Христианский календарь Балкарца

Календарь Балкарца (Таулуну календары)
САИД ОСМАНОВИЧ ШАХМУРЗАЕВ (опубликован в 1970 году)
Записано С.О. Шахмурзаевым со слов его бабушки Хаммегер Жанатаевой в 1927 году.

Месяц Башил (св.Василь) январь

Был месяцем первым суровый Башил,
Он снегом, как данью, поля обложил.
Он выбелил горы, он реки сковал,
Он толщей сугробов закрыл перевал.

С тревогою горцы глядят на стога:
Любая травинка втройне дорога.
Скупее стал корм для овец и ягнят,—
Ведь месяц Башил лишь снегами богат.

И только у крепких рабочих быков,
Как прежде, кормушки полны до краев.
Обязан хозяин быков сберегать:
Они по весне выйдут землю пахать.

Башил — месяц свадеб... Но помнит народ,
Что вслед за зимою весна настает.
Так много детей и так мало зерна...
Но тщательно горец хранит семена.

В порядок приводятся плуг и ярмо:
К весне продвигается солнце само!
А на огородах дымится навоз,
Чтоб чахнуть растеньям весной не пришлось.

Алеют рябины над кровлей в тени,
Коньки деревянные — для ребятни,
Ячмень на решетках чердачных сушил,
Катание с гор... Это — месяц Башил!

Буза пузырится у женщин в чанах,
Она сабантуя дождется впотьмах.
Скорее, весна, бороздой зачерней:
Узнаем, чье зелье хмельней и вкусней!

Взрослеют невесты, растут женихи,
В аул с зимних кошей спешат пастухи,
Снежинки на бурках и льдинки в усах,
Но радость, как звезды, в их жарких глазах.

Пусть ночи в Башиле темны и длинны,—
Работою женщины поглощены:
Из шерсти овечьей сукно они ткут
И над колыбелями песни поют.

Проворные руки ткачих-мастериц
Мелькают, как крылья резвящихся птиц
Искусна работа, и сукна тонки:
Красивы черкески, прочны башлыки!

Украшена женской заботой семья:
В суконной одежде сыны и мужья.
Рогатый Аймуш — божество пастухов —
В узорах, что краше хаджарских ковров.

Вот красками из травянистых корней
Окрашен кийиз*,— где светлей, где темней.
Изделья горянок, как ценный товар,
Мужья повезут в Гурджистан на базар.

Чудесны балкарских аулов дары:
Черкески и бурки, сукно и ковры.
А горец с базара в селенье свое
Привозит с красивой насечкой ружье.

Был долгим сквозь горы тот путь в Гурджистан:
Неделями медленный полз караван...
Вдоль грозных обрывов крутою тропой
Тащились с опаской арба за арбой...
(*Кийиз – карачаево-балкарский ковер, изготовляемый из бараньей шерсти).


Байрым месяц (св.Девы Марии) февраль
 
Поклонялись горцы прежде, - до ислама, до Корана,—
Небу, месяцу и солнцу — древним божествам своим.
Их просили дать удачу, залечить скорее раны...
Чтили камни и деревья, называя их — Байрым.

На торжественных раденьях становились на колени,
Ждали милости и чуда от немого божества,
От недуга исцеленья, от бесплодья избавленья,
Со слезами обращали к богу страстные слова...

С четырех сторон Байрыма жгли костры неутомимо,
И в котлах варили мясо тучных жертвенных быков.
Урожая и богатства ждали люди от Байрыма,
Ждали ливней благодатных и спасенья от врагов...

На подносах деревянных проносили мясо бычье,
Круг описывая, жертву оставляли божеству.
И молили дать им силу, и леса наполнить дичью,
В поле дать погуще всходы и в лугах пышней траву.

Пред Байрымом в ряд поставив головы быка, барана,
Лошади, козы и тура, веры искренней полны,
Золоченый Крест целуя, под священную охрану
Взять просили дом и поле, и стада, и табуны...

Ставили Байрым пред гротом, густо смазав слоем сала,
Чтоб светлы надежды были, стали помысли чисты.
Голову коня там клали, чтоб людей от бед спасала,
Рядом — голову собаки: пес — хранитель Апсаты *. (* Апсаты — у балкарцев Бог охоты) .

Если в месяце Байрыма умереть кому случалось, —
Тело в праздничных одеждах приносили в грот Байрым,
И костер там разводили и прощались с ним, печалясь,
И любимые предметы погребали вместе с ним.

Если смертью был застигнут воин доблестный и смелый,—
Под рукою правой клали меч широкий боевой,
И могилу рыли в гроте и, землей засыпав тело,
У божеств земли просили вечный дать ему покой.

С той же просьбой к богу солнца обратившись, у могилы
Резали быков и, мясо на костре в котлах сварив,
Часть покойнику оставив, чтоб на путь загробный силы
Он имел, — а остальное ели, кто остался жив.

Тот, кто молнией сражен был, кто тонул, кто с гор срывался, —
В поле около Байрыма был с почетом погребен.
И божеств старинных милость вымолить для них старался
Заклинатель, что особым даром был вооружен.

