Баронесса София фон Вальтер. Часть первая

Елена Леонидовна Лаврова
Часть первая



I

Барон Дитрих фон Вальтер смотрел в забрызганное жирной чёрной грязью окно кареты на медленно проплывающие мимо убогие хаты польских крестьян, крытые лежалой серой соломой. Четвёрка мощных мекленбургских гнедых коней неспешно тащила четырёхместную карету шоколадного цвета.
Стояла поздняя осень. Моросил мелкий унылый дождь, зарядивший с утра. Дорогу развезло, и колёса кареты чавкали, катясь по ступицу в густой агатовой грязи. Даль скрывалась в лёгком серо-голубоватом тумане. Единственно на чём отдыхал глаз, были серые стволы старых европейских буков, растущих по обочинам дороги. Их ветви сплетались в вышине, образуя арку. Листва буков порыжела и поредела, но была всё ещё нарядна.
Барон вздохнул. Не очень-то приятно так долго тащиться в карете по чужой стране. Он с семьёй оставил в Мюнхене свой старинный двухэтажный  розовый особняк с серой крышей, с обширным парадным двором. Позади особняка были служебные постройки и прелестный яблоневый и грушевый сад, за которым заботливо ухаживал старый садовник Клаус.
«Какой замечательный ароматный шнапс получается из яблок и груш, родившихся в моём саду! – думал барон. – Интересно, есть ли шнапс в России? Если нет, то не скоро придётся пить свой собственный шнапс. Кажется, в России пьют водку, а её делают из злаковых зёрен и картофеля. Один из сортов шнапса  тоже делают из злаковых зёрен. Интересно, похожа ли водка русских на этот сорт шнапса? Надо было прихватить с собой бочонок».
От этих занимательных и приятных мыслей барон перешёл к мыслям менее приятным:
«Нет, бочонок шнапса прихватить с собой было невозможно. Груза и так много с собой. Шнапс быстро бы закончился. Нет, уж! Придётся на какое-то время отказаться от прежних привычек. Весь дом с собой не заберёшь. Скорее бы Варшава. От Варшавы до Санктъ-Петербурга проложено современное шоссе и можно будет ехать быстро и безопасно. Впрочем, лучше пересесть на поезд».
Барон был сердит на себя за то, что решился на путешествие не по железной дороге, а в собственной карете. Но кто мог предположить, что оставив позади Баварию и Пруссию, придётся распрощаться с твёрдым покрытием дорог и тащиться по грязи.
«Ну, ничего, - думал барон. - Главное, добраться до Варшавы. Там мы отдохнём, осмотрим достопримечательности, пересядем на поезд, который и привезёт нас в Санктъ Петербург без особых хлопот. Санктъ-Петербург! Как же это далеко! Не скоро я увижу свой любимый охотничий дом в Альпах!»
Охотничий дом барона в Альпах был прелестным трёхэтажным фахверковым зданием с остроконечной красной черепичной крышей. Дом был украшен башенками, балконами, террасами и был построен в пятнадцатом веке. Он достался барону от его предков. Дом стоял в небольшой зелёной долине, кое-где покрытой ельником, а позади него высились остроконечные горы со снеговыми шапками. В предгорьях Альп барон с гостями охотился на вепрей, серн, и оленей.
Барон снова вздохнул. У него была давняя мечта померяться силой с медведем.
«Говорят, в России охотники ходят на медведя с рогатиной. Храбрые люди! А может, это выдумки? Самец медведя весит около трёхсот килограммов. А говорят, что встречали особей по четыреста килограммов. Если такой медведь встанет на дыбы, то он будет куда выше самого высокого охотника. Как с таким медведем справиться?»
В Варшаве барон планировал остановиться на несколько дней, чтобы показать своей дочери Софии и сестре Августе Старый город, Собор Святого Иоанна, Королевский замок, Вилановский дворец, да, пожалуй, и хватит для общего кругозора. Это были старинные памятники чудесной архитектуры – свидетели величия и мощи европейского государства под названием Речь Посполитая.
«Жаль, конечно, - продолжал размышлять барон, - что это государство бесславно закончило своё существование в 1795 году и его земли были разделены между Российской империей, Пруссией и Австрией. Лучше было, конечно, чтобы всё досталось Пруссии и Австрии, но, в конце концов, русские казаки оказались в Париже в качестве победителей и с этим не поспоришь».
Земля, по которой медленно тащилась карета барона, была бывшей территорией Речи Посполитой, а теперь она принадлежала Российской империи.
«Но что изменилось, - думал барон, глядя в окно кареты. -  С момента раздела некогда великого государства прошло семьдесят шесть лет, а бедные крестьянские хаты польских крестьян выглядят, наверное, точно так же, как столетия назад.
Как изменчива судьба государств и людей! В начале семнадцатого века поляки напали на Россию и два года сидели в Москве, а теперь Москва владеет землями бывшей Речи Посполитой. Никогда не знаешь, что может случиться с твоей собственной страной. Вот, если бы заглянуть в двадцатый век и посмотреть, что сталось с Россией и Германией. Останутся ли они в прежних границах? И будут дружить или враждовать?»
Близился вечер, и следовало подумать об отдыхе. Кучер Ганс, наклонившись к окошечку, сказал, что до ближайшей почтовой станции не так уж далеко, но карета двигалась с трудом и слишком медленно.
Барон перевёл взгляд на двух женщин, сидящих напротив него. Обе дремали. Софья, шестнадцатилетняя дочь барона, положила свою прелестную голову в капоре, опушённом мехом рыжей лисы, на плечо своей тётушки Августы фон Вальтер, сорокалетней старой девы. Барон вспомнил, что эту лису, чей мех украшал капор его дочери, он подстрелил два года назад, когда хитрая хищница повадилась разорять курятник на скотном  дворе его усадьбы.
Сестра барона Августа фон Вальтер дремала, откинув голову на спинку дивана, слегка приоткрыв рот.
Барон покосился налево на молодую служанку Грету, сидевшую рядом с ним. Грета тоже дремала, прислонив голову к стенке кареты. 
«Надо было заложить дормез, - думал барон, - тогда нам не пришлось бы спать в комнатах почтовых станций Саксонии и Пруссии. Какие же там плохие, неудобные кровати! И клопы! Клопы во всех щелях! А постельное бельё выглядит так, словно на нём спали до них десять человек. Ну, ничего. До Варшавы уже недалеко. Немного осталось мучиться».
Внезапно четвёрка лошадей остановилась, и Ганс снова постучал в переднее окошечко кареты. Барон открыл его.
- Господин барон, это последняя почтовая станция перед Варшавой. Темнеет. Заночуем здесь?
- Да, - сказал барон и закрыл окошечко. – Просыпаемся, - обратился он к женщинам. Они встрепенулись, открыли глаза, сели прямо, поправляя одежду и прихорашиваясь.
- Последняя почтовая станция перед Варшавой. Становится темно. Заночуем здесь. Это уже Россия.
Сидевший рядом с кучером молодой слуга барона Георг, спрыгнул с козел, открыл забрызганную грязью дверцу кареты и откинул ступеньку. Путешественники осторожно выбрались наружу, нетвёрдо стоя на затекших от долгого сидения ногах. Пока Ганс и Георг отвязывали и выгружали корзины с провизией, усталые путники разглядывали каменное здание почтовой станции с римским портиком с деревянным фронтоном и оштукатуренными колоннами.
«Однако, - подумал барон. – Расточительно строят железнодорожные станции в России! Неэкономно! Можно сказать, даже с покушениями на роскошь. Впрочем, посмотрим, что внутри».
Шесть окон станции приветливо светились в быстро наступающих сумерках. Из здания вышел служащий и, взяв под уздцы лошадей, повёл их на задний двор в конюшню.
Станционный смотритель отвёл вновь прибывших приезжих в их просторные и хорошо натопленные комнаты. Барон поглядел на широкий диван, обитый зелёной кожей, белоснежное постельное бельё, сложенное в изголовье, и подумал о клопах, донимавших путников на постоялых дворах Германии. Не похоже было, чтобы они водились в столь чистой комнате. На столике в углу стоял синий фаянсовый таз и большой белый кувшин. Барон потребовал горячей воды себе и своим спутницам.
Приведя себя в порядок, постояльцы собрались в просторной столовой, куда Георг внёс корзины с провизией и вином. Но корзины так и остались не распакованными. Вначале барон решил почитать меню. Ему было интересно, чем тут кормят. Он с удовлетворением отметил про себя, что, хотя помещение столовой было большим, оно было тоже хорошо натоплено голландскими печами.
Барон с удивлением разглядывал стены, расписанные в итальянском стиле, с зеркалами в резных деревянных рамах в простенках между больших окон. По углам и стенам стояли в деревянных кадках зелёные широколиственные растения. Барон удивлённо хмыкнул, признав в некоторых из них южные пальмы. Посередине столовой стоял огромный стол, накрытый белоснежной накрахмаленной скатертью. На скатерти поблескивали безукоризненно чистые тарелки и серебряные приборы. Посередине стола  высился горный хребет из бутылок самых различных форм, цветов и размеров Стулья и диваны были обиты зелёной кожей. Несколько прилично одетых постояльцев, среди них были и дамы, оживлённо беседуя, ужинали. Барон и его семья отвесили общий поклон и тоже сели к общему столу.
Тотчас подлетел молодой официант в чёрном фраке и протянул новоприбывшим путешественникам меню. Официант явно имел азиатскую наружность. «Татарин или калмык», - подумал барон и раскрыл зелёную кожную папку. Меню было на четырёх языках: русском, немецком, французском и английском. Кухня была русская: щи и блины с чёрной икрой, со сметаной, мясом, творогом, грибами, красной икрой, пельмени, сырники, каша гречневая, пшённая с изюмом, овсяная, ячменная с вологодским коровьим маслом, борщ со сметаной, бефстроганов, солянка, заливная осетрина, холодец, уха, голубцы, котлеты пожарские, пироги и пирожки с разными начинками, кулебяка, солёные огурцы, помидоры и грибы. У барона разбежались глаза, и начало сосать под ложечкой. Он взглянул на своих дам, тоже получивших зелёные папки меню. У них был весьма растерянный вид. Барон не стал просматривать отдел меню с французскими, английскими и немецкими  блюдами. С ними он был хорошо знаком.
Вообще-то барон предпочитал пищу, взятую с собой, домашнюю ветчину и мозельское вино. Ему не нравились блюда, которые подавали в саксонских и прусских станционных табльдотах. На пути в Шлейц им предложили не изжаренных, а сожжённых цыплят и мерзкие помои вместо кофе в Аугсбурге. Барон, любивший хорошо и плотно покушать терпеть не мог немецкую кухню, в особенности, вассер-суп из залитого кипятком покрошенного белого хлеба с куском сливочного масла, Другие подобные немецкие супы, пивной и молочный, вызывали его отвращение. Сосиски и пиво надоели ему давным-давно.
Барон сделал знак официанту и заказал ему и дамам щи, блины с чёрной икрой, пожарские котлеты с овощами, пирожки с картофелем и яйцами, и себе отдельно бутылку шампанского. Дамам полагался компот из яблок. В ожидании пока принесут блюда, семейство барона обменялось впечатлениями.
- А здесь меню как в ресторане, - заметила София.
- И как тепло и красиво, - подхватила тётя Августа. – Будто бы сидишь в оранжерее.
- А вы боялись ехать, – отозвался барон. – Россия - цивилизованная многонациональная страна. Взгляните на нашего официанта. Явно азиат, а как носит фрак! Иной германский аристократ так не выглядит. А какая выправка! Красавец!
Дамы согласно кивали головами.
Ганс, Георг и Грета наелись до отвала русских щей и котлет в помещении для обслуживания слуг путешественников и отправились спать в отведённые им комнаты. Вина и пива барон не велел им давать. Он предпочитал, чтобы его обслуживали трезвые слуги. С точки зрения станционного смотрителя они могли бы переночевать в тёплой конюшне на соломе, но барон был убеждён, что к слугам нужно относиться хорошо: кормить их сытно и давать им отдыхать в нормальных условиях. Станционный смотритель по требованию барона отвёл его слугам свободные комнаты с кроватями. В конце концов, какое ему дело, если их хозяин платит. Простыней смотритель слугам не дал. Хоть на чём-то, но сэкономил. Не станет ведь их хозяин проверять, есть ли простыни у прислуги.
Барон долго не мог уснуть и ворочался на диване, сбивая простыни. Кажется, он слишком увлёкся за обедом, и переусердствовал с блинами и шампанским. В желудке была тяжесть. Также его одолевали мысли. Он удивлялся самому себе, что в сорок девять лет решился изменить свою судьбу. Вышел бы он в отставку, сидел бы в своём альпийском охотничьем домике, похожем на крепость в горах, принимал бы друзей и охотился бы с ними на зайцев, лис, куропаток и оленей, задавал бы весёлые пиры после охоты, выдал бы замуж дочь и радовался бы, глядя на внуков. Но нет! Он оставил свою уютную усадьбу в Мюнхене и охотничий дом в Альпах и пустился в далёкий путь в неведомую Россию.
Барон был военным и имел чин генерала Баварской армии. Он получил этот чин, участвуя в франко-прусской войне 1870—1871 годов в битвах при Верте, Бомоне, Седане, и осаде Парижа, командуя артиллерийской дивизией.
Командующий баварской армией Якоб фон Хартман рекомендовал генерала Дитриха фон Вальтера в качестве военного советника генералу-фельдмаршалу, военному министру Д.А. Милютину, а тот, в свою очередь, согласовал кандидатуру барона с русским императором Александром Вторым. Своим назначением барон был обязан успехам на поле боя. Александр Второй, проводил в России реформы, в том числе, и военную реформу и нуждался в советах успешных боевых генералов, в том числе и немецких.
Барона привлекло в Российскую империю хорошее жалование, желание узнать новую страну, не похожую на Германию и стремление показать дочери, как велик и разнообразен мир.
Жена барона Аделина из знатного баварского рода Виттельсбахов, умерла при родах, и он воспитывал дочь один, не считая нянек,  гувернанток и сестры Августы, стараясь дать девочке всё самое лучшее и современное, привить ей нравственные принципы. Однако он не мог предусмотреть всего и София, зная французский, итальянский и английский языки, не учила русского, о чём барон теперь сожалел. Он решил, прибыв в Санкт-Петербург, первым делом нанять учителя русского языка, чтобы в чужой стране дочь не чувствовала себя безъязыкой и одинокой.
«Через язык народа познаётся душа страны, - думал барон. – Могу ли я лишать дочь удовольствия познать душу русского народа. Через знание языка народа достигается внутренняя свобода и свобода общения».
София была посвящена в намерения отца, и было полностью с ними согласна. Не согласна с намерениями брата была его сестра Августа, но её мнения барон не спрашивал. Ей казалось, что её дорогая племянница не обязана была знать русский язык.
«Если кто-то из русских хочет общаться с Софией, пусть учат немецкий, - думала она. – Зачем ей знать язык варваров? Пусть лучше учит польский или испанский».
Баронесса Августа фон Вальтер искренне полагала, что германцы есть лучшая нация в мире – нация носителей великой культуры, воинов  и победителей, и поэтому все остальные нации должны склонять перед германцами головы и подчиняться им. Её брат не разделял с нею этих мыслей. Он знал французов, итальянцев, англичан, русских, знал их языки и культуру, был знаком с несколькими русскими генералами, и вовсе не считал германцев, несмотря на их победы в последних войнах, лучшей нацией в мире. Он посмеивался над сестрой и рекомендовал ей познакомиться ближе с иностранцами, чтобы составить о них верное суждение. Но его сестра упрямо продолжала держаться своих убеждений, а русских вообще считала дикими варварами. Хуже всего было то, что она старалась привить свои мысли относительно других наций племяннице.
София слушала её, но верила отцу. Тётушка Августа злилась и требовала от племянницы любви к родине.
Барон внушал дочери, что любовь к родине не означает презрения к другим народам и странам. Когда Августа фон Вальтер узнала о том, что брат собирается служить Александру Второму, императору России, она не могла протестовать. Решения её брата, барона и  генерала не обсуждались. Но когда он объявил, что сестра должна сопровождать его и дочь в Россию и жить там, она ужаснулась, но делать было нечего. Не могла ведь она оставить племянницу в беде. Она заменяла ей мать. Она должна была защищать её в этой дикой варварской стране. И Августа фон Вальтер, подчиняясь требованию брата, собралась и села в карету, которая тащилась теперь по непролазной грязи по Польше.

2

Не спалось в эту ночь и Софии. Ей не терпелось увидеть новый чужеземный город, потому что, кроме родного Мюнхена и охотничьего дома в Альпах она не видела других городов и мест. Отец, как мог, подготовил её к путешествию в Российскую империю, где, быть может, им придётся прожить несколько лет. Он повесил в спальне дочери карту этой огромной страны. София удивилась размерам Российской империи и каждое утро разглядывала карту, зная, что отец за завтраком будет экзаменовать её и спрашивать, как называются русские города и в какой части России они находятся. Позже он дал дочери книги  путешественников, которым посчастливилось объездить европейскую часть этой обширной страны. В особенности он настаивал, чтобы дочь прочла книгу Теофиля Готье «Путешествие в Россию».
Французский писатель Теофиль Готье описал впечатления от двух поездок в Россию: зимней, когда посетил Петербург и Москву, и летней, когда побывал в Нижнем Новгороде, застав знаменитую ярмарку. Готье дал, с точки зрения барона, вполне привлекательную картину России. Он принимает чужую культуру и не сетует почем зря, что на его родине всё не так и лучше. Для него всё ново и интересно: внешность и одежда местных жителей, архитектура, кулинария, театры.
София с интересом прочла книгу Теофиля Готье и настаивала, чтобы и тётя Августа её прочла. Тётя Августа уступила давлению племянницы и прочла, но отнеслась к прочитанной книге с недоверием. Книга ломала её представление о России, как о некультурной и варварской стране. Особенное недоверие вызвало то, что в России есть театры и музеи.
К началу их собственного путешествия, София фон Вальтер знала достаточно о климате, реках, флоре и фауне, населении и городах, истории, культуре, а также о политическом устройстве России. Когда София пыталась делиться полученными знаниями с тётушкой Августой, та не верила, поскольку была твёрдо убеждена, что Россия это дикая, холодная территория, покрытая густыми непроходимыми лесами, что население этой негостеприимной страны живёт в землянках, одевается в шкуры диких животных, ест сырое мясо и запивает водкой. Софья смеялась, и переубедить тётушку не могла. Книга Теофиля Готье тётушку не переубедила. «Француз! Что с него взять! Наврал, лягушатник, с три короба!» - думала она с презрением.
Тётушка считала, что излишнее образование вредит девочкам. От образования одни беды и болит голова. Девочки должны знать рецепты блюд, уметь управлять прислугой и держать дом в порядке. Кроме того, считала Августа фон Вальтер, девочки должны учиться экономии, шитью, вязанию, вышиванию, и танцам. Больше им знать не обязательно. Её самоё обучили только этому, и она полагала, что хорошо управляет домом брата. Чего же желать лучшего и большего?
Она считала, что брат воспитывает Софью неправильно: приглашает гувернанток со знанием французского, итальянского и английского языков, учителей географии, истории и литературы, математики и химии,  обучает её скакать на лошади верхом, требуя, что она носила мужское платье. Но она одобряла желание брата, чтобы дочь сопровождала его, когда он охотился в альпийских лесах на косуль, лис и зайцев.
Но с этим желанием он потерпел фиаско. Дочь охотно училась стрелять из ружья и пистолета в мишень, но категорически отказывалась стрелять в животных. Как ни убеждал её отец, что охота это интересно и весело, дочь отвечала, что считает грехом убийство беззащитных зверей и птиц. Она полагала, что у них есть души, и они всё чувствуют и всё понимают, хотя и не могут сказать человеческими словами. Отец пожимал плечами. Это убеждение дочери он понять не мог. Оно было ему чуждо.
- Дикие звери – убеждал он её – существуют для того, чтобы на них охотиться. Это повелось с древних времён. Ружья существуют для того, чтобы из них стрелять в диких зверей.
- В древние времена, - отвечала дочь, - человек охотился на диких зверей, чтобы иметь пищу, которой ему недоставало, пока он не приручил некоторых животных и птиц. У вас, папенька, есть стада домашних коров, овец и коз. У вас есть домашние куры, утки, гуси и индюки. Вам, папенька, не хватает пищи?
Барон уходил, махнув рукой. Его мечта, сделать из дочери охотницу не исполнилась.
Софья научилась метко стрелять из охотничьего ружья прямо в центр мишеней, сама ухаживала за своей любимой лошадью Генриеттой, и на прогулках её всегда сопровождали весёлые и ласковые собаки Агна и Лени. Напрасно сестра уверяла барона, что не женское дело скакать верхом, стрелять, читать книги и дружить с лошадьми и собаками. Барон смеялся и требовал, чтобы сестра не вмешивалась в воспитание его дочери.
Он сам проверял, какие книги она читает. Одобрял её увлечение Гофманом, но не одобрял поэзию Гейне по причинам, известным ему одному. Обнаружив среди книг дочери томик этого поэта, он попросту изъял его, брезгливо держа двумя пальцами,  и сжёг в камине.
Не без задней мысли он рекомендовал дочери прочесть первую часть трагедии «Фауст» и роман «Страдания юного Вертера» Гёте. Ему хотелось, чтобы она поняла, к чему может привести человека беззаконная любовь и неправильное поведение. Барон надеялся, что его дочь поймёт простую истину: нельзя пускать мужчину, даже очень любимого, за порог своей спальни до брака. Если же девушка пустит любимого за дверь своей спальни до брака, то это может привести к ужасным последствиям.
София прочла оба произведения. История Маргариты поразила её и заставила задуматься, но отнюдь не о том, на что надеялся её отец. Софья ломала голову над проблемой зарождения жизни. Девушка не понимала, каким образом от любви мужчины и женщины зачинаются и рождаются дети. Зачинаются ли они только от любви? Зачинаются ли они только в браке? Маргарита не была замужем за Фаустом, а ребёнок родился. Значит, брак для этого не обязателен! Значит, от любви? Но в деревушке возле их замка жила крестьянская семейная пара, у которой было восемь детей, а любви не было. Муж каждый день колотил свою супругу. Девушку родственники выдали замуж насильно из соображений выгоды.
Ещё больше Софию занимала техническая сторона вопроса. Но здесь она просто не понимала, что и думать. Одно она знала наверняка: муж и жена спят в одной спальне. Фантазия Софии разыгрывалась, но к истине она не приближалась. Спросить было некого. Впрочем, однажды она  спросила тётушку. Тётушка покраснела и отвечала:
- Выйдёшь замуж, узнаешь.
София от неё ничего не добилась и решила ждать замужества, которое должно было пролить свет просвещения на этот интересующий её вопрос.
Однажды барон решил проэкзаменовать дочь и спросил её, понимает ли она, в какую ужасную историю попала Маргарита и по какой причине?
- Из-за любви, – ответила дочь.
- Из-за любви, – подтвердил  барон. – Из-за любви Гретхен нечаянно отравила  мать, нечаянно погубила брата, утопила дочь, попала в тюрьму и её должны были казнить. Как ты думаешь, любовь стоит того, чтобы совершить все эти злодеяния?
- Значит, любовь это плохо? – осторожно спросила девушка. – А Христос говорит: возлюбите Бога и ближнего своего. Разве он учит нас плохому?
Барон потёр лоб ладонью.
- Ну, София, он о другой любви говорил.
- А что, любовь бывает разная?
- Конечно, она бывает разная, - отвечал отец. – Есть такая, что лишает человека элементарного разума.
- А как этого избежать? – спросила дочь.
Отец поспешно прекратил разговор и  бежал с поля битвы, ссылаясь на занятость. Ответа на этот простой вопрос у него не было.
Произведение «Страдания юного Вертера» на неделю выбило Софию из колеи.
Любовь юноши к Лотте была Софии понятна только до того момента, как это чувство рождало в юноше радость, счастье и благожелательность к окружающим людям. А когда Вертер узнал, что Лотта вышла замуж за Альберта, он стал раздражительным и злым.
Ещё больше Софию поразил тот факт, что Вертер взял револьверы у Альберта якобы для защиты от разбойников во время путешествия, а Шарлотта сама сняла их со стены дрожащими руками и отдала слуге.
«Значит, -  думала София, - Лотта почти догадывалась, что произойдёт? И всё-таки отдала револьверы слуге. Вертер застрелился из револьвера Альберта. Он это сделал специально, чтобы Альберт мучился всю свою жизнь сознанием, что револьвер принадлежал ему, а Лотта мучилась бы сознанием, что сама вложила пистолет Вертеру в руки? Но ведь всё это не говорит в пользу Вертера. Он злой и мстительный».
Ещё больше Софию поразила концовка романа. Вертер стрелял в себя неудачно и не умер сразу. Слуга Вертера обнаруживает утром тело хозяина в крови на полу. Примчались врач, Лотта с мужем, отец Лотты. Врач ничем не мог помочь. Рана была смертельна. Прибегают старшие братья Лотты. И вот, самый старший брат, прильнул к губам Вертера  и не отрывался, пока тот не испустил дух. Мальчика оттащили силой от покойника.
Эта сцена не растрогала Софию. Напротив, девушка почувствовала отвращение к столь экстравагантному выражению скорби.
Когда отец спросил её, понравился ли ей роман, София отвечала, что не только не понравился, но она нашла его ужасным. Барон промолчал и не сказал дочери, что Наполеон читал это произведение семь раз и носил томик повсюду с собой. Не сказал барон также, что этот роман вызвал в Европе волну самоубийств молодых людей. Он подумал, что у его дочери крепкая и здоровая психика. Сам он тоже этот роман не жаловал. Но его дочь должна была знать, к чему ведут крайности в любви.
София выскользнула из-под одеяла, накинула на плечи  пеньюар и встала у окна. За её спиной храпела тётушка Августа. София глядела в темноту. Мысли кружились в её голове, как стайка вспугнутых воробьёв.
Им с отцом и тётушкой предстоит жить в Санкт-Петербурге. София читала, что столица Российской империи внешне похожа на европейские города. Она видела гравюры и, похоже, что писали правду.
«Увижу ли я другие русские города: Москву, Казань, Киев, Одессу? Русских городов так много! Похожи ли и они на европейские города? Какую пищу едят русские? Как они одеваются? Есть ли у них мода? Красивы ли их юноши? Что, если один из них влюбится в меня? Что, если я влюблюсь в одного из них?»
София добралась до главного вопроса, который волновал её. Будет ли у неё любовь? Кто станет её избранником?
Она мечтала о нём давно и воображала его высоким, сильным, мужественным, красивым и удачливым юношей с большим будущим. Будет ли он военным, как её отец? Будут ли они счастливы в браке?
И что такое счастье в браке?
Сколько у неё будет детей? София хотела четверых: двух мальчиков и двух девочек.
А если будет больше?
«Больше не нужно. Чем больше детей в семье, тем меньше родительского внимания им достаётся, а это неправильно, - думала София. - От чего зависит количество детей в семье? Можно ли этой проблемой управлять? И если можно, то, как именно? Кто будет моим  мужем, немец  или русский? Русские, кажется, похожи на германцев. У них тоже белокурые или русые волосы и голубые или серые глаза. Но, если это будет русский, то придётся менять религию. Русские – православные люди. Чем православие отличается от католичества?»
София, как и остальные члены её фамилии, исповедовала католицизм, но формально. Конфирмация не возбудила в ней умиления. Напротив, её раздражали бесконечные наставления тётушки и священника, и удивление возбуждал обряд миропомазания. София не понимала, почему, если помазать лоб оливковым маслом, это должно укрепить её в вере и способствовать спасению её души. Впрочем, она не понимала и других обрядов и сказала об этом священнику на исповеди. Священник посоветовал подростку не умничать, а  просто верить и исполнять.
София любила читать мифы про древнегерманских богов.
Все эти вопросы о любви и браке София задавала богине Фригг, главной богине германского пантеона богов - богине, покровительствующей любви, браку, домашнему очагу и деторождению, но задавала напрасно, наперёд зная, что Фригг не ответит. Фригг знала о судьбе каждого человека, но всегда держала свои знания в тайне.
Христу эти вопросы не задашь. Хотя Бог есть любовь, но это любовь возвышенная, неземная, считала девушка, а ей хотелось узнать о любви земной. Она считала неудобным задавать свои вопросы Христу. Для него это была такая незначительная мелочь, даже, несмотря на то, что он был гостем на свадьбе в Кане Галилейской. Впрочем, Христос тоже ей бы не ответил, как и Фригг.
Спрашивать священника София теперь опасалась. Софии недоставало матери и советчицы. Тётя Августа, хотя и заменила Софии мать, но ей чего-то недоставало. Может быть, материнского тепла и понимания. А в советчицы она и вовсе не годилась с её консервативными взглядами.
Древнегерманские мифы и вера в Христа прекрасно уживались в душе девушки. Христос был для внешнего употребления: для посещения церкви, для исповеди. Фригг была внутри сердца девушки. Это была её тайна, о которой не догадывались ни её отец, ни её тётушка.
О Фригг София узнала,  что она прядёт нити судеб людей, как три Мойры у эллинов.
Тётушка Августа всхрапнула за спиной девушки так громко, что София вздрогнула и оглянулась.
София продолжала размышлять о будущем. Отец будет служить русскому Императору, и рассказал о нём дочери. София знала, что Император вовсе не предводитель варварских русских племён, как представляла себе тётушка Августа. Отец рассказывал ей об Александре Втором, как о просвещённом, прекрасно образованном и воспитанном человеке высокой культуры, отлично знающем французский, немецкий, английский и польский языки, мог читать по-латыни и на древнегреческом. Также отец рассказал ей, что русские императоры и князья обычно женились на немецких принцессах. Так София узнала, что Александр Второй женат на великой княжне Марии Александровне – немецкой принцессе Марии Гессен-Дармштадтской. Между Мюнхеном (Бавария) и Дармштадтом (Гессен) расстояние всего в 240 миль, не так уж много, поэтому Императрицу вполне можно считать почти родственницей.
Барон рассказал, что воспитание будущего Императора России было поручено просвещённому русскому поэту Жуковскому, в результате чего, Александр Второй стал одним из самых глубоко и разносторонне образованных российских императоров.
Александр объехал всю Россию, включая Сибирь, а также побывал во многих странах Европы.
Самое важное и главное, что узнала София от отца об этом Императоре, было то, что он отменил крепостное право в России и был назван Освободителем.
Когда София пыталась донести все эти сведения до тётушки Августы, та слушала недоверчиво. Ей трудно было сразу сломать в своём сознании стереотипы, сложившиеся под влиянием родителей. Если они и начали ломаться, то помалу, с большим трудом и со скрипом.
- Ты, наверное, думаешь, что русский Император ходит в медвежьей шкуре с копьём, - смеялась София.
- К чему такое крайности? - сердилась тётушка Августа. – Но ты так рассказываешь о нём так, что начитает казаться, будто он образованнее нашего Людвига.
- Очень может быть, - поддразнивала София тётушку, и та сердилась ещё больше, потому что её обожаемый король Людвиг был, с её точки зрения, лучше всех.
София вернулась в постель и укрылась тёплым пледом. Её рука скользнула под подушку и нащупала тёплое мохнатое тельце игрушечного медвежонка с ладонь величиной. Он всегда был с нею. Когда-то в детстве игрушку подарил Софии отец, и медвежонок заменял ей братьев и сестёр. С медвежонком София спала, играла, разговаривала. Он был её талисманом. Она называла его Тедди. Он был её дружок, собеседник  и советчик. София прижала Тедди к груди. Мысли лениво бродили в голове девушки, и она не заметила, как уснула. Спала она крепко, а когда проснулась, снаружи сияло солнце и у всех путешественников стало веселее на душе. Они плотно позавтракали и заторопились ехать дальше по слегка подсохшей дороге. Ганс запряг коней в карету, Георг привязал к её задку сундук с не понадобившейся провизией, барон помог сестре и дочери и Грете устроиться удобнее внутри, сел сам, дал сигнал Гансу, уже сидевшему на козлах, и карета тронулась в путь. Приближалась Варшава и София предвкушала новые впечатления и развлечения.


