Смотритель Галереи. Impossible!..

(наброски к прозе)

       Есть такое слово – impossible. Never.., never impossible… С тех незабываемых мною лет, когда
я только-только стала познавать окружающую меня вселенную, меня до жути  настораживало это
окаянное imposible, помноженное на nevermore!.. Хотя английского я тогда не знала. Существует 
какая-то дремучая прапамять языка. Мне довелось въяве ощутить его глубинные генетические
корни в своём пытливом сознании, когда в обучающей программе были введены лингвистические
дисциплины – сперва в школе, затем – в вузе. У мамы ведь моей, помимо южных и французских,
имеются и британские корни… Она с лёгкостью могла бы стать полиглотом, ежели бы выпала иная
судьба. Не имея высшего образования, а только средне-специальное, мама была умна и мудра.

       Изучение чужих языковв мне давалось легко. Русский же – чрезвычайно труден. Особенно его
фантастическая этимология. Нешуточный интерес в этимологическом направлении проявился у
меня с тех самых пор, когда я до холодной дрожи вдоль позвоночника читала сказки Александра
Афанасьева, не адаптированные для детей дошкольного возраста, а позднее – баллады Василия
Жуковского (переложение немецкой и английской устрашающей литературной романтики). А уж
наш Пушкин!.. Или мистический Гоголь с его ведьмаками и кольдуньями или русалочья тематика
Шевченко!.. Бабушкино влияние. Ей особенно нравилась у последнего из мною перечисленных
малороссийская «страшилка» с названием «Панночка», а также «Наймичка»…

       Украинский и польский языки таят в себе столько западных пугающих призраков, но трудно
им сладить со славянскими мо'роками российских топей и болот. А уж румынский князь Влад III
Цепеш из пятнадцатого столетия по прозвищу Дракула!.. Остаётся лишь привести смехотворный
комментарий мужичка-недотёпы из отечественного анимационного фильма «Пластилиновая
ворона»: «Ох, уж эти сказки… Ох, уж эти сказочники!..». Впрочем, я ушла в сторону от лингвистики.
А всего-то и хотела сказать о том, что генетически способна к языкознанию. Особенно увлекает
славянская этимология. По месту рождения.

       У меня родня в Московии и на Рязанщине, а также в Смоленске, Курске, в Сибири, в Перми, на
на Волге и на Дону… Корнеслов обширно разросся. Южные языки и говоры с обилием шипящих и
свистящих даются мне тяжелее северных, зарубежных. Из «мёртвых» языков латынь мне ближе
греческого. Вероятно, потому, что мои горные предки приняли христианство раньше, гораздо 
раньше, чем оно пришло на Русь. И это было католичество – вернее, христианство до схизмы, на
латыни. У отца в роду то же самое: вера в Иисуса Христа пришла не от греков, а от латинян, – с
Запада, а не с Востока. Однако же на Афоне есть монахи-схимники, близкие мне по крови, из
княжеского маминого рода.

     Он… Такой родной с первого же взгляда. Родной и чужой. По-русски не говорит. И по-украински
тоже не «розумиет» и не «размолвляет». Ни по-французски.., ни по-итальянски… Ни по-китайски.
ни по-японски. Лишь по-своему что-то несуразное тараторит, да по-английски, с американским
акцентом.. Сказал мне «люблю». Love. И я в тот роковой миг поняла: impossible!.. Never.., never
impossible… Безъязыкая пустошь меж нами!.. Пустословие дежурных фраз безликого этикета. Нет
и не будет любви ни на каком мне известном языке. Даже на языке мимики и жестов. Impossible! <Продолжение следует...>.