Заклинатель пожелать мог долголетья, счастья, славы
Тем, кто в месяце Байрыма был рожден, — и потому
В честь жреца в тот день звучали песни, пляски, и по праву
Жирных резали баранов, предназначенных ему.

Заклинатель мог по звездам предсказать беду и радость,
По камням гадать умея, знал, кого что в жизни ждет.
И полны наивной веры в прорицаний этих святость,
Горцы щедрыми дарами заполняли темный грот.

Свежей влагою Байрыма меч старинный омывая,
Чтоб младенец в жизни долгой был прославлен как храбрец,
Клали рядом с колыбелью. Доблесть нарта Шауая
Сыну милому желая, целовал его отец.

У костра плясали, пели. Прорицаньям, пожеланьям
Для рожденного в Байрыме не предвиделось конца:
Звал отец того, кто мудро по костям гадал бараньим,
И того, кто разбирался в сновидениях отца.


Снова резали барана. Глядя на его лопатки,
Прорицатель ждал, что выйдет сыну — радость иль беда?
Если левая лопатка, — сын погибнет в смертной схватке,
Если правая, — то будет жить он долгие года.

Слушая рассказ отцовский, толкователь снов почтенный
Говорил, что жизнь пастушью предвещает этот сон,
Будет сын богат стадами, будет он пастух отменный,
И, стада оставив внукам, мирно жизнь окончит он.

Если ж в месяце Байрыма девочка в семье рождалась,
То совсем иным по виду стародавний был обряд:
Мастерица рукоделья к колыбели приглашалась, —
Пусть прославленные руки девочку благословят.

И от бабки повивальной принимала мастерица
Крошку-девочку, что только увидала белый свет,
И давала грудь малышке, чтобы та могла напиться
Молока—и с ним впитала древних промыслов секрет.

Кто рожден под знаком тигра, иль змеи, иль обезьяны, —
Тот считался злым и хитрым, сторонились все его.
Кто родился в год коровы, в год свиньи и в год барана,
Тем успех и долголетие предвещало божество.

Ну, а кто на свет явился в год собаки, рыбы, мыши
Или лошади, — не ведал, что судьба ему несла...
Был он слаб и беззащитен пред веленьем силы высшей,
Как игрушкой, им играли божества добра и зла...


ПЕРВЫЙ МЕСЯЦ ТОТУРА (св.Фёдора) март

Первый месяц Тотура по счету приходится третьим.
Был охотника сыном Тотур, и родился он в башне Хустос,
Что стоит в Апсолту... Мы различные версии встретим
В древних сказах о том, как отважным он воином рос.

Над скалой Личиу возвышалась могучая башня...
В ней Хустос проживал, в ней кинжалы и копья ковал.
Всех чегемских охотников был он сильней и бесстрашней,
Сам он башню воздвиг над седыми обрывами скал.

С этой башни высокой свои озирая владенья,
Громко крикнул Хустос: «Вот предел мой, законный мой Чегем!»
Рядом с круглою башней в горах приютилось селенье,
И старался Хустос, чтоб спокойно в нем жил человек.

И когда на аул налетели враги, словно волки,
Меч Хустос обнажил и новел за собой земляков.
И разгромлен был враг в этой сече кровавой и долгой,
След которой остался в туманных преданьях веков.

И теперь в тех краях есть аул Хустос-сырт, а вернее,
Хустос-Журт * называют его ...Башни развалины есть...
По могильникам древним, что в почве лежат,каменея,
Незапамятных лет можно длинную повесть прочесть...
(*Журт — поселение).

А отважный Хустос смело двигался вверх по ущелью,
Возводил укрепления, аулы в горах населял...
Делал людям добро, одержим благородною целью,
Скотоводам он пастбища, пахарям — поле давал.

Много лет жил Хустос, много зорь он встречал над горами.
Много выиграл битв, не повержен на землю никем.
Над ущельем своим водрузил он зеленое знамя,
И старинное «чег» стало корнем названья Чегем.


Как трава, зелен флаг с головою рогатого тура,—
Он над башней взлетал, созывая людей на совет.
И отметил Хустос в этой башне рожденье Тотура,
И отцовскою радостью был этот праздник согрет!

Враг, страшней всех иных, подобрался к ущелью, — о горе! —
Стала горцев косить смертоносной рукою чума...
И отважный Хустос был сражен черной гибелью вскоре,
Пред которой бессильны мощь тела и крепость ума.

Меч и лук завещал, умирая, он малому сыну,
И растила Тотура невзгоды познавшая мать...
Лук отцовский хранила и меч богатырский старинный,
Чтоб в надежные руки лихого джигита отдать.

И внушала Тотуру, чтоб стал он защитником горцев,
Чтоб за правое дело он меч обнажал, как отец.
Чтобы, правду любя, не терпел он ни лжи, ни притворства.
Чтоб Хустос благородный был сыну во всем образец!


С малолетства его на охоту она снаряжала,
Чтобы, ловкий и сильный, узнал он повадки зверей,
Чтоб рука приучалась к стреле, тетиве и кинжалу,
Чтоб достойно служить он учился отчизне своей.