3

- Барин, к вам Варвара Дмитриевна пожаловала. Прикажете принять?
Контр-адмирал Иван Игоревич Ростовцев отложил  на ломберный столик газету и взглянул на своего молодого денщика Антона с неудовольствием, как будто именно Антон был виноват в том, что соседка помещица явилась в усадьбу Ростовцевых в неурочный час.
- Подай мундир! – приказал Ростовцев. – И зови.
- Слушаюсь, ваше благородие.!
Антон подал барину мундир, помог вдеть руки в рукава, обдернул полы и даже подул на спину, словно там засели пылинки.
- Да не дыши ты на меня! – поморщился Ростовцев младший. – Дыши в сторону. Ты что, пил?
- Самую малость,  Ваше благородие. Угостили самогоном.
- Я тебе говорил, чтобы ты не смел эту гадость употреблять. Говорил?
- Так точно, ваше благородие. Говорил.
- Я тебя из денщиков выгоню и возьму другого, понял?
- Так точно, понял.
- Кто тебя угостил?
- Не могу знать, ваше благородие. Само образовалось.
- Это в последний раз. Чтобы больше не образовывалось. Мне нужен трезвый денщик. Ей-богу, выгоню.
«Не выгонишь, - думал Антон, - глядя честными голубыми глазами на контр-адмирала. – Небось, пожалеешь. Будто я тебя не знаю».
- Да распорядись, голубчик Антон, чтобы подали наливки и закуски.
- Есть подать! – и Антон исчез за дверью малой гостиной, а Ростовцев прошёлся посередине комнаты, разминая длинные ноги.
Он благоволил к своему денщику, весёлому, пригожему, расторопному малому, и относился к нему, как снисходительный отец относится к сыну. Антон плавал на корабле под началом контр-адмирала. Они вместе были в кругосветке. Однажды по неопытности молодой матрос сорвался с реи, но по счастью упал не на палубу, а в море. Его выловили и отправили в лазарет. Он сильно ударился о воду и нахлебался морской воды.
Контр-адмирал пришёл навестить его. Молодого матроса поразило, что такой важный человек вспомнил о нём и нашёл время придти к нему. От слабости он заплакал. У контр-адмирала мог быть сын такого же возраста, как Антон, Но он умер в младенчестве. Когда Антон выздоровел, Ростовцев, узнавший о нём, что тот сирота, взял его в денщики и благоволил к нему. Антон отвечал ему преданностью.
Варвара Дмитриевна Кускова, небогатая помещица, была соседкой по имению. Она жила в своей усадьбе в пяти верстах, и раз в две недели Кускова считала необходимым наносить визиты соседям. У неё были расписаны дни недели, когда к кому ездить в гости в радиусе десяти-пятнадцати вёрст. Соседские помёщики к этому привыкли и даже извлекали пользу из её визитов. Варвара Дмитриевна играла роль вестника и разносила новости по всему округу: кто, где умер, где родился младенец, где муж с женой поссорились и тому подобное. Иной раз, когда новостей не хватало, Кускова привирала, но умеренно, чтобы не схватили за руку и не уличили во лжи. Иной раз Кускова играла роль свахи. Она знала, где есть барышня на выданье и много ли за ней дают приданого. Знала она и где есть молодые и вдовые женихи. Сама она овдовела лет пятнадцать назад. Дети её, два сына, Сергей и Иван, служили в полку, к матери приезжали не часто, а только тогда, когда нуждались в деньгах. Но всякий раз, погостив денёк-другой, уезжали, ни с чем, потому что помещица Кускова была скуповата и на просьбы детей, дать денег отвечала, что, когда она умрёт, всё им достанется, а разорять кубышку, всякий раз, как они приезжают, она не намерена. Вследствие этого, сыновья приезжали к матери всё реже и реже. Деньги им пришлось добывать игрой в карты.
Была у Кусковой ещё и дочь Ольга, старая дева. Это было существо некрасивое и до того скромное и затюканное маменькой, что вызывало у всех жалость. Варвара Дмитриевна таскала дочь всегда и повсюду за собой в надежде как-нибудь её пристроить замуж, суля при этом хорошее приданое, но претендентов на руку Оленьки не находилось. Втайне старуха Кускова рассчитывала, что ей удастся охмурить вдового контр-адмирала и всучить ему дочь, но намеченная жертва  была начеку. Контр-адмиралу вовсе не хотелось жениться на скромной и неказистой Оленьке, а в её приданом он не нуждался, так как был богат и хорошо обеспечен. Он всячески избегал оставаться с Оленькой наедине и вообще почти не разговаривал с нею и вопросов ей не предлагал. Оленька всегда садилась в гостиных поближе к маменьке и, если хозяева из вежливости, задавали ей какой-нибудь немудрящий вопрос, барышня беспомощно взглядывала на маменьку, и маменька обыкновенно отвечала за дочь. Некоторые в округе думали, что Оленька малоумна. При такой репутации  найти ей жениха было трудно. Но Кускова мамаша не теряла надежды. Не то, чтобы дочь ей мешала. Да и ела она мало, как птичка, так что мамаша на неё покрикивала во время трапез:
- Ешь, как следует, постылая, не жеманься. Худа, как щепка, вот тебя замуж и не берут.
Вот и сейчас, Кускова, маленькая, толстенькая, поправляя белоснежный чепец отделанный  домашними кружевами и шурша многочисленными шёлковыми зелёными юбками, вплыла в гостиную, протягивая руки к хозяину дома, как бы намереваясь его обнять. Но хозяин вовремя отступил на шаг и, поймав протянутую к нему правую пухлую ручку барыни, галантно поцеловал её.
Вслед за нею в гостиную прошмыгнула Оленька и стала за спиной маменьки и Ростовцев учтиво ей поклонился.
- Прошу садиться, - указал хозяин на кресла.
В дверь заглянула Алёна, крутобёдрая, румяная, улыбчивая, кровь с молоком, одним словом его фаворитка и экономка. Ростовцев махнул ей рукой, чтобы она исчезла. Алёна спряталась за дверь. Ей и самой не хотелось показываться на глаза гостье.
Алёна Петрова, дочь старого конюха Авдея, устраивала Ростовцева  по всем статьям, а пуще всего в постели. Молодая, красивая, расторопная, услужливая, весёлая, она искренне была привязана к молодому барину и никогда не надоедала ему просьбами и вообще не докучала, если чувствовала, что он не в духе. Барин её баловал, одаривал платочками, новыми тканями на платья, бусами, козловыми башмачками и конфектами.  Между ними был мир и согласие. «И зачем мне жениться? - думал Ростовцев, глядя на бледную и худосочную Оленьку. – Мне и с Алёной хорошо».
Кускова отлично знала, какую роль играла в жизни Ростовцева Алёна, но виду не подавала, что знает, и про себя думала: «Хорошо девка, а не дворянка, а холопка! Он на ней никогда не женится. Надо ждать! Надо быть настойчивой. Наша Оля всё равно своё возьмёт».
Ростовцев видел Кускову насквозь и на все её покушения на его свободу отвечал весёлой и ни к чему не обязывающей любезностью.
«Ах, ты, облезлый ловелас!» - думала старуха.
«Ах ты, потрёпанная кошёлка!» - думал Ростовцев.
Они ласково улыбались друг другу.
Антон, неслышно ступая ногами, обутыми в толстые шерстяные носки, внёс в гостиную поднос с кипящим кофейником, домашними сливками, сливочным маслом, сдобными булочками с изюмом, печеньем. Контр-адмирал любил тишину и не переносил, когда прислуга топает в комнатах сапожищами. Зимой Антон ходил по домув носках, а летом босиком.
Следом явились чашки саксонского фарфора с блюдцами и серебряными ложками, вишневая наливочка и серебряные стопки. Ростовцев знал, что Кускова душу отдаст за вишнёвую наливочку. Сам хозяин предпочитал водочку. Антон поставил с его краю стола запотевший графинчик на серебряном подносе с ледника и особую серебряную чарку с вензелем.
Выпили по одной. Кускова жмурилась, как Мурка, от удовольствия и нахваливала наливочку. Оленьке наливочки не дали. Барышням пить наливочки не полагалось. Антон, стоявший за стулом контр-адмирала, по его знаку налил ещё по одной.
- Всё-то у вас вкусненько да ладненько, - заговорила после третьей стопки раскрасневшаяся гостья. – Ешь! – прикрикнула она на жеманящуюся Оленьку, кокетничающую с булочкой. – Ешь, постылая! Выгодная жена, - шутливо обратилась она к Ростовцеву. – Ест мало. Экономия будущему мужу. Всё хочет похудеть, чтобы талия, как у осы была.
- Да, куда уж худеть! – подхватил Ростовцев. – Талия в самый раз. Загляденье!
Он ласково улыбнулся испуганной окриком матери барышне. Ему,  в самом деле, было жаль её, такую жалкую и тощую.
- Имение у вас крепкое, дом большой и тёплый, - продолжала Кускова, - триста коровушек в закутах, тридцать лошадушек в стойлах, отара овец да стадо козочек, амбары и погреба полны, овощи и фрукты хорошо родятся, одного только не хватает …
Ростовцев, молча, изумился её осведомлённости в его делах.
Кускова сделала многозначительную паузу, во время которой Антон подлил ей наливку.
- Чего же мне не хватает? – спросил Ростовцев, заранее зная ответ старухи.
- Не чего, а кого! – и гостья опрокинула в розовый беззубый рот тёмно красную наливочку. – Хозяйки рачительной нет.
- А зачем мне рачительная хозяйка? – засмеялся Иван Игоревич. – У нас экономка есть, верный и грамотный денщик Антон, обученный конторщик Артемий, управляющий Антон Генрихович из немцев с образованием, расторопные матросы. Они всем и управляют с моей и Божией помощью. А оттого всё и ладно. Нет противоречий. Нет раздоров. Я их советы слушаю, но решаем всё-таки мы с батюшкой. А явится хозяйка, станет нам перечить, во все дела соваться, планы строить, урезывать со всём слуг, да и меня. Ещё вздумает дом перестраивать. Зачем мне хозяйка?
Кускова, уже хорошо и крепко подогретая наливочкой, всплеснула руками:
- А кому вы всё это оставите, голубчик? А наследники где? И потом, не скучно ли вам с батюшкой?
- Не скучно, - отрезал хозяин. – Гости приезжают каждое воскресенье. Охотимся на зайцев и лис, на тетеревов и перепёлок. Рыбу удим. По озеру под парусами ходим. Верховой ездой увлекаемся. Вечерами играем в вист, в покер. Библиотека у меня обширная, есть, что почитать. Рыбачу я с Антоном. Вот сейчас батюшка с другим матросом рыбачит. Щук да головлей, сазанов да судаков вечерком принесут. Это такое увлекательное дело, рыбалка! Сам я живу в Петербурге, где развлечений – пропасть! Кроме того, у нас в округе усадьбы помельче есть. Туда тоже наведываюсь. Повсюду нужен хозяйский глаз. А явится хозяйка, рыбачить запретит. Может, и охоту она недолюбливает. Собак, может, не любит. А у нас псарня. Читать не любит. Поговорить с ней не о чем. Увольте!
Антон наклонился к уху хозяина и что-то ему шепнул. Хозяин тоже что-то ему шепнул, и утвердительно кивнув головой, сказал:
- Конечно, подавай обед.
Антон неслышно пошёл к двери. На губах его явилась странная усмешка, но гостья её не видела.
Кускова, раздосадованная, принялась снова убеждать Ростовцева, что ему надо жениться ради будущих деточек.
Ростовцев поморщился:
- Нарожаем мы с женой деточек и станут они нашей смерти ждать, чтобы всё по углам растащить. Есть у меня наследник, не сомневайтесь. Всё ему оставлю. Племянник есть у меня. Живёт за границей. Он по дипломатической части мастак. Выйдет в отставку и примёт управление одним из имений. А умру, примет всё.
Кускова снова всплеснула пухлыми ручками.
- Так это, племянник. Родная кровь, понимаю. Но не родной сын! Вот сына бы вам!
Ростовцев как-то внезапно развеселился.
- А у вас на примете, и невеста припасена? – спросил он, усмехаясь.
- Конечно,  - загорелась Кускова. – Вот, хотя бы моя Оленька! Чем не невеста! Я за ней хорошее приданое даю. Чай, не бесприданница она у меня.
Оленька покраснела и спрятала лицо в ладонях.
Внезапно, как бы сами собой отворились окна гостиной и в неё стали запрыгивать борзые и легавые собаки. Они бросились к хозяину, требуя ласки, прыгали, и кругами носились вокруг стола. Хозяин трепал их холки и даже целовал кое-кого в нос.
Кускова онемела. Оленька от неожиданности взвизгнула.
- Не бойтесь, - засмеялся Ростовцев. – Они совершенно  не опасны. Их самих от злых людей оберегать надо. Уж не обессудьте, гостьи дорогие, но я привык обедать в их компании и привычкам своим изменять не собираюсь, даже ради вас. Будем обедать все вместе.
Вошёл Антон с огромным подносом, на котором стояла посуда. Далее явилась Алёна в новом синем шёлковом платье. Она, вальяжно покачивая крутыми бёдрами, тоже несла большой поднос с блюдами. Далее явился лакей с плошками для собак и расставил их за спиной Ростовцева вдоль стены. Подносы следовали один за другим, несомые лакеями, Кускова зловеще молчала. Собак оделили кашей и кусками мяса на косточках. Борзые и гончие чавкали, грызли кости,  и рычали друг на друга. Ростовцев сказал:
- Кушайте, гости дорогие. Повар сегодня постарался. Щи русские со свежей говядинкой прошу отведать. Потом подадут перепелов жареных. Батюшка с Антоном настреляли. Рыбка будет отварная и печёная с картофелем и овощами из моей теплицы. И десерт будет с сюрпризом. Кок обещал.
- Сюрпризами мы уже сыты, - съехидничала Кускова. – Мы и наливочкой сыты. Оля, вставай. Антон, вели закладывать нашу коляску. Скажу вам прямо в лицо, контр-адмирал, с собаками за одним столом я ещё не сиживала и не едала!
- Так они не за столом, - улыбался Ростовцев. – Они на полу едят. Таковы мои обычаи и привычки и я их менять не собираюсь даже ради гостей. А вот, завёл бы я жену, она бы все мои привычки и пообрубала бы. И скушно мне стало бы одному обедать со злой и сварливой женой.
- Едем! – воскликнула Кускова, хватая дочь за руку и, устремляясь, прочь из гостиной. – Ноги моей больше здесь не будет!
- Что и требовалось доказать! – пробормотал довольный хозяин. – Антон, подай коляску барыни, да проводи её до ворот. Да позови батюшку, управляющего, Алёну и Аришу. Обедать будем.


4

Поезд остановился. Что-то по-русски крикнул проводник. София пыталась разглядеть через окно вагона, что это за станция, но ничего не увидела, кроме растительных серебристых рисунков, похожих на листья пальм. Это искусная рука первого в этом году русского мороза выписала их на стеклах.
Надев атласные шубки на лисьем меху, лисьи шапки и засунув руки в пуховых вязаных перчатках в лисьи муфты (Тедди уже лежал в муфте девушки), София и тётушка Августа вышли из вагона. Барон в своей шубе на волчьем меху уже гулял вдоль состава по первому, искрящемуся на солнце снегу, покрывающему перрон.
- Папенька, папенька, у нас купе отделано полированным красным деревом! Мягкие диваны! – делилась впечатлениями София, выскочив на перрон.
Барон улыбался, слушая, как щебечет дочь.
- Мы с тётушкой так удивились.
Вышла на перрон и баронесса Августа фон Вальтер.
- А эти русские совсем не такие дикие, как я себе представляла, - заявила она. – Как у них хорошо всё на железной дороге устроено. Представляете, братец, русские топят печи в вагонах берёзовыми и сосновыми поленьями, а не каменным углём, как мы. Какая расточительность!
Барон засмеялся:
- Не только печи они топят дровами, но весь поезд идёт на этом топливе. Я видел тендер. Там поленницы с запасом дров. А пополняются они на станциях, где устроены дровяные склады. Не переживайте, дорогая Августа. Россия огромна и в ней видимо-невидимо лесов. Оттого, что их поезда топят дровами, Россия не обеднеет.
- Кстати, я не видела ни одного клопа. Теперь я ожидаю, что и в Петербурге всё будет отлично, - заявила тётушка Августа. - Кстати, где мы остановимся в Петербурге?
Но она не услышала ответ, потому что внезапно послышался странный шум, шедший с неба, и мгновенно всё голубое небо стало чёрным от туч ворон и галок. Она неслись на разной высоте, и их было так много, что путешественникам стало страшно. Несметные полчища чёрных каркающих птиц неслись над их головами. Казалось, что им не было конца. Оглушительный шум их карканья и свист мощных крыл перекрывал все другие звуки, и нельзя было услышать, что говорит собеседник стоящий рядом. Это продолжалось довольно долго. И всё это время путешественники стояли, подняв глаза к небу, не в силах оторвать взоров от устрашающего  зрелища мощных природных сил.
Наконец, сотни тысяч пернатых исчезли вдали, и только отдельные вороны, тревожно каркая, спешили догнать своих товарок.
- Ты что-то спросила?  - обратился барон к сестре.
- Где мы остановимся в Петербурге?
- На первых порах мы поживём в гостинице, а потом нам предоставят резиденцию. Думаю, это будет приятный и удобный особнячок, - отвечал барон. – И печи в нём тоже будут топить дровами. От них меньше сажи, чем от угля.
- Папенька, что это было? – спросила Софья, указывая рукой в небо.
- Вороны отправились искать себе пропитание, - отвечал барон.
Пассажиров, гуляющих  по перрону, окружили лотошники.
Она были одеты в бараньи тулупы цвета сёмги мехом внутрь, белые каракулевые шапки, белые валенки. Поверх тулупов на них были надеты светло-серые холщовые фартуки. На лотках из липы, висевших на широком ремне через плечо лотошников, лежали павлопосадские набивные платки, разноцветные петушки на палочках, горки золотистой халвы на берестяных блюдечках, клюква в деревянных чашечках, политая мёдом и много другой всячины. За плечами лотошнков висели высокие корзины с товаром.
Фиалковые глаза Софии сияли от любопытства и радости:
- Папенька, купите, - попросила она, указывая на красивый синий платок.
- Душа моя, - смущённо сказал барон, - у меня нет русских денег. Я как-то не догадался разменять на границе талеры.
Видя огорчение прелестной девушки, молодой и статный лотошник с лакомствами, протянул её красного петушка на палочке.
- Нет русская деньги, - попытался объясниться на русском языке барон, показывая лотошнику талер.
- Не нужно денег, - сказал лотошник. – Это гостинец.
- Возьми, - разрешил дочери барон. – Это подарок.
София приняла петушка из крупной ладони лотошника и одарила парня сияющей улыбкой.
- Басурмане! – сказал парню лотошник с павлопосадскими платками. – А девка-то, как хороша! Прям, красота писаная! Как в сказке! На наших похожа. И не скажешь, что немчура.
- Вот, и подари ей лазоревый платок! – засмеялся парень с леденцами. – К её глазам-то как раз будет.
- Это тебе не петушка подарить! – огрызнулся лотошник. – Знает, сколько платок-то стоит?
- Так возьми у него талер, - посоветовал парень с петушками. – Он серебряный.
Лотошник с платками протянул руку и осторожно потянул из пальцев барона монету, другой рукой указывая на лазоревый платок:
- Только сдачи нет у меня, барин, - лукаво глядя на генерала, сказал он.
Но и генерал был не промах. Он расстался с монетой и взял с лотка два платка – лазоревый и алый -  и протяну их дочери и сестре.
- Ну, ты и жмот! – засмеялся парень, продающий лакомства. – А я бы девке-то  даром отдал! Смотри, какая она счастливая!
София уже накинула себе на плечи лазоревый платок и смеялась от удовольствия. Проходящий мимо толстый и важный обер-кондуктор сказал, обращаясь к барону:
- Не угодно ли вашему сиятельству отобедать на станции? У нас хорошо кормят.
К величайшему удивлению всего семейства обер-кондуктор произнёс эти фразы по-немецки. У тётушки Августы округлились глаза.
Откуда ей было знать, что обер-кондуктор знал всего несколько фраз на её родном языке, но  употреблял их, весьма кстати, и к месту.
Барон с семейством отправился на станцию, найдя совет обер-кондуктора полезным. Пообедать вовсе не мешало.
Вид станции привёл всех в прекрасное расположение духа. Она была построена из красного и белого кирпича, что придавало ей нарядный вид. Они вошли внутрь. Шесть огромных окон с двойными стёклами, широкие и сводчатые, с двух сторон освещали зал. Посреди просторного зала был накрыт огромный стол. В проёмах между окон, по углам  стояли в кадках веерные пальмы, тюльпанные деревья и другие тропические растения, прекрасно чувствовавшие себя в жарко натопленном помещении. Мигом подлетели слуги, сняли с дам и барона меховые шубы и унесли в неизвестном направлении.
На столе поблескивали серебряные приборы и хрусталь. Посередине стола на белоснежной накрахмаленной скатерти возвышались бутылки рейнских и бордосских вин с длинными пробками в металлических капсулах. Горделиво сияли серебристые шапочки бутылок с шампанским. Здесь были все лучшие марки вин: «Шато д'Икем», «Барсак», «Шато Лаффит», «Грюо-ла-розе», «Вдова Клико», «Редерер», «Моэт», «Штернберг-кабинет», а также все знаменитые марки английского пива.
Барон, видя это изобилие, радостно потирал руки.
За столом сидели пассажиры поезда и обедали. Подлетел метрдотель в чёрном фраке с белым галстуком и усадил семейство на свободные места. Официанты, одетые, как и метрдотель, в чёрные фраки и белые галстуки, с бесшумной поспешностью обслуживали обедающих людей. Были поданы щи, которые все съели с превеликим удовольствием, затем последовало жаркое из рябчиков, салат галантин, профитроли и крем-брюле. Дамы пили лёгкое сухое вино, барон налегал на шампанское. Затем официант принёс обжигающий кофе в фарфоровых чашечках и чистую питьевую воду. Кофе был превосходный.
Барон вынул из кармана баварский талер и спросил официанта, может ли он расплатиться этой валютой. Официант, приятно улыбаясь, показал четыре пальца. Барон вынул ещё три талера и отдал официанту.
Тем временем внимание дам привлекли салоны, расположенные с обоих концов залы. В элегантных лавочках чего только ни было! Семейство двинулось к одному из салонов. На витринах красовались тульские саше, сапожки и домашние сафьяновые туфли, расшитые золотом и серебром, черкесские ковры, вышитые шелком по пунцовому фону, пояса, сплетенные из золотых сутажных нитей, футляры с очаровательными приборами из платины, отделанными золотом, модели кремлевского Царь-колокола, деревянные резные русские кресты, украшенные бесконечным числом микроскопических фигур, тысячи приятных безделушек. У дам разбегались глаза. Барон не устоял и купил всем по паре домашних туфель из сафьяна прекрасной выделки.
Толстый обер-кондуктор с пышными усами появился в зале и засвистел, созывая пассажиров в вагоны.
София, кутаясь в лазоревый платок с синей шёлковой бахромой и, глядя в окно вагона на пробегающие мимо леса, вспоминала синие глаза молодого лотошника и думала о том, что русские мужчины статны и красивы.
Августа фон Вальтер, кутаясь в алый платок с красной шёлковой бахромой и глядя в окно вагона, думала о том, что ошибалась насчёт русских и они совсем не страшные варвары. И кормят чрезвычайно сытно и вкусно.
Барон в своём купе лежал на диване и пытался подсчитать, сколько красивых платков он мог бы купить на талер, а купил всего два. Барон чувствовал, что сам себя облапошил. Надо было забрать все платки, что лежали на лотке.
Потом он переключился на свои распоряжения, которые он отдал перед тем, как сесть в поезд. Благополучно ли доберётся домой его добрый слуга Ганс, которому он поручил карету с лошадьми? Добравшись до дома, Ганс должен был отдохнуть пару дней, проверить, всё ли в порядке в усадьбе, хорошо ли справляется с делами управляющий, сесть на поезд, вернуться к барону и доложить обо всём.
Поезд весело нёсся вперед, торжественно выпуская из трубы сизый дым. Петербург приближался.
Барон задремал под стук колёс, и наслаждался покоем. Он удивлялся своему бездействию.
Генерал Дитрих фон Вальтер не терпел безделья: ни чужого, ни своего.
Сам он был постоянно в движении и чем-либо занят, будь он на службе, дома или в своём замке, где, казалось бы, он мог бы и отдохнуть от трудов. Застигнув домочадца или прислугу, болтающую о пустяках или праздно сложившую руки, барон свирепел и наказывал провинившегося. Домашнюю прислугу он отправлял в конюшню и на скотный двор на три дня под наблюдение специального слуги. Домашняя прислуга чистила конюшню и стойла для скота от навоза.
Работники конюшни и скотного двора в безделье замечены не были и радовались неожиданной помощи.
Домочадцев – дочь и сестру - барон тоже наказывал, обнаружив, что они бездельничают. Барон отсылал их на один день на кухню, помогать кухарке, чистить картофель. Августа фон Вальтер обижалась, но не перечила брату. А София даже радовалась такому наказанию. Оно вносило разнообразие в её монотонную жизнь. Радовалась и кухарка неожиданным помощницам.
Барон любил порядок. Каждая вещь должна была лежать на своём месте для неё предназначенном. Горе было той горничной, которая, убирая кабинет барона, осмеливалась переставить чернильницу на сантиметр правее или левее, или осмеливалась переложить бумаги с правой стороны стола на левую. Такая горничная получала нагоняй и, в лучшем случае  могла лишиться месячного жалования, а в худшем - места.
С утра барон устраивал смотр прислуге и ходил повсюду, где требовался его хозяйский взгляд. Удостоверившись, что всё в порядке, барон приступал к завтраку.
Нередко в такие обходы он брал с собой дочь, чтобы она правильно вела хозяйство и знала, на что надо обратить особое внимание.
Однажды он позвал её в свой кабинет и сказал:
- София, пол в кабинете чистый или нет?
София оглянула пол кабинета быстрым взглядом и ответила:
- Нет, папенька, пол грязный. Я распоряжусь, чтобы его помыли.
Отец удержал её за руку.
- Не надо беспокоить прислугу. Пол помыт час назад, - сказал он, улыбаясь. – Я порвал бумагу и бросил клочки на пол. И чистый пол показался тебе грязным. Ты поняла урок?
София кивнула головой.
- Если на чисто вымытую одежду посадить нечаянно пятно, то одежда тоже покажется грязной. Ты поняла?
София снова кивнула головой.
- Так и с совестью, - продолжал барон. – Стоит совершить плохой  поступок, и её уже нельзя будет назвать чистой. Пол можно подмести и вымыть, а вот, как вывести пятно на совести?
Барона тревожило будущее Софии. Тревожила её несравненная красота, расцветшая к шестнадцати годам. Тревожило будущее замужество дочери. Нужно было подобрать ей достойного жениха, но, ни один знакомый молодой человек барону не нравился и, по его мнению, в женихи не годился. Конечно, это были молодые военные. Штатских молодых людей барон в расчёт вообще не брал.
София сладко спала под стук вагонных колёс.
Она прижимала к груди Тедди. Во сне она улыбалась. Должно быть, Фригг посылала ей лёгкие и приятные сны. Золотые кудри девушки разметались по белой подушке с кружевами. Заботливая тётя Августа везла домашние подушки и пледы с собой, зная, что в вагоне их не будет.
София была необыкновенно красива и привлекала взоры всех людей, кто видел её. Она была ростом чуть менее двух баварских футов с гармонично развитой фигуркой. Лицо её поражало соразмерностью и правильностью черт. Розовый румянец проступал под тонкой кожей ланит. Большие серо-голубые глаза, опушённые тёмными ресницами, иногда под воздействием чувств или изменившейся силы света, тоже меняли цвет и казались фиалковыми.
Барон был немало обеспокоен, увидев, как расцветает красота его дочери-подростка.
Увидев Софию, нельзя было не восхититься её красотой, сдержанными манерами и нежным голосом.
Как и все девушки её возраста, София мечтала о любви. Любовь должна была явиться ей в виде прекрасного юноши-студента, потому что девушка не была настолько наивна, чтобы думать, будто бы любовь явится в образе прекрасного принца. Принцы это в сказках. А в реальности должен был явиться студент, высокий и стройный, как кедр ливанский, добрый, как самаритянин, умный и талантливый, как Гёте. Собирательный образ студента София взяла из рассказов Гофмана, в частности, из рассказа «Золотой горшок». Правда, герой рассказа студент Ансельм был беден, неловок и немодно одет, но он был высок и имел благообразные черты лица.
Бедность воображаемого студента Софию не смущала. Её отец был достаточно богат, а она наследовала отцу. К тому же, студент окончит университет и станет уважаемым профессором, в чём девушка ни секунды не сомневалась. София выйдет за своего избранника замуж. И оденет его по моде. Это не проблема. И неловок, как Ансельм её муж не будет. Напротив, он будет настолько ловок, что справится с любыми танцами, и они вместе будут ходить на балы. Ах, какая прекрасная пара из них получится!
И, конечно, у них появятся дети. У всех женатых пар появляются дети. Накануне отъезда в Петербург София решила мучающую её проблему появления у женатой пары детей. Сколько она ни спрашивала Тедди, ответа она не получила. Пришлось домысливать самой. Супруги спят в одной постели. Свою любовь они выражают в ласках и поцелуях. Дети появляются от поцелуев в губы. Решив для себя эту проблему, София перед отъездом, прощаясь с родственниками, не позволила поцеловать себя двум юным кузенам. Она побоялась от них забеременеть.
Поцелуи она будет беречь для будущего мужа.
Сколько у них будет детей?
Четверо! Два мальчика и две девочки. Больше, пожалуй, не надо. А чтобы больше детей не появлялось, София будет позволять мужу целовать себя в щёку. Она хотела назвать мальчиков Зигфрид, и Вольфганг, а девочек Амалия и Одилия. А если муж захочет дать им другие имена? А если муж захочет больше детей? А если он захочет меньше детей? Не четверых, а двоих? Придётся ведь считаться и с его желаниями. Как всё трудно в замужней жизни!
София мечтала, как они со своим будущим мужем будут кататься верхом, стрелять в цель, купаться в озере, вместе вечерами читать книги, и обсуждать их содержание. У их маленьких детей будут няни. Потом гувернёры и гувернантки. Мальчиков надо будет отдать в военное училище, чтобы из них получились настоящие мужчины. Эта идея принадлежала барону, и София считала, что отец прав. Если с мальчиками всё было более-менее ясно, то с девочками, куда труднее. Какое им нужно было дать воспитание? Наверное, такое же, какое ей самой давал отец? Для них нужно будет нанять домашних учителей, чтобы девочки выучились основам всех современных наук. София решила, что сама выучит дочерей кататься верхом и плавать. В общем, жизнь в мечтах выстраивалась как нельзя лучше.
Дело осталось за малым: дождаться своего студента.
Но где его искать?
И надо ли его искать?
А как он найдёт её?
Студент ходит на лекции, а она-то, София, на лекциях не бывает.
Студент после лекций ходит в кабачок пить пиво, а она-то в кабачках не бывает.
Студент ходит по улицам города, а она-то, София, ездит по улицам в коляске исключительно в компании тётушки.
Так, как быть?
София бывает на балах во дворцах правителя Баварии короля Людвига II, но в этих дворцах никогда не бывают студенты.
София ломала голову, как быть?
Где-то есть её суженый, её студент, её будущий муж, а она не знает, как с ним познакомиться.
Теперь, когда София ехала с отцом в Петербург, надежда встретиться со своим студентом совершенно угасла, но зато появилась новая надежда. В Петербурге ведь тоже был университет, а в нём учились русские студенты.
«Впрочем, может быть, - думала София, - отец прав, и лучше выйти замуж за военного?
У военного красивый мундир, но может начаться война с кем-нибудь и военного могут убить. И она останется одна.
Одна! А может вообще не выходить замуж? Тётя Августа замуж не вышла  и несчастной и обделённой себя не считает. Напротив, она находит, что семейная жизнь полна хлопот. Тётю Августу совершенно удовлетворяет роль хозяйки дома её брата. Она сама себе хозяйка. Сама распоряжается своим состоянием и своим временем. Интересно, а были ли тётя Августа когда-нибудь влюблена?»
Словом, все мысли девушки крутились вокруг любви и будущего замужества, что было совершенно не удивительно в её возрасте.
София продолжала улыбаться во сне. Ей не мешали всхрапывания тёти Августы. Ей не мешал стук колёс. Поезд мчал её к новой жизни, к новым впечатлениям, к новым встречам. Тедди прижался холодным носиком к её тёплой щеке.


