные, которых он любил, как родных. Как знать, может, всплакнула и она, припомнив, как когда-то он показывал любовь и она ее видела. А может, нет.
Это жизнь. Это любовь, которую не показывали, хоть и показывали когда-то. Любовь, которую не видели, хоть когда-то и видели.