И когда он вошел в возраст подвигов, в возраст джигита,
Стяг зеленый над башнею поднят был в знак торжества.
И собрался народ, и, взойдя на гранитные плиты,
Так сказала ему мать Тотура, Хустоса вдова:

«На глазах у людей флаг зеленый я сыну вручаю,
Тотем племени нашего — турья на нем голова,
Да получит он то, что оставил отец, завещая!» —
Так сказала в тот день мать Тотура, Хустоса вдова.

«Пусть наследует сын острый меч и каленые стрелы,
Честь, и доблесть, и знанье охотничьего мастерства...
Пусть его испытают, насколько он воин умелый!» —
Так сказала в тот день мать Тотура, Хустоса вдова.

И сказала еще: «Сила племени — в воле единой,
Лишь единство народа отвагу вселяет в сердца.
Я хочу, чтоб, сплотившись, вы верили доблести сына,
Как вы верили раньше в бесстрашье и разум отца!

Поклонись же, мой сын, знаку племени, нашей святыне,
Людям горных аулов, о сын мой Тотур, поклонись!
Ты отныне их вождь, их надежный защитник отныне,
И в незыблемой верности долгу, мой сын, поклянись!»

И народ ликовал, молодого вождя прославляя,
И заздравная чаша, запенясь, пошла по рукам.
Пусть воскреснет в Тотуре отцовская слава былая!
Клики радости шумной взлетали к седым облакам.

Пред священным шестом горцы верности клятву давали,
В битвах твердо стоять, не роняя оружья из рук.
И на каждом был шлем боевой из сверкающей стали,
И у каждого был напряженно изогнутый лук.

И Тотур стал вождем, и свои ограждал он владенья,
Имя месяцам двум дал прославленный древний герой:
Первый месяц Тотура — был назван по дате рожденья,
Назван в память героя был месяц Тотура второй.


Наделен был Тотур светлым разумом, храбростью львиной,
Он о камень отцовский точил нержавеющий меч,
Чтоб хранить от врагов наши горы, луга и долины,
Чтобы жизни людей от опасности грозной беречь.

Строил башни в горах, выжигать научился он известь,
Камень с камнем скреплял, так что швы не увидишь нигде,
Был он верен народу, душой умудренной возвысясь,
И нетленную память народ сохранил о вожде...

Первый месяц Тотура! Пусть ветер по стойбищам шарит,
Пусть в холодных ущельях морозный царит не уют...
Но аульные женщины пищу обильную варят
И по всем переулкам охотно ее раздают.

Нарекали Тотуром рожденного в месяце этом,
В дар младенцу тому приносили кто меч, а кто лук.
Шлем надев на него, говорили: «Будь верен заветам
Наших предков! Народу будь смелый защитник и друг!»


А когда исполнялось семь лет сорванцу-мальчугану,
В руки дав ему лук, за аул выводили его.
И почтенные старцы Тотуру-мальцу на поляне,
Поясняли, что значит воинственное мастерство.

Джигитовки искусной, езды верховой и охоты...
А когда, повзрослев, становился Тотур женихом,
У родителей юноши главною было заботой,
Чтоб невеста вошла в их почетом отмеченный дом.

Стать женою Тотура — завидный удел для горянки!
Вот уж посланы сваты и щедрый обещан калым...
И просватана дочь, и весь дом на ногах спозаранку,
И шумливые гости желают добра молодым.

Для веселого пира готовь златорунных баранов!
Во дворе возле сакли стоит белый конь жениха.
Наливают бузу из высоких и круглых кувшинов,
И напиток хорош, и закуска к нему неплоха!

И аульные женщины молвят смущенной невесте:
«Пусть тебя сохранит от недоброго глаза Байрым!
Пусть прославишься ты незапятнанной девичьей честью,
И чиста и прекрасна предстанешь пред мужем своим!»

Колыбель наряжали, — пусть добрые дети родятся!
И в священной воде разноцветье сверкающих бус
Омывая, на шею невесты, как символ богатства,
Бойко вешали на нитку нанизанный груз...

Первый месяц Тотура! Еще заливаются вьюги,
Но светлей небеса и длиннее становятся дни...
До весны бы дожить! Если вдруг одолеют недуги,
Заклинанья творя, поскорее ты их изгони:

«Белого барана голова,
Черного барана голова,
Стебелек прозрачный и дрожащий,
Жесткая сушеная трава!
А всего надежнее, Тейри*,
Хворь мою подальше убери!»

Первый месяц Тотура! Зима еще ночью сурова,
Но на солнышке в полдень все мягче полотна снегов...
Пусть глазами печальными старая смотрит корова, —
Беззаботный теленок играть и резвиться готов...


До весны б дотянуть! Скот худеет, корма на исходе...
Дым над саклей стоит: мать готовит детишкам жырна,
Это значит, что скоро настанет конец непогоде,
Это значит, что скоро в горах забушует весна!

*Тейри (у балкарцев и карачаевцев Истина, Верховный бог).


Второй месяц ТОТУРА (св.Фёдора) апрель

Четвертым по счету был месяц Тотура второй,
Тот месяц запомнили степи, и горы, и долы:
Врываясь в ущелья, ползли пестрокожей змеей,
Волной смертоносною хлынули в край наш монголы.