5

Ростовцев младший  позвал обедать не только управляющего имением Мильха Антона Генриховича, обрусевшего немца, но и конторщика Сидорова Артемия Петровича. Пришла Ариша, фаворитка Ростовцева старшего и Алёна, фаворитка Ростовцева младшего. Хозяин имения не любил обедать один. Ему непременно нужна была компания, чтобы было с кем выпить и поговорить. Управляющий имением и конторщик была местная элита, хотя и не дворяне. В этом смысле Ростовцев старший, как и его сын,  был демократами. Ариша села напротив суповой миски, чтобы распоряжаться за обедом и оделять всех лакомыми кусками. На её миловидном лице играла самодовольная улыбка. Наевшиеся собаки разлеглись вдоль стены и спали.
Алёна, соблюдая корабельную субординацию, заняла место на дальнем конце стола, как можно дальше от суповой миски. Она прекрасно понимала поползновения Кусковой заместить её своей дочерью Оленькой. Это нервировало Алёну, и она выглядела слегка раздражённой. Ей понравилась выходка Ростовцева, которая надолго отбила охоту Кусковой приезжать и сватать свою худосочную дочь за контр-адмирала.
- Кто приезжал? – спросил Ростовцев старший, кивнув Арише, чтобы она разливала суп по тарелкам.
- Кускова с дочерью, - смеясь, отвечал Ростовцев младший. – Хочет мне свою дочь Оленьку сосватать.
Отец вспыхнул:
- Вишь, что надумала! Её имение сто раз заложено, если хочешь знать.
- Два раза, - поправила его фаворитка Ариша.
- Цыц, баба! Молчать! – приказал Ростовцев старший. – Дочь-то её выглядит, как больная. Может, чахотка у неё. Прыткая, Кускова-то! К обеду ты её почто не позвал? Я бы ей сказал в лицо, что я о её происках думаю.
- Я позвал, да только она в компании собак обедать не пожелала.
Ростовцев старший от души захохотал, глядя на спящих собак.
- Ну, не пожелала и Бог с ней! – заключил он, принимаясь за суп. Все последовали его примеру.
Ростовцев старший был вдовец. Его жена умерла несколько лет назад.
Ростовцев младший тоже был вдовец. Его жена давно умерла родами через год после свадьбы. Ребёнок тоже умер.
Ростовцев младший, похоронив жену, вернулся на корабль. Морская служба отвлекала его от печальных мыслей. Постепенно он овладел собой и ревностно исполнял свои обязанности. Ему исполнилось сорок пять лет, он был полон сил. Со временем образ жены становился в его памяти всё бледнее и бледнее. Его взор во время остановок в заморских портах, начал выхватывать из толпы смазливые женские лица, Однако на корабле, где служил Ростовцев и делал военную карьеру, было не до амурных дел. Его целью стала карьера.
Его отец был в чине контр-адмирала, и мечтал, что сын пойдёт выше и тоже станет контр-адмиралом, а, может, и полным адмиралом.
Игорь Викторович Ростовцев старший очень хотел, чтобы его сын Иван сделал карьеру морского офицера, и с этой целью на начал готовить мальчика к поступлению в Петербургский морской кадетский корпус. Ивану предстояло сдать девять предметов.
Игорь Викторович не жалел денег на репетиторов. Закон Божий Ивану преподавал местный священник. Для изучения французского языка был нанят француз месьё Шарль Ларусс, из тех, кто после кампании Наполеона, уцелев, остался в России. К слову сказать, Ларусс был хорошо образован, начитан и отменно воспитан. Вице-адмирал подсмеивался над ним и говаривал, что сам Бог указал Ларуссу жить в России, раз фамилия такая.
Для изучения английского языка был выписан из Лондона воспитанник Кембриджского университета, обедневший дворянин мистер Генри Кэррингтон. К несчастью, контр-адмирал не знал, что мистер Кэррингтон  проиграл своё состояние в карты. Знай, он это, он никогда не пригласил бы в учителя картёжника. Историю и географию юному Ивану преподавал учитель Калужской мужской гимназии Силантьев Григорий Евсеич, приезжавший в имение по воскресным дням. Арифметике, алгебре и геометрии Ростовцев-отец взялся обучить сына сам, на чём и сэкономил.
Хотя Ростовцев-отец знал, что Иван будет пользоваться преимуществом, как сын высокого военного чина Морского ведомства при поступлении в Морской кадетский корпус, но сын этого не ведал. К ужасу няни Филипповны и  супруги Ростовцев-отец установил для сына жёсткий режим и строжайший контроль. Мальчик вставал с петухами по удару старого судового колокола, снятого Ростовцевым-отцом со старого списанного корабля. Удары колокола звали домочадцев к завтраку, обеду и ужину, и возвещали время сна. Бил в колокол Стёпка Стешин, бывший матрос, служивший когда-то под началом Ростовцева старшего. Не позавтракав, летом Иван бежал с отцом к Оке. Отец учил его плавать разными стилями и нырять. Он говаривал, что для будущего моряка это наипервейшая наука.
Наплававшись всласть, они возвращались домой, где на террасе их поджидала за столом, сервированным для завтрака, няня Филипповна и супруга. В воспитание мальчика теперь она почти не вмешивалась, понимая, что мальчику нужна твёрдая отцовская рука.
Легко позавтракав, отец и сын удалялись в кабинет заниматься математикой. Затем вступал в свои права месьё Ларусс. После него мистер Кэррингтон, а после него приходил батюшка. Если было воскресенье, то перед батюшкой являлся Силантьев.
После занятий отец и сын слегка перекусывали и снова оправлялись на реку, где их ждал на небольшом паруснике Стёпка Стешинд, списанный с корабля, когда ему снастью выбило глаз. Стёпку подлечили в больнице, идти ему было некуда, и Ростовцев старший взял его в своё Калужское имение, где он исполнял разные поручения, в том числе летом катал на паруснике гостей хозяина, а зимой заботился о паруснике, переведённом на верфь. Стёпка зимой чинил паруса, и снасти,  смолил днище корабля, укреплял мачты. А поработав, спал на печи в отведённой ему небольшой комнатке во флигеле, вскакивая лишь для того, чтобы бить склянки и поесть.
Зимой вместо плаванья в реке Ростовцев старший требовал от сына обтирания снегом. Оба выбегали на задний двор обнажёнными и падали в сугроб, барахтались в нём, растирали друг друга и неслись в растопленную баньку, где Ростовцев-отец парил сына берёзовыми и дубовыми вениками до изнеможения, чтобы потом снова нырнуть в сугроб.
- Будешь в заморских странах, - приговаривал отец, - баньку нашу и вспомнишь. Нет там таких бань! Впрочем, бани-то есть, в Турции, например, а всё не то!
Кроме того, Ростовцев старший учил сына зимой ходить на лыжах и стрелять. Подобное физическое воспитание привело к тому, что Ростовцев младший никогда не болел и выглядел взрослее своих сверстников.
Эти приёмы воспитания удивляли не только домочадцев и прислугу, но и соседей. Дворня рассказывала о чудачествах барина всем, кто желал слушать, и слухи распространялись всё шире и шире, как круги на воде от пущенного камня. Дворня жалела мальчика, у которого часа свободного не было, чтобы поиграть с другими детьми. Но жалели, молча. В доме Ростовцева старшего был строгий порядок и железная дисциплина, как на корабле. Выйдя в отставку, контр-адмирал привёз с собой в имение не только Стёпку Стешина, но и ещё несколько старых матросов, которым некуда было идти после списания с корабля. Все они стали  руками, глазами и ушами хозяина. За стол и кров каждому из них он поручил какое-нибудь дело, заключавшееся в наблюдении за сезонными работами.
В зависимости от времени года один следил, чтобы бабы хорошо доили коров и не крали молоко. Второй матрос наблюдал за работами в риге. Третий надзирал за конюхами на конном дворе: хорошо ли и досыта ли кормят коней; тщательно ли чистят пол конюшни и вовремя ли убирают навоз; правильно ли купают лошадей в специальном стойле; вовремя ли меняют подковы; расчёсывают ли хвосты и гривы, и не воруют ли овёс. Четвёртый контролировал псарню, воспитывал щенков. Пятый заботился о птичнике. Ну, а шестому было поручение обучить барчука парусному делу. Ростовцев старший доверял надзирателям матросам больше, чем дворне. Матросы знали порядок и были дисциплинированы. От них не ускользала никакая мелочь. О бесхозяйственности и недобросовестности дворовых они тотчас докладывали хозяину и, незамедлительно следовало наказание виновному – словесная выволочка за лёгкий проступок или вожжи на конюшне за серьёзное нарушение заведённого порядка. Наказания осуществлял молчаливый, жилистый и ко всему равнодушный мужик высокого роста и внушительной силы Осип Колышкин. Женщин наказывали только выговорами.
У Ростовцева старшего было много чудачеств, удивлявших всех, кто привык жить по старинке. Когда он вышел в отставку, то вплотную занялся устройством хозяйства имения и добился, что оно стало приносить неплохой доход. Он сократил количество дворовых до необходимого минимума, и этот минимум составил три девки в помощь Филипповне и супруге. Да и три ему казалось много. Лишних двадцать девок он отправил в их семьи помогать по хозяйству с приказанием выдать их всех замуж в течение года; что и было исполнено их отцами.
Дальше - больше. Трём дворовым девкам барин запретил спать на полу на войлоках. Пришёл плотник Степан и соорудил по стенам девичьей комнаты широкие лавки. На лавки были брошены тюфяки, набитые соломой, а сверху, кто хотел, устилал своё ложе войлоком. Ростовцев велел девкам шить себе лоскутные одеяла и подушки, и позволил брать куриное перо с птичьего двора. Девки не только прислуживали хозяйке, но пряли шерсть, вязали на зиму тёплые фуфайки, шарфы, носки и шапки, вышивали гладью  вензеля на постельном белье и на скатертях. Праздности дворни хозяин не терпел, но не позволял девкам работать при лучинах, чтобы у них не портилось зрение.
Вместе с собой контр-адмирал привёз новый, неведомый для домочадцев  и дворни язык, к которому пришлось всем привыкать. Каждое утро на носу дома, теперь именуемого кораблём, на мачту поднимался трёхцветный вымпел. Кресла, стулья, диваны превратились в банки. Туалет – в гальюн. Кухня – в камбуз. Окна стали иллюминаторами. Комнаты – каютами. Гостиная – кают-компанией. Девичья – кубриком. Лестницы стали трапами. Послеобеденный сон - адмиральским часом. Повар стал именоваться коком. Дворецкий – боцманом. Управляющий имением – старшим офицером. Дворня была матросами.
Каждый день по всему дому разносился зычный глас контр-адмирала: «Свистать всех наверх! Аврал!», «Позвать на верхнюю палубу кока!», «Задраить иллюминаторы!», «Всем собраться в кают-компании!», «Все по каютам и спать!», «Кто плохо надраил перила трапов?» и.т.п.
По утрам после физических упражнений контр-адмирал выходил из своей каюты-спальни в домашней тужурке и в белых перчатках. У Ростовцева старшего была id;e fix – чистота. Он перенёс её в имение с корабля. Полы во всём доме должен был выдраены, как палубы. Стёкла окон должны были не просто пропускать свет, но блестеть и сверкать. Это вменялось в обязанность Стёпки Стешина. Стёпка драил пол в гостиной и мыл стёкла в спальне хозяина. Три сенные девки, под его началом, драили полы и мыли стёкла в остальных комнатах. Медная посуда на кухне должна была сиять, как заместитель солнца. Для этого к кухне были приставлены ещё две сенные девки, а руководил ими повар Гурий Никанорыч, кок, по-новому. На скотном и птичьем дворе, в конюшне, на псарне и в прочих подсобных помещениях соблюдался тот же принцип: чистый пол, чистые оконные стёкла и чистая посуда.
Печки и потолки должны были быть побелены. Горе было тому, ответственному за чистоту комнаты или подсобного помещения, если Ростовцев старший замечал где-нибудь пыль или паутину.
Дворню хозяин заставлял каждое утро вытряхивать на заднем дворе войлоки и матрацы с подушками, и сушить их в специальном помещении, где осенью, весной и зимой непрерывно топилась печь. Летом спальные принадлежности выжаривались на солнышке. Щели в лавках время от времени обливались кипятком. Всё это делалось во избежание весёлого и привольного житься клопов, вшей и тараканов. Не было этих жильцов на корабле, не должны были они бесчинствовать в доме.
Хозяин обходил кают-компанию и прочие каюты и подсобные помещения и проводил пальцем по подоконникам, стеклам окон, столешницам, перилам, мебели и горе тому, кто отвечал за чистоту в доме, если кончик белой перчатки обнаруживал пыль. Игорь Викторович не переносил неряшества ни в чём. Чистота в доме должна была быть чистотой боевого корабля. Сопровождал контр-адмирала дежурный по чистоте Стёпка Стешин. Перчатка, на которой остался отпечаток пыли, летела ему в физиономию, и дом сотрясал вопль: «На гауптвахту! Сутки!». Провинившегося матроса отводили в дальний сарай, где его ожидала охапка соломы, кусок хлеба и чашка воды. Впрочем, примерно через час Стёпку освобождали по приказу хозяина, ибо хозяин был без него, как без рук. Не было случая, чтобы Стёпка отсидел сутки на гауптвахте.
Все Игоря Викторовича опасались. Если в доме бывали гости, то никто не осмеливался явиться в кают-компанию в затрапезном виде. Дворня его панически боялась и пряталась, заслышав его тяжёлые шаги. И только бывшие матросы его любили и находили, что он справедлив.
После реформы Ростовцев старший быстрее других помещиков, живших по соседству, понял, что своё хозяйство нужно перестраивать на новых началах. Имея огромный капитал, он завёл свой собственный инвентарь, купил сельскохозяйственные машины и нанял своих бывших крепостных крестьян в качестве рабочих, введя сдельно-премиальную оплату труда. Рабочие были довольны в отличие от тех крестьян, о которых бывшие помещики теперь вовсе не заботились и выжимали из них все соки, введя полубарщинную систему, почти, как встарь. Таких помещиков было большинство.
Имение Ростовцева, переведённое на новую систему хозяйствования, начало процветать ещё больше, чем прежде.
Ростовцев выписал их Тулы мастера механика Алексея Травкина  для ремонта сельскохозяйственных машин и поручил ему, пока ещё ни одна машина не сломалась, обучить трёх деревенских смышленых парней механике, чтобы, в случае чего, они могли ему помочь.
Был выстроены просторные сараи, получившие наименование мастерских. От Христофора Вильсона из Москвы были выписаны молотилки и веялки, сеялки и жатки, соломорезки и сноповязалки, сохи были заменены плугами. Дело пошло на лад. Деревенские парни братья Иван, Потап и Гаврила Сахаровы под руководством механика Травкина научились грамоте и началам механики, и могли теперь прочесть инструкции к машинам.
Братья «заболели» механикой. Когда испортилась веялка, они разобрали её, нашли неисправность и собрали вновь. Правда, при этом  осталось несколько неиспользованных деталей. Братья по очереди заглядывали в инструкцию, но в применении этих деталей смысла не видели. Братья отложили лишние детали в сторону и пустили машину в дело. Веялка, как, ни странно, без этих деталей стала работать лучше и не ломалась. Так, нечаянно они усовершенствовали машину. Механик Травкни написал об этом странном происшествии в Москву механикам Вильсона, и через некоторое время те прислали благодарственное письмо, что де ваши помощники помогли нам усовершенствовать веялку, спасибо им за это.
Братья загорелись разобрать исправную сноповязалку, чья работа им не нравилась, и Травкин едва уговорил их подождать, пока она сама не сломается. С тех пор братья неустанно следили за сноповязалкой и напоминали родных у постели больного, жаждущих его скорой смерти и мысленно поторапливающих её, чтобы завладеть наследством.


6

Совершив два кругосветных путешествия, Ростовцев младший служил в Адмиралтействе и сделался, к радости своего отца, свитским контр-адмиралом, т.е. выполнял особые поручения Императора: сопровождал делегации иностранных монархов и делегаций, а также один раз в два месяца дежурил при особе Его Величества.
Ростовцеву младшему шёл сорок шестой год. Он продолжал оставаться холостяком. Время от времени он наезжал в калужское имение отца заниматься верховой ездой, которую очень любил, удить рыбу, ходить под парусом по реке и озеру. Отец души в нём не чаял и угождал во всём.
Ростовцеву младшему нравились морские порядки, заведённые его отцом в помещичьей усадьбе, и про себя он решил, что эти установления останутся и при нём, когда он выйдет в отставку и поселится в имении на своей половине. Отец всякий раз при очередной встрече спрашивал, скоро ли сын станет контр-адмиралом, и когда это произошло, радости его не было границ.
Ростовцеву старшему хотелось внуков, но из деликатности он обходил эту тему стороной. Впрочем, иной раз проговаривался. Сын при вопросах о женитьбе отшучивался, мол, какие его годы, ещё успею. Но отец его шуткам огорчался и не знал, как убедить сына родить наследников.
Ростовцев младший и сам понимал, что хорошо бы жениться. До этого ему было всё как-то недосуг. Кругосветные плавания и военная морская служба не оставляли свободного времени. Да и какой смысл был жениться, если Ростовцев младший проводил на берегу очень мало времени. Какой смысл был оставлять жену на месяцы или годы в одиночестве?
Конечно, его жена находилась бы под защитой Ростовцева старшего, и жила бы в его имении, но смысла в этом Ростовцев младший не видел. Нельзя сказать, что он был равнодушен к возможности обзавестись семьёй, детьми, и знать, что кто-то любит его и ждёт на берегу. Но он считал, что семья должна быть постоянно вместе и не расставаться. Вместе радоваться и переживать трудности. Ростовцев младший не допускал мысли, что его дети могли бы расти без его постоянного присутствия и участия.  Поэтому он до сорока пяти лет не женился и считал свой выбор  правильным.
Но будущее его беспокоило своей неопределённостью. Он знал, что рано или поздно подступит старость, до того, как она подступит, нужно будет найти себе спутницу жизни. Он не хотел жениться, на ком попало. Богатые вдовы были им отвергнуты сразу же. Он был богат и после смерти отца сделался бы ещё богаче. Вдовы его пугали. У вдовы в прошлом был муж, которого она, быть может, продолжала тайно любить. Ростовцев не хотел, чтобы его жена жила с ним, но любила бы память об умершем мужчине. Он не хотел сравнений. Он боялся, что сравнения окажутся не в его пользу. Что он сам был вдовец и, конечно, помнил свою жену, в расчёт не принималось. Тем более, что помнил её он смутно. Её образ, поблекший и едва различимый сквозь туман времени, его уже давно не волновал.
Старые девы его пугали ещё больше. Старые девы казались ему перезрелыми фруктами, слегка с гнильцой. Он представлял их себе нервными, истеричными особами, чуть что, падающими в обморок.
Бесприданницы его пугали больше старых дев. Эти особи могли гоняться за состоянием, а не за мужем. Ростовцев не хотел быть не нужным приложением к своему состоянию. К тому же бесприданницы могли оказаться мотовками и в короткий срок истребить многомиллионное состояние на наряды, выезды и прочую ерунду.
В его сознании сложился образ образованной красивой девушки без предрассудков старины, друга и единомышленницы. С такой женой можно было бы и новую книгу обсудить, порыбачить на реке, и под парусом походить, и верхом покататься, и потанцевать на балу, и хозяйством вместе заниматься, и подурачиться, коли придёт охота. Он рассудил, что не станет специально искать себе невесту и не станет прибегать к услугам свахи.
«Если Богу будет угодно, послать мне такую девушку, - рассуждал Ростовцев младший, - он пошлёт и без моих усилий. Ему виднее, как устроить мою судьбу. А если Он не пошлёт мне жену, значит, так тому и быть».
Что касается будущих детей, то Иван Игоревич, державшийся передовых взглядов, решил не плодиться, аки кролик, и не заставлять жену родить по ребёнку каждые полтора-два года. Роды представлялись ему действом кровавым и страшным, недалёким от смерти. Его печальный опыт наводил его на эти мысли.
«Роды, - думал он, - это всегда риск, игра со смертью. Напрасно говорят, будто бы роды это естественное явление. Да, естественное, но чреватое опасностями».
Он не хотел своей будущей жене судьбы своей бывшей жены. Он не хотел обездолить своих будущих детей. Он планировал двух детей: сына и дочь. От своих женатых друзей он знал, что удержаться и не наплодить целую кучу ребятишек, чрезвычайно трудно.
«Ничего, - думал он, - как-нибудь всё устроится».
Но как всё устроится, он не знал.
Поскольку он был мужчина молодой, здоровый и крепкий, то жить без женщины ему было трудновато. У него случались краткосрочные интрижки с замужними дамами в то время, когда ему случалось быть на берегу. Но как только он замечал, что дама чересчур к нему привязывается, он старался испариться как можно быстрее. Это ему удавалось без труда. Сойдя на берег, старых интрижек он не возобновлял, предпочитая завести новую привязанность.
Двенадцать лет назад, когда он приехал в отпуск в имение, его отец велел затопить баню и не без задней мысли, прислал ему прислуживать не  матроса, а Алёну, молодую, здоровую и привлекательную во всех отношениях девушку. Ростовцев старший сам был не без греха, держа в сожительницах-экономках Аришу, и понимал, что сын молод, полон сил и ему нужна была женщина.
Денщик Ростовцева старшего Савелий истопил баню, попарил молодого барина берёзовым веником и исчез, а в предбаннике китайский шёлковый халат с драконами Ростовцеву младшему подала незнакомая красивая простолюдинка.
Ростовцев младший слегка удивился, а когда девушка подала ему полный ковш забористого квасу, удивляться перестал. Он пил квас, и удерживал руку девушки, разглядывая её с любопытством и жадностью мужчины, изголодавшегося по любви. Девушка улыбалась и руку освободить не пыталась. Тогда, недолго думая, Ростовцев младший посадил её к себе на колени. Девушка не завизжала, притворяясь недотрогой, и обхватила его крепкую загорелую шею полными  руками.
- Ты кто? – хрипло спросил Иван Игоревич, ощущая под руками приятную округлость женской талии.
- Алёна Петрова я, - сказала женщина. – Авдеева дочь, конюха вашего. Вдовица я. Пойдёмте, барин, в вашу спаленку. Я там ужин накрыла. Небось, устали и проголодались с дороги.
- Да, - согласился Иван Игоревич, - я проголодался. Идём!
То, что девушка оказалась не девушкой, а вдовицей вдохновило Ивана Игоревича.
Обнявшись, они добрели до спальни, и повалились на широкую кровать, где Ростовцев младший неоднократно утолил свой телесный голод, а уж потом они поужинали вместе с Алёной.
С тех пор она стала не то его любовницей, не то незаконной женой. Он знал, возвращаясь с корабля, что она ждёт его и радовался ей. А Алёна радовалась ему, заботилась о нём.
Она была опытна в любовных играх, но Иван Игоревич никогда не спрашивал свою сожительницу, кто был её первым мужчиной, и сколько вообще у неё было до него мужчин. Он также не ревновал её, оставляя надолго берег, и почему-то был уверен, что Алёна ему не изменяет в его отсутствие.
Один только раз он спросил её, отчего она не вышла замуж?
- А был муж, - ответила Алёна. – Пил сильно да бил меня. Ревновал ко всем. Беременна я была, так он ногой меня в живот ударил. Кричал, что ребёнок не от него. С тех пор у меня детей не может быть. Потом стал бить, попрекая, что я не беременею. Зимой из шинка пьяный домой шёл, да не дошёл. Упал на полдороге. Метель была. Он и замёрз.
  С сочувствием выслушал Ростовцев младший эту печальную историю. Он даже не спросил, кто был мужем Алёны. Он вообще её больше ни о чём из её прошлой жизни не спрашивал.
Алёна была заботливой любовницей. Всякий раз, когда Ростовцев приезжал в отпуск в имение, она приветливо встречала его, кормила поила, мыла в бане, стирала его бельё, никому не доверяя это важное дело, снаряжала в дорогу и провожала до околицы, держась за стремя его коня.
Ростовцев старший был обеспокоен отсутствием наследников. Родись у Алёны ребёнок, Ростовцев старший сам настаивал бы на браке сына с ней, особенно, если бы родился мальчик.
В конце концов, отец потребовал разрешения сына, подыскать ему невесту. Он даже намекнул, что может лишить бездетного сына наследства.
Ростовцев махнул рукой и разрешил. Заниматься матримониальными делами ему было скучно и некогда. Но сама идея Ростовцеву младшему не нравилась. Отец будет искать ему невесту на свой вкус. Он любил полненьких брюнеток.
- Хорошо, - сказал он отцу, - ищи мне невесту, но имей в виду, что жгучих брюнеток я не люблю. Моя невеста должна быть светловолосой, скромной и умной девушкой. Дур я не терплю.
Отец встрепенулся и стал вслух перебирать фамилии помещиков, в которых были дочери на выданье.
- У Архангельского старшая дочь лет двадцати. Но она брюнетка.
- Нет! – отвечал Ростовцев младший.
- Я слышал, отец за ней хорошее придание даёт.
- Нет, - буркнул Иван.
- Ладно! У Яблонского  три дочери от шестнадцати до двадцати и все беленькие, но у него имение заложено.
- Нет, - сказал Иван, – не надо мне заложенных имений. 
- Ну, да! – согласился Ростовцев старший. – Хлопотно. Тогда Плещеевы. У них пять дочерей, блондинки, но все перестарки.
- Не надо, - поморщился Иван Игоревич. – Небось, капризные и переборчивые старые девы.
- Тогда Лунины, - не сдавался отец. – Две дочери на выданье, имение в порядке, но девочки брюнетки.
- Не хочу брюнеток, - упрямился Ростовцев сын. – Все брюнетки мне кажутся зловредными. Я их боюсь.
Ростовцев отец развёл руками:
- Тебе, братец, не угодишь. Ищи сам себе невесту. Но и у меня есть условие, чтобы она не только светленькая была, но чтобы корабельный устав знала и чтила.
Ростовцев сын засмеялся.
- Откуда девушке знать корабельный устав?
- А ты её научи, прежде, чем под венец вести. Это моё требование. Разгильдяйства на корабле я не потерплю. 
- Хорошо, - согласился Иван Игоревич, - научу.
Верил ли Ростовцев младший в любовь?
Как ни странно, верил.
Он верил, что любовь налетает внезапно, как шторм, волны вздымающий, как буря, дубы ломающая. Именно этот образ приходил ему в голову, и он очень бы удивился, что про бурю и дубы уже сказала маленькая смуглая женщина Сапфо, жившая на острове Лесбос две с половиной тысячи лет назад.

7

В Петербурге барон с семьёй две недели пожил в отеле «Россия», расположенном на углу Михайловской площади, рядом с Невским проспектом. Отель поразил путешественников своими размерами. Коридоры были так длинны, что можно было порядком утомиться, пока их пройдешь. Нижний этаж был занят обширным обеденным залом, украшенным комнатными растениями. В первом помещении на стойке были расставлены: икра, селедка, белый и чёрный хлеб, разного сорта сыры, бутылки горькой можжевеловой водки, кюмеля, простой водки. Закуски и напитки здесь подавались до еды, чтобы разжечь аппетит. Путешественники уже давно поняли, что русские были большие любители вкусно и плотно покушать.
У входа в зал, за перегородкой, была устроена вешалка, где каждый мог оставить своёю шубу или  пальто, кашне, плед и галоши. Повсюду были вставлены двойные рамы, огромные дровяные склады загромождали дворы. К зиме русские готовились загодя и весьма основательно. Окна комнат отеля были законопачены, между двумя рамами насыпан песок, в который поставлены розетки с солью, так как соль впитывает влагу и предотвращает образование серебристых разводов на стеклах, когда наступают зимние морозы.
В медных зевах голландских печей пылали берёзовые дрова и бело-голубые изразцы дышали приятным теплом. В комнатах вместо кроватей стояли обтянутые зелёной кожей диваны с множеством подушек, и прочая необходимая мебель.
Тётя Августа, поспав в первую ночь на таком диване, нашла, что он много удобнее любой кровати. Барон и София с нею согласились.
София и тётя Августа были в восторге от Петербурга живо напоминавшем им европейские города. После завтрака они нанимали извозчика и катались по городу, любуясь архитектурой и видами Невы. Прежде всего, они пожелали видеть знаменитый памятник Петру Великому, который они сразу узнали по описаниям Дидро.
Их поразил величественный Исаакиевский собор с золотым куполом, тиарой из колонн, четырьмя колокольнями и восьми колонным фасадом и здание Адмиралтейства. Зимний дворец вообще привёл их в экстаз.
И, конечно, они прокатились по Невскому проспекту, самой красивой улице Петербурга.
- Кто бы мог подумать, что эти русские способны строить такие церкви, соборы и дворцы! - то и дело восклицала тётя Августа, прежнее мировоззрение которой сильно поколебалось.
Вскоре  барону отвели особняк на Васильевском острове с небольшим садом и всевозможными служебными постройками. Двухэтажный особняк был окружён глухим забором из белого камня. Вход в парадный двор был через двустворчатые кованые ворота, выкрашенные в благородный коричневый цвет. Главный вход в здание находился в самом центре фасада между двумя античными колоннами в нарядном коринфском стиле. Массивная деревянная дверь увенчивалась аркообразным окном классической формы. Окна второго этажа имели точно такую же аркообразную форму. Корпус здания был выложен плиткой цвета кофе с молоком, имитирующей натуральный камень. Тёмно-коричневая крыша особняка была украшена невысоким фронтоном с цветочным орнаментом на бежевом поле.
Внутри особняк имел чрезвычайно удобное расположение спален, каждая из которых была обособлена от других. Попасть в них можно было по изумительно красивой лестнице из просторной гостиной на широкий и длинный балкон на линии второго этажа. Балкон шёл почти по всему периметру всей гостиной.
На первом этаже располагались кроме главной гостиной библиотека, малая гостиная, курительная комната, биллиардная, два кабинета, буфетная  и столовая. Для кухни было предусмотрено отдельное от особняка здание с переходом-коридором в буфетную.
В каретном сарае стояли два новеньких экипажа, а в конюшне били копытами четверо добрых караковых коней с подпалинами. Кучер барона Ганс глаз не мог оторвать от красавцев с шёлковыми гривами, холил их, лелеял и берёг, как зеницу ока. Барон пристрастился к быстрой езде, какую любили русские, но Ганс сопротивлялся, как умел, под разными предлогами этой новой привычке своего хозяина.
София выбрала себе комнату, окна которой выходили в сад. Стены её комнаты были выкрашены в салатный цвет и обиты на метр от пола дубовыми панелями. В глубине комнаты стоял диван, обитый зелёным сафьяном, в изголовье висела икона Божией матери. У одного окна стоял письменный стол с множеством ящичков. У другого окна туалетный столик с зеркалом гранёного венецианского стекла в раме и чёрного дерева, инкрустированного бронзой, несколько стульев со спинками с стиле Людовика III. Большое ковровое кресло довершало обстановку. В комнате, кроме входной двери были ещё две. Одна вела в просторную гардеробную. Другая дверь вела в туалетную комнату с медной  ванной и фарфоровым унитазом.
Комната тётушки Августы была примерно такой же, но выкрашена в нежный бежевый  цвет.
Тётушка и племянница были весьма довольны.
Единственно, что им не нравилось это климат. Наступила настоящая зима, и хотя сильного холода не было и в комнатах, где топились голландские печи, было тепло, им было постоянно зябко. Женщины кутались в шали и меховые накидки. Донимала сырость, влажность, долгое отсутствие солнца. У тёти Августы стали слегка распухать суставы пальцев, что её весьма беспокоило. Она не снимала тёплые перчатки даже в комнатах.
Барон через специальное агенство нанял студента Петербургского университета учить Софию русскому языку. Когда студент появился  перед Софией и тётушкой Августой, обе мысленно ахнули. Тётушка ахнула, потому что студент явился в пальтишке и обуви не по сезону. Сюртук и брюки его знавали лучшие времена. Но рубашка и галстук были безукоризненно чисты. Первое, что он сделал, войдя в классную комнату, подошёл к печке и приложил озябшие руки к тёплым изразцам. А уж потом представился:
- Честь имею представиться - Ильин Дмитрий Максимович, студент филологического факультета Санктъ-Петербургского университета, дворянин.
Ильин оторвался на мгновение от печки, щёлкнул каблуками поношенных ботинок, и поклонился. При этом светлые каштановые вьющиеся волосы упали ему на лицо. После проделанных действий он снова прилип к тёплым изразцам.
На вид ему было дет двадцать пять. Он был высок, худ, но строен и хорошо сложен. Его лицо с правильными тонкими чертами было весьма привлекательным, благодаря сияющим синим глазам под крыльями  тёмных бровей. На худых его щеках цвёл румянец, наведённый морозом.
София внутренне ахнула, потому что перед ней воплотилась её мечта о русском красавце студенте. Вряд ли она заметила бедность его одежды, но зато сразу заметила красивую форму его рук с длинными пальцами и общую привлекательность облика.
«Это он! Это он!» - мысленно воскликнула она.
Начались занятия.
Дмитрий Максимович был точен, педантичен и строг. Он никогда не опаздывал на занятия. Через час или полтора, дверь в классную комнату открывалась и входила тётушка Августа. За ней шла горничная Грета в белом кружевном переднике с серебряным подносом в руках. На подносе стояли изящные мейсенские чашки и высокий кофейник. В вазочках лежали пирожные, печенье, и сыр. По комнате разливался дивный запах аравийского кофе Мокко. Кофе с пирожными подавался под предлогом, что Софии необходим второй завтрак. Так тётушка Августа нашла способ подкормить студента, не обижая его. Она подозревала, что студент – человек гордый и независимый. Вначале студент отказывался от угощения, недовольно хмурился, что занятие пришлось прервать, но София, посвящённая в планы тётушки, тоже нашла способ настоять на совместном завтраке. Она заявила, что ей необходим этот второй завтрак, а если Дмитрий Максимович отказывается разделить с ней эту трапезу, то и она откажется от неё, а это плохо скажется на её здоровье. Студент сдался.
Тётушка Августа, между тем, искала способ, как заставить Ильина принять в дар запасную бекешу барона, с его позволения, разумеется. Морозы усиливались, а студент всё ещё приезжал на извозчике в своём лёгком пальтишке, и тётушка Августа стала замечать, что студент начал покашливать. Окольными путями она узнала, что у Ильина день рождения приходится на второе декабря.
В качестве подарка барон, по просьбе тётушки Августы, вдвое увеличил жалованье студенту, чтобы тот мог купить себе валенки с галошами и меховую шапку вместо шляпы с широкими полями, которую он имел обыкновение носить. В день рождения Ильина в классную комнату вошла целая процессия. За тетушкой Августой, как всегда, шла горничная Грета с подносом, а за Гретой, тяжёло ступая, вошёл барон, а за ним его денщик Георг с огромным пакетом в руках. После приветствий и поздравлений, барон сделал знак Георгу. Тот приблизился и подал пакет Ильину. Студент развернул пакет и увидел бекешу на куньем меху с бобровым воротником, крытую тонким чёрным сукном. Он покраснел от смущения, и сделал было движение отодвинуть от себя бекешу, стоившую, по его мнению, целое состояние, но барон объяснил ему, что отказаться от подарка, значит, смертельно оскорбить всю семью. Затем он объявил об удвоении жалования, поскольку под руководством Дмитрия Максимовича София делала большие успехи и уже разговаривала с прислугой исключительно на русском языке, и отечески посоветовал студенту купить себе тёплую обувь, меховую шапку и меховые перчатки. Студент сдался и клятвенно пообещал, что купит себе тёплые вещи.
Затем все весело и непринуждённо пили кофе, подливая в него ямайский ром ради столь радостного события.
Кстати, тётушка ошиблась. Ильину исполнилось двадцать три года.
Когда Ильин уходил, София спрашивала Тедди, нравится и ему русский студент. Тедди смеялся и говорил, что студент, безусловно, хорош но, главное, что он нравится хозяйке.
В особняке была большая и хорошая библиотека с французскими, немецкими, английскими, итальянскими и русскими авторами. После занятий София садилась в кресло поближе к огню и часами читала французских авторов. Особенно ей нравился Вольтер.   
Если бы барон знал, что его дочь с увлечением читает повесть Вольтера «Кандид», он выхватил бы книгу из её рук и бросил бы её в огонь. Но, во-первых, барон был слишком занят, чтобы интересоваться, что именно читает София. Во-вторых, сам он это произведение Вольтера не читал и не мог знать, вредно ли для молоденькой девушки знать о перипетиях судьбы Кандида и Кунигунды, и о передрягах в которых они побывали.
София, встречая незнакомое ей слово, открывала соответствующий том «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел» (Encyclop;die, ou dictionnaire raisonn; des sciences, des arts et des m;tiers). К её услугам были также и другие энциклопедии на немецком и французском языках. Так, она узнала про сифилис. Это слово встретилось ей в повести. Несколько дней жила под впечатлением знания об этой ужасной болезни.
Разнообразие жизни открывалась Софии через литературу, и это открытие потрясло её. Оказалось, что жизнь устроена не так славно, справедливо и благостно, как ей казалось прежде, и это сильно смущало покой девушки. Не один только Вольтер смущал её покой своими повестями, но и Монтескьё, Дидро, Руссо, аббат Прево, а также Бомарше.
И, разумеется, Дмитрий Максимович, при появлении которого она всякий раз опускала глаза, и её голос дрожал от волнения. Студент снился ей теперь каждую ночь.
Девушка выразила желание перейти к произведениям  русских писателей. Дмитрий Максимович вызвался читать полегоньку вместе с нею роман Пушкина «Евгений Онегин» с комментариями, разумеется.
- Однако нельзя же целыми днями читать, - выговаривала ей тётушка Августа. – Хочешь, я научу тебя вязать или вышивать?
София отвечала, что не хочет ни первого, ни второго. Вязание и вышивание, считала она, есть занятия скучные и предназначенные для старых дев и старушек.
- Чего же ты хочешь? – раздражалась тётя Августа.
- Я хочу в театр.
- Да ведь там по-русски говорят, что ты поймёшь? - сердилась тётушка.
- Я уже довольно понимаю, - возражала племянница. – И надобно ведь мне где-то начать слышать и понимать живую русскую речь.
- Я скажу братцу, - обещала тётя Августа. – Без него мы никуда не можем пойти, но когда он будет свободен?
И, в самом деле, барон был так занят, что о театре следовало забыть. Барона то посылали с инспекцией в отдалённые гарнизоны, то так занимали на работе, что у него не оставалось свободного времени.
- Едем по модным магазинам, - предлагала племяннице тётушка. – Выберешь себе новое платье или шляпку.
София соглашалась, чтобы хоть как-то разнообразить свою жизнь.
Она согласилась бы на любое предложение тётушки, лишь бы та не мешала ей мечтать. А мечтала София о своём юном учителе.
Снег окончательно воцарился на улицах Петербурга, выбелил зелёные крыши и украсил белыми шапочками скульптуры. Когда Дмитрий Максимович уходил, проведя очередной урок, Софии часами сидела в ковровом кресле с книгой Пушкина возле открытого жаркого зева печи. Книга праздно лежала у неё на коленях, и девушка грезила, глядя в огонь. Она воображала свою мать, которую никогда не видела, вспоминала дом в Мюнхене, охотничий дом в Альпах, своего будущего жениха-студента с длинными светло каштановыми кудрями и ясными синими глазами.
Тётя Августа заглядывала к девушке в комнату и, видя, что та её не замечает, тихо удалялась. Она не знала, чем развлечь племянницу и поэтому сокрушалась, и настроение у неё было плаксивое. Ей было тоскливо в огромном доме, и она старалась себя занять вышиванием и вязанием. Опытный взгляд сразу заподозрил бы, что с Софией происходит что-то неладное, но взгляд её тётушки опытным не был и ничего не замечал.


8

Дмитрий Максимович, читая роман вместе с Софией,  предусмотрительно пропускал некоторые строфы, касающиеся высказываний поэта о себе самом и отвлечённые размышления. Об этом он честно предупредил ученицу, сказав, что когда-нибудь она сама прочтёт весь роман полностью.
К середине декабря они прочли три главы.
История Татьяны Лариной поразила воображение Софии. Русская девушка полюбила молодого человека, и первая призналась ему в любви. Это было так неожиданно, так необычайно. София была пленена образом этой смелой и безрассудной девушки.
Евгения Онегина она сразу не полюбила. Она считала его поверхностным, пресыщенным, холодным и недостойным любви Татьяны.
Ещё не зная, чем кончится роман, София сосредоточила всё своё внимание на переживаниях русской девушки и, разумеется, на собственных переживаниях. Образ реального русского студента чудесным образом совпал с вымечтанным ею образом жениха, и она страстно полюбила Дмитрия Максимовича.
Она любила в нём всё: его густые волнистые волосы, падавшие на плечи, пригожее лицо с прямым носом, с большими синими глазами под дугами тёмных бровей. Ей нравились его полные губы, и она воображала, что он целует её. Его манера говорить, мягкий баритон сводили её с ума. Он казался ей совершенством, богом, сошедшим на землю ради неё.
Ложась спать, она спрашивала Тедди, не правда ли, этот молодой человек не послан ей богом, а сам есть бог? Тедди смеялся и отвечал, что так оно и есть. И София засыпала счастливой.
Дмитрий Максимович, казалось, не замечал восторженных взоров своей ученицы. Он выполнял свой учительский долг, был доволен успехами ученицы и её сообразительностью, и не помышлял ни о какой любви. Конечно, он видел несравненную красоту девушки, но относился к этой красоте так, как если бы ему показали прекрасную скульптуру в художественной галерее.
София начала потихоньку-полегоньку оказывать учителю знаки особого внимания, то подсунет ему самый лакомый кусочек во время завтрака, то сама нальёт ему кофе, то улыбнётся в неподходящий момент, то прикоснётся, как будто нечаянно, кончиками пальцев его руки.
Дмитрий Максимович оставался равнодушен к этим проявлениям заботы был и даже опечален, если их и замечал. София, не видя никакого отклика со стороны юноши, начала нервничать.
С некоторых пор тётушка Августа стала замечать чрезмерное, на её взгляд, расположение племянницы к красивому русскому юноше. Поощрять это она не была намерена. Девушка должна вести себя скромно. И тётя Августа сделала замечание племяннице. Щёки Софии вспыхнули. Слёзы выступили на её глазах.
- Ты садишься к своему учителю слишком близко, - зудела Тётушка Августа. – Твоя юбка касается его ног. Ты слишком наклоняешься к нему, когда он говорит, а надо сидеть прямо, не касаясь спинки стула.
Вечерами к Софии стали являться дерзкие мысли, от которых сначала она отмахивалась, но постепенно они завладели её воображением.
«А что, - думала девушка, - если я признаюсь учителю первой, как Татьяна Ларина? Если она посмела, и русский поэт описал её поступок в романе и не осудил её, то, значит, такой поступок не неприличен? Значит, и я могу признаться первой Дмитрию Максимовичу в любви. Может, как Татьяна, написать по-французски? Нет, зачем подражать Татьяне и в этом? Надо написать по-русски, но я ещё недостаточно хорошо владею русским языком. Честно сказать, я плохо владею им. Стало быть, я не смогу написать письмо. Что же делать?»
Она спросила об этом Тедди. Медвежонок пожал мохнатыми плечиками:
- Напиши по-русски два-три предложения. Ведь это ты можешь.
Это София могла. Она написала по-русски две фразы. Для этого ей хватило знаний. Первая фраза была «Дмитрий, я вас люблю». Что касается второй фразы, то смысл её превзошёл всю храбрость Татьяны Лариной и обнаружил немецкую деловитость Софии. Она написала: «Я хочу за вас замуж».
Татьяна предложила Онегину своё сердце, всю себя, но она не предлагала ему своей руки и замуж за него не просилась. А София попросилась. Она перечитала эти фразы несколько раз и осталась довольна результатом.
«Кратко и выразительно, - подумала она. - И всё сказано. Чего же ещё желать?»
Вечером она написала свои две фразы на веленевой бумаге, вложила в узкий длинный розовый конверт, запечатала красным горячим сургучом, и приложила к нему золотой перстень с личной печатью. Печать изображала медведя, стоящего на задних лапах – повзрослевшего Тедди.
Запечатав письмо, София некоторое время сидела, глядя на огонь свечи, горевшей в бронзовом подсвечнике, и размышляла о том, что она могла бы написать в длинном письме, если бы хорошо владела русским языком. Она написала бы, что Дмитрий, если он беден, не должен этим смущаться и отказывать девушке в браке только на том основании, что она богата и знатна, а он нет. Её состояния хватило бы и на них и на их детей, сколько бы их ни появилось. У них родились бы прелестные дети. Мальчики были бы похожи на отца, а девочки на мать. Она сказала бы ему, что будет любить его до гроба и также за гробом. В общем, после этого фантазия её иссякла, она задула свечу и легла в постель.
Когда утром Дмитрий Максимович пришёл на урок, София была рассеянна и всё время думала о том, что бы передать ему письмо. Когда урок закончился, и учитель собирал со стола письменные принадлежности и книги, быстрым движением руки София положила конверт с письмом перед Дмитрием Максимовичем на стол.
- Что это? – испуганно спросил он и даже отшатнулся от края стола.
- Это вам, - прошептала Софья, опустив взор, затем она вскочила и выбежала  из классной комнаты. Озадаченный Ильин взял конверт, повертел в руках, и решил вскрыть его дома. Он сунул конверт в карман сюртука и удалился. София видела из окна гостиной, как учитель пересекает парадный двор. Её мечты летели вслед за ним.
Весь день девушка была сама не своя. Она упрекала себя за свою чрезмерную смелость. Но поступить иначе она не могла. Она должна была признаться. Чувства распирали её сердце, и оно готово было разорваться. Выход был один; признаться. Она всё сделала правильно.
Ночью она не спала, а грезила, лёжа на спине и глядя в потолок. В её воспалённом мозгу носились какие-то неясные образы. Слова складывались в обрывки фраз, и они пылали, начертанные золотом на чёрном фоне. Утром девушка встала, как приговорённая перед казнью, умылась, оделась и, не завтракая, вошла в классную комнату, села на стул и стала дожидаться прихода учителя.
Вдруг её ожгла нежданная мысль: «А вдруг он не придёт!»
София вскочила и подбежала к окну. И тотчас отшатнулась и спряталась за шторой. Она увидела, что к крыльцу, визжа полозьями, подъезжает бежевый возок, открывается дверца и, откинув меховую полость, из него выходит Ильин.
Сердце девушки билось, как колокол. Задыхаясь от волнения, она метнулась к стулу, села, сложила руки на столешницу, и стала ждать. Вскоре послышались неспешные шаги, и вошёл Ильин. Он поприветствовал девушку, и принялся раскладывать на столе тетради и книги. Покончив с этим делом, учитель сел и без обиняков спросил:
- Баронесса, сначала будем читать или поговорим о вашем письме?
София быстро взглянула в его синие глаза. Он был серьёзен.
- Письмо! – пролепетала она и подалась вперёд. Она была вся – внимание.
- Извольте! – согласился Ильин. – Я прочёл ваше письмо. Оно краткое и выразительное. И я тоже буду краток. Видите ли, фройляйн София, я весьма польщён. Любовь такой девушки, как вы, бесценна. И в другой ситуации я немедленно повёл бы вас к венцу. Но, видите ли, дорогая, у меня есть невеста.
Софья побледнела и откинулась на спинку стула, словно получила внезапный удар в грудь
- Что? Невеста? – выдохнула она.
- Ну, да, невеста.
София некоторое время молчала. Наконец, она овладела собой:
- Кто она?
- Андреева Дарья Павловна. Учится в Цюрихском университете на доктора медицины.
- Учится в университете?
- Да. В России девушкам негде учиться, кроме гимназии.
- В университете! – повторила София. – Невеста!
Её сознание не могло сразу переварить эту информацию. Она казалась ей неправдоподобной.
- Да, - подтвердил Дмитрий Максимович.
- И вы её любите?
- Очень! Моя Даша самая красивая и умная девушка на свете, - расцвёл Ильин.
- Уйдите! – повелительно сказала София. – Урок окончен!
Ильин сначала оторопел, затем начал торопливо собирать со стола книги и тетради.
- Письмо! –  потребовала София и протянула руку.
Ильин торопливо вынул из кармана сюртука письмо и подал ей.
София смяла письмо в руке, встала, и вышла из классной комнаты, не прощаясь.
Ильин растерянно глядел ей вслед.
- До свидания! – пробормотал он.
София прибежала в свою комнату и огляделась. Горничная ещё не унесла серебряный поднос, на котором стоял кофейник с остывшим кофе и полная чашка. Девушка сняла с подноса кофейник и чашку. Затем она порвала письмо на мелкие клочки, бросила на поднос, чиркнула спичкой и подожгла их. София смотрела, как сгорала в пламени её любовь.
Когда на подносе осталась горстка серого пепла, девушка бросилась на диван и зарыдала. История повторилась зеркально. Вертер полюбил Шарлотту, а у неё был жених. София полюбила учителя, а у него была невеста. Татьяна полюбила Онегина, а у Онегина не было никакой невесты. Но Татьяну он не полюбил. Всё было неправильно в этих историях. И это было ужасно. Шарлотта должна была бросить Альберта ради Вертера, а Онегин должен был немедленно вести к венцу Татьяну!
София рыдала долго и безутешно, а вокруг неё суетились, прибежавшие на её голос тётушка Августа, домоправительница Елизавета Макаровна, горничная Грета, кухарка Нюша. В коридоре ждал приказаний дворецкий. Никто не понимал, в чём дело. Послали Георга за бароном.
Тётушка вытирала лицо Софии влажным  полотенцем, подносила ей под нос нюхательную соль. Но, конечно, все догадывались, что отчаяние девушки как-то связано с внезапным уходом учителя, хотя урок только начался, точнее даже не успел начаться.
В конце концов, София перестала рыдать и уснула, время от времени всхлипывая во сне. Тётушка Августа устроилась с вязанием в креслах возле её постели.
Когда барон приехал домой, прислуга рассказала ему о происшествии. Выслушав, он сбросил шубу на руки камердинера и прошёл в спальню дочери. В комнате было полутемно от спущенных штор. Жарко дышала печь, медную дверцу которой, по приказу Софии, не закрыли. Отсвет горящего пламени играл на полу и отражался на потолке. Тётушка Августа спала, уронив вязание на колени, а голову на грудь. София лежала на спине, глядя широко открытыми глазами в потолок. Услышав шум шагов, она повернула голову к двери. Увидев входящего отца, она приподнялась на локте и протянула ему руку. Барон грузно опустился перед диваном на колени и поцеловал руку дочери. Проснулась тётя Августа.
- Что случилось, София? – спросил барон. – Почему ты плакала? Тебя кто-то обидел?
- Нет! – отрицательно покачала головой София – Только я его люблю, а у него невеста!
- Любишь? – изумился барон. – Кого?
- Какой вы недогадливый, братец, - упрекнула барона тётя Августа. – Учителя она любит. Ильина Дмитрия.
Барон с возрастающим изумлением глядел на сестру. Затем перевёл взгляд на дочь. Он был растерян. Этого он никак не ожидал.
- Я не хочу его больше видеть, - выпалила София и зарыдала. – Никогда! Слышите! Никогда! И стреляться, как Вертер, я не стану. Не волнуйтесь.
- Стреляться! – поразился барон. – Господи, какие у тебя мысли! Не плачь и не переживай. Завтра я решу этот вопрос. Ты его больше никогда не увидишь. Перестань плакать.

- Я хочу его видеть! – с новой силой зарыдала девушка. – Я его люблю, а у него невеста! Невеста!
Барон совсем растерялся.
Девушку напоили чаем с успокоительными травами, и она потребовала, чтобы её оставили одну. Но тётя Августа, перемигнувшись с братом, твёрдо сказала, что будет ночевать в комнате племянницы. София смирилась, легла на правый бок и затихла, прижав к груди Тедди.


9

Обескураженный Дмитрий Максимович, вернувшись, домой, рассказал о случившемся своему другу-студенту, с которым они снимали на четвёртом этаже двухкомнатную квартиру в доходном доме в Столярном переулке 5. Вернее сказать, квартиру снимал друг Ильина, студент третьего курса Петербургского университета Алексеев Илья Егорович, и одну из комнат он сдавал Дмитрию Максимовичу за 25 рублей. Вместе жить было экономнее и веселее, и легче поддерживать порядок и чистоту. Выслушав Ильина, Илья Егорович спросил:
- Кто вас надоумил читать с ней «Евгения Онегина»?
- Никто, я сам «надоумился».
- Чёрт вас надоумил, - засмеялся Алексеев. – Читать с юной девушкой, да ещё чувствительной немкой любовный роман, да ещё такой роман, где девушка первой признаётся в любви, это, знаете ли, голубчик, рискованное дело. Вот, вы и напоролись. А роман Руссо «Новая Элоиза»  тоже читали? Там тоже любовь бедного учителя и знатной девушки.
- Нет, Руссо мы не читали. Что же мне теперь делать?
- А ничего! Вы же не давали ей обещаний жениться.
- Боже упаси! Вы же знаете, у меня невеста есть в Цюрихе.
- Ну, так поезжайте завтра урок давать вашей ученице, как ни в чём, ни бывало. Не терять же деньги. Вы получаете 130 рублей в месяц. Ваш барон платит вам по-царски. Не каждому студенту так платят. Поезжайте и ведите себя естественно. И прекратите читать с вашей ученицей любовные романы. Читайте лучше книги о путешествиях, например книгу Ивана Гончарова «Фрегат «Паллада». Пользы больше.
- Вы думаете?
- Я думаю! У меня эта книга есть. Сейчас поищу и принесу.
Пока Алексеев ходил за книгой, Ильин сидел, пригорюнившись.
«Действительно, чёрт меня дёрнул читать с Софией роман Пушкина. Какой же я дурак! Надо было предвидеть последствия. Девушка оказалась чересчур восприимчивой. Но Алексеев прав. Надо сделать вид, что ничего не было. Я ей расскажу в двух словах, что там произошло дальше, о дуэли и на этом закончим. И будем читать Гончарова. Господи, зачем я во всё это вляпался!»
- Вот! – войдя в комнату,-  сказал Алексеев и положил на стол перед Ильиным книгу Гончарова. – Вот это с нею и читайте. А теперь, давайте чай пить. Я Марфуше приказал самовар вздуть. На вас, голубчик, лица нет. Упокоиться вам надо. Может, по рюмочке для расслабления?
Прислуга Марфуша внесла кипящий самовар и поставила его на стол. Из буфета были вынуты чашки, хлеб, сыр и окорок, а также  четвертинка водки и две рюмки. Друзья сели за стол расслабляться.
Наутро, собравшись с духом, Ильин взял извозчика  и поехал к своей ученице. Уже подъезжая к особняку, он смалодушничал, и хотел было повернуть назад, но сдержался и, отпустив извозчика, вошёл в переднюю, где, как всегда, денщик барона Георг снял с его плеч бекешу, принял шапку и притворно бодрым шагом, хотя ноги его были, как ватные, Ильин направился в классную комнату.
В классной комнате его ожидала не София, а барон. Увидев Ильина, он поднялся и протянул ему руку.
- Доброе утро, герр Ильин, - радушно приветствовал он учителя. – Я вас ждал. Присаживайтесь. Софии немного нездоровится, так что урока сегодня не будет. Но мне надо поговорить с вами.
Ильин сел и ждал. У него дрожали колени.
- Герр Ильин, - начал барон, - я всё знаю и ни в чём вас не упрекаю. Вы ни в чём не виноваты. Но дело в том, что моя дочь отказывается продолжать занятия. Я не смог её переубедить. Потому, простите великодушно наш с вами контракт, с сегодняшнего дня прерывается, но, поскольку он прерывается по нашей с дочерью вине, я намерен оплатить неустойку.
Барон вынул из портфеля объёмистый конверт и положил его на стол перед учителем.
- Здесь ваше жалование вплоть до сентября, как нами было условлено – двенадцать тысяч рублей. Не спорьте, - повысил голос барон, увидев жест Дмитрия Максимовича, как будто желающего отодвинуть от себя конверт.
- Пожалуйста, примите. Это будет справедливо. Ведь вы потеряли место, а сейчас его вам нелегко будет найти. Я вас очень прошу, принять эти деньги. Они ваши. И, уверяю вас, они вам весьма пригодятся. Ведь вы оканчиваете весной университет, и вам предстоят всяческие расходы. Не заставляйте меня упрашивать вас. Пожалуйста!
Барон был так убедителен и искренен в своей просьбе, что Ильин кивнул головой, взял конверт и спрятал в карман.
- Вот и прекрасно, - обрадовался барон. – И не держите на нас зла. Мне жаль, что так вышло. Девушки, знаете, это такой непредсказуемый народ. Простите нас.
- Как себя чувствует фройляйн София? – спросил Ильин.
- Хорошо, - отвечал барон. – Сегодня хорошо, - уточнил он. – А вчера много плакала. Но это ничего. Девушке полезно поплакать.
- Передайте ей, что я желаю ей счастья, - сказал Ильин.
Он встал, поклонился и вышел. Дело закончилось совсем не так, как он ожидал, когда увидел в классной комнате отца Софии. Дмитрий Максимович в первый момент откровенно испугался, что барон начнёт его допрашивать, зачем он выбрал для чтения столь необычный любовный роман. Он испугался, что после допроса будет изгнан с позором. Но всё обернулось,  как нельзя лучше.
Барон несколько минут сидел в классной комнате, размышляя, чем бы ему отвлечь дочь от тяжёлых переживаний. Ему пришла в голову прекрасная, на его взгляд, идея. Он покинул классную комнату, вошёл в свой кабинет и позвал камердинера.
Георг тотчас явился.
- Георг, - сказал барон, собирайся и немедленно выезжай в Баварию. Вот тебе деньги на дорогу и обратно. Привезёшь Генриетту. Найми грузовой вагон. От лошади не отходи ни днём, ни ночью. Спи возле неё. В общем, привези её живой и здоровой. Это нужно для Софии. Ты понял?
- Яволь, хозяин!
- Давай! Седло Софии не забудь, и корми Генриетту вволю овсом. Попоной её покрывай, когда будешь выводить гулять. Ганса я послал за билетом для тебя. Так что, жди и будь наготове.
- Яволь!
Георг ушёл. Барон принялся ходить из угла в угол. Когда он был, одолеваем мыслями или волновался, он всегда должен был двигаться. Утром сестра сообщила ему, что София не хочет вставать, умываться, отказалась от завтрака, и лежит на постели, отвернувшись лицом к стене. Прежде, чем позвать к себе камердинера, барон распорядился послать за врачом. Теперь он ждал, когда врач приедет и даст советы.
От кого-то барон слышал, что, если человек впадает в печаль и отказывается вести обычный образ жизни, то нужно клин выбивать клином и переключить внимание этого человека на что-нибудь, что он прежде сильно любил. София была очень привязана к своей лошади. Живя дома в Баварии, каждый день девушка приходила в конюшню, сама чистила свою любимицу и наблюдала, как конюх её кормит. Приехав в Россию, София сокрушалась, что её лошадь осталась в Баварии, и не было дня, чтобы она о своей любимице не вспоминала.
«Когда Георг привезёт Генриетту, - думал барон, - София обрадуется и это отвлечёт её от печальных мыслей. Она ведь так любит свою лошадь.
Но Георг с Генриеттой прибудут в Петербург не скоро. Что делать сейчас?»
Барону доложили, что приехал врач, и он поспешил в гостиную.
Врача звали Виктор Иванович Келлер. Настоящее его имя было Виланд Келлер. Он был из обрусевших немцев. Его дед приехал в Россию, полюбил эту страну, да и остался в ней жить. Он женился на русской женщине из дворянского сословия и Виктор Иванович был их прямым потомком. Он прекрасно владел русским и немецким языками. Барон специально позвал его, чтобы он поговорил с Софией, что не удалось бы врачу, не владеющему немецким языком.
Барон кратко, по-военному изложил суть дела, пока Виктор Иванович согревал руки о тёплые  изразцы печи.
- Я понял, - сказал врач. – Идёмте!
Они прошли в спальню девушки, где хлопотала встревоженная тётушка Августа. София по-прежнему лежала, повернувшись лицом к стене.
Виктор Иванович сделал знак брату и сестре, чтобы они удалились.
Когда они вышли, врач сел на стул и обратился к девушке с речью:
- Фройляйн София, баронесса, здравствуйте. Я врач, Виктор Иванович. Послушайте, что я вам скажу. Я понимаю, что происходит в вашей душе. Поверьте мне, каждый из нас переживал подобное. Все мы были влюблены, а нам не отвечали взаимностью. Но это не повод отчаиваться. Мир так прекрасен и в мире так много людей. Вспомните, Ромео любил Розалину, а потом увидел на балу Джульетту и понял, что до этого он не любил, а был только влюблён. Между любовью и влюблённостью есть большая разница. Вы должны это понимать. Провидение готовит вас к большой настоящей любви и послало вам лёгкую влюблённость, чтобы зажечь ваше сердце. Огонь ведь не сразу разгорается в печи, а помалу. Так и любовь. Начинается она с влюблённости в Розалину или Дмитрия, а потом разгорается в большое пламя, когда Ромео видит Джульетту, а вы увидите своего суженого. И любовь ваша непременно будет взаимна. Учитель не ваш человек. Он принадлежит другой девушке. И с этим надо смириться. Нельзя сделаться счастливой в любви, если вас не любят. Нельзя сделаться счастливой в любви, отняв то, что вам не принадлежит у другого человека и сделав его несчастным.
Виктор Иванович заметил, что София слушает его внимательно и даже слегка повернула в его сторону голову. Врач продолжил свою речь:
- Лёжа в постели и не желая встать и заняться чем-нибудь, вы делаете несчастными ваших родных. Они думают, что вы больны и страдают от невозможности вам помочь. Хорошо ли быть такой эгоисткой и заставлять своих родных, которые вас так любят, безмерно страдать? Они-то чем вас обидели? Ваш батюшка и тётушка немолоды, они могут заболеть от страданий, которые вы им причиняете. Очень прошу вас, я сейчас выйду из комнаты, а вы встанете, умоетесь, причешетесь, наденете красивое платье и выйдете в гостиную, улыбаясь, где вас жду ваши родные. Прислать вам тётушку или горничную?
- Нет, - глухо сказала София. – Я справлюсь сама.
- Умница! – похвалил её Виктор Иванович. – Я знал, что вы умница!
Он встал и вышел из спальни Софии.
Барон и тётушка Августа ждали, что он скажет.
- Дорогие мои, - сказал Виктор Иванович, увлекая их в гостиную, - всё будет хорошо. Я вам советую чем-нибудь отвлечь фройляйн Софию. Может быть, увезти её куда-нибудь, например, в Москву. Она ведь не видела Москву. Ей будет интересно посетить Кремль, Большой театр. Или можно повезти её на воды в Кисловодск. Впрочем, это лучше весной или летом. Возите её в гости и на балы. Там можно познакомиться с барышнями и молодыми людьми. Ей необходимо общество.
Барон и тётушка Августа согласно кивали головами.
В то время, как они беседовали, дверь в гостиную открылась и вошла София, юная, свежая, в зелёном шёлковом платье, которое так шло к её белокурым волосам. Она, подойдя к отцу, поцеловала его, а затем тётушку.
- Простите меня, отец и тётушка, - сказала она. – Я не хочу вас огорчать. В этом доме дают чай?
Виктор Иванович удовлетворённо улыбался. Его пригласили в столовую пить чай.
- Что вы такое сказали ей, что она послушалась вас и встала? – спросил  барон, когда дочь и сестра  удалились в гостиную и не могли их слышать.
- Я рассказал ей о Ромео и Розалине.
- О Ромео и Джульетте… - поправил барон.
- Нет, именно о Ромео и Розалине. Ведь в начале трагедии Ромео возвращается со свидания с этой девушкой, в которую он влюблён. А уж потом на балу в доме Капулетти он увидит Джульетту и полюбит её.
- Надо же! – удивился барон. – А я таких тонкостей и не помню.
- В этой тонкости заключен глубокий смысл. Речь идёт о влюблённости и любви, которые отличаются друг от друга, как квас и шампанское. Я объяснил вашей дочери, что она не любит, а испытывает влюблённость. Влюблённостью, этой корью должны переболеть все девушки и юноши, перед тем, как полюбить по-настоящему. Видите, она поняла. Она у вас умница.
- Да, в здравом смысле ей не откажешь, - согласился барон.
- Введите её в общество, возите её на балы. Сейчас самый разгар балов в столицах. У Софии должны появиться знакомые барышни и молодые люди, с кем она могла бы поговорить. Одиночество ей противопоказано. Видите, она влюбилась в учителя от одиночества. Как только в поле её внимания появился  красивый молодой человек, так она сразу и влюбилась. У неё должен быть выбор. Понимаете? Не всё же ей книги читать! Книги это хорошо, даже очень хорошо, но ещё есть реальная жизнь и реальные люди. Нужно  не мечтать о жизни, а полноценно и разнообразно жить.
- Да, я вас понял. Надо срочно исправлять ошибки воспитания – согласился барон.
Он проводил врача и вошёл в гостиную. Сестра Августа сидела в кресле, и выражение её лица встревожило барона.
Дочь встала ему навстречу. Выражение её лица тоже встревожило барона. Он понял, что дочь и сестра о чём-то говорили важном и сейчас он тоже узнает об этом.
- Папенька, - сказала София, - позвольте мне уехать.
- Уехать? – изумился барон. – Куда уехать? Зачем?
- В Швейцарию. В Цюрих. В университет. Я хочу учиться. Получить профессию. Пожалуйста! Отпустите меня.
Барон был так удивлён, что, ни слова не говоря, опустился на диван. София села рядом с ним и взяла его за руку.
- Папенька, - повторила она, - позвольте мне уехать.
- Я готов отпустить тебя, - сказал барон, понимая, что сейчас нельзя перечить девушке, когда она в таком возбуждённом состоянии. – Я готов отпустить тебя, - повторил он, целуя её руку. – Конечно, это прекрасная мысль, поступить в университет и получить профессию. Я так тебя понимаю. Ты у меня не только красавица, но и умница. Больше тебе скажу, я убеждён, что, если ты займёшься науками, тебя ждёт большое будущее. Ты можешь стать учёным и преподавать в университете. Однако у меня к тебе есть встречная просьба. Давай, не будем торопиться, потому что в университет поступают осенью, а теперь уже зима. Дождёмся следующей осени, и, если ты не передумаешь, я обещаю тебе, что ты поедешь в Цюрих.
София потёрла лоб ладонью:
  - Я об этом как-то не подумала, - задумчиво промолвила она. – Хорошо, подождём до осени. Спасибо вам, папа.


10

Прошла неделя. Румянец вернулся на щёки Софии. Она не говорила более об Ильине и не спрашивала о нём. Но о чём и о ком она думала, никто не знал, потому что говорила она теперь редко и мало. Барон нанял ей другого учителя, профессора университета пятидесяти пяти лет, лысого, толстенького, небольшого роста и с седой бородой веником Его звали  Крылов Илья Артёмович. У него была жена и семеро детей. Влюбиться в него девушке было немыслимо. София приняла нового учителя благосклонно.
Но барон не только позаботился о новом учителе для Софии. Он с нетерпением ждал сообщений от Георга, поехавшего за Генриеттой, но дело это было очень хлопотное и трудоёмкое, требовавшее значительного количества времени, сил и средств. Барон надеялся, что встреча с любимой лошадью окончательно исцелит дочь, ставшую задумчивой и не разговорчивой. В доме неслышен был её милый щебет, и улыбка не часто озаряла её прекрасное лицо. Барон, ежедневно видя задумчивое выражение на лице дочери, решил действовать. Он приложил всю свою энергию, и, приехав однажды вечером домой, он вынул из кареты корзинку из лозы и торжественно внёс её в тёплую прихожую. Корзинка стояла у его ног и из-под неё вдруг начала растекаться небольшая лужица. Слуги не моргнули глазом, сняли с барона шубу и вытерли пол, не задавая вопросов, и барон с победоносным видом понёс корзинку в гостиную, где его ожидали сестра и дочь. Близилось время ужина.
Барон поставил корзинку у ног Софии и сказал:
- Сюрприз! Скоро Новый год, но я сделаю тебе подарок сейчас. Открой крышку.
Заинтригованная Софья подняла крышку корзины и ахнула. Свернувшись клубочком на дне корзинки, спал толстый чёрный щенок. От возгласа девушки он проснулся, открыл розовый ротик, зевнул и тявкнул. София вынула его из корзинки, и прижала к груди. Щенок незамедлительно облизал её губы и пустил струйку вдоль её платья. София засмеялась, передала щенка тёте Августе и побежала переодеваться. Вернувшись в гостиную в другом платье, она принялась ласкать щенка, требовала молока для него и выглядела очень оживлённой. Щенок оказался немецкой овчаркой двухмесячного возраста, и все стали подбирать ему имя.
- Пусть он будет называться Тор, - заявила София.
Все согласились, что щенок будет Тор, по имени одного из германских богов, защитник людей от великанов и чудовищ.
Барон отвёл ему комнату рядом со спальней дочери, и нанял собачьего воспитателя, Захара, мужика, который в молодости  набрался опыта на псарне своего помещика. Захар приходил каждый день и помогал хозяйке кормить и воспитывать Тора и обучать его командам.
Дом наполнился топотом, весёлой беготнёй, девичьими возгласами и смехом и щенячьим тявканьем.
У барона отлегло от сердца. Не слишком довольна была тётя Августа, потому что щенок нарушал порядок и чистоту в доме, но ради племянницы она готова была потерпеть. Теперь София с удовольствием выходила гулять с Тором, и они весело гонялись друг за другом по заснеженному двору.
Близился новый год, крепчали морозы. От Георга пришла депеша из Баварии, что он не может привезти Генриетту. Дело оказалось слишком трудным. Он с ним не справился. Надо было ждать лета. Барон облегчённо вздохнул. Он давно уже понял, что дал Георгу поспешное и необдуманное задание. Везти породистую лошадь через Баварию, Саксонию в Петербург да ещё зимой, это была более чем трудная задача. Барон дал ответную депешу, что он отменяет приказание и пусть Георг возвращается один.
Всё складывалось как нельзя лучше.
Однажды барон вернулся домой раньше, чем его ожидали. Вид у него был какой-то загадочный. Он сиял. София и тётя Августа смотрели на него с терпеливым ожиданием. Они чувствовали, что он хочет им что-то сообщить, но не торопится. Барон пообедал и закурил трубку, расположившись в креслах гостиной. Слуга подал кофе. Тётя Августа принялась разливать дымящийся напиток в чашки.
- Ну, дорогие мои, - начал барон, - спешу сообщить вам приятную новость. Мы приглашены на бал!
- На бал! – вскричали его сестра и дочь.
- На бал, - подтвердил барон, наслаждаясь их удивлением и восторгом. – Мы в списках приглашённых. Но это не просто бал в одном из петербургских домов. Это всем балам бал! Он будет в Николаевском зале Зимнего дворца. Подумайте только! В Зимнем дворце! Это фантастика! Теперь вам, дорогие мои, следует подумать о нарядах. Поезжайте завтра поутру в лучшие магазины на Невский проспект и купите всё самое лучшее:  ткани, кружева, ленты и что там ещё надо, и к модистке. Адрес мне знакомая дама дала. Поезжайте и купите и закажите всё, что нужно. Я рекомендовал бы вам взять мою знакомую даму в качестве советницы. Она уже заранее согласна и завтра заедет за вами.
София и Августа бросились барону на шею, целуя его. 
- А кто эта дама? – спросила Августа.
  Супруга одного высокопоставленного генерала, с которым я знаком по службе. Она русская, как и сам генерал. Зовут её, - барон вынул из кармана бумажку, заглянул в неё и прочёл по слогам, - Зинаида Владимировна.
- Как мы будем общаться с ней, если она русская, - спросила тётушка  Августа.
- Она владеет французским языком, как и большинство известных мне русских. Вы тоже говорите по-французски. А, может, она и нашим языком владеет. Русские прекрасно образованы.
София, не в силах сдерживаться более запрыгала по комнате:
- Я еду на бал! Я еду на бал!
- У тебя ведь уже есть опыт. Ты танцевала на балах в дворцах Баварии, - сказал с улыбкой барон. – На балу будут Государь с Государыней. Ты увидишь русского Императора.
А вдруг меня никто не пригласит? – перестала прыгать София. У неё даже слёзы навернулись на глаза от этого предположения.
- Как это не пригласит! – всплеснула руками тётушка Августа. – Такую красавицу! Ты ведь у нас красавица! И оденем тебя, как куколку! Непременно тебя пригласят. Не сомневайся.
- Ну, ты, моя милая, это напрасно, - вступил в разговор отец Софии. – Тебя непременно пригласят, вот увидишь!
До главного бала в Николаевском зале Зимнего дворца, оставалось две недели. Этим балом, назначенным после Нового года, открывался сезон до Великого поста. Барон надеялся, что его дочь будет иметь успех на главном балу и затем её пригласят на балы в лучшие великокняжеские и аристократические дома Петербурга.
Была у барона некая задняя мысль, что успех дочери обернётся сватовством какого-либо богатого и знатного лица, и будущность Софии будет устроена. Та же мысль зародилась и в уме тётушки Августы. И только София, поражённая до глубины души этим неожиданным приглашением, испытывала одновременно восторг и страх, что она не сумеет хорошо показать себя в свете. Мысль о потенциальных женихах не пришла в её голову. Она думала о том, что хорошо ли она танцует, все ли танцы она знает, пригласят ли её кавалеры, или она одиноко будет стоять среди пожилых дам, которых уже никто не приглашает на танец.
С утра в доме началась суматоха и хлопоты. После завтрака пожаловала Зинаида Владимировна Аникина, изящная, элегантно одетая дама, уверенная в себе, властная и энергичная. Она говорила по-французски и по-немецки и немедленно взяла бразды правления в свои руки. Тётя Августа и София были ею очарованы и охотно подчинялись её воле. Все оделись и сели в карету гостьи, ожидавшую у подъезда. Четвёрка гнедых, запряжённых цугом, с кучером и с форейтором взяла с места в карьер и вынесла карету со двора на улицу.
Несколько часов дамы ездили по модным магазинам, выбирали ткани и всё, что необходимо для бала. А необходимо было многое. Надо было выбрать туфельки и ридикюли, береты и страусиные перья, ленты и кружева, перчатки и украшения, веера и карнэ, портбукеты и маротте, носовые платки.
Им надо было выбрать всё самое модное, самое красивое, самое изящное среди множества предлагаемых вещиц.
Это было такое увлекательное занятие! Из магазинов тканей дамы перебирались в магазины нижнего дамского белья. Оттуда в магазины обуви. Из обувных магазинов в магазины аксессуаров. Из магазинов аксессуаров в ювелирные лавки. Приказчики в магазинах выкладывали на прилавки груды разнообразных товаров, от изобилия которых кружилась голова.
В магазинах тканей волнами вздымались тюль и шелка, муслин и батист, канифас и пике, газ и гипюр, бархат, мадаполам и кисея, атлас и льняные полотна всевозможных светлых оттенков от самых нежных до насыщенных. Белоснежные груды кружев вологодских и елецких, вятских и михайловских, мехельнских и валансьенских, кружев ручной работы и кружев венецианских напоминали альпийские горы со снеговыми вершинами. Руки женщин ныряли в волнах тканей и кружев, чувственно наслаждаясь их фактурой и цветом. Ткани женщины выбирали на бальные платья долго, с чувством и расстановкой, с долгими паузами и советами приказчиков. Удовольствие старались растянуть, но помнили, что впереди их ожидали и иные удовольствия выбора.
То же самое повторялось в магазинах, где продавали корсеты и нижнее бельё, нижние юбки. Повторялось  в магазинах, где продавались цветы, перья, перчатки, туфельки и сумочки.
Волнение охватывало дам от одуряющего аромата в парфюмерных отделах, где на хрустальных полочках стояли хрустальные флаконы, наполненные туалетной водой и разноцветными духами, и стройными рядами стояли белые фарфоровые баночки с помадой, разноцветные хорошенькие коробочки с румянами и пудрой.
В восторг привел женщин отдел носовых платков из камбрейского батиста, ирландского полотна, китайского шелка. Платки были украшены вензелями, отделаны кружевами, вышиты гладью и упакованы в прелестные коробочки всех цветов и оттенков.
Это было такое изобилие, какого ни тётушка Августа, ни тем более София не видывали никогда. Они буквально задыхались от волнения, выбирая всё, что было необходимо для бала.
София колебалась между голубым и розовым шёлком для чехла, пока Аникина не убедила её, что небесно голубой шёлк как нельзя более подходит к её фиалковым глазам и белокурым волосам. Выбрали дымку, голубоватую. Аникина сказала, что совсем белую дымку София закажет в будущем для свадебного платья.
Тёте Августе выбрали на платье светло-зелёный узорчатый шёлк.
Потом поехали к модистке. Модистка сняла мерки и клятвенно
обещала, что ко дню бала всё будет готово, мастерицы постараются.
Уставшие и возбуждённые, дамы поехали в ресторан на углу Невского и Литейного к Палкину-сыну, точнее Новопалкину и сытно пообедали, не забыв шампанское – за дебют Софии и за её успех. День удался на славу!