Но тверже, чем скалы, пути преградил им Тотур,
Коней оседлала его боевая дружина.
Был волей он крепок и обликом гневен и хмур,
И воинам верным велел он стоять нерушимо.

Ретив и вынослив его быстроногий скакун,
В руках его меч и в глазах его пламя бесстрашья...
Где он появлялся, — как дождь окровавленных лун,
Мечем отсеченные, падали головы вражьи.

Напрасно захватчики гнали на приступ коней,
В сияющий шлем устремив ядовитые стрелы, —
Дружина Тотура смыкалась плотней и плотней,
Могучим щитом заслоняя родные пределы.

Как яростный барс, пробиваясь сквозь толпы врагов,
Разил их Тотур, благородным огнем полыхая,
Окрасились кровью ковры белопенных снегов,
Пронзительный ветер на трупах трепал малахаи.

Но не был бессмертен и неустрашимый герой:
Сраженный в бою, приближенным сказал он:«Джигиты!
Вы спрячьте мой труп и в земле схороните сырой,
Никто пусть не знает, где кости Тотура зарыты!»

И тайно Тотура в безвестном углу погребли,
И холмик могильный сровняли с землею окрестной,
Чтоб стал он душой и надеждой родимой земли,
А место его погребенья врагу неизвестно...

Бесчинствовал враг, стены крепости он разметал,
Мечу и огню предал все в непокорной теснине...
Но память о храбром не стер ни огонь, ни металл:
Руины твердыни Тотура видны и поныне...

В неравных сраженьях редели джигитов ряды,
Но, грудь обнажив, заставляли их матери клясться,
Что будут они, как Тотур, и храбры, и тверды,
Что полчищам вражьим их в плен захватить не удастся.

И воин стоял у последней черты, пока жив,
До смертного часа оружие не опуская,
II все до единого, головы в битве сложив,
Они не увидели гибели отчего края....

И каждый аул был разрушен и испепелен,
И пленницы шли по камням вереницей понурой...
И кроме руин крепостей, ни следов, ни имен
В горах не осталось от древних владений Тотура...


Месяц ХЫЧАУМАН май

Пятый месяц — Хычауман,
Светел, радостен и румян.
Отмечая весны приход,
Начинал он у горцев год.


В этот месяц луга, холмы
Сбросят белый покров зимы.
И приветствуя новый год,
Пляшут пахарь и скотовод.

Мчится в танце лихой джигит,
И горянка легко скользит.
Всех на праздник свирель зовет:
Славьте праздником новый год!

Пир обилен и многолик,
Пятилетний зарезан бык,
Доля мяса по всем правам
Уделяется божествам.

Вот старейшина-аксакал
С полной чашей степенно встал
И промолвил: «Пусть этот год
Изобилье нам принесет!»

Благосклонность горных богов
Пусть коснется травы лугов,
Пусть окупят труды сполна
Драгоценные семена!

И по кругу, полна, кругла,
Чаша медленно поплыла.
Весел пир и душа хмельна,
Словно в нартские времена.

И о нартах ведет рассказ
Старец, важен и седовлас,
Но лукавый на молодежь
Взгляд бросает: а вы, мол, что ж?

А в кругу, что невдалеке,
Развлекает народ теке *(шут, скоморох),
Намекает им острослов:
Не пора ль запрягать волов?

Веселится и стар и млад,
Каждый лучший надел наряд.
Строен девушек юных стан...
Славный месяц Хычауман!

Вот внизу, у буйной реки,
Состязанье ведут стрелки:
Ну-ка, меткой стрелой задень
Из бараньей кости мишень!

У горянок — огонь в очах,
Шелк и бархат на их плечах.
Ох, не даром седой Башил
Варку пива к весне вершил!

Завтра, в дымке рассветной мглы,
Будут в плуг впряжены волы.
Поплывет над землей туман:
Вешний месяц Хычауман!

Выйдут пахари. Что ж, пора!
А за ними жены с утра
Мясо жареное несут
И с прохладным питьем сосуд.

Аксакал, умудрен и сед,
Скажет: «Щедрый бог Даулет!
Изобилия древний бог,
Дай корням животворный сок.

Крепость гибкую дай стеблям,
Доброй влаги пошли полям,
И выносливости волам,
И трудов плодотворных нам!»

У горянок чурек готов, —
Прикоснись им к рогам волов,
И за дело, благословясь!
Вот и пахота началась!

Ликования гул вокруг, —
В ход — упряжка! И острый плуг,
Стосковавшийся по труду,
Режет первую борозду.


Месяц Никколл (месяц св. Николая угодника) июнь

Пастух восклицает с улыбкой веселой:
«Добро к нам пожаловать, месяц Никкола!»
Он летнее солнце ведет за собой,
Луга покрывая густою травой.

Горячие дни и прохладные ночи,
У гор белоснежных подолы короче,
Мелькают букашки, стрекочут, гудят...
Пора кочевая приходит для стад.

Острижены овцы, проверено стадо, —
На летние пастбища двигаться надо.
На путь припасай сыр, айран и чурек:
В горах много раз проведешь ты ночлег.