9

Ростовцев отец, смеясь, называл сына мазилой. С охоты Ростовцев младший никогда не приносил трофеев. Между тем, когда отец и сын охотились вместе, Ростовцев старший слышал выстрелы сына, но его ягдташ всегда был пуст, а крупная дичь всегда уходила из-под его носа.
- Неужели ты не мог попасть в косулю? – кипятился Ростовцев старший. – Она же рядом пробежала.
Ростовцев младший смущённо разводил руками.
Не мог он сказать отцу, что он специально стрелял мимо косули или утки, стрелял в воздух. Ему было жаль стрелять и убивать прекрасные создания. Он любовался их бегом, их полётом, и когда выстрел отца настигал дичь, у сына болезненно сжималось сердце. Это началось ещё в детстве, когда отец стал брать сына с собой на охоту. Ростовцев младший не мог сказать отцу, что ему жаль убивать птиц и животных. Он боялся, что отец назовёт его слюнтяем, тряпкой, и начнёт говорить о том, что косули, зайцы, перепёлки, куропатки созданы Богом для того, чтобы человек на них охотился и употреблял в пищу.
- Разве мы голодаем? – однажды сын осмелился спросить отца.
Отец фыркнул.
- Не голодаем. Но человек от века охотился на диких зверей и птиц. Мы поддерживаем традицию. И потом, дичь вкусна. Разве нет?
Сын кивнул. Зажаренную дичь подавали обыкновенно гостям, и за столом сын избегал класть на свою тарелку куски дичи убитой отцом.
Ростовцев младший не мог преодолеть свою жалостливую природу. Он, жизнь которого была выстроена его отцом по прямой линии, вовсе не был солдафоном, как того можно было ожидать. Он получил прекрасное образование, говорил на пяти иностранных языках, читал произведения русских и зарубежных писателей, собрал в своём доме прекрасную библиотеку, любил не одну только верховую езду и рыбалку, но театр, живопись и классическую музыку. Охоту он не любил, но, как говорил его отец, поддерживал традицию, делая вид, что любит.
Началось с того, что когда ему исполнилось тринадцать лет, отец подарил ему ружьё и взял с собой на охоту. Они бродили по болотам в поисках куропаток и, когда нашли, отец стрелял и кричал сыну:
- Ну, что же ты? Стреляй! Давай!
Мальчик зажмурился, поднял дуло в небо и выстрелил.
- Что ты делаешь! – кричал отец. – Зачем ты зажмурился? Какой из тебя охотник!
Понуро возвращался домой Ростовцев-сын. Его ягдташ был пуст. Отец, с полным ягдташем, не смотрел на сына и молчал. Дома он устроил ему выволочку, называя неженкой, слюнтяем, барышней.
- Твои предки были славные охотники, на вепря, на медведя хаживали, а ты куропатку боишься застрелить. Позорище! Зачем только я тебе ружьё подарил! Заберу и больше не дам!
Ружьё у сына отец не отнял и снова взял его на охоту. В этот раз на зайцев. Ростовцев младший, чтобы угодить отцу, больше не зажмуривался, когда стрелял, но не прицеливался в надежде, что его пуля пролетит мимо жертвы.
- Плохой охотник!  Не меткий, - сокрушался Ростовцев старший. – Может, у тебя зрение не в порядке?
Ростовцев младший молчал. Зрение его было в порядке, но не мог он сказать отцу, что вид окровавленного мёртвого существа, ещё минуту назад бывшего живым, удручал его до слёз, которые, однако, он не отваживался  показывать отцу. Ростовцев старший, чтобы приохотить сына к любимому им занятию, дал прочесть ему сочинение Сергея Аксакова «Детские годы Багрова-внука», и особо указал ему на то место, когда мальчик получает от отца ружьё в подарок и, страстно увлечённый охотой, забывает обо всём на свете. Ростовцев старший рассчитывал, что пример мальчика одного возраста с его сыном, усовестит последнего и вылечит его от излишней сентиментальности. Но результат ошеломил его. Он, выждав некоторое время, предложил сыну вопрос, нравится ли ему Багров внук?
- Нет, - отвечал Ростовцев младший. – Он мне противен. Первой он убил ворону и радовался. Чем провинилась перед ним несчастная ворона? Её даже есть нельзя, как куропатку. Бессмысленное убийство, ради убийства. И потом, мне противен он ещё и потому, что страсть к охоте поглотила его настолько, что он забыл обо всём остальном.
- Значит, и я тебе противен? – сделал вывод Ростовцев отец.
- Нет, вы взрослый. Может, когда я стану взрослым, я полюблю охоту.
Отец, молча, смотрел на сына и думал.
- Принеси ружьё, - приказал Ростовцев старший.
Сын послушно принёс ружьё.
- Тебе оно ни к чему, - сказал отец, забирая свой подарок. – Я подарю тебе набор для вышивания. Орудуй иголкой.
Отцу хотелось больнее уязвить сына. Набор для вышивания он ему не подарил, но на охоту с собой больше не звал.
Ростовцев сын был этому рад. Ему не нравилось бродить по болотам в высоких сапогах, отмахиваться от надоедливых комаров, нести за плечом тяжёлое ружьё, и стрелять мимо уток. Отец старался уязвить сына во время обедов.
- Мясо-то кушаешь! Чтобы кушать мясо, надо кого-то убить: корову, свинью, барана, утку, курицу. Как это тебе?
Сын молчал, потупив глаза. Отец был прав. Чтобы есть мясо, нужно, чтобы кто-то убил животное или птицу. Но сам Иван никого убивать не хотел, и отец ничего не мог поделать с этой чертой в характере сына.
- Ты – будущий военный, - увещевал отец сына. – Ты сможешь убить врага?
- Я будущий морской офицер и моё дело управлять кораблём и командовать, а не убивать, - отвечал сын. – Но если придётся, я врага убью без колебаний.
- Странно, - удивлялся отец. – Птицу убить не можешь, а человека, готов убить.
- Не человека, а врага, - поправлял его сын.
Отец не сомневался, что так и будет, в случае чего. И всё-таки не понимал сына.
- Враг тоже может убить меня, - объяснял сын. – Враг вооружён и ненавидит меня. А утка меня убить не может. Она не вооружена. Она не видит во мне врага. Она мне не враг. А я против неё вооружён. А она беззащитна. Убить беззащитное существо это неправильно.
Иван Игоревич смолоду руководствовался не христианскими заповедями, а принципом: правильно или неправильно. Христианская заповедь «не убий» категорично требовала не убивать никого, в том числе врага. Тогда враг убил бы тебя.  Иван не мог принять эту странную категоричность.
Но что в мире было правильно и что не правильно?
Иван Игоревич присовокупил к этому принципу ещё один: справедливо или не справедливо. Правильно только то, что справедливо, решил он.
Эта мысль заводила его так далеко, как он и не ожидал. Но отступать он не собирался.
Ростовцев младший знал минуты сомнений. Выйдя в первое кругосветное плавание и попав в свой первый настоящий шторм, молодой морской офицер испытал ужас перед бушующим океаном, вздымающим гигантские горы воды. Но морские офицеры и матросы вокруг него выполняли свои обязанности и не выказывали признаков страха. Иван взял себя в руки и тоже выполнял свои обязанности, стараясь не смотреть за борт на океан. Потом, отдыхая после шторма в каюте, он спрашивал себя, не трус ли он? Правильно ли он сделал, выбрав карьеру морского офицера?
«Но ведь я справился со своим страхом и никому не показал свою трусость», - думал он. «Я делал своё дело. И буду делать впредь».
Постепенно он привык к штормам и забыл о своих страхах.
На корабле он стал свидетелем системы наказаний матросов за провинности. Рукоприкладство старших морских офицеров было нормой. Поначалу Ростовцев младший не задумывался правильно или неправильно бить провинившихся матросов. То, что он видел вокруг себя, казалось ему естественным, правильным и справедливым. Матрос провинился, следовательно, провинившегося матроса необходимо наказать. Наказание должно быть незамедлительным и неизбежным. Иначе, как поддерживать дисциплину на судне? Как держать матросов в подчинении?
Как-то утром Ростовцев младший заметил молодого матроса, плюнувшего на палубу. Перед этим событием был аврал, и матросы драили палубу до блеска, поливая забортной водой и орудуя швабрами. Ростовцев младший в мгновение ока вскипел от негодования, подозвал к себе матроса, развернулся и изо всей силы ударил его кулаком в лицо.
Матрос охнул и нагнул голову.
- Негодяй! крикнул Ростовцев младший. – Как ты посмел!
Матрос поднял голову и Ростовцев младший увидел, что губы его разбиты в кровь. Матрос выплюнул на палубу два передних верхних зуба и глядел в глаза офицеру. Никогда Ростовцев младший не забудет этого взгляда голубых глаз, полных страха. Так глядит побитая собака.
- На гауптвахту! – приказал Ростовцев младший.
К ним уже бежал боцман Кулешов. Он вытянулся перед офицером.
- Плюнул на палубу, - пояснил Ростовцев младший. – На гауптвахту. До особого распоряжения.
- Зачем изволили трудиться? - сказал боцман офицеру. – Я бы сам его разукрасил.
Он повернулся к матросу и толкнул его в плечо:
- Давай, топай!
Ростовцев младший смотрел, как они удаляются. Подбежал матрос со шваброй замывать плевок и убирать выбитые зубы.
Ночью Ростовцев младший не спал и мучился мыслью, а правильно ли он поступил, ударив матроса.
Матрос провинился. Матрос должен был понести наказание. Это было правильно и справедливо.
«Но правильно ли было, что я не сдержался, ударил его и выбил ему два зуба? Я знал, что он не посмеет мне ответить. А ударил бы я его, если бы знал, что он может ответить? Довольно с него было бы и гауптвахты. И надо было заставить его выдраить всю палубу заново. Это было бы справедливое наказание. Зачем я ударил его? Что мне теперь делать? Как возместить ему выбитые мною зубы? Дать денег? Если я дам ему денег, то признаю, что неправ, а перед низшим чином не принято оправдываться».
К утру, Ростовцев младший принял решение не подавать виду, что он мучается раскаянием и попытаться забыть этот эпизод. Но он дал себе слово, что впредь никогда не ударит матроса, как бы тот, ни был виноват. И это было правильное решение, и Иван Игоревич ему радовался. На душе его стало легче. Он распорядился выпустить матроса. Боцман сказал:
- Слушаюсь. А я его ещё и линьком угостил, чтобы впредь неповадно было на палубу плевать.
Настроение Ростовцева младшего снова упало. Он хотел было накричать на боцмана, но повернулся на каблуках и ушёл в свою каюту снова переживать неправильность и несправедливость наказания, которое понёс матрос по его милости.
Иван Игоревич никому не мог рассказать о своих переживаниях. Если бы он рассказал о них в кают-компании, офицеры не поняли бы его, а, возможно, подняли бы на смех. Друга молодой офицер ещё не завёл. Отец был далеко, но ему Иван Игоревич никогда бы ничего не рассказал, заранее зная, что отец его переживаний не поймёт, не одобрит и даже их осудит.
Данное себе самому слово Ростовцев младший сдержал. За свою многолетнюю службу он никогда больше не ударил матроса.


10

Близился Новый год и вместе с ним приближался долгожданный бал.
Модистка сдержала слово: бальные платья были готовы за неделю до назначенного срока. Всё это время прошло в суете, хлопотах, ожиданиях, заботах, беготне по магазинам, и мечтаниях.
Всё было выбрано и куплено. Посыльные приносили в особняк барона коробки и свёртки, большие и маленькие. Софье и тётушке Августе было весело раскрывать коробки и разворачивать свёртки, рассматривая бальную обувь, бальные перчатки, чулочки, новые платки, духи, бальные книжки, веера, ридикюли, украшения, портбукеты и многое другое.
Надо было подобрать свежие цветы, чтобы вставить в портбукеты. София выбрала фиалки, символизирующие скромность. К тому же фиалки замечательно шли к её фиалковым глазам. Тётя Августа выбрала для себя маргаритки, символизирующие терпение. Выбор этих прелестных мелочей так занимал девушку, что ни на что другое у неё почти  не оставалось времени. София с тётушкой любовались купленными вещами, примеряли их и были совершенно счастливы. В их однообразную жизнь ворвалось нечто новое, неизведанное и сулящее радость.
Мечтания обеих были расплывчаты и неопределённы.
София воображала своих будущих кавалеров, сколько их будет, красивы ли они будут, молоды ли?
Тётушка Августа тоже слегка надеялась, что какой-нибудь солидный мужчина пригласит её на танец. Ну, хотя бы на один!
О большем ни одна из них не мечтала.
Барон, посмеивался, глядя на эту женскую суету.
- А как ты оденешься на бал? – спрашивала дочь. – Ты будешь во фраке?
- Нет, военному полагается быть в парадном мундире. Кстати, имейте в виду, что на бал действительно приедет русский Император со свитой. Представляете, вы увидите самого Александра Второго с его августейшей супругой!
- А как мы его узнаем? – спросила София.
Отец посмеялся над её наивностью.
Назначенный день неумолимо приближался. И чем больше он приближался, тем тревожнее становилась Софья. Она нервничала, что будет плохо выглядеть, что платье будет неважно сшито и плохо сидеть на её фигуре, что она будет неуклюжей, что она забудет все па танцев, откажет кавалерам  и будет опозорена. Тётя Августа утомилась утешать её. Отец посмеивался над её страхами и уверял, что всё пройдёт отлично.
Но и барон нервничал, наблюдая страхи дочери. Ему хотелось, чтобы его дочь, её красоту и грацию заметили, чтобы кавалеры приглашали её наперебой, чтобы всё у неё получилось, как нельзя лучше.
- Папенька, - спросила его вечером София, - а если кавалер заговорит со мной по-русски, что мне делать? Я ещё не довольно хорошо понимаю и говорю.
- Пустяки, - отозвался отец. – Попроси его, чтобы он говорил по-немецки или по-французски. Уверяю тебя, твои будущие кавалеры прекрасно говорят на этих языках.
- А почему русских учат иностранным языкам, а нас русскому – нет? Это ведь такая большая держава. Во много раз больше Баварии и вообще Германии.
- Русских дворян много чему учат, - отвечал барон. – У них, как бы это тебе сказать, широкий взгляд на мир, не то, что у нас. Они от западных стран берут не только языки, но и всё хорошее, что создано нашей культурой. Но и плохое тоже впитывают. Они всё схватывают на лету. Такая нация! Я ими восхищаюсь. Когда-нибудь они станут первыми в мире. Помяни моё слово.
София задумалась над высказыванием отца. Немецкий студент немного давно поблёк в её мечтах и на его место явился русский юноша с дерзкими синими глазами, какие она видела у коробейника. Затем в её воображении возник романтический образ Дмитрия Максимовича, и она поспешила изгнать мечты из воображения.
В день бала София встала рано и была сама не своя. Даже Тору она не уделила должного внимания и отправила его гулять с Захаром. Готовое бальное платье висело в её гардеробной. Девушка поминутно подходила к нему, трогала тонкую ткань, вздыхала и мысленно торопила время. Рядом стояли прелестные туфельки, а на туалетном столике были разложены все вещицы, которые могли понадобиться ей вечером. Чуть ли не поминутно взволнованная девушка взглядывала на часы, а время тянулось так медленно. Ждали куафёра. Куафёр, обрусевший француз, маленький ростом, полненький, похожий на колобок, шумный и многоречивый, явился после обеда и прошёл в кабинет барона, который ждал его, желая причесаться первым.
Через час барон был тщательно причёсан, подбородок его был гладко выбрит, усы приведены в порядок. Куафёр занялся причёской тёти Августы. София пожелала быть последней. Её волновало, что в оставшееся до бала время, её порядок на её головке может быть нарушен какой-нибудь случайностью. Когда, наконец, куафёр начал сооружать на её голове красивую греческую причёску, София не могла спокойно усидеть на месте. Ей хотелось во всём принять участие, во всё вмешаться, всем дать советы, и сердилась, когда куафёр просил её успокоиться и сидеть смирно. Наконец, он пригрозил её, что, если она будет ёрзать на стуле и поминутно вскакивать, то причёска не получится. Только после этого София  присмирела. И набралась терпения. Куафёр сделал из её белокурых густых волос великолепную причёску. Бриллиантовую диадему он посоветовал надеть в последнюю очередь.
Повар приготовил к вечеру лёгкий ужин: холодную телятину с цветной капустой, картофельным пюре и зеленью. София так волновалась, что не хотела ужинать, но барон настоял, чтобы она съела кусочек мяса с овощами и выпила бокал белого вина.
- Вы не сможете танцевать, - убеждал он дочь  - У вас не будет сил. А зачем тогда ехать на бал? У вас подогнутся колени, и вы будете сидеть, как старуха в уголке. Ни один кавалер вас не пригласит.
Тётя Августа в такт его речам кивала головой.
Софья послушалась. Она представила себя сидящей в углу на стуле в компании престарелых дам. А вдруг отец прав, и силы оставят её в самый ответственный момент. Кавалеры и не подумают заглянуть в этот уголок, где сидят только пожилые дамы.
Она съела добрый кусок мяса с овощами и запила еду бокалом белого лёгкого вина, разбавленного водой.
- Вот и славно, - похвалил её барон. – Теперь немного отдохнём, и можем одеваться.
Эта фраза «немного отдохнём» вывела Софию из себя. Она не хотела отдыхать. Она хотела немедленно одеваться и уже ехать, хотя до бала оставалось ещё три часа.
Новая тревога овладела ею. Ей стало казаться, что они непременно опоздают к началу бала. Она начала тормошить тётю Августу, требуя, чтобы служанка начала одевать их. Тётя Августа уверяла племянницу, что они успеют одеться, что до Зимнего дворца не очень далека дорога, Но София слышать ничего не хотела. Не добившись от тёти Августы немедленного действия, она побежала к отцу.
Барон сидел в гостиной, уютно устроившись в креслах после ужина,  держал на коленях газету и сладко дремал.
- Папенька, - требовала София, - пора одеваться. Прикажите камердинеру подать вам мундир. Почему никто не торопится? Прикажите всем, чтобы помогли нам одеваться.
Барон взглянул на часы на каминной полке.
- Дитя моё, у нас ещё полно времени. Если мы начнём сейчас одеваться, вы помнёте платье. Право, дорогая, куда спешить?
София чуть не плакала. Её возбуждённые нервы требовали немедленного действия, и спокойствие родственников её возмущало, как если бы они действительно опаздывали.
- Займитесь чем-нибудь, - продолжал барон. – Почитайте книгу или порисуйте, что ли. Нельзя так волноваться и будоражить нас понапрасну. Выпейте воды и успокойтесь. Скоро мы начнём собираться. Ведь глупо будет, если мы приедем прежде всех и будем дожидаться в передней.
София побежала в свою спальню и, огибая кровать,  принялась ходить по её периметру. Ни лежать, ни сидеть она не могла. Она могла только двигаться, мысленно подгоняя время.
«Как можно быть такими равнодушными и спокойными, - думала она о тётушке и отце. – Неужели и я, когда повзрослею, стану такой же рассудительной, как они? Неужели они не понимают, как я волнуюсь и переживаю?»
Хождение по комнате утомило её. И только она собралась присесть в кресло, чтобы немного отдохнуть, как в дверь постучала служанка.
- Что тебе? – спросила София.
- Барон приказал одеваться, - сказала служанка, приоткрыв дверь.
- Входи! – разрешила София. - Наконец-то! Как я устала ждать.
Служанка помогла ей снять домашнее платьице. Начался непростой процесс облачения в бальные одежды, да так, чтобы не испортить причёску.
У Софии дрожали от волнения руки.
Когда служанка надела на неё больное платье, София взглянула в трюмо и мысленно ахнула, так она была прелестна.
«Неужели это я! – думала она. – Всё, как во сне!»
11

В сумраке кареты София задыхалась от волнения. На улице был мороз, в карете немного теплее, но девушке было жарко. Соболья шуба давила ей на плечи, нутро кареты казалось душной пещерой, и София хотела поскорее выйти на воздух и освободиться из плена кареты и шубы. Ей казалось, что ещё немного, и она упадёт в обморок от духоты и переизбытка чувств.
- Приехали, - сказал барон, когда карета остановилась. Он вышел первым и подал руку дочери, и затем сестре, помогая им спуститься по откидным ступенькам. Перед взором девушки предстал Зимний дворец во всём своём блеске, освещённый многочисленными факелами. Колоссальное здание пылало всеми окнами. Зрелище было ослепительным и величественным.
Барон шёл впереди, показывая дорогу. Ржали и фыркали кони, покрытые персидскими коврами. На коней покрикивали дородные бородатые кучера в овчинных длинных тулупах и меховых треухах. Под ногами поскрипывал утоптанный множеством ног снег.
Наконец, София, себя не помня, очутилась в вестибюле дворца. Служитель помог дамам снять шубы и показал, где расположена дамская комната.
Поднимаясь по роскошной беломраморной лестнице, крытой красным ковром, София трепетала от предвкушения чуда. Распорядитель бала встретил семью у входа в зал и громко объявил их имена.
Они вступили в Николаевский зал, и София почувствовала, что взоры всех гостей, коих было множество, обратились на них. Быстрый говор облетел зал по периметру. София не могла различить слов, но чувствовала, что говорили о ней. И в самом деле, когда семья барона вошла в зал, все присутствующие были поражены исключительной красотой его дочери. Барон отвёл своих дам немного вправо, чтобы не загораживать вход другим гостям.
У Софии захватило дух от открывшейся перед ней картины. Гигантский бело-колонный зал сиял огнями нескольких тысяч восковых свечей в огромных хрустальных люстрах. Огненные линии тянулись по карнизам, в простенках между окнами. Наборный паркет был натёрт до ослепительного блеска и в нём, как в зеркале отражались огни свечей.
София испытала головокружение. Она ничего не могла различить сквозь взрывы яркого света, ослепившего её. Наконец, глаза её привыкли, и она начала различать предметы и фигуры людей.
Николаевский зал бы необъятен. Многие европейские соборы свободно могли бы поместиться внутри него.
Вдоль боковых стен стояли гости: мужчины в чёрных фраках и парадных мундирах шитых золотом. Золото сверкало повсюду. Золотые позументы, эполеты, усеянные бриллиантами орденские планки, знаки отличия, украшенные эмалью и драгоценными камнями, образовывали на груди каждого военного очаги света.
Дамы были в светлых бальных платьях всех цветов, украшенные цветами, перьями и бриллиантами. Всё это переливалось разными красками, волновалось и приглушённо шумело.
Барон взглянул сверху вниз на лицо дочери. Восхищение и восторг сияли в её фиалковых глазах. Вдруг на хорах раздались звуки гимна, и распорядитель бала объявил о вступлении в зал императорской четы.
София устремила взор к противоположному концу зала и увидела, что прямо в её сторону движется процессия. Впереди шли Император с Императрицей, а за ними ослепительная свита из генералов, адмиралов в парадных мундирах, важных вельмож в чёрных фраках и придворных дам в платьях со шлейфами.
Император всея Руси Александр II был облачён в элегантный военный мундир, который прекрасно сидел на его высокой, стройной фигуре. Мундир на нём был белого цвета, с золотыми петлицами, оторочен по вороту, запястьям и низу сибирским голубым песцом. Левую сторону груди украшали ордена. Небесно-голубые узкие панталоны обтягивали стройные ноги и заканчивались изящными ботинками.
Высокий рост, стройная фигура, правильные черты лица, великолепной лепки лоб, ясные голубые глаза, мужественный с ямочкой хорошо выбритый подбородок, коротко остриженные волосы, густые русые усы и бакенбарды и лёгкая улыбка на полных губах привлекали внимание присутствующих. София была поражена красотой и статью русского Императора.
Александр II глядел направо и налево, кивая головой  и приветствуя подданных. Посередине зала процессия остановилась, и произошло какое-то движение – мужчины и дамы строились в пары для полонеза. Оркестр на балконе взял паузу. В наступившей тишине шелестели веера дам. Раздались первые такты торжественного полонеза. Софии показалось, что Император с дамой шёл впереди всех остальных прямо на неё и, не отрываясь, глядел ей прямо в лицо. София вспыхнула и подумала, что это ей только показалось. Император с дамой, не доходя до девушки  несколько шагов, повернули направо. Мимо плыли прекрасные дамы, ведомые великолепными кавалерами. София выдохнула и прижала руку к сердцу, чтобы унять его биение. Барон посмотрел на неё и сказал:
- Это танец повелителей. А вот следующий танец будет твой.
Когда полонез закончился, София с трепетом ждала, не пригласит ли её кто-нибудь на вальс. Она очень любила танцевать вальс. И вдруг она увидела, что к ней, да, несомненно, прямо к ней, она чувствовала это, через всю залу быстрым шагом шёл красивый молодой человек в мундире кавалергарда. Он остановился перед ней и спросил по-французски у барона, может ли он пригласить на танец его даму. Взволнованная София уловила только одно слово «Государь». Она не поняла, почему кавалергард употребил это слово. Через плечо кавалергарда София видела, что в середине зала стоял Александр II. Он стоял один, без дамы. Барон наклонил голову в знак согласия и, взяв левую руку дочери, вложил её в правую руку молодого человека, который повёл её прямо к Императору. София едва успела передать свой ридикюль тётушке Августе. Гвардеец подвёл девушку к ожидавшему их Его Величеству, тот протянул ей руку в белой перчатке, и она покорно приняла его руку, уже забыв о кавалергарде, который, поклонившись, щёлкнул каблуками, и удалился.
Оркестр заиграл вальс. Царственный кавалер Софии обнял её правой рукой за талию. Она положила левую руку на его предплечье, и он закружил  её в вальсе по периметру зала. Сначала от волнения девушка ничего не видела, кроме расшитой золотом груди парадного мундира на уровне её глаз. Затем боковым зрением  она уловила движение в зале. Новые пары закружились в вальсе. Наконец, она подняла глаза, чтобы увидеть лицо того, кто осторожно и мощно вёл её в танце.
Она увидела шитый золотом высокий воротник мундира, гладко выбритый подбородок с ямочкой посередине, полную нижнюю губу и русые усы. На неё благожелательно глядели голубые улыбающиеся глаза. Александр  спросил по-французски:
  - Вы дочь генерала фон Вальтера, София?
- Да, Ваше Величество.
- В России много красивых девушек, но я никогда не видел красоты более совершенной, чем ваша.
- Благодарю вас, Ваше Величество, но это не моя заслуга, а дар Божий и родительский.
- Прекрасная речь в устах прекрасной  девушки. Кроме того, вы прекрасно танцуете и я уверен, что вы умны и отлично образованы.
- Это тоже заслуга моего батюшки и тётушки.
- Я восхищён вашей красотой и очарован вашей скромностью.
- Благодарю вас, ваше Величество. Вы оказываете мне величайшую честь.
- Я полагаю, что и вы окажете честь мне и Императрице, став её фрейлиной. Так она пожелала. Угодно ли вам принять её предложение?
- Благодарю вас, Ваше Величество. Охотно приму предложение Императрицы, но сначала я должна спросить разрешения у моего батюшки.
- Разумеется, мы спросим его разрешения.
Проделав тур вальса, Император подвёл Софию к барону и, обратился к нему со следующей речью:
  - Генерал, вы владеете настоящим сокровищем. Однако нехорошо, что оно принадлежит вам одному, и вы прячете его дома. Угодно вам, если ваша дочь станет одной из фрейлин Императрицы?
  - Ваше Величество, мы почтём за честь принять ваше предложение, - с достоинством отвечал барон.
Император милостиво улыбнулся Софии и удалился. Не успел он отойти на десяток метров, как подлетели к девушке молодые и не очень молодые мужчины во фраках и мундирах, с просьбой записать их на танцы. Они называли свои чины, имена и фамилии, София едва успевала их записывать. В короткое время были разобраны две польки, три вальса, два франсеза, два лансье, два галопа, а мазурка и котильон достались контр-адмиралу из свиты Императора Ивану Ростовцеву.
Ивана Ростовцева в мундире контр-адмирала, высокого, стройного, с породистым загорелым лицом (и это зимой, отметила она про себя) София выделила среди всех остальных, ибо он не суетился, не лебезил, как остальные, не докучал просьбой. Он просто и повелительно взял из её рук бальную книжечку и вписал своё имя напротив мазурки и котильона.
София не успевала отдохнуть. Все танцы были разобраны. Но среди многочисленных мужчин, танцевавших с нею, она не помнила ни одного, а мужественное загорелое лицо контр-адмирала запомнилось ей сразу.
Когда наступила очередь мазурки, София подала контр-адмиралу руку в длинной белой перчатке, и он вывел её на середину залы. За ними построились другие пары. Раздались первые бравурные звуки танца, и Ростовцев и София понеслись вперёд.
Ростовцев младший недавно получил чин контр-адмирала, к великому удовольствию его отца, который мечтал видеть на плечах сына погоны не только контр-адмирала, но в грядущем и полного адмирала.
Новоиспечённый контр-адмирал находился в свите Императора и, когда тот пригласил на вальс Софию, был поражён, как и остальные, её красотой и грацией. В Ростовцеве заговорило сердце, внезапно для него самого. В течение двадцати лет, прошедших со дня смерти его жены и сына, он был уверен, что умрёт вдовцом. У него были случайные женщины, но, ни на одной из них он не хотел жениться, ни одна не заставила дрогнуть его сердце.
Его немного беспокоила мысль, что у него нет наследников. Но ещё больше это беспокоило его отца, Ростовцева старшего, который так славно устроил своё имение, скопил немало земли и капитал, и кому всё это передать? Конечно, есть родственники, племянники и внучатые племянники, но нет родных внуков. К тому же Ростовцев старший опасался, что, в конце концов, после его смерти и смерти его сына, родственники разорят имение, распродадут леса и земли, и раздерут на части и растратят капитал. Отец не раз намекал Ивану Игоревичу, что хорошо бы ему ещё раз жениться, но сын отшучивался и говорил, что ему и так хорошо, а, что будет после его смерти, его не волнует. Отец злился, но, что он мог поделать? Чай, сын не мальчик и не юноша. И даже не молодой человек, а зрелый мужчина.
Между тем отгремела мазурка, и Ростовцев младший отвёл Софию  туда, где стояла Августа фон Вальтер. Барон тоже танцевал и был занят своей дамой. Разговаривать с Софией во время бравурной мазурки Иван Игоревич не мог, а теперь, стоя возле неё и её тётушки, развлекал их лёгким разговором о погоде, но зазвучал задорный галоп, к Софии подлетел молодой граф Лосский, которому она обещала этот танец, и молодые люди ускакали. Иван Игоревич утешал себя тем, что будет танцевать с Софией в котильоне, а пока, обнаружив, что Августу фон Вальтер никто не пригласил, воспользовался возможностью завоевать её расположение и они тоже понеслись в танце. Августа фон Вальтер, не ожидавшая приглашений, была тронута вниманием такого представительного вельможи, и, конечно, была очарована им.
Иван Игоревич имел полное право пригласить баронессу ещё на два танца. И они станцевали франсез и лансье, после чего сердце баронессы Августы фон Вальтер было покорено навеки. Уже до котильона у Ивана Игоревича созрело намерение, которое могло бы порадовать Ростовцева старшего.
 - Мы приглашены на ужин, - сказал барон, когда София вновь оказалась рядом с ним. Он повёл своих дам в пиршественный зал.
Там были накрыты столы для ужина. Столы стояли в виде подковы, по углам сияли гигантские серванты, полные золотой и серебряной посуды и хрусталя. Лакеи в парадных ливреях, мажордомы, распорядители стояли вдоль стен. Первым в пиршественный зал вступил Император.
Императрица, окруженная несколькими лицами высокого ранга, взошла на помост, где был поставлен ещё один подковообразный стол.
Двенадцать высоких красивых негров в белых тюрбанах, в зеленых куртках с золотыми обшлагами, широких красных шароварах, схваченных кашемировым поясом и по всем швам расшитых сутажом и вышивкой, ходили туда и обратно по лестнице помоста, передавая тарелки лакеям или беря блюда из их рук. Гости расселись за расставленные для них столы по своему усмотрению. Стол был роскошно сервирован: хрусталь, фарфор, серебряные и золотые приборы и блюда сверкали, отражая огонь тысяч восковых свечей.
Император с бокалом шампанского в руке переходил от гостя к гостю, обращаясь с несколькими словами к тем, кого хотел отметить, иногда присаживаясь и пригубляя вино, затем шел дальше. Возле стула, на котором сидела София, он остановился. Барон встал, уступая ему свой стул. Император присел рядом с Софией и сказал:
 - Вы настоящее драгоценное украшение бала! Ваше здоровье!
Он пригубил шампанское из бокала, который держал в руке.
 - Спасибо, Ваше Величество! – прошептала София, чувствуя, что все взгляды гостей устремлены в этот миг на неё.
Император встал и пошёл дальше.
 - Тебе оказана величайшая честь! – шепнул барон дочери.


12

На следующее утро к особняку барона начали съезжаться кареты визитёров. Каждый из них приезжал с букетом свежих цветов, сидел десять минут в гостиной, разговаривая с баронессой Августой фон Вальтер и баронессой Софией о вчерашнем великолепном бале в Зимнем дворце и о морозной сегодняшней погоде. Вскоре вся гостиная была уставлена вазами с розовыми и белыми розами, белыми лилиями, астрами и гвоздиками. Дождавшись, когда очередной визитёр уехал, а новый подъезжал к подъезду, в гостиную заглянул барон попрощаться с дочерью и сестрой. Ему было пора на службу. Увидев обилие белых цветов, сказал, улыбаясь:
 - В Древнем Риме весталки носили белые платья и белые вуали. Это намёк на вашу чистоту и добродетель, София. Визитёры намекают, что вы – ангел. Вам ещё никто не сделал предложение руки и сердца?
Увидев, как вспыхнули щёки дочери, засмеялся:
 - Шучу, шучу!
Барон уехал, а поток визитёров продолжался до двенадцати дня. Среди них были те, с кем София танцевала вчера, но были и те, кого она видела впервые. Последним в это утро приехал его превосходительство контр-адмирал Ростовцев.
Он отличился тем, что приехал с корзиной прелестных фиалок, поставил корзину у ног дам, сидящих в креслах. Он пробыл дольше других около двадцати минут. Его интересовал не бал и не погода, как других гостей. Он заговорил о домашних животных. Оглядев гостиную, Ростовцев спросил:
 - А есть у вас какая-нибудь живность в доме? Я люблю лошадей, собак и кошек.
 - В гостиной мы лошадей держать не пробовали, - пошутила тётя Августа, - но в Баварии у нас была конюшня с верховыми лошадьми, охотничьи собаки и домашние кошки, а здесь мы обзавелись только щенком немецкой овчарки. Лошади у нас здесь есть, но не верховые. Кстати, София обожает верховую езду.
 - В самом деле? – обрадовался Ростовцев. – А не угодно ли вам, - обратился он к Софии – составить мне компанию? У меня есть прекрасные английские верховые лошади.
София вопросительно взглянула на тётушку Августу. Обе были застигнуты врасплох, потому что это предложение не вписывалось в легкий светский разговор ни о чём.
 - Мы посоветуемся с братом, - сказала тётя Августа, - а затем сообщим вам о его решении.
 - Так я приеду завтра за ответом, - улыбнулся Ростовцев. – А теперь позвольте мне взглянуть на вашего щенка.
София вспыхнула, встала и повела Ростовцева в комнату Тора. Тор вскочил со своей подстилки и по-щенячьи облаял незнакомца.
 - Прекрасный щенок! - похвалил Ростовцев, понимавший толк в собаках. – Я хочу с ним подружиться.
Он подозвал Тора и тот, виляя хвостиком, охотно подошёл к нему. Ростовцев почесал его за ушком. Тор повалился на спинку, доверчиво открыв свой голый щенячий животик. Незнакомец ему понравился.
София улыбалась, глядя, как Ростовцев ласкает щенка.
 - Промойте ему глазки холодным крепким чаем, - посоветовал гость. – Кто у вас за ним смотрит?
Когда гость ушёл, тётя Августа недовольно сказала:
 - Какой он быстрый. Разве прилично предлагать девушке одной кататься в компании мужчины, едва знакомого. Ведь я не могу тебя сопровождать. В моём возрасте на конях верхом не скачут. Да он меня и не приглашал. Послушаем, что скажет твой  отец. Кстати, знаешь, дорогая, что означают эти фиалки?
- Нет, - рассеянно отвечала София, захваченная мыслями о Ростовцеве.
- Верность и преданность. Похоже, что ты ему очень понравилась.
- Ах, тётушка, я танцевала с ним только два танца, а вы три. Может, эти фиалки для вас.
- Я ценю твоё чувство юмора, - с достоинством отвечала тётя Августа, - но я для него старовата.
- А я для него слишком молода, - парировала София.
- Он не предлагал тебе руку и сердце, а всего только покататься верхом, и для этого ты не слишком молода, а он не слишком стар. Думаю, что ему лет сорок пять. Прекрасный возраст для мужчины.
Вечером барон выслушал Софию.
- Я знаю Ростовцева, - сказал он, когда дочь закончила свой рассказ о том, как она провела день и о визите Ростовцева. - Он вдовец, недавно получил чин контр-адмирала. Человек достойный и уважаемый. Я не вижу причин отказать ему.
Утром приехал вестовой от Ростовцева и привёз от него корзину свежих фиалок и записку: «Фройлейн София, разрешил ли ваш батюшка верховую прогулку со мной? Как поживает баронесса Августа? Передайте ей, что она прекрасно танцует. Привет Тору!»
София тут же написала ответ и отправила его с вестовым. Но не успел вестовой ускакать, как к особняку барона подъехала карета. Лакей привёз Софии предписание, не мешкая, ехать во дворец. Испуганная София наскоро собралась, и села в карету. Тётушка Августа ринулась было за ней, но лакей сказал, что в отношении баронессы фон Вальтер никаких приказаний не имеет, закрыл перед её носом дверцу кареты, сел на козлы рядом с кучером и лошади резво рванули с места. Тётушка осталась стоять в недоумении с разинутым ртом.
В вестибюле дворца Софию встретил другой лакей и отвёл её в комнату, где её ожидала седовласая статс-дама с величественной осанкой. Она ласково улыбнулась вошедшей девушке, усадила её рядом с собой на узкий диванчик и заговорила по-немецки:
- Меня зовут Ольга Николаевна Сперанская, я статс-дама и познакомлю вас с вашими обязанностями. Вам предстоит многое узнать, прежде чем вы будете допущены  в свиту Её величества. Сегодня у нас с вами общий ознакомительный разговор. В следующий раз мы рассмотрим ваши обязанности детально. Итак, ваша первейшая обязанность повсюду следовать за Императрицей и выполнять все её приказания. Даже если она прикажет вам вынести её ночной горшок. Вы меня поняли?
Изумлённая София кивнула. Ольга Николаевна заметила удивление девушки.
- Вы не должны отказывать Императрице в помощи даже при выполнении очень деликатных и интимных поручений. Кто же её поможет, как не фрейлина – самый приближённый к ней человек, на помощь которого она рассчитывает. Вы должны сопровождать Императрицу во время прогулок и поездок, словом, повсюду, куда бы она ни отправилась. Вы должны развлекать её гостей приятным разговором.
Во дворце есть особые комнаты, где вы будете находиться во время дежурства, пока вас не позовут, там же вы сможете отдыхать. С вами будут дежурить ещё две фрейлины. Сутки будут поделены между вами. Таким образом, ваше дежурство будет длиться восемь часов подряд, но вы должны быть готовы к тому, что вас могут позвать в любой момент даже во время вашего отдыха. Жизнь полна неожиданностей, понимаете?
София снова кивнула и подумала, что ей не очень хочется быть фрейлиной.
- После суточного дежурства, - продолжала статс-дама, -  вы можете быть свободны до следующего раза, который может случиться через недели две или три. Впрочем, поскольку жизнь полна сюрпризов, вас могут позвать на дежурство неожиданно из-за болезни какой-нибудь дежурной фрейлины. Вы должны быть к этому готовы.
Во время дежурства вы не должны отлучаться, чтобы в любую минуту явиться по вызову Государыни. Вы обязаны присутствовать при утреннем приёме, отвечать на письма и поздравительные телеграммы по указанию или под диктовку Императрицы, развлекать гостей светской беседой, впрочем, об этом я упоминала, читать императрице книги.
Вы должны будете держать в памяти дни рождения важных особ, а также дни их именин, их титулы, ранги и многое другое. У вас хорошая память?
 - Да, - ответила София, но тотчас подумала, что лучше было бы соврать и сказать, что память у неё плохая. Чем дальше перечисляла статс-дама её будущие обязанности, тем меньше Софии хотелось быть фрейлиной.
 - Государыня может задать вам  тысячу вопросов и ни один вопрос не должен остаться без ответа. К вашим услугам библиотека, где есть справочники, энциклопедии и тому подобные книги. Вы, если не знаете ответа на вопрос, предложенный Императрицей, не должны отвечать, что не знаете ответа, а должны пойти и узнать его и передать ответ Государыне.
Завтракать, обедать и ужинать вы будете во дворце в установленные часы. Вам всё понятно?
 - Да, - отвечала София. Она почувствовала себя несчастной. Ей хотелось убежать из дворца и спрятаться дома в своей спальне.
- Что касается других тонкостей придворного этикета, то этим мы займёмся завтра. Кстати, если вы хотите сделать карьеру во дворце, сделаться статс-дамой или, кто знает, получить должность выше, вам придётся много работать, неукоснительно выполнять свои обязанности и желательно переселиться во дворец, чтобы, быть, что называется,  под рукой. Жалованья вам в статусе фрейлины не полагается. А вот, когда станете статс-дамой, другое дело.
Слушая Ольгу Николаевну, София внутренне сжималась и чувствовала себя не лучшим образом.
- Вы должны понимать, - продолжала статс-дама, - что вы попали на должность фрейлины, благодаря вашей необыкновенной красоте, а не другим достоинствам, о которых нам пока неизвестно, и по протекции самого Императора. Вы иностранка и должны знать, что на должность фрейлин жаждут попасть множество родовитых и богатых русских девушек, обладающих красотой и умом, и весьма образованных. Но не всем везёт так, как вам. Всё это накладывает на вас дополнительные обязательства. Вы должны соответствовать этой должности более других, чтобы оправдать надежды Высочайших лиц. Не хотите же вы, в самом деле, быть просто украшением двора. Кстати, каково ваше вероисповедание?
- Я католичка, - прошептала девушка.
- Было бы хорошим тоном перейти вам в православие и тем самым ещё больше оправдать доверие Государя. Понимаете?
София кивнула, опустив взор.
- И хорошо бы сделать это в ближайшее время. Завтра я пришлю к вам православного священника, чтобы он подготовил вас к переходу.
София подумала, что Ольга Николаевна даже не спросила, согласна ли она перейти в православие. Тоска постепенно овладевала её душой. Она с нетерпением ждала, когда статс-дама отпустит её.
Приехав домой, София бросилась в объятия тётушки и расплакалась.
- Я не хочу, - рыдала она, - не хочу, не хочу быть фрейлиной. Это рабство какое-то! Что мне делать? Я не поеду больше во дворец.
Тётя Августа едва успокоила племянницу  и, когда та перестала плакать, сказала ей:
  - Мы подумаем и решим, что делать. В людской тебя дожидается слуга господина Ростовцева. У него для тебя письмо и требование немедленного ответа. Позови господина Ростовцева тотчас к нам. Он человек из свиты Государя. Мы всё расскажем господину Ростовцеву и он, я уверена, даст нам хороший совет.
Глаза Софии загорелись фиалковым огнём:
- Зовите, зовите, зовите! – приказала она.
Камердинер был тотчас послан за письмом и принёс его. София нетерпеливо вскрыла конверт. Записка от Ростовцева была по-военному лаконичной:
«Глубокоуважаемая София, завтра в десять утра я буду у вас. Мои лошади будут со мной».
- Завтра, - вскричала София, - я не могу так долго ждать. Мне немедленно нужен совет. Завтра в девять за мной приедет карета из дворца. Меня будут дрессировать, как обезьянку.
И она снова залилась слезами.
Тётушка Августа проявила решительность. Она усадила племянницу за столик, дала ей перо и бумагу и велела написать под её диктовку следующее:
«Уважаемый господин Ростовцев, не могли бы вы приехать немедленно, чтобы увидеться со мной. Мне крайне необходим ваш совет. Я в отчаянии. Баронесса София фон Вальтер».
Записка была немедленно передана через камердинера слуге, и тот ускакал. Не прошло и часа, как к особняку барона подкатила карета Ростовцева и он, взволнованный, взбежал по ступеням парадного крыльца.