Безропотный ослик и конь тонконогий
Навьючены грузом для дальней дороги...
Не молкнет на склонах зеленых верхов
Блеянье овец, голоса пастухов.

Шумит мальчуганов ватага шальная,
Ослов и лошадок прутом подгоняя...
И тропы змеятся, ведя на луга...
Когда гонишь стадо, дорога долга.

Темнеет. И овцы, и люди устали.
Пылают костры на высотном привале.
И повар на травке, как будто на стол,
Поставил дымящийся черныш котел.

Поужинав плотно, все крепко уснули,
Один лишь пастух — на ночном карауле.
Он буркой темнеет средь сумрачной мглы,
Но думы его и легки, и светлы...

Пред взором погонщика — сакля родная,
Где милая дремлет, о нем вспоминая...
Поет он, но пряча прихлынувших чувств:
«Жди, милая, — осенью с гор я спущусь...»

Плывет над горами звезда голубая,
И лают овчарки, людей пробуждая:
Пора подниматься и дальше идти, —
Рассвет, как вчера, их застанет в пути...


ЭЛИЯ месяц (пророк Илья) июль

Седьмым приходит месяц Элия,
Он облака приносит грозовые.
Дождем обильным политы поля,
И пряно пахнут травы луговые.

У горца летом полон рот хлопот.
Оп, закатав штанины по колено,
С утра полоть выходит огород,
Чинить ограды и подправить стены.

Скупа в горах земля, и мал надел:
Как говорилось, буркаю накроешь.
На нем крестьянин день и ночь корпел, —
Приложишь труд — и урожай утроишь!

Оттаскивал он камни с борозды
И расставлял на хомяков капканы...
Окончив огородные труды,
Он к луговому торопился стану.

На грозы щедр был месяц Элия,
В сплошных громах и молниях идущий.
Но правы были деды, говоря:
Чем чаще дождь, тем травы будут гуще!

И знатный мастер, сын Кичи, Батыр
Заказами со всех сторон завален.
Кипит, бурливей, чем богатый пир,
Бессонный гул стозвонных наковален!

Обычай горский прежде был таков:
Скот на продажу в Грузию гоняли
И лошадей, баранов и быков
Там на листы железные меняли.

Везли железо через перевал,
На месте уголь делали древесный.
Какие косы в старину ковал
Кузнец Батыр, ущельям всем известный!

Коса сверкала, как орлиный клюв.
Из дуба ручку к ней изготовляли.
Полы черкесок за пояс заткнув,
Для чабуров отменно шерсть валяли.

Прилаживали горцы зубья вил,
Поглядывая искоса ревниво,
Кто лучше рукоятку прикрепил,
Чьи вилы и удобны, и красивы?

У женщин состязаньям нет конца:
Оценивают, лучше или хуже
У каждой вышла шляпа для косца —
Для брата, для любимого, для мужа...

В тенистом уголке в полдневный зной
Они спешат, быстры, темноволосы,
Уютный мягкий войлок шерстяной
Мужчинам приготовить к сенокосу.

А девушки тайком от матерей
Хранят кисет или платок расшитый:
На проводах аульных косарей
В подарок дать избраннику-джигиту...

И в день пятнадцатого Элия
Ведет косцов в луга глава жыйына * (группа людей, сбор людей).
Светла, как родниковая струя,
Взлетает кос блестящая лавина, —

И вот волнами ровные валки
Ложатся, на лету роняя росы...
Уверен шаг, рассчитан взмах руки,
Как по команде, вспыхивают косы...


Все жарче солнце, высоту набрав,
В росе коса, но пот со лбов не льется,
Лишь посвист кос да шелест сочных трав,
Да стук брусков о лезвия несется...

Жар нестерпим, и воздух раскален...
Айран прохладу косарям приносит, —
Но лишь на миг... Горы зеленый склон,
Не уставая, горцы косят, косят...

Настанет скоро вечер. Но еще
Накал работы на лугах не стынет,
Пока свою косу через плечо
Старейшина устало не закинет.

Пора кончать! Склон выкошен до дна.
Расстелен войлок, все для сна готово.
И вздрагивает робкая луна
От храпа, богатырского мужского.

* * *
Как горец дорожил своим скотом!
В нем — все: еда, одежда и достаток.
Немало песен сложено о том,
Как за стада шли в пламя смертных схваток...

Чтоб скот был сыт, косили мы луга,
В валках сушили, в копны все сгребали
А после — величавые стога,
Как древние курганы, воздвигали.

И вот выходят женщины на склон,
Чтоб за валки пахучие приняться...
Копны на стог летят со всех сторон, —
Укладчик, успевай лишь управляться!

Скирдовщик наш проворен и умел.
Пусть все кипит, пусть снизу сено мечут,
Он, как орел, что на утес присел,
Себе вверху местечко обеспечит.

Не зря сложил пословицу народ:
Кто сена впрок запас, тот мудрым будет.
Пускай оно на корм скоту пойдет,
Но по нему о человеке судят!
 

КЫРКАР месяц (август)

Кыркар! Стали таять в горах ледники,
Стал камень горяч, стали жгучи пески.
Еще в полной силе заботы о сене, —
Но думать пора и о стрижке осенней.

Пораньше ты стрижку баранов начни,
Чтоб шерстью к зиме вновь покрылись они,
Чтоб в шубах лохматых и теплых ходили
И лютую стужу легко выносили.

В Кыркаре, пастух, с горных пастбищ спустись
Неспешно, — дай овцам в пути попастись.
Но в строгом порядке пусть движется стадо, —
Ему позволять разбредаться не надо.

Услышишь собачий встревоженный лай, —
От зарослей плотных овец отгоняй.
Сваляется шерсть от репьев и колючек, —
Ты станешь тогда пастухом не из лучших!

Стада на извилинах горной тропы,
А женщины точат в аулах серпы:
Ячмень наливается, зреет пшеница,
В поля на уборку пора торопиться!

Покрыт золотистым налетом Кыркар:
Пора созревания, лета разгар!
Лишь жены князей в этих буднях горячих
В поля за себя посылали батрачек.

Кыркар! Отложив рукоделье свое,
Выходят и дочь и жена на жнивье.
Метелочки проса жнет мать молодая,
Чтоб грудь дать младенцу, свой труд прерывая.

Ячмень на террасах цыпленка желтей.
Проворные жницы поют «орирей».
Что собрано летом на поле ячменном,
Зимою напитком откликнется пенным!

Подрежут высокие стебли серпы,
Умелые руки повяжут снопы,
И вот подсыхает копна золотая,
Грядущие судьбы свои предвкушая...

Она еще бархатной станет мукой,
И пышной лепешкой, и коркой сухой,
Дорожным запасом и пищей насущной
В ауле, где гость будет принят радушно.

Подернется небо закатной каймой, —
Усталая жница уходит домой.
И пахнет пшеницею серп ее звонкий,
И теплые руки, и тельце ребенка...

***
Окончена страда. Переведем дыханье!
И люди лучшие нагорий и долин
Спешат на званый пир, на шумное гулянье
На берега реки по имени Аргын.
За чашей старики напутствуют джигитов,
Как привлекать друзей, как отражать врагов,
Быть тверже и прочней гранитных монолитов,
Храня свой край и честь отцовских очагов.
Соседи и друзья — балкарцы, диогеры* — (осетины - дигорцы)
Съезжались в Татартуп, где древний минарет,
Чтоб делом доказать согласия примеры,
Чтоб вместе быть в часы и радостей, и бед.
Лицом к лицу за стол садились аксакалы,
Поставив хлеб и соль в знак дружбы пред собой.
Их больше никогда ничто не разделяло:
Роднились племена союзом и судьбой.
Из деревянных  чаш  хмельную  влагу  пили,
Налив ее туда из крепких бурдюков.
Джигиты в Татартуп, вздымая тучи пыли,
Для пира гнали с гор откормленных быков.
Старейшины племен на дружеском совете
Клялись вовек хранить единство и союз.
Веселый праздник был в дни радостные эти:
Там мир торжествовал и крепость братских уз!
А после шли лихих джигитов состязания:
И скачки, и стрельба, и бойкий перепляс...
Их в памяти храпят народные сказанья,
Сквозь даль седых времен они дошли до нас...
Был дружбы свят закон! В него глубокой верой
Полны были отцы. Им вторят сыновья.
Балкарии сыны, посланцы Диогера —
Соседи-племена, соратники, друзья!
 

Кыркаууз месяц,  сентябрь

Кыркаууз... Стали пасмурны дни,
И горизонт облаками затянут...
А на цветы полевые взгляни, —
Их лепестки опадают и вянут.

Лето, как день трудовой, пронеслось,
Жарко, стремительно, неудержимо.
Пастбище, поле, жнивье, сенокос, —
Всюду работали неутомимо.

С гор потихоньку спускается скот,
Воздух пропах абрикосом и хлебом,
И начинается птиц перелет
Под побледневшим негреющим небом.

Тусклым стал цвет и лугов, и полей,
Поле грустит, словно чаша пустая,
В небе — прощальная песнь журавлей, —
Горный наш край покидают их стаи...

Пней ложится на травы полян
И покрывают испариной скалы...
Движется вдоль по ущелью туман,
Словно джигитов отряд запоздалый...

Кыркаууз... То добрей он, то злей,
Холод с теплом в нем сменяет друг друга.
Северный ветер всей мощью своей
Гонит, теснит дуновение юга.

Зимняя стужа уже на пути,
Листья на ветках красны, как пожары...
Горец торопится сено свезти
И утеплить понадежней кошары.

Плотно заделана каждая щель,
В силе овчарки — защитники стада.
И не опасен ни волк, ни метель
Тем, кто к зиме подготовлен, как надо.

Согнаны овцы к зимовьям своим,
Вовремя корм заготовлен и сложен...
Пусть, поблуждав по вершинам седым,
Тучи спускаются к горным подножьям,

Добрый хозяин спокойно их ждет, —
Мяса и хлеба припас он трудами,
Дети ухожены, сыт его скот,
И в очаге реет яркое пламя.