13

Сидя в гостиной между тётушкой и племянницей, Ростовцев терпеливо выслушал сбивчивую речь Софии.
- Итак, - спросил он, - вы решительно не хотите сделаться фрейлиной?
- Нет, не хочу! – твёрдо отвечала София. – В противном случае, я потребую от батюшки, чтобы он отвёз нас с тётей Августой домой в Баварию.
- Знаете ли вы, дорогая София, что многие русские девушки из знатных семей почли бы за честь, если бы им предложили должность фрейлины?
- Знаю!
- И не всем им предлагают, заметьте, - испытующе продолжал Ростовцев.
- Знаю, - нетерпеливо отвечала Софья. – Но я не хочу быть фрейлиной. Что мне делать? Могу ли я отказаться?
- Вас назначил сам Император, - неумолимо продолжал Ростовцев. – Вряд ли ваш отказ правильно поймут при дворе. От милости Императора отказываться не принято.
После этой фразы Ростовцева София, не стесняясь, залилась слезами.
- Что же делать? - всхлипывала она. – Я не подданная Императора. Неужели нет выхода.
- Перестаньте плакать, - нахмурился Ростовцев. – У нас говорят так: слезами горю не поможешь. Выход есть всегда, даже, когда, кажется, что его нет.
- Так помогите нам его найти, - воскликнула Августа фон Вальтер. – Больше нам не к кому обратиться за советом.
- Да, - сказал Ростовцев. – Я попытаюсь помочь, но для этого мне надо переговорить с бароном. А вы обе должны довериться мне, коль скоро вы именно ко мне обратились за помощью.
Слёзы Софии высохли, и она с надеждой смотрела в честные серые глаза контр-адмирала. Ей нравилось его мужественное загорелое лицо с правильными чертами, обрамлённое ухоженной короткой бородой с усами, в которых серебрилась седина.
- А давайте пить чай! – весело сказал Ростовцев, сбросив с себя напускную суровость.
Это было так неожиданно, так мило и так по-домашнему, что тётушка Августа, радостно всплеснув руками, понеслась на кухню, распорядиться, чтобы подавали чай с венскими булочками и штруделем с грушевой начинкой.
Оставшись на несколько минут наедине с Софией, Иван Игоревич спросил её:
- Вы не будете жалеть впоследствии, что отказались от этой должности? Настроение девушек переменчиво.
- Нет, я не стану жалеть, - твёрдо сказала София, уже поверившая, что Ростовцев придумал план спасения.
– Я боюсь, что ваш отказ стать фрейлиной может дурно отразиться на карьере вашего отца, - выпалил Ростовцев.
Увидев выражение лица Софии, он пожалел о сказанном. Отчаяние отобразилось на нём.
 - Впрочем, - поторопился исправить впечатление от последней фразы Ростовцев, - я, конечно, сгущаю краски. Это не утверждение. Я только сделал предположение, но оно может оказаться неверным.
 - Или, верным, - отозвалась София. Она готова была снова заплакать.
Ростовцев сделал попытку перевести разговор в другое русло:
 - На балу вы прекрасно танцевали и всех пленили, но нельзя только танцевать на придворных балах. Чем вы хотели бы заниматься в промежутках между балами? – спросил Ростовцев.
- Чем обычно, - отвечала девушка. – Я люблю читать, играть на фортепиано, рисовать, вообще узнавать что-то новое, гулять. Верховую езду люблю. Собак, кошек, лошадей. Деревья люблю. У каждого дерева своё лицо, вы замечали?
- А хотели ли вы выйти замуж, иметь детей?
- Наверное. Кто же из девушек этого не хочет? – улыбнулась София. – Но для этого надо полюбить кого-нибудь, а я пока ещё никого не люблю, и меня никто не любит.
Вернулась тётя Августа, а вслед за нею слуги принесли чайный сервиз, штрудель на фарфоровом блюде и корзину горячих венских булочек.
Пока слуги хлопотали вокруг стола, Ростовцев любовался Софией, с оживлением встретившей лакомство.
- Барон обычно возвращается со службы в девятом часу, - сказала тётя Августа. – Скоро восемь, но мы не станем дожидаться его возвращения и начнём прямо сейчас. Прошу к столу!
Они сели за стол и весело проводили время за чаепитием и разговорами, когда послышались в передней тяжёлые шаги барона.
Барон искренне обрадовался гостю, и сел за стол. После чая мужчины удалились в курительную комнату, удобно устроились в креслах. Слуга внёс полированную шкатулку палисандрового дерева и поставил её на маленький столик. Барон откинул крышку и по комнате поплыл тонкий аромат гаванских сигар. Мужчины закурили, и Ростовцев приступил к выполнению своей трудной миссии.
- Барон, меня в ваш дом сегодня привело одно важное и неотложное дело, - начал он. - Извольте выслушать меня и затем вынести свой приговор.
Они беседовали с бароном около часу, а тётушка и племянница  терпеливо ждали, когда мужчины выйдут из курительной комнаты и посвятят их в свои планы, как Софии избежать судьбы фрейлины, не роняя достоинства и не навредить карьере барона.
Когда мужчины появились в большой гостиной, их лица были спокойны и даже торжественны. София и тётя Августа напряжённо ждали.
 - София, - обратился барон к дочери, - контр-адмирал Ростовцев приехал к нам по очень важному делу. Впрочем, вы сами позвали его. Он приехал просить вашей руки. Ничего сейчас не отвечайте. Выслушайте его, пожалуйста.
Ростовцев прокашлялся. Волнение сковывало его горло. Этот человек, не боящийся штормов, волновался, как юноша.
 - Дорогая София, - начал он, - я полюбил вас сразу, как увидел. Я намеревался сделать вам предложение во время конной прогулки, которая не состоялась. Обстоятельства сложились так, что вы позвали меня на помощь вот, я здесь. Я делаю вам предложение руки и сердца. Если вы не хотите быть фрейлиной, то замужество – единственный выход, который избавит вас от необходимости  заниматься делом, к которому не лежит ваше сердце. Я понимаю, что вы меня совсем не знаете и не любите. Вы выйдете за меня замуж, но это вас, ни к чему не обязывает. Для общества мы будем мужем и женой, а в действительности наш брак не будет фактическим браком. Вы будете жить в моём особняке, на своей половине и я не преступлю порога ваших владений без вашего позволения. Мы станем друзьями и будем ими до тех пор, пока вы не полюбите кого-нибудь и не пожелаете соединить свою судьбу со своим избранником. Я преодолею все преграды, чтобы дать вам свободу, то есть развод. Но, как знать, быть может, этим избранником стану я, потому что вы меня полюбите, когда узнаете, что я за человек. Прошу вас, не говорите сейчас ничего, ни «да», ни «нет». Подумайте, прежде чем мне ответить. Если вы решитесь на моё предложение, то поезжайте завтра во дворец и готовьтесь к переходу из католичества в православие. Это всё равно будет необходимо для венчания. Только никому ничего не говорите о наших планах, пока я не объявлю о них сам. А я тем временем съезжу к своему батюшке, чтобы получить его благословение.
София поглядела сначала на отца, затем на тётушку и воскликнула:
 - К чему же ждать? Я согласна. Я принимаю ваше предложение, если всё будет так, как вы говорите.
 - Господин Ростовцев – человек чести, - сказал барон. – Как он сказал, так и будет. Ты сделала правильный выбор.
Тётушка Августа согласно кивала головой в такт словам брата.
С тех пор, как дочери исполнилось шестнадцать лет, барон изредка стал обращаться к ней на «вы», подчёркивая тем самым, что она становится взрослой.
Ростовцев просиял.
 - В таком случае, дорогая София, я съезжу к батюшке, а вы, тем временем вида не подавайте, и поезжайте завтра во дворец, пусть вас наставляет священник и готовит к переходу в православие. Нам это всё равно понадобится. Потерпите немного до того времени, как мы объявим о нашем намерении соединить наши судьбы?
 - Конечно, потерплю, - радостно воскликнула София.
Ростовцев распрощался и уехал. Дорогой домой он размышлял о том, что судьба убыстрила свой ход. Он действительно намеревался сделать Софии предложение, потому что пленился её красотой и молодостью. Его немного тревожило, как отнесётся отец к его планам жениться не на русской девушке, а на немке. Ростовцев старший принимал участие в Крымской войне, и терпеть не мог англичан, французов и турок, видя в них постоянных противников России. К немцам он тоже не особенно благоволил, но относился к ним лучше и ценил за их стремление к дисциплине и порядку. Поэтому Ростовцев младший мог рассчитывать на отцову благосклонность, хотя и не был вполне уверен в успехе. Но как бы там ни было, он твёрдо решил исполнить своё обещание, данное Софии.
На следующий день Иван Игоревич поехал в имение отца, всё больше волнуясь, как он примет известие о намерении сына жениться на немке.
В это же самое время София ехала во дворец, окрылённая перспективой освобождения от навязанных ей Императором обязанностей. София не была ленива, она никогда не сидела в праздности, умирая от скуки. Никакая работа не была ей в тягость. Живя в своём баварском особняке, она нередко вызывалась помогать тётушке в её хозяйственных делах, какими бы трудными они ей ни казались. Кроме того, она сама кормила, поила и чистила Генриетту, не доверяя этого дела конюху. Она не гнушалась убрать за нею, орудуя лопатой. Своих легавых собак Агни и Лени она каждый день собственноручно вычёсывала. София обожала работать в саду. Она помогала садовнику подрезать ветки деревьев и кустарники, сажать цветы и никогда не забывала ухаживать за ними и поливать их.
Своему отцу София нередко помогала переписывать важные бумаги своим бисерным почерком.
Но всё это она делала из любви к тёте Августе, отцу, лошади, собакам и растениям. А во дворце она должна была делать работу не из любви к Императрице или Императору, которых она только один раз видела на балу, а по обязанности. Она понимала, что Император сделал её фрейлиной не потому, что она обладала какими-то выдающимися способностями, о них он ничего не знал; не потому, что принадлежала к высшим кругам русского общества, она была знатна, но иностранка, а за красоту.
София страшилась, что другие фрейлины сочтут её интриганкой, выскочкой, недостойной столь высокого положения, и будут лицемерно притворяться её подругами, презирая её в глубине души и завидуя ей.
Выслушав статс-даму, София ужаснулась, что утратит столь высоко ценимую ею свободу, прислуживая Императрице. Всё её нутро сопротивлялось этому. Она приняла предложение Ростовцева младшего как освобождение от грозившей ей каторги. Ростовцев ей нравился внешне, высокий, статный, длинноногий, с привлекательным загорелым лицом. Ему очень шёл морской мундир. В нём чувствовалась спокойная, уверенная в себе сила. Он казался надёжным, как скала. И в голове Софии даже мелькнула мысль, что она могла бы полюбить Ростовцева и стать ему по-настоящему женой, если он будет добр к ней, разделять её интересы и не ограничивать деспотически её свободы.
С этими мыслями София вошла во дворец. Слуга проводил её в комнату, где её ожидала статс-дама Ольга Николаевна. Она похлопала ладонью по сиденью диванчика, на котором сидела, приглашая девушку тоже присесть рядом с нею. Ольга Николаевна приветливо улыбалась, и София тоже улыбнулась в ответ. «Надеюсь, это будет не длинная беседа», - подумала она. София готова было терпеливо выслушать первый урок придворного этикета.
Однако она ошибалась. Это была не беседа, а лекция и длилась она без малого два часа.
София слушала внимательно, и изнывала. Ей казалось, что монотонная речь статс-дамы никогда не закончится. Ей казалось, что время тянется слишком медленно, и два часа ей показались четырьмя.
Ей пришлось усвоить и немедленно применить на практике первое правило дворцового этикета: что бы ты ни думала, какое настроение у тебя бы ни было, нельзя этого показывать собеседнику. Ты должна изображать на лице расположение к нему, и полное внимание к тому, что он или она говорит. София, не привыкшая прятать свои истинные чувства, старалась изо всех сил: делала вид, что ей крайне интересна тема беседы и согласно кивала головой. Это утомило её чрезвычайно.


14

Ростовцев младший нагрянул в имение нежданно для всех. Дворня, накинув на плечи шубейки, высыпала на крыльцо, встречая его карету, въезжающую во двор, скрипя полозьями по утоптанному снегу. Первой опомнилась Ариша и распорядилась затопить баню. Алёна бросилась распорядиться с обедом. Оповестили старого барина. Он сидел в кабинете, пил кофий и читал какую-то французскую книгу.
- Свистать всех наверх! – крикнул контр-адмирал, услышав известие о приезде сына и сбрасывая с плеч китайский халат. Савелий заботливо помог ему надеть мундир.
Ростовцев младший вбежал в кабинет отца и поцеловал ему руку.
- Рад, рад! – говорил Игорь Викторович, отнимая руку и целуя сына в висок. – Отчего не предупредил о приезде загодя?
- Срочное дело, батюшка, - отвечал сын.
- Ладно! Иди, попарься с дороги. Потом обедать будем. Тогда и расскажешь, что у тебя за срочное дело. Форма одежды – вольная. Обедать приходи в халате.
Через полтора часа отец и сын сидели за столом в шёлковых ярких халатах с драконами, привезённых когда-то Игорем Викторовичем из Китая. В медной пасти голландской печи жарко пылали берёзовые поленья, и расписные сине-белые изразцы дышали теплом. На столе стояли в глиняных бежевых мисках горячие с поджаристой корочкой  пироги с говядиной, с рыбой, с гречневой кашей. В хрустальном блюде искрилась чёрная икра, а рядом лежал на хрустальной доске громадный белый брус свежего коровьего масла. Монбланом возвышалась посреди стола румяная кулебяка. Грудой лежали на фарфоровом блюде жареные рябчики. В хрустальных графинах таинственно поблёскивали разноцветные домашние наливки. Савелий, неслышно ступая, внёс фарфоровую суповую миску со щами с говяжьей грудиной, поставил её на стол, снял крышку и по столовой разлился чудесный аромат. Савелий взял половник и благоговейно наполнил щами тарелки хозяев.
- Благодарствую, - сказал Ростовцев отец. – А теперь ступай. Приготовь нам всё, что нужно в курительной каюте.
Савелий поклонился и послушно вышел, плотно притворив за собой дверь.
 - Давай, выпьем для начала водочки, а уж потом поговорим, - предложил отец. – Чувствую я, что приехал ты в неурочное время неспроста. Поэтому и разговор наш будет обстоятельным. Отложим его, чтобы не испортить аппетит. Вдруг ты привёз плохие новости.
 - Это как посмотреть, - молвил Ростовцев младший, усмехнувшись.
Они выпили по серебряной чарке водки и принялись за щи.
Отдав должное кулебяке, пирогам и рябчикам, едоки почувствовали чрезмерное насыщение, и перед десертом перешли в курительную комнату, примыкавшую к столовой, раскинулись в мягких креслах и закурили на этот раз ямайские сигары Santa Cruz, запас которых был привезён Ростовцевым старшим, когда он был на Ямайке.
 - А эти, ямайские, пожалуй, будут лучше кубинских, - заключил Ростовцев отец, пуская дым кольцами к потолку. – Ну, сказывай, зачем приехал.
 - Батюшка, я себе невесту нашёл, - начал Иван Игоревич, откладывая незажжённую сигару на столик. Он волновался и не мог одновременно курить и говорить.
 - Вишь, ты! Кто, такая? Сколько лет? Как зовут?
 - Баронесса София фон Вальтер, девушка шестнадцати лет, красавица, из богатой знатной семьи, дочь генерала барона фон Вальтера, фрейлина нашей Императрицы.
Игорь Викторович закашлялся от неожиданности. Наконец, заговорил:
 - Фу, ты, ну, ты! Так я и думал, что ты себе невесту во дворце найдёшь.
Иноземка?
 - София родом из Баварии.
 - Басурманка, значит.
 - Она католичка.
 - Басурманка и есть! А по-русски говорит?
 - Говорит, но ещё плохо. Понимает больше, чем говорит.
 - Как собака, что ли?
 - Батюшка, католики  тоже люди и христиане.
 - Ну, да, ну да! Как же басурманку фрейлиной взяли?
 - Император на балу её этой должностью пожаловал. За необыкновенную редкостную красоту. Её сейчас готовят к переходу в православие.
 - Это что же, внуки у меня немчики будут?
 - Кем воспитаем, тем и будут, батюшка. Я вижу, вы недовольны.
 - Недоволен! Ты что, русскую девушку найти не мог? Вон их, сколько вокруг, знатных да красивых, да ядрёных. Заморскую невесту тебе подавай!
 - Батюшка, я не искал невесту. Так получилось, что я увидел Софию на балу во дворце и сразу же влюбился.
 - Влюбился! – передразнил отец сына. – Ты что, юноша, что ли влюбляться? Тебе, солидному человеку, контр-адмиралу не пристало влюбляться и бегать за девушкой с цветами, умоляя о свидании. И потом, девушке шестнадцать лет. Она ещё ребёнок. Небось, глупа, как пробка от шампанского. Так что ты от меня хочешь?
 - Одобрения и благословения, батюшка.
 - А коли не дам?
 - Батюшка, если бы вы только видели эту небесную красоту! Это ангел, слетевший на землю.
 - Это немка-то ангел? Раздобреет лет через пять и превратится в ведьму. На красоту польстился. На молодость. Не ты первый. Что же ты сразу не привёз её на смотрины?
 - Побоялся, батюшка.
 - Боишься отца, стало быть. Это хорошо! А Алёну, куда денешь?
 - Алёну?
Ростовцев младший опустил голову и задумался. Отец курил и посматривал на сына, ожидая, что тот скажет.
В пылу охватившей его внезапной любви Иван Игоревич совсем забыл об Алёне. Увидев её сегодня, он не нашёл для сожительницы ласкового слова. Только поздоровался и прошёл мимо. И тотчас забыл о ней.
Но отец был прав. Надо было решить судьбу Алёны.
Как Ростовцев младший должен был поступить с женщиной, на которой не мог жениться, но с которой его связывали двенадцать лет нелегальных супружеских отношений? Может быть, он и женился бы на простолюдинке, вопреки возражениям отца и мнению света. При известных условиях, и тем и другим можно было бы пренебречь. Отец смирился бы, в конце концов. А мнение света Ростовцева младшего мало интересовало. Эти известные условия были дети. Если бы у Алёны от Ростовцева младшего родились дети, то дело вполне могло бы завершиться законным браком.
Алёна была миловидна, умна, скромна, обладала здравым смыслом, заменявшим ей образованность, и отчего было бы не жениться на ней. Женился ведь Пётр Великий на Марте Скавронской, и та впоследствии стала Екатериной Первой. А граф Николай Петрович Шереметев, женившийся на Прасковье Ковалёвой (Жемчуговой на сцене)!
Алёна могла быть заботливой матерью, верной женой и рачительной хозяйкой. Но детей не было.
Иван Игоревич не мучил себя вопросом, отчёго у Алёны от него нет детей. Нет, да и ладно! Значит, Богу не угодно, чтобы у них были незаконные дети. Это обстоятельство несколько облегчало дело. Но Ростовцев младший знал, что Алёна искренне привязана к нему и известие, что он собирается жениться, не просто огорчило бы её, а подкосило бы. Она за двенадцать лет привыкла к своему привилегированному положению в доме, привыкла быть хозяйкой на половине Ростовцева сына. Слуги подчинялись ей беспрекословно. И вдруг она всё теряла: и сожителя, и положение в доме, и вряд ли она захотела бы вернуться в избу своего отца конюха Авдея, где власть принадлежала её мачехе.
Иван Игоревич поднял голову.
- Ты прав, отец. Я не подумал о ней. А подумать надо. Что посоветуешь?
- Дал бы ей денег, да и отпустил с Богом.
- И куда же она пойдёт? У неё ни кола, ни двора.
- Жить в имении ей не следует. Сам понимаешь, две бабы соперницы, это тебе не морские узлы вязать. Значит, надо купить ей дом и подальше отсюда. В Калуге, например. В отпуск поедешь, можешь к ней завернуть в гавань на денёк. Никто и знать не будет.
- Батюшка!
- Знаю, знаю. Это звучит цинично. Только знаешь, старые судна, на которых я плавал,  не забываются и снасти не сразу рвутся. И потом, я ничего дурного не имел в виду. Завернуть на денёк, значит, повидаться. А ты, что подумал?
- Ну, да, - засмеялся сын, - именно это я и подумал.
- То-то!
- Так, дадите ли вы мне своё благословение, батюшка?
- А если не дам, ты, ведь всё равно на ней женишься?
- Скажу прямо и честно: женюсь. Только не хотелось бы без вашего благословения.
 - Ладно! Привози её с родственниками, я сначала полюбуюсь на эту небесную красоту, а там посмотрим.
 - Благодарю вас, отец!
 - Да не за что. Я своё слово окончательное не сказал.
 - За надежду я вас благодарю.
 - Кроме отца, кто у неё ещё в родственниках?
 - Сестра её отца, баронесса Августа фон Вальтер.
 - Это всё?
 - Всё, батюшка.
 - Ну, ладно. Привози барона и тётку. А ты почто не куришь? Сигара выше всяческих похвал.
Ростовцев младший зажёг сигару и закурил.
Пока отец и сын разговаривали, Алёна сидела в своей комнате в дальнем конце дома и, облокотившись о подоконник, глядела через двойные стёкла, разрисованные кружевными морозными узорами, на заснеженный сад. Тяжко было у ней на душе. Чуяла она, что неспроста приехал в имение Ростовцев сын без предупреждения. Что-то случилось, но что? Неспроста отец и сын уединились и не позвали на обед ни её, ни Аришу. Точно, что-то случилось: отец и сын обсуждают  какие-то события, но какие? Что ей ждать от будущего? Настоящее было таким хорошим, таким удобным, что лучше нельзя было и желать. Алёна была хозяйкой той половины господского дома, что считалась половиной Ростовцева младшего. На половине Ростовцева отца царствовала Ариша и их интересы не пересекались. Правда, ключи от амбаров, сараев, кладовок, подполов, подвалов, ледников, где хранились припасы, у них были одинаковые, ибо все эти подсобные помещения были в общем пользовании отца и сына. Обе женщины зорко следили друг за другом, кто, сколько взял, зачем взял и унёс, и не перепрятал ли в укромном месте. Алёна двенадцать лет жила в своё удовольствие. Ей недавно исполнилось тридцать два года, и будущее представлялось ей туманным и неустойчивы. Это её беспокоило.
Отец выдал её замуж шестнадцати лет за тридцатилетнего грубого мужика, презирающего баб, Степана Гаврилина. Степан работал на конюшне и подчинялся Авдею конюху, отцу Алёны. Главная часть его работы приходилась на уборку навоза. Степан был вечно всем и всеми недоволен, постоянно брюзжал, неумеренно пил горькую  и спьяну поколачивал Алёну. Однажды она сказала ему, что у них будет ребёнок. Пьяный муж начал орать, что ребёнок ему не нужен, и вообще, от кого это она его прижила, и ударил жену ногой в живот, отчего у неё случился выкидыш и земский врач сказал ей, что детей у неё больше никогда не будет.
А потом, когда зимой Степан пьяный возвращался из шинка домой, случилась метель, и, не дойдя до ворот своего дома несколько шагов, Степан упал и замёрз насмерть.
Барыня, пожалев Алёну, взяла её прислуживать в дом. В доме её и присмотрел Ростовцев младший, когда приехал в отпуск.
Алёна привязалась к ласковому и щедрому молодому барину. Ждала его приездов, заботилась о нём, жарко и преданно любила его, а когда он уезжал, тосковала о нём. Так в мире и согласии протекли двенадцать лет. Но сегодня …
«А что сегодня, - спрашивала себе Алёна? - Что случилось и почему не на месте моё сердце? Неужели переламывается жизнь и что меня ждет?»


15

София с нетерпением ждала приезда Ивана Игоревича. Его не было уже неделю. Каждый день София ехала в Зимний дворец и выслушивала очередную лекцию статс-дамы. Но девушке приходилось не только выслушивать теорию. Её муштровали, заставляя как цирковую мартышку. повторять одни и те же движения. София училась правильно делать книксен и реверанс, при этом надо было знать, для кого хватит книксена, а перед кем необходимо делать реверанс. Но и здесь были нюансы. Надо было знать, перед кем можно было сделать простой реверанс, а перед кем – глубокий. Для этого София должна была изучить, кто есть кто в императорской семье.
Далее София должна была знать, как к кому обращаться. К кому–то «ваше высочество», к кому-то «ваше императорское высочество», и так далее. Следовало также знать, сколько шагов надо было сделать, чтоб подойти к их императорским величествам, как держать при этом голову, глаза и руки, как низко сделать реверанс и как отойти от их императорских величеств.
Софии было невыносимо скучно как во время теоретических, так и практических занятий. Хорошо, что у неё была прекрасная память, и она схватывала всё на лету, радуя статс-даму. Но девушка ужасалась тому, что ей придётся вести подневольную жизнь во дворце. На дежурство заступали по три фрейлины в смену, которые делили между собой эти сутки. Во время дежурства фрейлина не должна была отлучаться, чтобы в любую минуту явиться по вызову Императрицы. Она обязана была присутствовать при утреннем приёме, быть с государыней во время прогулок и поездок. Фрейлина отвечала на письма и поздравительные телеграммы по указанию или под диктовку императрицы, развлекала гостей светской беседой, читала Императрице.
Надо было быть полностью в курсе дел двора. Надо было знать дни рождения важных особ, дни именин, титулы, ранги и т.п. и надо было уметь ответить на тысячу вопросов, которые Государыня могла задать. Рабочий день был долгий, и даже в недели, свободные от дежурств, фрейлина должна была выполнять обязанности, которые не успевала выполнить дежурная.
Фрейлины по должности должны были принимать участие во всех дворцовых церемониях, в том числе, в коронационных торжествах.
Приезжая домой, София плакала и жаловалась тётушке, что её, баронессу, муштруют, как солдата новобранца, готовя к тяжёлому служению во дворце. Тётушка утешала племянницу тем, что скоро приедет Иван Игоревич и всё пойдёт, как надо. Между тем к концу недели после отъезда будущего жениха София совсем пала духом. Она умоляла Тедди избавить её от службы во дворце. Более того, она умоляла богиню Фригг вернуть её в Баварию, где ей жилось так привольно. Она вспоминала свою лошадь Генриетту, с которой так тяжело рассталась, своих собак, альпийские луга и горы, и сердце её тосковало всё больше и больше.
А в имении Ростовцевых тосковала Алёна. После разговора с отцом, Иван Игоревич не пришёл к ней, не приласкал, а, ничего не сказав, уехал в город, где пробыл несколько дней. Всё это время Алёна просидела у себя в комнате, проливая слёзы, почти ничего не ела. Никто не пришёл к ней спросить, почему она не показывается в доме, словно все чувствовали, что теперь судьба её изменится и неизвестно к лучшему или к худшему. Все выжидали.
Алёна чувствовала, что в последнее время что-то происходит с Иваном Игоревичем, но не понимала что именно. Она не понимала, но интуитивно догадывалась, что здесь замешана женщина. В конце концов, это должно было произойти. Она подслушивала разговоры старого и молодого барина, слегка приоткрыв дверь кабинета, где они разговаривали. Старый барин уговаривал молодого барина жениться и родить наследников. Умом Алёна понимала, что старый барин прав. Но её чувства восставали. В ней зарождалась злоба женщины, которую готовы отвергнуть.
А на что она могла надеяться и рассчитывать?
Она была простолюдинка, а молодой барин был дворянин. Дворяне не женятся на простолюдинках. Алёна никогда не слышала, чтобы такое случалось. Почему же ей должно было повезти? Разве она лучше других?
«Двенадцать лет жил со мной, как с женой, а теперь на улицу? – думала она с горечью и злобой. – Отравлюсь! Ей богу, отравлюсь! Пусть потом ходит, весь виноватый и плачет».
Позже ей пришла в голову другая мысль о мести:
«Отравлю! – думала она, - Ей-богу, отравлю и его и её! И пусть потом в каторгу! Наплевать! Я не буду на свободе, зато и они не станут наслаждаться жизнью. Это будет справедливо».
Чем она собиралась отравиться сама или отравить своего любовника и его будущую жену, она представления не имела. Впрочем, она начала настойчиво думать об этом и додумалась до ядовитых грибов.
«Насбираю мухоморов да поганок, - мечтала Алёна, - выварю, как следует и отварчиком-то и отравлю. Налью в кушанье какое-нибудь. То-то будет славно!»
Через некоторое время она раскаивалась, что имела такие нечестивые мысли и молилась в церкви об отпущении ей грехов, но признаться священнику на исповеди, какие мысли посещали её в минуты отчаяния, она не смела. Впрочем, священник исповедовал прихожан скопом, скороговоркой и моментально отпускал им все грехи, какими они бы ни были. Алёна считала, что грехи ей отпущены, прощены. И с новой силой принималась мечтать об отваре из ядовитых грибов, чтобы потом снова покаяться.
«А если барин меня выгонит, - думала она, - куда мне деваться? К отцу я не вернусь. Мачеха злая и меня затюкает. Станет куском хлеба попрекать. И придётся её отравить! Куда же мне пойти? Может в Калугу уехать и в прачки наняться? Или в кухарки? Или в няньки? Господи, вразуми меня!»
Мысли об отравлении так часто преследовали Алёну, что она стала их бояться. Она страдала, металась, мучилась и за это начала ненавидеть молодого барина и его будущую жену.
Иван Игоревич вернулся субботним утром, сходил в баню, и снова уединился с отцом в его кабинете. В доме нарастало напряжение. Все чего-то ждали и сами не знали, чего именно.
После разговора с отцом, Иван Игоревич  наконец-то пришёл в комнату Алёны и остановился в дверях:
- Здравствуй, Алёнушка, - ласково приветствовал он её.
Алёна, сидевшая у окна с вышиванием, отложила пяльцы, встала и низко поклонилась гостю:
- Здравствуйте, барин, свет мой ненаглядный, - тихо ответила она.
- Присядь, милая, надо поговорить, - предложил Иван Игоревич, и сел на стул, стоявший у стены. Алёна села на кровать. Слёзы непроизвольно полились по её лицу. То, что сожитель не подошёл, не обнял её, не поцеловал, сказало её о многом. Он пришёл с приговором. Она готова была безропотно выслушать его. Она готовилась к этому всю неделю.
- Пожалуйста, - поморщился Иван Игоревич, - не надо слёз. Не о чем плакать. Никто не умер.
- Как прикажете, барин, - отвечала Алёна, но справиться со слезами не могла.
Иван Игоревич отметил про себя, что Алёна называет его на «вы» и не по имени, как всегда было. Но он  её не поправил. «Пусть так, - подумал он. Это даже лучше».
- Алёнушка, - мягко начал он, - случилось вот, что, я жениться собираюсь. У меня невеста есть.
- Как скажете, барин, - отвечала женщина, ниже склоняя голову, и слёзы, пуще прежнего, покатились из её голубых глаз.
- Помнишь, милая, ты всё говорила мне, что хотела бы свою собственную мастерскую, чтобы модные платья дамам шить?
- Говорила.
- Ну, вот, твоя мечта вполне может осуществиться. Я присмотрел тебе в Калуге дом в несколько комнат. В одной половине можно жить, а в другой открыть мастерскую.
- А откудова у меня деньги? – всхлипнула Алёна.
- Я за всё заплачу: за дом, и за оборудование, какое понадобится, и за ткани, мастерицу сможешь себе нанять. И служанку. На твоё имя в банк я положу капитал, который ты со временем увеличишь и сможешь расширить дело, если всё хорошо пойдёт. Из Парижа модные журналы тебе выпишу. Так что, соглашайся, Алёнушка, быть хозяйкой своей дальнейшей судьбы. А я к тебе в гости заезжать стану. Завтра можем поехать в город и посмотреть дом, который я присмотрел для тебя. Понравится, поедем к нотариусу и оформим купчую на твоё имя. Соглашайся, Алёнушка. Жить тебе в имении больше нельзя. Будешь домовладелицей и хозяйкой модной мастерской. Ну, как?
Алёна молчала, склонив голову.
А какой у неё был выбор? Не возвращаться же в избу отца! Рад он точно не будет. И жена его тоже рада не будет. Кто же радуется лишнему рту. Слёзы её высохли.
- Откупаетесь, значит, барин, от меня, чтобы я здесь больше не жила - молвила она. – Избавляетесь! А как же двенадцать лет? Или это ничего не значит?
- Алёнушка, пожалуйста, а можно без сцен и всего этого … Без таких речей. Ничего не поделаешь! Такова жизнь! Я обязан жениться и родить наследника. А на тебе я жениться не могу. Батюшка не позволит.
Алёна молчала, склонив голову.
- Соглашайся, Алёнушка, - просил Ростовцев. – Ты будешь хорошо устроена. Сможешь даже выйти замуж, если пожелаешь.
 - Вы, правда, ко мне заглядывать станете? – спросила она, взглянув на него.
 - Стану. Когда это я тебя обманывал?
- Тогда, ладно, - согласилась она.  – Поедемте.
Ростовцев младший обрадовался, что Алёна не устраивает истерик, не шантажирует его, и довольно быстро согласилась на его условия.
Утром они отправились в город. Ростовцев показал ей дом в центре Калуги, который присмотрел для неё. Дом был каменный, двухэтажный, с белыми пилястрами по бежевому фону, обширным двором, хозяйственными постройками. Один вход был с улицы. Другой вход – со двора. Солидную деревянную  дверь с улицы украшал двускатный козырёк с кованными ажурными подпорками. Над деревянными воротами была выведена каменная арка. Дом был свежевыкрашен и весело глядел шестью  сверкающими окнами на Ростовцева младшего и Алёну.
- На первом этаже можно устроить мастерскую, - объяснял Иван Игоревич. – На втором этаже жилые комнаты. Как тебе?
Алёна не верила своим глазам. Она думала, что Ростовцев предложит ей скромный деревянный домик в две комнаты на окраине Калуги. А перед ней был солидный особняк.
- Дорогой он, наверное, - робко сказала она. – Может, что проще выбрать?
- В простой скромный дом важные клиентки не поедут, - возразил Иван Игоревич. – Тебе нужен именно такой, солидный и в центре города. Главное, всё правильно устроить. А клиенток мои знакомые дамы тебе обеспечат. Идём, поглядим дом внутри.
Они вошли во двор. Навстречу им из сторожки вышел, предупреждённый владельцем особняка сторож, он же дворник, мужик в холщовом фартуке поверх тулупа, с седоватой окладистой бородой и цепкими глубоко посаженными в орбитах глазами, цвет которых невозможно было определить. Он открыл гостям входную дверь. Иван Игоревич и Алёна переходили из одной чистенькой и пустой комнаты в другую, поднялись на второй этаж и осмотрели и его.
Когда они вышли из дома, довольные осмотром, сторож, запиравший за ними дверь, спросил:
- Если вы купите дом, вы меня уволите?
- Зачем? – удивился Ростовцев. – Ты ведь привык здесь жить и работать. Оставайся. Новая хозяйка положит тебе жалованье.
Сторож просиял каждой своей морщиной:
- Вот, спасибочки, барин! А то думал, куда же я пойду? Возраст у меня. Да и баба больная.
- Не беспокойся. А теперь дуй к барину и скажи, что покупатели ждут его у нотариуса.
От дома поехали к нотариусу. Туда же на тройке отличных орловских рысаков прибыл  владелец особняка, толстый купец в енотовой шубе и шапке.
Оформили купчую. Юркий худенький еврей нотариус работал тщательно и расторопно. Купец уехал, довольный, что новая владелица не торговалась. От нотариуса поехали в банк, где Ростовцев младший положил на фамилию Алёны 20 тысяч рублей.
- Это твой начальный капитал. Кстати, в купчей прописан параграф, что, если тебе вздумается продать дом, ты можешь это сделать, но, только  с моего разрешения. Это на случай, если возле тебя окажется мошенник, который вздумает тебя облапошить.
 - Какой мошенник? – удивилась Алёна.
 - Любой, какого ты вздумаешь сделать своим любовником или мужем. А на случай моей смерти можешь распоряжаться своим домом, как хочешь. Капиталом распоряжайся сама. Тебе его лучше умножать, если правильно поведёшь дело, а не тратить на кого попало.
 - С чего это вы взяли, барин, что я заведу любовника или мужа?
- А с того, что это с вами, с глупыми бабами, случается. Узнает мошенник, что ты с домом и капиталом и начнёт тебя охмурять. Ты и растаешь. И лишишься всего. А теперь едем к одной моей знакомой даме, она даст тебе ряд советов, как начать дело.