Этыйык масяц, октябрь

Студеный, влажный месяц Этыйык...
Последних журавлей тоскливый крик.
Последние работы полевые,
Последние становья кочевые.

А женщины хлопочут во дворах,
Продрогнув на порывистых ветрах,
Они вершат свой промысел старинный:
Обмазывают сакли вязкой глиной.

И под навесы сносят старики
Добротные сухие кизяки.
И внукам, как пример для подражанья,
Рассказывают нартские сказанья.

Шьют женщины обновы для мужей,
Проворные их руки птиц резвей.
Они скроят и выстрочат умело
И шубу, и башлык, нарядный, белый.


Пригнав с лугов, на группы делят скот:
Что на убой пойдет, что на приплод.
Пусть лучшие носители породы
Останутся на племя для развода!

С утра дымки над саклями стоят:
Мясные туши варят и солят,
Кипят в котлах кострец, курдюк и печень,
Чтоб дом был всем насущным обеспечен!

О женщина-балкарка! С давних пор
Слывешь ты украшеньем наших гор:
Заботлива, добра, трудолюбива,
Умеешь ты хозяйничать на диво!

Красавица, ты дома светлый дух:
Тобой воспитан пахарь и пастух,
Следишь, чтоб пламя в очаге не гасло,
Готовишь горцам сыр, муку и масло.

Когда-то, проводив последних птиц,
Справляли пир: двухлеток-кобылиц,
Прирезав, ели жирную конину,
Встречая праздник осени старинный.

Обильный жир запив бузой хмельной,
Мужчины бранной тешились игрой.
Бычков кололи и, содрав с них шкуры,
Дарили жертву богу Аштотуру.

Был лес густой безмолвен и дремуч,
Порой лишь камень вдруг срывался с круч.
Иные скажут: это случай мелкий,
Но горец знает, чьи это проделки!

С обрыва камень неспроста упал:
Гуляет там разъевшийся марал.
Готовь оружье! С плеч долой заботы!
Настало время ловли и охоты!


Первый месяц Абустола (Апостола) ноябрь

Стынет почва, — и первый настал Абустол, —
А по счету одиннадцатым он пришел.
В тонкой пленке ручьи, обезлиствели ветки...
Что же этой порой наши делали предки?

Они камни и бревна в аулы везли,
Чтоб умелые руки дома возвели,
И такие ворочали тяжкие глыбы,
Что, по правде сказать, мы теперь не смогли бы.

Скрыт туманом аул, склон от инея сед,
Но в леса дровосеки уходят чуть свет.
И обрубки стволов, и коротких и длинных,
Привозили оттуда на спинах ослиных.

В норы звери укрылись, и холод крепчал,
Волчьи стаи бродили вокруг по ночам.
Им мерещился свежий ягненок кудрявый,
Но не спали свирепые псы-волкодавы.

И на страже чабан, и овечий загон
От разбоя голодных волков огражден.
Лай собачий стоит над поляной аульной,
Где заботливо скот охраняют нагульный.

Где бараны и козы знакомой тропой
Осторожно спускаются на водопой
И, наевшись пахучего вкусного сена,
Чередой над водою склоняются пенной.

В этот месяц и яловый скот не забыт:
Он близ теплых кошар и ухожен, и сыт.
А у пахарей нынче иная забота:
Смерзлась почва — приходит пора обмолота.

Старики для гумна выбирают места,
Чтоб площадка была и ровна, и чиста.
Будет бычья упряжка угрюмо крутиться,
Молотя неустанно ячмень и пшеницу.

Деревянные вилы в руках у парней, —
Отделяйте зерно от соломы верней!
И следят многоопытные аксакалы,
Чтоб и зернышко малое не пропадало.

Вот приходят джигиты с гумна на ночлег, —
В свежем масле купается теплый чурек.
Приготовили женщины ужин обильный, —
Отдыхайте от вихря страды молотильной!

Вот и первый подходит к концу Абустол,
Много он золотого зерна намолол.
И плодами трудов своих горцы довольны,
И зимы не страшится аул хлебосольный.



Последний месяц Абустола (св.апостола Андрея Первозванного), декабрь

Последний месяц Абустола, —
В снегу долины, горы, села,
Работы все завершены.
И над землею древней нартской,
Над горной стороной балкарской —
Дыханье зимней тишины.

Короче дни. Тусклы закаты.
Но под папахою лохматой
Не чует холода джигит.
А самый мудрый, самым старый
Скот, не спеша, загнать в кошары
Своим сородичам велит.

Последний месяц Абустола...
Пора пред снежной и тяжелой
И утомительной зимой
Случать овечек и баранов! —
На календарь старинный глянув,
Решает так совет седой.

Чабан в сапожках остроносых,
Сжимая в пальцах крепкий посох,
Стоит на страже, как солдат.
Вот к овцам, тупо корм жующим,
Баран-производитель пущен,
Родоначальник новых стад!

На площадь знамя дорогое
С рогатой турьей головою
Аульный старшина несет,
И заклинает он Аймуша,
Чтоб этот древний бог пастуший
Стадам богатый дал приплод.

И приготовленное пиво,
В бурдюк сливая бережливо,
Отправят женщины туда,
Где пастухи в загонах горных,
Баранов откормив отборных,
В день случки стерегут стада.

Пекут румяные хычины,
И пьют торжественно мужчины,
Звучит певучая свирель...
Аймуша славят и Байрыма,
Чтоб счастье не промчалось мимо,
Чтоб стрелы попадали в цель!

Хычины тайно похищая,
Веселых ребятишек стая
Бока овечек ими трет,
Чтобы ягненочек задорный,
На белом лбу с отметкой черной
Рожден был каждой в этот год.

О древних горцев простодушье!
Молились прадеды Аймушу
И разным прочим божествам.
Но вера б их спасла едва ли, —
И люди больше доверяли
Своим рукам, своим трудам.

Народ мой знал и мир, и войны,
И добрых лет поток спокойный,
И ярость огненной грозы...
Пусть оживут тех дней картины,
Как горцев календарь старинный
В стихах Саида Шахмурзы..


Мой досточтимый дед ШАХМУРЗАЕВ Саид Османович родился 10 марта 1886 года в селении Эль-тюбю, Чегемское общество, Нальчикского округа, Терской области, Российская империя. Умер 30 ноября 1975 года в городе Нальчике, Кабардино-Балкарская Автономная Советская Социалистическая Республика.
Балкарский российский и советский поэт. Основоположник современной балкарской письменности и литературы. Автор первого букваря на балкарском языке. Составитель балкарского алфавита на латинице и кириллице.
До 1917 года получил среднее и высшее религиозное исламское образование. В 1929 окончил Крымский педагогический техникум.
С 1924 по 1958 годы — на педагогической работе. В 1924 году открыл и возглавил в Верхнем Чегеме первую светскую советскую общеобразовательную школу для детей. Преподавал в Ленинском учебном городке, кузнице первых профессиональных кадров в Кабардино-Балкарском Автономном Округе.
В 1939—1941 годы — заместитель наркома просвещения Кабардино-Балкарской АССР. С 1941-1944 годы заведующий отделом народного образования Чегемского района КБАССР.
По воспоминаниям самого поэта, стихи он начал писать арабской графикой в 1909–1910 годах. Как писатель и поэт печатается с 1916 года. В 1924 году опубликовал стих «Ленин». Член Союза писателей СССР с 1932 года.
В 1944 году написал известное стихотворение о выселении балкарского народа «Къая къызы къарылгъач» (Ласточка, дочь скал), которое стало первым произведением-плачем о нелёгкой судьбе народа.
Автор сборников стихов «Зурна» («Сырыйна», 1957 год), «Знайте растения» («Битимлени билигиз», 1960 год), «Друзьям» («Шуёхларыма», 1966 год), «Ветер времени» («Заман жели», 1967 год).
В 1965 опубликовал повесть «На заре» («Танг аласында») — о соратнике известного революционера С. М. Кирова балкарце С. Калабекове.
Составил в 1929 первый балкарский букварь.
В 1970 году выпустил первый «Балкарский топонимический словарь» (совм. с профессором Дж. Коковым).
Выпустил сочинения: Назмула (Стихи), Нальчик, 1961 год; Таулуну календары (Календарь балкарца), Нальчик, 1970 год; Ол ёмюрледе (Времена), Нальчик, 1973 год, «Избранное», Нальчик, 1975 год.
Особое значение в творчестве поэта имеет поэма «Календарь горца», вышедшая отдельным изданием в 1970 году. Ни в одном другом произведении – ни в историческом, ни в литературном – не отражена так полно древняя христиано-языческая культура и быт балкарцев.
К особым заслугам Шахмурзаева следует отнести сбор в составе научной экспедиции Кабардино-Балкарского научно-исследовательского института в 1957–1975 годах произведений разных жанров карачаево-балкарского фольклора. Им записаны лучшие образцы нартского и песенного эпоса, сказок, преданий и паремий. Участвовал с 1957-73 годы во всех археологических экспедициях КБНИИ на территории республики.
В 1925–1926 годах С. Шахмурзаев активно собирал первый материал с краеведческим кабинетом Ленинского учебного городка, где были собраны интересные материалы о прошлом коренных народов республики, ее истории, этнографии и фольклоре.
Автор программы по составлению этнографической карты Кабардино-Балкарии, куда включены были вопросы относительно времени образования населенных пунктов, истории их застройки, первых семей, патрономий и фамилий, количество дворов, расположения усадеб, хозяйственных построек.
В 1939 году в Кремле Председателем Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калининым за просветительскую работу награжден Орденом Ленина.
В 1957 году награжден Орденом Трудового Красного Знамени.
В 1961 году ему было присвоено звание "Заслуженный учитель школы КБАССР".
В 1974 году присвоено звание «Народный поэт КБАССР».
В 1981 году вышло решение Бюро Кабардино-Балкарского Обкома КПСС об увековечении памяти просветителя. Общеобразовательной школе селения Булунгу в Чегемском районе Кабардино-Балкарии присвоено имя Саида Шахмурзаева. В 2016 году на доме, где жил поэт открыта мемориальная доска.
Заурбек Шахмурзаев