16

Через две недели Ростовцев младший объявился в Петербурге. Он послал Софии корзину прелестных фиалок, красиво расписанную  жестяную коробку швейцарского шоколада Villars, и записку, что прибудет в их особняк с визитом вечером. Не забыл Иван Игоревич и тётю Августу, послав ей корзину очаровательных белых роз и коробку швейцарских трюфелей Teuscher.
- Вот видишь, - сказала тётя Августа, отослав вестового, - твой жених приехал, и нечего было паниковать. Он просто прелесть!
- Ах, зачем он не ехал так долго, - капризничала София. – Меня статс-дама совсем замучила. И священник тоже. Он словно не понимает, что я тоже христианка. Долдонит о том, что я с детства знаю. И требует, чтобы я пересказывала. И учит меня креститься по-иному. А я об этом всё время забываю и крещусь, как меня в детстве учили.
- Скоро твои мучения закончатся, - ответствовала тётя Августа. – А теперь давай выберем, какое платье тебе надеть вечером.
Днём София гуляла с Тором, помогала Захару кормить щенка, но мысли её, то и дело  возвращались к Ростовцеву: с какими новостями он приедет вечером?
Наконец, наступили сумерки. София надела фисташкового цвета платье, села в кресло в гостиной и взяла книгу. Но читать она не могла и временами  роняла книгу на колени и предавалась мечтам. Её удивляло, что она с таким нетерпением ждала приезда Ивана Игоревича. Только ли потому, что он должен был явиться с какими-то важными новостями? Девушка вспоминала его статную высокую фигуру в красивом мундире, мужественное загорелое лицо с усами «шеврон», подбородок с ямкой, коротко подстриженные русые волосы, посеребрённые на висках, и внимательные серые глаза. Она поймала себя на мысли, что ей хочется видеть Ростовцева. Она вспоминала его сильные руки, когда он вёл её в танце, и ей хотелось снова им подчиниться.
Истопник в кожаном фартуке зажёг свечи в гостиной и подбросил берёзовых дров в медные жарко дышащие пасти голландских печей.
«Отчего он не едет? - думала девушка. – Отчего он так медлит? Ведь я его жду».
Вошла тётушка Августа с неизменным вязанием в руках и тоже села в кресло напротив племянницы.
«Что она вяжет? – спрашивала себя девушка, следя за движением блестящих спиц в руках тётушки Августы. – Что это будет, плед или свитер? Если свитер, то кому? А если плед, то, наверное, для себя. Или, может быть, для меня?»
Наконец, где-то, через час девушка услышала приглушённый двойными стёклами окон звон колокольчика, вздрогнула и хотела встать, но осталась на месте, пришпиленная к креслу строгим взглядом тётки.
Сердце Софии стучало в груди всё сильнее и сильнее, как отвязанный колокол, раскачиваемый ветром на колокольне. Девушка прижала обе руки к груди. Книга соскользнула  её колен и мягко упала на ковёр. София даже не заметила этого. Её взгляд был прикован к двери.
Дверь распахнулась, вошёл дворецкий и провозгласил:
 - Его Превосходительство, контр-адмирал господин Ростовцев!
Вошёл Иван Игоревич, румяный с мороза, поклонился дамам и по приглашению тётушки Августы сел в кресло. По-военному кратко и чётко, без предисловий, он сказал:
 - Я побывал в имении моего батюшки и получил его разрешение привезти вас всех. Он желает познакомиться с вами.
 - Значит, он не дал вам своего благословения? – вскричала разочарованная София. Тётушка Августа неодобрительно посмотрела на неё поверх очков. В её укоризненном взгляде читалось: девица не должна столь явно проявлять свои чувства. Но София не обратила внимания на её предостерегающие взгляды.
 - Батюшка непременно благословит нас, как только познакомится с вами, - сказал Иван Игоревич. – Вот, увидите, всё будет хорошо. Когда вам будет угодно ехать?
 - Хоть завтра! – снова вскричала девушка. – Лучше завтра. Впрочем, нет, послезавтра. Я не готова завтра.
 - Куда вы торопитесь? – спросила тётя Августа. – Холодно. Не лучше ли переждать сильные морозы.
В ответственные минуты тётя Августа обращалась к племяннице на «вы», чтобы охладить её чувства и отрезвить её ум.
 - Как можно скорее! – отвечала племянница. – Морозы никогда не переждёшь. Наденем шубы, сверху тулупы и накроемся медвежьей шкурой.
- И валенки надо надеть, - вставил своё слово Ростовцев.
 - И валенки! – согласилась София. Даже если Ростовцев предложил бы ей надеть самоедские кухлянки из оленьих шкур, она бы и на это согласилась.
Во дворе послышался слабый звон колокольчика.
 - Это брат, - сказала тётушка Августа, и отложила вязание в сторону. – Пойду, распоряжусь насчёт ужина.
Ужин был по-русски обильным. Барон и его семья с удовольствием перенимали привычки своей новой родины, забыв немецкую привычку экономить. К ужину был подан пирог с мясом, говяжий бульон, молочный поросёнок, волжские стерлядки с солёными огурцами и хреном, а также водка и шампанское. На десерт к чаю были поданы трубочки миндальные со сбитыми сливками.
После ужина все снова перешли в гостиную и уютно устроились в креслах.
Барон выслушал краткий отчёт Ростовцева о его визите к отцу.
 - Кажется, у русских это называется смотрины? – осведомился он.
 - Да, смотрины, - согласился Ростовцев. – Такая традиция. Когда вам будет угодно ехать. Фройляйн София хочет ехать как можно скорее. Может быть послезавтра?
 - Что же, давайте послезавтра, - согласился барон. – Посмотрим, где в будущем предстоит жить моей дочери.
 - А могу я взять с собой Тора? – спросила София. Ей не хотелось расставаться со щенком.
 - Лишние хлопоты, - заявила тётя Августа. – Надо везти тогда с собой Захара, специальную утеплённую клетку, корм, отдельный возок. Мы ведь едем ненадолго.
- Но ведь Тор растёт. Он меняется каждый день. Я не хочу пропускать ни одного дня, - возразила София. Она с надёждой смотрела на отца. Затем перевела взгляд на Ростовцева.
 - Да, - сказал Ростовцев, - мы едем ненадолго. Туда и обратно. Гостить долго не будем. Щенок не успеет вырасти в собаку.
Следующий день прошёл в хлопотах и заботах. Собирались как на Северный полюс. Ехать решили через Великий Новгород, Тверь и Москву, задерживаясь в каждом городе не более двух дней, чтобы осмотреть главные достопримечательности. Об этих остановках просил Ростовцева барон, желавший показать дочери крупные города России.
В Великом Новгороде хотели посмотреть Детинец, Новгородский Кремль, и непременно зайти в самый древний храм - собор Софии Премудрости Божьей .на территории Детинца. Хотели помолиться святой Софии – покровительнице Великого Новгорода.
Рассчитывали также поглядеть на берестяные грамоты.
В Твери Кремль давно сгорел, поэтому собирались поглядеть на Путевой дворец, построенный в XVIII веке по приказу Екатерины II и предназначавшийся для отдыха императорской семьи по пути из Петербурга в Москву и обратно. Хотели также посмотреть ряд старых церквей.
В Москве, разумеется, хотели взглянуть на Кремль и Большой театр.
Ехать положили в двух утеплённых каретах на полозьях. Одна карета предназначалась для дам и служанки. Вторая для мужчин и денщиков барона  Ростовцева.
В назначенное время кареты, запряжённые четвёрками отборных коней, были поданы. Слуги привязали багаж к заднику кареты. Внутрь они внесли охотничьи ружья и ящики с патронами. Это встревожило женщин.
 - Ружья зачем? От разбойников? – спросила брата тётя Августа.
 - От серых разбойников, - засмеялся барон. – Вдруг нападут. Ехать безоружными неосмотрительно.
 - На нас могут напасть волки? – испугалась тётушка Августа.
 - Не нападут, - успокоил её Ростовцев. – Движение на дороге оживлённое. А бережёного Бог бережёт. На всякий случай.
Женщины и мужчины, закутанные в шубы, заняли свои места, кучера в овчинных тулупах, меховых шапках и валенках сели на козлы, кареты выехали со двора баронова особняка и тронулись в южном направлении. Выехав за пределы города, помчались быстро. Дорога была хорошо накатана, мороз умеренный, и пассажиры не испытывали дискомфорта. Впереди были новые впечатления и, возможно, приключения. До Москвы рассчитывали добраться, учитывая остановки в Великом Новгороде и Твери за шесть дней, а до Калуги за семь. А там до имения было рукой подать.
Ростовцев был немного расстроен выдумкой барона ехать в каретах. Было бы разумнее, экономнее и быстрее ехать поездом до Москвы, а от Москвы до Калуги и имения пользоваться услугами почтовых станций. Но барон непременно хотел показать дочери просторы России, и её древние города с их достопримечательностями. Одно дело, полагал барон, видеть Россию на карте, и совсем другое дело проехаться по этим просторам и увидеть их воочию. Всё это барон объяснял Ростовцеву накануне поездки.
Ростовцев, правда, не понял, почему просторы России непременно нужно было видеть из окна кареты, а не из окна поезда. Однако он смирился с прихотью своего будущего родственника, хотя считал её пустой тратой драгоценного времени.
К тому же он предпочёл бы ехать в одной карете со своей невестой, чтобы лучше узнать её через беседы на разные темы. Вместо этого, он принуждён был слышать мощный храп спящего барона и заливистый храп его денщика. Его денщик Антон тоже спал, но хотя бы не храпел. Ему самому ничего более не оставалось, как попытаться вздремнуть.
«Интересно, - думал он, - закрыв глаза, - я тоже так храплю во сне? Это, какое же испытание будет для моей жены, если это так? Спать будем в разных спальнях», - пришёл он к заключению.


17

Наступил канун Рождества.
- Свистать всех наверх! – гремел на весь дом мощный бас Ростовцева старшего, едва две кареты повернули с просёлочной дороги во въездную  аллею, ведущую к высоким воротам, украшенным скульптурными изображениями медведей, оленей и волков, обширного парадного двора помещичьей усадьбы.
Челядь высыпала на крыльцо. Встречать приехавших гостей выстроилась на ступенях под портиком: женщины в разноцветных душегреях и расписных платках слева, мужчины в тулупах, с шапками в руках справа, Ростовцев старший в бекеше и каракулевой папахе посередине.
Ростовцев загодя приказал кучерам остановиться за воротами на въезде в парадный двор. Он знал, что сейчас произойдёт. Выйдя из кареты, он помог выбраться наружу дамам. Зимнее солнце уже закатилось за горизонт, и быстро наступали сумерки.
София увидела в дальнем конце круглого двора двухэтажный господский каменный дом, казавшийся выше оттого, что он стоял на холме. Наружность дома поразила её. Она ожидала увидеть что-то похожее на уютный двухэтажный особняк в стиле петровского барокко, где они жили в Петербурге, а увидела перед собой огромный дом в стиле классицизма.
Фронтон со скульптурными изображениями Одиссея, путешествующего по морям, опирался на антаблемент, а тот, в свою очередь на коринфские капители четырёх колонн. На уровне второго этажа между колоннами был балкон. Три справа и три слева от портика шли окна с частыми переплётами, Всё это вместе образовывало удивительно гармоничный фасад. Также слева и справа от усадебного дома стояли  одноэтажные флигели, замыкая с боков парадный двор.
Такой дом сделал бы честь любой улице Петербурга, а поставлен он был среди густых лесов на высоком берегу Оки.
Внезапно послышался шум, треск и за домом в темнеющее небо взметнулись разноцветные фейерверки. Зрелище было неожиданным и красивым.
Фейерверки были устроены в честь прибытия гостей, а когда они погасли, музыканты домашнего оркестра, сидящие на балконе, заиграли вступление к опере Глинки «Руслан и Людмила». Под эту бравурную музыку гости снова сели в кареты и кони помчали их к дому.
Едва София взошла на крыльцо и остановилась перед Ростовцевым старшим, как тот воскликнул, глядя ей в лицо:
- Иван Игоревич, вы не можете на ней жениться!
Все обомлели, за исключением Ростовцева сына, привыкшего к причудам старика.
- Отчего же не могу? – подыграл он отцу.
- Это же ангел! Как ты можешь жениться на ангеле? – воскликнул восхищённый Ростовцев старший и обнял будущую невестку.
Все облегчённо засмеялись.
Когда состоялась церемония знакомства, гости были приглашены в дом. Слуги показали им их комнаты. Затем под зычный крик Ростовцева старшего «Свистать всех наверх!», предупреждённые о странностях его речи, гости явились в кают-компанию, другими словами, в гостиную. Там им было объявлено о том, что баня истоплена, и их проводят на женскую и мужскую половины, соответственно Стешин и Ариша. которые помогут им помыться и попариться берёзовыми вениками. Перед походом в баню, Ростовцев старший пошептался с сожительницей насчёт того, чтобы она после бани доложила ему, нет ли каких-либо изъянов в сложении будущей невестки.
Баня привела барона в восторг. Привыкший к ваннам, он вполне оценил сухое и горячее тепло, исходившее от каменки. Стешин велел ему взобраться по широким ступеням на полок и лечь ничком, после чего взял берёзовый веник и принялся парить дородное тело гостя от лопаток до ног. Барон повизгивал от удовольствия. Закончив парить гостя, Стешин окатил его водой, в которой запаривался веник. Эта вода считалась целебной.
Стешин показал знаками барону, чтобы тот встал и следовал за ним. Барон удивился, но послушался. Голыми выскочили они из бани, и слуга показал пример: стал валяться в снегу, ухая и хохоча. Барон тоже плюхнулся в сугроб и тоже захохотал от удовольствия. Такая перемена температур показалась ему восхитительной. Стешин вскочил и увлёк барона назад в баню и начал снова его парить, приговаривая: «В бане веник дороже денег».
После парилки барон сидел в предбаннике, закутавшись в халат, и потягивал квас из глиняной кружки. Ему было легко и хорошо, и он уже подумывал, не построить ли ему баньку на заднем дворе его петербургского особняка, а в будущем, когда он вернётся в Баварию, в охотничьем доме в Альпах.
Ариша тоже попарила Софию, восхищаясь пропорциональным сложением девушки, однако поваляться в снегу её не позвала. Недостаток в телосложении девушки она всё-таки нашла. Ей показалось, что София слишком хрупкое существо.
- Ничего, мы тебя откормим! – приговаривала она, обливая стройное тело девушки целебной берёзовой водой. – Будешь, как я.
Хорошо, что София не вполне поняла смысла сказанного Аришей. Вряд ли ей хотелось бы весить пять пудов.
После бани переодевшихся гостей пригласили в столовую. Фарфор и серебро сверкали на столе в свете канделябров. За стулом каждого человека, сидящего за столом, стоял матрос для услужения. Поочерёдно из буфетной слуги вносили блюда. Вначале подали уху из стерляди, затем жареного поросёнка с гречневой кашей, потом жареных рябчиков, наконец, кулебяку, и заключили мороженым, поданным на подушке из песочного теста с фруктово-ягодным желе. Еду запивали превосходным шампанским.
За десертом хозяин дома объявил, что после ужина мужчины перейдут в его кабинет, оговорить условия будущего брака. Женщинам был предложен чай с вареньями и плюшки с шаньгами. Кроме того, Ростовцев старший огласил программу следующего дня. Утром после завтрака будет охота на лис. А кто не пожелает охотиться, пусть катается с горки на санках или на тройках. После охоты и катания будет обед. Затем отдых и вечером бал, на котором будет оглашена помолвка. Обручение за неимением колец хотели отложить, однако, Ростовцев старший оказался предусмотрителен. Он загодя заказал обручальные кольца, но опасался, что кольцо не подойдёт Софии по размеру. Как выяснилось позже, опасения его оказались напрасны. Осталось только пригласить священника, но и здесь хозяин дома оказался на высоте.
Услышав, что предстоит охота, София поморщилась, а Ростовцев младший помрачнел. Как всегда он не хотел убивать лис и зайцев ради забавы. Ростовцев старший подметил реакции сына и будущей невестки, но отменять охоту не собирался.
«Ничего, ничего, голубчики, - думал он. – Кажется, вы – два сапога пара. Катайтесь на тройке, пейте глинтвейн. Внуков родите, я их научу охотиться».
- Вы любите охоту? – спросил Ростовцев свою будущую невесту.
По его тону, София догадалась, что он не одобряет это занятие.
- Не люблю, - отвечала она. – Мне не нравится, когда убивают живые существа. Я рада буду конной прогулке и свежему воздуху. И ружья у меня нет.
Лицо Ивана Игоревича посветлело.
- А у меня есть, - отвечал он, - но я никогда не стреляю.
- Вот и прекрасно! – засмеялась девушка. – Будем наслаждаться конной прогулкой.
Мужчины перешли в кабинет хозяина и закрыли за собой дверь. София и тётушка Августа остались одни. Ариша потчевала их чаем и вареньями, вишнёвым, смородиновым, крыжовенным, малиновым и клубничным. Тётушка и племянница мысленно гадали, какое место в доме занимает эта красивая и дородная женщина.
«Наверное, любовница хозяина», - подумала тётушка Августа.
«Наверное, экономка», - подумала София.
Обе были правы.
- А хотите, я покажу вам ваши комнаты? - предложила Ариша, получившая подробные указания от Ростовцева старшего.
Ариша произнесла свой вопрос на французском языке. Услышать из уст простолюдинки французскую речь было более, чем удивительно.
Дело было в том, что время от времени Ростовцев старший подумывал жениться на Арише. Ей он об этом не говорил, чтобы надежд она не питала. А между тем, нанял ей учителя французского языка и учителя танцев. Ариша думала, что барин чудит, и не понимала, к чему ей танцы и французский язык. Довольно ей было и того, что она выучила всю морскую терминологию. Успехов поначалу она не делала. Тогда Ростовцев старший пригрозил, что, что, если она не будет стараться, он её выставит за дверь и живи, как хочешь. Никогда бы он её не выставил за дверь, но бабу нужно было припугнуть. Тотчас появились успехи. Так что, ничего удивительного в том, что Ариша заговорила по-французски, не было. Тётя Августа и София были хорошо воспитаны и глазом не моргнули, и постарались не показать своего удивления.
Ариша взяла канделябр с зажжёнными свечами и пошла впереди, освещая дорогу. Они прошли через огромный зал, вошли через боковую дверь в длинный коридор, с множеством дверей по обе стороны. Возле одной из них Ариша остановилась:
- Это ваша комната, баронесса, - обратилась она к тётушке Августе. – Если вам что-нибудь понадобится, позвоните в колокольчик. Он лежит на столике возле кровати.
Следующая дверь вела в комнату Софии. Ариша зажгла свечи в канделябре и удалилась. Девушка огляделась. Огромная кровать из резного дуба стояла у стены. Над кроватью простирался кисейный балдахин салатного цвета. В углу стоял дубовый платяной шкаф. У противоположной стены было прелестное бюро из резного дуба, как и кровать. От кафельной стены голландской печи волнами разливалось приятное тепло. София разделась, умылась, погасила свечи, и скользнула под зелёное стёганое пуховое одеяло. Её охватило блаженство. Она тотчас заснула.
А вот тётушка Августа долго ворочалась под своим пуховым стёганым вишнёвым одеялом. Блеск и богатство имения Ростовцевых поразило её. Многое показалось ей ненужным расточительством. Её добропорядочная немецкая душа, привыкшая на всём экономить, сокрушалась, видя изобилие пищи на столе. «Эх, - думала она, - нет здесь хорошей хозяйской руки!» С этой мыслью она и заснула.


18

План хозяина дома осуществиться не мог. С ночи началась метель. За окнами кружились и взметались ветром белые крупные хлопья. В двух шагах ничего не было видно. Выехать на охоту не было никакой возможности.
Бал, назначенный на вечер, тоже был под вопросом. По крайней мере, так думали гости. Но так не думали хозяева усадьбы. Они знали, что ничто не помешает приглашённым соседям приехать. К тому же метель к вечеру могла утихнуть. После завтрака, снова огорчившего тётушку Августу своим изобилием (кофе, чай, сливки, пироги с мясом, пироги с рыбой, калёные яйца, блины с чёрной икрой, булочки, шанежки, творог, сметана, телячьи котлеты, овощной гарнир, печенье, компоты, яблоки и груши), хозяева решили устроить для гостей экскурсию по имению. Метель экскурсии помешать не могла.
Тётушку Августу беспокоила мысль, куда девались остатки вчерашнего обеда, которые остатками-то нельзя было назвать, ибо ими можно было накормить ещё двадцать человек, но она не могла она об этом никого спросить. Это было бы невежливо. Но завтракать эта мысль ей мешала. Тётя Августа терпеть не могла расточительность.
Для начала обошли господский дом. За вестибюлем находился просторный парадный зал. Зеркала в дубовых резных рамах зрительно увеличивали размеры зала. Свет в огромном зале давали хрустальные люстры, золочёные бронзовые канделябры на стенах и жирандоли на камине и столах. Лепные потолки и расписные стены – золото на белом фоне – радовали глаз. А на наборный нарядный паркет было страшно ступить, до такой степени он напоминал произведение искусства.
Тётушки Августа при виде такой роскоши совсем приуныла. По левую и правую стороны от вестибюля находились гостиные. Затем перешли в диванную, в кабинет Ростовцева старшего, в курительную комнату и в библиотеку. При виде многочисленных полок занимавших все стены от пола до потолка у Софии разгорелись глаза. Затем перешли в парадную столовую, где вчера гости ужинали, а утром завтракали, затем в буфетную.
Ростовцев старший показал гостям свою оружейную палату. В ней было редкое собрание древнего и нового оружия: английские, французские, испанские, черкесские, греческие и китайские ружья, дамасские и японские сабли, оправленные в золото и осыпанные драгоценными камнями.
В оружейной палате у барона, знатока всех видов оружия, разгорелись глаза. Затем по переходам отправились в правый флигель, где были многочисленные комнаты для гостей. Затем вернулись в вестибюль, по мраморной лестнице поднялись на второй этаж, где располагались спальни хозяев и их особых гостей – будущих родственников. В левый флигель, где жила прислуга, гостей не повели. 
Семейству барона было предложено переодеться в тёплые шубы, чтобы осмотреть парк, подсобные  и хозяйственные постройки на парадном и заднем  дворе.
Пока осматривали дом, метель немного поутихла.
Мысль, что, может быть, в этом богатом доме ей придётся жить, оставила Софию равнодушной. После роскоши Зимнего дворца её уже ничто не могло удивить.
Огромный английский парк и фруктовый сад решено было не осматривать. Все деревья и дорожки были занесены сугробами. Статуи стояли обложенные соломой в деревянных коробах.
Осмотрели домашнюю часовню, домашний театр на сто человек и картинную галерею с картинами Рафаэля, Ван Дейка, Корреджо, Веронезе, Рембрандта, и русских художников, совсем неизвестных гостям.
Каретный сарай и конный двор с манежем и конюшней заинтересовал барона. Он отсюда и уходить не хотел. София, глядя на сытых великолепных орловских и английских рысаков в стойлах, загрустила о Генриетте. Почувствовав это, барон попросил Ростовцева старшего увести их на псарню. Здесь девушка развеселилась, глядя на взрослых собак и на толстых щенков разных охотничьих пород.
А вот тётушке Августе очень понравилась теплица, оранжерея с зимним садом, где росли пальмы, лимонные и апельсиновые деревья. Но в особенный восторг её привели кладовые с разнообразной снедъю, разложенной по многочисленным полкам. Не меньший восторг вызвали и ледники, куда нужно было спускаться по деревянным крутым ступеням. На льду лежали говяжьи и свиные туши, куски мяса,  и битая птица.
Птичник, коровник и свинарник тоже удивили гостей, и в особенности доставили много удовольствия тётушке Августе.
В птичнике было шумно. Хлопотали куры, сердились гусаки и индюки, и крякали утки. В коровнике в стойлах стояли симментальские и холмогорские коровы. Громадный бык с кольцом в носу так свирепо смотрел на пришельцев, что им стало не по себе, и они поспешили уйти.
Три свиньи в свинарнике привели всех в изумление своими размерами. Они были величиной с корову, лежали на соломе и из-за своего чрезмерного веса не могли встать, и только похрюкивали. По свиньям бегало неисчислимое количество розовых поросяток. Поросята оглушительно визжали.
Сухой док, где стояли две яхты – гордость хозяина имения – и рыбацкие лодки, Ростовцев старший оставил осматривать напоследок.
Осмотрев всё, что было можно и доступно, гости и хозяева вернулись в дом, где в столовой уже был накрыт стол, в центре которого красовался громадный жареный гусь на фарфоровом блюде, обложенный гречневой кашей, обжаренными грибами, тушёной морковью, салатом из свежих огурцов и помидоров. В клюве гусь держал веточку розмарина.
Не обошлось и без пирогов с грибами, рисом и яйцами, стерлядью и сёмгой. На десерт подали гурьевскую кашу.
- Когда мы отсюда уедем, - тихо сказала тётушка Августа племяннице, - я буду весить пятьсот фунтов. И хочу остановиться, но не могу. Всё так вкусно! Всё хочется попробовать! Это катастрофа!
София рассмеялась.
- Ешь поменьше, - посоветовала ей тётушка Августа, - а то и тебя преждевременно разнесёт. Ни одно платье не сможешь надеть.
После обеда всех разморило и все отправились по своим комнатам немножко отдохнуть и готовиться к балу. Метель прекратилась, и выглянуло солнце из-за туч. Впрочем, тут же и скрылось.
К четырём часам пополудни начали съезжаться гости – ближние и дальние помещики с семействами. Их размещали в правом флигеле и Ариша, руководившая размещением гостей, стала всерьёз опасаться, что комнат, хотя их и было много, на всех не хватит. Впрочем, волновалась она напрасно. Комнат хватило на всех. Когда стало понятно, что все, кто хотел, приехали, гостей пригласили в парадную столовую на обед. София, увидевшая множество народу, страшно смутилась, потому что все разглядывали её,  и за столом она не поднимала глаз.
Между тем, расфуфыренные провинциальные девицы шёпотом передавали друг другу впечатления о неземной красоте чужеземки и завидовали ей. Брюнетки завидовали её белокурым локонам, толстушки её стройной фигуре, голубоглазые необыкновенному фиалковому цвету её глаз, и все дружно нашли, что она слишком серьёзна, не улыбается, и ничего не говорит, стало быть, ей нечего сказать, и она глупа, как пробка от шампанского.
Провинциальные юноши несколько ошалели от созерцания прекрасной девушки и втайне жалели, что она чужая невеста, и должно быть, не только прекрасная, но и богатая. В мыслях своих они положили пригласить прекрасную чужеземку на танец. А вдруг …
Что следовало дальше после этого «вдруг» они и сами не знали. Однако на их взгляд жених Софии был староват, а у них было преимущество – молодость.
Ростовцев младший сидел по правую руку от своей суженой и видел откровенное любопытство гостей и её смущение. Он шёпотом ободрял её и подкладывал на её тарелку лакомые кусочки, уговаривая хорошо покушать перед балом.
Ростовцев старший, сидевший во главе стола, встал, чтобы произнести тост. Он произнёс его из уважения к гостям по-немецки:
- Господа, в Германии случились два великих события. Во-первых, Германия оказалась победительницей в франко-прусской войне и во-вторых, канцлер Отто фон Бисмарк объединил северные и южные земли Германии в Германскую империю. Я надеюсь, что Германия и Россия всегда будут добрыми соседями и союзниками. Я призываю вас поднять бокалы за здоровье императора Вильгельма Первого, канцлера Отто фон Бисмарка, а также за здоровье императора Александра Второго. Пусть крепнет наша дружба!
Раздались рукоплескания. Гости встали и выпили за здоровье императоров. Барон улыбался. Ему было приятно такое внимание со стороны хозяина дома, его будущего родственника.
Ростовцев старший продолжил свою речь:
- Господа, сегодня вы будете присутствовать при помолвке моего сына, контр-адмирала Ростовцева Ивана и дочери генерала барона фон Вальтера баронессы Софии фон Вальтер. Эта помолвка должна символизировать дружбу народов и государств. Предлагаю выпить за здоровье Ивана и Софии, также за здоровье самого барона и его сестры баронессы Августы фон Вальтер.
Раздались рукоплескания. Гости снова выпили по бокалу шампанского и начали отдавать должное многочисленным блюдам
Ростовцев младший, желая завести общий серьёзный разговор, обратился к барону с вопросом, находит ли он достаточными коренные преобразования русской армии. Барон отложил вилку и прокашлялся:
- Я полагаю, что служить солдату шестнадцать лет вместо бессрочной службы, заменённой впоследствии двадцатью пятью годами, есть, безусловно, шаг вперёд. Однако должен сказать, что и шестнадцать лет это чрезмерно много. Больше вам скажу, что и двенадцать и семь лет это чрезмерно много. Рекрутская повинность должна быть заменена всеобщей воинской обязанностью, а срок служения в армии должен быть сокращён до разумных пределов, не превышающих пяти лет.
Вы очевидно знаете, что баварская армия претерпела модернизацию, благодаря нашему монарху Людвигу Второму. Была введена обязательная воинская повинность  сроком на три года, а также была введена система «доброволец на один год». Что-то подобное я хотел бы видеть и в России.
Очень одобряю, что отменены телесные наказания. Согласитесь, что телесные наказания, будь они применены к ребёнку или к взрослому человеку, это варварство.
- А я, вот, не одобряю! – вдруг выкрикнул помещик Грибов, и бросил нож и вилку на стол. – Да-с, не одобряю! Как это не выпороть провинившегося мужика? Непременно нужно выпороть, чтобы место своё знал и не повторял ошибок. Ничего, кроме добра, это не произведёт
Во время его речи, все перестали жевать и с любопытством ждали, что ответит барон.
  А как же человеческое достоинство мужика, и тем более, солдата? Можно ведь найти другие способы наказания, не прибегая к порке, - отвечал барон.
- О чём вы говорите? – возмутился Грибов. – Какое такое человеческое достоинство у мужика? Не дорос он ещё до человеческого достоинства.
- Человеческое достоинство есть у всякого человека, - возразил барон, - Если оно есть у германского мужика, то есть и у русского. Вы поставьте  себя на место наказуемого. Вообразите, что вас раздевают, ведут на экзекуцию  и бьют палками при свидетелях. Понравится вам это?
- Я дворянин, - повысил голос Грибов. – Меня нельзя бить палками или вожжами.
- Ну, вообразить-то вы это можете, - улыбнулся барон. – Не думаю, что ваше человеческое достоинство будет в восторге от этой картины.
Ростовцев младший окинул взглядом гостей. На их лицах было недоумение. Он был не рад, что задал тему разговора.
- Оставим эту тему, господа, - воскликнул он. – Дамам это всё не интересно. Угощайтесь, гости дорогие! Давайте выпьем за дам, господа!
Все оживились, задвигались, и приборы снова стали весело позвякивать о тарелки.
Одна из дам, Наталья Даниловна, жена помещика Нефёдова  решила блеснуть знанием культурных событий, чтобы немецкие гости не подумали, будто бы они закоснели в невежестве, живя в провинции:
- Я читала в «Вестнике Европы», - заявила она, - будто бы господин Верди написал новую оперу «Аида» из жизни Древнего Египта и была её постановка в Каире в конце декабря. Ах, как бы я хотела оказаться в эти дни в Каире!
- Аида? Что такое Аида? – спросила мать многочисленного семейства Елизавета Лукинична. – Припоминаю что-то из греческой мифологии . Кажется, Аид – бог царства мёртвых. Аида его жена?
Наталья Даниловна тонко улыбнулась:
- Ах, нет, это имя эфиопской принцессы.
- У эфиопов были принцессы? – удивилась Елизавета Лукинична. – Вот, новости! Они же чёрные дикари. А при чём Египет? Вы сказали, что сюжет взят из жизни Древнего Египта.
- Эфиопия и Египет воевали, - пояснила Наталья Даниловна. – А эфиопы вовсе не дикари. Вообще-то эта опера о любви египетского военачальника и эфиопской принцессы. Разумеется, с трагической развязкой.
- Да бог с ним, с этим Египтом! – вмешался в разговор полковник в отставке Попов Демид Дмитриевич. – Что нам Египет с его эфиопскими принцессами, когда у нас под носом такое творится! Барышни из приличных семей едут в Европу и там поступают в университеты. Учёными хотят быть. Довольно и того, что в наших университетах, этих рассадниках революционной заразы, юноши бесятся. Не хватало, чтобы ещё и барышни бесились. Я бы запретил барышням выезжать в Европу без родителей. И поступать в университеты им бы запретил под страхом родительского проклятия. Пусть родители несут ответственность за них. Распустились совсем!
- А всё к тому и идёт, - сказала богатая помещица, мать семерых дочерей. – Разве вы не знаете, что в прошлом году открылись Лубянские курсы в Москве. Для барышень, между прочим. Мои три старшие фефёлы рванулись было, поедем, да поедем, поступим! Говорю им, езжайте! Только ни копейки от меня не получите. На что жить станете? Лучше женихов себе ищите, дурёхи перезрелые.
«Фефёлы» и «дурёхи», сидевшие по обе стороны матери, потупили глаза и покраснели.
- Будто бы я не знаю, зачем им Москва нужна, -  продолжала Елизавета Лукинична, - по театрам шляться, а не в университет ходить. Театры им подавай! Будто бы я не знаю, что они на самом деле в актриски хотят пойти! А что такое актриски! Тьфу! Прости меня, Господи! Спасибо тебе, Господи, что вслух не сказала! Как есть недотепы и дуры!
- Так их! – подхватил Демид Дмитриевич. – Их бабье дело: Kinder, K;che, Kirche - дети, кухня и церковь. Так было от века, так и должно быть всегда. Бабью природу не переделать. А кто же детей рожать станет, если все барышни в учёные подадутся? Нельзя нарушать природный порядок.
- А вот мы сейчас у молодёжи и спросим, - улыбнулся Ростовцев старший. – Was denken Sie, Sofia, dar;ber? (Что вы, София, думаете по этому поводу?)  Нужно ли барышням наукам учиться?
София вспыхнула и подняла на Ростовцева старшего свои прекрасные глаза. Никогда ещё к ней не обращался взрослый мужчина с подобным вопросом, желая слышать её мнение. И мнение у неё было.
- Mein Vater, - начала она, - versuchte, mir eine gute Ausbildung zu geben, indem er Lehrer f;r verschiedene Wissenschaften einstellte. (Мой батюшка постарался дать мне прекрасное образование, нанимая учителей по разным наукам). Я за это ему очень благодарна. Я тоже хотела бы учиться в Цюрихском университете, чтобы получить профессию и зарабатывать себе на хлеб, а не зависеть от отца, от мужа, и от кого бы то ни было. Батюшка не против моего поступления в университет, но изменились обстоятельства. Общество позволяет женщине зарабатывать себе на хлеб, но только в том случае, если для этого не нужно хорошее и системное образование. Они становятся прачками, судомойками, уборщицами и так далее. Мужчины, у которых в руках власть, словно боятся дать женщинам солидную профессию и, следовательно, финансовую независимость и равенство с собой. В Европе уже этого не боятся, а в России всё по-старому. Это неправильно.
Пока София говорила, прекратился стук приборов о тарелки. Все взирали на неё с изумлением. Кое-кто даже позабыл закрыть рот.
- Почему вы считаете природным порядком, если женщина необразованна? - продолжала София. – Чему она может научить своих детей? И разве она заслуживает уважение своего мужа? Курица высиживает яйца и пестует своих цыплят. Кроме этого важного дела у неё занятия нет. Это называется порядком вещей в природе. Вы хотите низвести человека, женщину до уровня курицы говорящей и это, по-вашему, нормально? Это порядок вещей в обществе? Конечно, необразованными и бесправными людьми легче управлять. Кроме того, на фоне такой женщины-курицы говорящей любой глупый мужчина покажется себе Лейбницем или Ломоносовым. Справедливо ли это? Мне кажется, что этот порядок следует менять.
- Вот оно! Вот! – вскочил и заорал побагровевший Демид Дмитриевич. – О лейбницах и ломоносовых заговорили! Дайте им образование и независимость, и начнётся опасное вольнодумство и революции. Университеты-то – рассадник разнузданности умов. Куда мы катимся, если барышни так рассуждают?
Многие гости были не согласны с Софией. С осуждением на неё смотрели в основном старые люди, но не все. Ростовцев старший смотрел на неё с нескрываемым удовольствием и кивал головой. Молодёжь смотрела на неё с удивлением и восхищением.
- У меня пять дочерей, - продолжал орать Демид Дмитриевич, - какой им пример! А что, если и они начнут рассуждать в этаком духе? Что же это будет? Университеты им подавай? Замуж, и никаких разговоров! А не послушаются, под замок, на хлеб и воду! И весь разговор! Моду себе взяли, порядок вековой нарушать! А потом заговоры да покушения на Государя устраивают. Каракозовщина да нечаевщина в обществе корни пустила. Истреблять корни! Иначе погибнет империя.
- Империи гибнут не от высокого уровня образования населения, - снова заговорила София, - а совсем по другим причинам.
- Это, по каким же позвольте спросить? – вскричал Демид Дмитриевич.
- Об этом мы можем поговорить с вами после десерта, если пожелаете, - сказала София. – Вряд ли  гостям интересно слушать наш спор. Мы обедаем, так давайте же обедать.
Демид Дмитриевич запыхтел и опрокинул в рот рюмку водки. Какая-то шестнадцатилетняя девчонка осмелилась перечить ему! Куда катится мир!
- Родительский деспотизм штука опасная, если хорошо подумать, – задумчиво сказал Ростовцев младший. – Конечно, наши старые порядки и представления о женщине следует менять. Без революций, конституционным путём. А если мы их не изменим, то, чего доброго, и, правда, доскачем до революционных дел.
Демид Дмитриевич хотел в виде протеста встать, забрать своё семейство и демонстративно покинуть поместье Ростовцевых. Хлопнуть дверью! Но он вовремя одумался, сел на своё место, снова отправил в рот рюмку холодненькой водки, закусил добрым куском поросёнка с хреном и гречневой кашей. Уж больно вкусно кормили у Ростовцевых, и на несколько дней ему и его семейству было обеспечено хорошее бесплатное пропитание, сладкий сон и разнообразные развлечения, до которых были так охочи его дочери.
«А дверью хлопнуть я всегда успею», - думал Демид Дмитриевич. «Может, девки мои женишков себе найдут. Вон, сколько молодёжи понаехало».
И он закрепил эту заманчивую мысль следующей рюмкой водки.
Помещик Артём Степанович Грибов с давних пор соперничал со своим соседом по поместью контр-адмиралом в отставке Ростовцевым Игорем Викторовичем. Сказать по правде, он ему завидовал, в чём боялся признаться самому себе. Завидовал образцовому порядку в имении. Завидовал, что у контр-адмирала был один, но сын, а у него пять дочерей. Завидовал благополучию и богатству соседа. Если Ростовцев приглашал гостей со всей округи и давал бал, то и Артём Степанович не хотел отставать и тоже приглашал гостей и давал бал, но ему всегда хотелось переплюнуть соседушку, хотя бы в чем-нибудь. Правда, после таких балов и званых обедов его домочадцы и челядь пару месяцев жили впроголодь, его не смущало и не останавливало. Ему было важно, чтобы его гости, разъезжаясь по своим имениям, помнили его щедрость и говорили бы ему: «Какой прекрасный бал вы дали, Артём Степанович! Как весело было у вас на балу! Какой вы рачительный и замечательный хозяин! Каким изысканным обедом вы угощали нас! Какие чудесные тонкие вина мы пили у вас за обедом! Как вы гостеприимны  и щедры, Артём Степанович!»
Да, Артём Степанович был тщеславен и ничего не мог с этим поделать.
Когда Ростовцев старший показывал гостям своё имение, Артём Степанович скрежетал зубами от зависти. Ростовцеву удалось сделать то, чего не мог сделать он. Имение Ростовцева, благодаря рачительности его хозяина, богатело и процветало, в то время как имение Грибова хирело и беднело. Артём Степанович не смог приспособиться к новым условиям жизни, возникшим после 1961 года. Ему при старых условиях было хорошо и уютно. Новшеств он не любил.
«А чем прежде было плохо? – всякий раз думал он, покуривая вишневую трубочку в своём уютном кабинете, где по стенам висели охотничьи трофеи: оленьи и лосиные рога, кабаньи головы с устрашающими клыками, а на полу лежали две медвежьи шкуры. – Зачем понадобилось всё менять? Ведь всё было ясно и понятно. Вот – помещик, владелец, хозяин. Вот – крепостные крестьяне. Нормальный хороший порядок вещей.
Я крестьянам был, что отец родной. Разве нет? Крестьяне у меня жили, как у Христа за пазухой. Я мог похвалить, я мог и пожурить, я мог и выпороть на конюшне в особых случаях в воспитательных целях, а всё почему? А всё потому, что я им был больше, чем отец родной. Благодетель! Разве они у меня когда-нибудь голодали?  Разве я отказывал им, когда они просили у меня брёвна и доски избу починить? Разве я не поощрял их баб к ремеслу кружевниц? Разве я по праздникам не кидал их ребятишкам конфеты с крыльца? А когда у Михеича лошадь пала, разве не дал я ему жеребёнка из своей конюшни? Задаром дал!»
Грибов, вспоминая свою доброту по отношению к крестьянам, даже слезу пускал от умиления.
«Всё ведь хорошо было, - продолжал он думать. – Зачем надо было всё сломать, всё перебулгачить? Крестьяне стали свободными. И что? Кому нужна их свобода? Им? Да не нужна им никакая свобода! Они растерялись! Не знали, что им делать теперь со свободой этой? Бабы собрались у крыльца и плакали. Не от счастья плакали, а не знали, как теперь жить. Мужики тоже не знали поначалу, как им жить. И я до сих пор не знаю, как мне жить. Разве это порядок? Разве это нормально?»
Грибов немножко лукавил перед самим собой. Как множество других помещиков он сориентировался и начал сдавать свою землю в аренду крестьянам. Плату с них брал не деньгами, а трудом на своей земле. Это напоминало старый порядок – барщину. Только теперь помещик Грибов не был обязан заботиться о крестьянах. И над их судьбами он теперь не был властен. Это его раздражало, но деваться было некуда. В прошлой жизни развернулся бы и дал в ухо Кузьме за дурно вспаханную землю, а теперь нельзя. Кузьма – свободный человек и может от него сдача прилететь в ухо Грибова. А то ещё, может Кузьма на Артёма Степановича в суд подать, если были свидетели, за рукоприкладство. А Артём Степанович не может в суд подать на Кузьму за плохо вспаханный участок земли. И в ухо дать ему не может. Таковы теперь были порядки.
Грибов слыл в уезде ретроградом, и он даже гордился этим, полагая, что на таких людях, как он, стоит русская земля.
Несмотря на новые порядки, он старался делать вид, что держится старых порядков и постоянно выражал свои заскорузлые мнения перед соседями, когда выпадал случай.
Держать в повиновении домочадцев Грибову удавалось, но уже с трудом. Жена его, Марфа Семёновна, по привычке слушалась мужа во всём, не перечила, даже, если не была в чём-то с ним согласна, а вот пять дочерей его то и дело стали показывать зубки и отцу перечить. Младших – Татьяну и Марию, ещё как-то удавалось держать в узде, а вот старшие Ольга, Марина и Ирина постепенно начали отбиваться от рук.


19

Вечером нарядные гости собрались в зале. Домашний оркестр занял своё место на хорах. Приехал местный священник протоиерей отец Павел, старый и важный, с громадной бородой веником. Он быстренько обратил Софию в православие и приступил к обряду помолвки. Молодые торжественно обменялись кольцами и поцеловались.
.- Ну вот, сказал Ростовцев старший, соединяя их руки, - Теперь вы жених и невеста. Как долго будет длиться помолвка? - обратился он к сыну.
 - Не более полугода, - отвечал Ростовцев младший. – Долгая помолвка нам ни к чему. Вы согласны, София?
Она подняла на него сияющие глаза:
- Я эти полгода должна присутствовать в Зимнем дворце?
 - Нет, моя дорогая. Вы теперь свободны от обязательств фрейлины. Завтра поедете во Дворец и объявите о своей помолвке. Скажете, что теперь ваше личное время принадлежит вашему жениху. Изобразите меня деспотом и тираном.
 - Какое счастье! – воскликнула девушка.
Ростовцев старший дал команду. Заиграл оркестр и бал начался. Снова у Софии образовалась очередь поклонников, желающих с ней танцевать, но Ростовцев был начеку и не позволял, ни одному юноше приближаться к своей наречённой дважды.
- Правда, что будущая Ростовцева отказывается быть фрейлиной? – громко спросила соседку княгиня Никитина Василиса Михайловна. Ей незачем было спрашивать об этом, потому что она имела связи в Зимнем дворце и уже всё знала, но ей хотелось, чтобы  эту новость узнали все.
Соседка её помещица Долгова Ксения Сергеевна сделала квадратные глаза:
- Как отказалась? А кто ей предложил эту должность?
- Говорят, сам Государь предложил.
- Невероятно! Иностранке?
- Представьте себе, иностранке. Говорят, что был поражён её красотой.
- Да, красоты у неё не отнимешь. Так, неужели, она отказалась?
- Она замуж выходит, а замужняя женщина не может быть фрейлиной. А вы, что бы выбрали: замужество или служение Императрице?
От этого коварного вопроса Ксения Сергеевна поперхнулась вишнёвым вареньем и закашлялась. Но с ответом нашлась быстро:
- Разве можно сравнить служение Государыне с замужеством? Служение Государыне это высокое призвание. Конечно, я выбрала бы высокое призвание.
Надо заметить, что Ксении Сергеевне никто никогда не предлагал быть фрейлиной, поэтому и ответ ей дался легко.
Бал два раза прерывался приглашением к столу, чем гости были чрезвычайно довольны.
В конце концов, оркестр умолк, гости разошлись по своим комнатам, и вскоре усадьба погрузилась в глубокий крепкий сон.
Наутро после основательного  завтрака были устроено катание на тройках, на санках с высокого берега Оки. Катание было подкреплено горячим глинтвейном, подаваемым лакеями на специальных лотках.
В середине дня разрумяненные морозом, разгорячённые катанием и глинтвейном гости собрались на обед в столовой, где их ожидал сюрприз – морской обед: винегрет, уха из осетрины, макароны по-флотски и мороженое, не считая чая и разнообразных варений.
Демид Дмитриевич  несколько приуныл, не обнаружив на столе пирогов с начинкой, кулебяк, поросят с гречневой кашей, жареных куропаток и рябчиков, блинов с икрой, булочек и шанежек. Немного его примирила с действительностью батарея бутылок, выстроенных посередине стола в виде корабля. Остальные гости, не подавая виду, что разочарованы скудостью обеда, весело принялись за винегрет. Каково же было их удовольствие, когда к концу обеда, расправляясь с макаронами по-флотски, они обнаружили, что лакеи вносят блюда, понравившееся им вчера. Демид Дмитриевич крякнул и засучил рукава сюртука.
Могучий сон сморил всех после обеда.
Вечером после обильного ужина мужчины уселись играть в винт, а барышни со своими матерями собрались в малой гостиной петь, играть на фортепиано и играть в фанты. Всем было очень весело.
Весь день Иван Игоревич не отходил от Софии, ловя каждое её слово, каждый взгляд. Он вдруг понял, что обрёл не просто красивую невесту, которую ему выпал жребий спасти от нелюбимого занятия, но подлинное сокровище с неведомым ему внутренним богатым миром, который ему так хотелось теперь исследовать и понять. Но он знал, что счастье быть допущенным в этот мир нужно заслужить. А он не знал, как это заслужить. То, что он помог Софии, вызвало её благодарность, но не более того. Он хотел большего. И он мучился сознанием, что рядом с ним находится чужой цветущий сад, а он не может попасть в него, ибо сад был огорожен высокой неприступной стеной. Ростовцеву хотелось говорить с Софией на разные темы, чтобы узнать её мнение о том, и об этом, но он понимал, что его вопросы могут ей наскучить и насторожить. Требовалось время и терпение.
Иван Игоревич чувствовал, что София может удивить его неординарностью не только своих мыслей, но и поступков.
Утром следующего дня вышло солнышко, мороз был не выше пятнадцати градусов и гости собрались охотиться на лис. Однако не все гости захотели охотиться. Дамы предпочли увеселения без кровопролития. Они снова захотели кататься на тройках и съезжать на саночках  с высокого берега Оки. Горячий глинтвейн вдохновлял их.
Некоторые мужчины остались с дамами, а остальные сели на лошадей, и в сопровождении стаи гончих собак покинули усадьбу.
Иван Игоревич не поехал с ними, а остался с невестой, предпочитавшей катание на тройках. Ей нравилась быстрая езда по накатанной дороге, морозный воздух, бивший в лицо, и прекрасные пейзажи заснеженной русской природы. Девушка любовалась столетними елями, великолепными лошадьми, чьи хомуты и упряжь были нарядны, и под дугами звенели серебряные колокольчики.
Когда они возвращались в усадьбу, им навстречу летела другая тройка, но не с дамами и их кавалерами. В розвальнях сидел Ростовцев отец, барон, трое помещиков из числа гостей, в их числе и Грибов. Тройкой управлял чернобородый угрюмый мужик в белом тулупе. Все мужчины держали в руках ружья дулами вверх. В ногах у мужчин сидели две крупные лохматые лайки.
 - Куда это они? – удивилась София. – Охотники за лисицами поехали на восток, а они едут на запад.
 - Не знаю, - отвечал Ростовцев, несколько смущённый тем, что он увидел. По типу ружей и экипировке мужчин, сидящих в розвальнях, он понял, что они едут охотиться отнюдь не на лисиц. Скорее всего, на медведя или на вепря. Иван Игоревич не стал делиться своими догадками с Софией. Он только удивился, что отец ничего ему не сказал. Он, конечно, не принял бы участия в охоте, и, может быть, попытался отговорить отца от этой опасной забавы.
 - Может быть, - сказал Ростовцев вслух, - они едут охотиться на вепрей. Говорят, тут неподалёку бродит большое стадо. Кабаны самцы бывают очень опасны для человека. Вы видели когда-нибудь их клыки?
 - Только на картине, - отвечала София. – По-моему Франческо Альбани изобразил смерть Адониса от клыков кабана. И ещё я видела в Эрмитаже скульптуру Джузеппе Маццуолы «Гибель Адониса».
 - Если они убьют зверя, - сказал Ростовцев, - вы увидите в реальности, какие ужасные клыки у кабанов.
- Странно, что отец не сказал мне, что поедет охотиться на вепрей, - задумчиво сказала девушка.
- Мой отец тоже ничего не сказал мне, - признался Иван Игоревич. – Ну, да что об этом думать! Смотрите,  какой впереди красивый вид!
В розвальнях они сидели одни, не считая возницу. Тётушка Августа не поехала с ними, подружившись с тремя помещицами, с которыми ей было о чём поболтать. Ивану Игоревичу захотелось поцеловать невесту, но он не посмел нарушить данное ей слово: быть формальным женихом. Он поправил медвежью полость, защищавшую их от мороза, и вдруг заметил странный взгляд Софии.
– Чья это шкура? – спросила она
- Медведя, - отвечал Ростовцев. – Без неё мы бы замёрзли.
София отвернулась и смотрела в сторону.
- Что такое? – обеспокоился её изменившимся настроением Ростовцев. – Вы чем-то недовольны?
Вместо ответа София вынула из муфты игрушечного медвежонка и показала его жениху.
- Это мой талисман, - сказала она. – Его зовут Тедди. Он приносит мне счастье и удачу. Я с ним разговариваю. И он отвечает мне. И мне всегда больно, когда обижают мишек, родственников моего Тедди.
«Мой Бог, - подумал Ростовцев, - какой она ещё ребёнок! Как мне вести себя с ней? С одной стороны в ней столько мудрости, но она ещё ребёнок».
- Вы находите это странным? – спросила София.
- Нисколько, - отвечал Ростовцев. – В детстве у меня была любимая игрушка лошадка. Я с ней спал, ел, разговаривал.
- И она тоже разговаривала с вами?
- Конечно, - уверил девушку Ростовцев. – Так что, ничего странного.
- Но вы сказали: в детстве. А мне уже шестнадцать лет.
- Я мужчина, - отвечал Ростовцев. – У нас это быстро проходит. А вот, и усадьба. Вы не замёрзли?
- Нисколько.
Ростовцев заметил, что, когда София вышла из саней, она нежно погладила медвежью полость.


20

Барон волновался. Он уговорил Ростовцева старшего взять его на настоящую охоту. В Баварии барон охотился на вепрей, оленей, лис, волков, зайцев и уток, но он никогда не охотился на медведя. В Баварии нет медведей. Ему ужасно хотелось померяться силами с этим мощным зверем. Ростовцев старший едва уговорил его не меряться с медведем силами при помощи рогатины, на чём настаивал барон. В памяти Ростовцева старшего жило воспоминание, как здоровенный мужик Евсей на спор пошёл на медведя с рогатиной, поскользнулся на куске льда, упал, и зверь смял его, и своими огромными и страшными когтями снял с его головы скальп. Если бы Евсей был один, он бы погиб, но рядом были другие мужики с ружьями. Они застрелили медведя и отнесли Евсея, истекающего кровью, в деревню. У Евсея не только был снят скальп, но переломаны все рёбра и правая нога. Он выжил, но с тех пор ходил в специальной шапочке, прикрывающей череп, и прихрамывал. Ходил с палочкой.
Ростовцев старший уговорил барона охотиться с ружьём. Барону пришлось согласиться. Ему хотелось испытать себя и хотелось выставить себя храбрецом и метким стрелком перед русскими. Он ничего не сказал о предстоящей охоте дочери и сестре, чтобы они не волновалась понапрасну. Сидя в розвальнях, он то и дело трогал своё ружьё, лежавшее у него на коленях. Это была гладкоствольная двустволка, заряженная пулями двенадцатого калибра. Два запасных патрона барон держал в нагрудном кармане бекеши, хотя понимал, что медведя необходимо остановить с первого выстрела. На второй выстрел и на перезарядку времени может не быть. Разве только собаки отвлекут зверя.
«Только бы не осечка», - думал барон. Ему хотелось заново перезарядить ружьё, но он понимал, что за ним наблюдают русские охотники и он должен проявить выдержку и не нервничать попусту.
Лошади резво бежали по хорошо убитой дороге между лесом и овсяным полем, покрытым теперь толстым одеялом голубоватого, сверкающего искрами под солнцем снега. Русские охотники сосредоточенно молчали и поглядывали по сторонам.
Ростовцев старший уступил просьбам барона поохотиться на медведя, но уступил неохотно. Никакой надобности в том, чтобы убить медведя, не было. Но просьба гостя должна была быть уважена, и Ростовцев вызвал к себе егеря Никиту Хохлова. Никита сказал, что в нескольких километрах в Ершовском лесу есть берлога, где залёг на зиму крупный самец. Теперь пятеро охотников вместе с егерем, ехали к этой берлоге. Лошади повернули на заметённую снегом просёлочную дорогу, и пошли шагом. На круглой утоптанной  полянке, загодя утоптанной мужиками, они остановились, и охотники вышли из саней. Дальше им предстояло идти пешком, и они, закинув ружья за плечи, двинулись вслед за егерем, прихватившим  крепкую длинную жердь, лежавшую на дне розвальней.
Возница равнодушно смотрел им вслед, плотнее кутаясь в огромный тулуп. Его дело было ждать.
Никита шёл по едва приметной тропе, проваливаясь временами в снег по колено и балансируя при помощи жерди, как канатоходец. За его спиной пыхтели охотники. Ростовцев старший, шедший сразу за егерем, вёл на поводках собак. Пройдя некоторое расстояние от полянки, где ждали лошади, Никита остановился, повернул голову к идущему за ним Ростовцеву старшему и, сняв рукавицу, приложил указательный палец к губам. Ростовцев старший, в свою очередь, повернулся к идущему за ним барону и повторил этот жест. То же сделали остальные. Всё это означало, что берлога близко. Охотники взяли ружья наизготовку.
Наконец, они вышли на небольшую полянку и остановились на её краю. Никита, молча, показал на противоположный конец поляны, где стояла разлапистая высокая ель. Её нижняя часть была высоко заметена огромным сугробом, внизу которого темнело небольшое отверстие. Иней  на ветвях ели  над верхней частью сугроба был заметно желтее инея на других её ветвях. Это был след дыхания спящего медведя.
Роли охотников были заранее обговорены ещё дома. Охотники заняли позиции. Егерь подошёл ближе к берлоге и, засунув жердь в дыру, начал ворочать ею внутри. Ростовцев старший спустил с поводков собак, и они ринулись, неистово лая, к темнеющему входу в берлогу. Трое охотников стояли с левой стороны. Их задача была защита главного стрелка, барона. При его возможной неудаче, надо было поразить зверя наповал.
Барон стоял напротив входа в берлогу и ждал.
Наглая, беспокоящая спящего медведя жердь и лай собак, пробудили хозяина берлоги. В глубине её раздалось глухое ворчание. Барон вздрогнул. Он был предупреждён, что медведь выходит из своего жилища не сразу. Егерь, вынув жердь из дыры, отступил в сторону охотников, а собаки, заливаясь злобным лаем, прыгали возле неё и даже осмеливались сунуть в неё головы и верхние части своих тел.
Барон был предупреждён, что медведь не выходит из берлоги, а, доведённый до крайности собаками,  стремглав вылетает из неё.
Так и случилось. Внезапно собаки завизжали и откатились от входа. И тут же из берлоги выскочил медведь. Барон нажал на курок. Гром прокатился над заснеженным лесом. Возница на полянке слышал его. Лошади прижали уши и перебирали ногами.
Охотникам не пришлось стрелять. Пуля из ружья барона поразила медведя наповал. Его огромная чёрная туша замерла у входа. Собаки с остервенением рвали её с двух сторон. Ростовцев старший едва успокоил их, взяв на поводки. Охотники поздравляли барона с удачным выстрелом. Он, молча, и скромно принимал похвалы и поздравления, но у него от пережитого волнения тряслись колени. Ростовцев старший, понимая его состояние, дал ему отхлебнуть из фляги коньяку, после чего барон совершенно овладел собой и улыбался, радуясь удачному выстрелу и пережитому волнению. Будучи опытным охотником, он понимал всю опасность, которой подвергал свою жизнь. Некоторое время охотники выжидали и не подходили к туше медведя. Им хорошо было известно, что медведь мог быть ранен и мог притворяться мёртвым. Но когда охотник подходил близко, он внезапно мог напасть на него и убить.
Прошло достаточно времени, чтобы убедиться, что медведь мёртв. Время близилось к полудню. Егерь опытной рукой обвязал тушу убитого медведя верёвками, и все, дружно взявшись за петли, потащили её.
- Пудов восемнадцать будет, - сказал егерь.
- Да, пожалуй, - согласился Ростовцев старший. – Никак не меньше.
Она дотащили тушу до поляны, где их ожидал возница и лошади. Почуяв запах медведя, они шарахнулись в сторону, но возница успокоил их. Общими усилиями, туша была взвалена на розвальни, охотники и собаки расселись по краям, и лошади взяли с места в карьер, подгоняемые страхом и отвращением к чужому запаху хищника.
Обратно ехали той же дорогой, только теперь овсяное поле было слева, а не справа. Ростовцев старший, глядя на огромную голову зверя, думал о том, что на этом поле медведь кормился годами и нагуливал жирок к осени. Возможно, у него была медведица, с которой он встречался и делал медвежат. Теперь всё было кончено и напрасно будет медведица ждать и призывать его весной. Он никогда не придёт. Он был мёртв.
Охотники, глядя на мёртвого медведя, вслух прикидывали, сколько в нём жира, который пойдёт на разные целебные цели. Медвежьим жиром в народе лечили чахотку, ожоги, простуду и прочие внутренние и внешние недуги, в том числе, мужскую слабость. Про себя охотники гадали, знает ли барон о целебных свойствах медвежьего жира? Правда, не особо торопились ему о них рассказывать. Жир они рассчитывали поделить между собой. Шкура, впрочем, по праву принадлежала барону. Никто на неё не претендовал.
Ростовцев старший рассчитывал приготовить из медвежьего мяса разнообразные деликатесы и угостить ими гостей. Его домашний кок понимал в этом толк.
- Шкура медведя ваша, - обратился к барону Ростовцев старший. – Прикажете отдать её на выделку? У меня есть мастера.
- Да, конечно, - отвечал барон. – Я буду очень рад.
Ростовцев старший кивнул головой.
Дальше охотники ехали, молча, погружённые каждый в свои мысли.
Барон размышлял о том, что он закажет живописцу картину, на которой будет изображён он, стреляющий в дикого зверя. Он тщательно продумывал детали картины. Жаль, что нельзя было сделать в этой глуши дагеротип. Вот было бы славно навсегда запечатлеть миг охоты, но для этого нужно было специальное оборудование и человек, владеющий искусством использования этого оборудования. Оставалось только одно, запечатлеть охоту при помощи живописца, красок и холста.
Затем барон стал размышлять, куда он поместит шкуру убитого им медведя.
Можно было расстелить её на полу в гостиной.
Можно было прибить на стену в кабинете.
Можно было расстелить на полу в спальной комнате вместо ковра под ноги.
Больше вариантов не было.
В комнаты сестры и дочери шкура не годилась. Это был мужской трофей. Перед гостями барону можно было хвастаться, как он смелый и меткий стрелок. Надо было бы ещё сохранить пулю, уложившую зверя. Её тоже можно было бы показывать гостям.
Барон был доволен собой и предвкушал зависть и удивление мужчин, и восхищение женщин.
Однако какая-то тайная мысль, не вполне им осознанная исподтишка грызла его, не позволяя вполне насладиться своим триумфом. Он не размышлял, хорошо он поступил или дурно. Он поступил, как поступали до него тысячи увлечённых охотников. Но что-то мешало ему быть вполне довольным собою.
Вдруг он вспомнил, что на дороге им встретилась тройка, везущая в санях Ростовцева младшего и Софию. Он вспомнил взгляд дочери. И тогда он понял, что мешает ему полно насладиться своим триумфом: это удивлённый и даже недоумевающий взгляд дочери.
Он уехал на охоту тайком от неё, зная, что она не одобрит его поступка. Она никогда не одобряла охоту. Кажется, и Ростовцев младший разделял её взгляды на это занятие. София трепетно любила всё живое и всякий раз, когда отец уезжал в Альпы в свой охотничий домик, она настолько переживала, что барон никогда не решался привозить все трофеи домой, и часть их отдавал приятелям, которые были очень этому рады.


21

Приближалось время обеда.
С высокого заснеженного берега Оки скатывались на лёд на санках или попросту на полах собственных шуб и тулупов именитые гости вперемежку с молодыми бабами, мужиками и детьми. Над рекой стоял гомон, хохот, собачий лай. В разных местах на берегу стояли столы, на которых стояли разноцветные глиняные чашки. Рядом горели костры, над которыми высились треноги с крючками. На крючках висели котлы, в которых готовился горячий напиток. Рядом суетились официанты в белых фартуках поверх тулупов, подкладывая дрова в костры и разливая глинтвейн по чашкам для всех желающих. Всем было весело  и радостно.
Румяные бабы, повязанные алыми, васильковыми, изумрудными, золотистыми платками поверх жемчужно-серых душегреек, в белых валенках, дамы в меховых рыжих, жемчужных, чёрных шубах и шапочках являли живописную картину, которую оценил бы любой художник.
Во дворе поместья была такая же яркая картина с кострами, официантами, треногами, на которых висели котлы с глинтвейном, нарядными дамами, которые уже досыта накатались на горке и теперь ждали, когда подъедут охотники. Все изрядно проголодались.
Вскоре охотники начали съезжаться. Хвастали добычей, тремя огненно-рыжими лисицами с пышными хвостами. Конюхи вели под уздцы на конюшню разгорячённых гонкой лошадей. Псари успокаивали лающих и визжащих собак, рвущихся с поводков к лисицам, лежащим на снегу посреди двора. Всадники и всадницы разминали ноги. Все весело переговаривались. Погода стояла солнечная. Несмотря на морозец в пятнадцать градусов никому не хотелось идти в дом. Наконец, лошадей и собак увели. Народ потянулся к крыльцу, на котором стоял улыбающийся дворецкий, жестами приглашающий гостей в дом.
Но в это самое время в начале аллеи, ведущей к арке ворот, появились розвальни, запряжённые лихой тройкой. Перезвон колокольчиков под дугой услышали все. Гости с любопытством глядели, как тройка вихрем промчалась по аллее, влетела во двор, ведомая опытной рукой возницы, и остановилась. От крупов лошадей валил пар. С саней соскочили Ростовцев старший, барон и трое помещиков: Калинин Тимофей Ильич, его старший сын Калинин Иван Тимофеевич, и Грибов Демид Дмитриевич. В розвальнях что-то лежало, тёмное и огромное, возвышаясь горой.
- Батюшки, - воскликнул помещик Русаков, хорошенько приглядевшись, - да они никак медведя завалили! И ведь никому не сказали, что на медведя идут! Я бы тоже пошёл.
София, стоявшая неподалёку, услышала его возгласы и поняла их значение. Она сбежала со ступеней и начала проталкиваться через толпу, окружавшую розвальни. Встревоженный Иван Игоревич поспешил за ней. Оказавшись вблизи убитого медведя, София замерла.
 - Идёмте, София, - взял её под руку Ростовцев младший, пытаясь увести в дом.
Девушка подняла на него фиалковые глаза, из которых обильно полились слёзы.
- Wie kann es sein? (Как же так?) – громко вопрошала она. – Он спал. Он никого не трогал. Его, беззащитного, разбудили и убили. Просто так! Ни за что! Для собственного удовольствия! Как же так? Зачем?
Она зарыдала. Ростовцев младший бережно привлёк девушку к себе.
Стоявшие поблизости люди, понимавшие по-немецки, отводили глаза. Люди, не понимавшие по-немецки, спрашивали окружающих:
- Чего это она? Что она хочет? Почему она плачет?
- Мишку ей жалко, - отвечали те, кто понял.
- Смотри ты, какая сентиментальная барышня! – смеялись одни. – Одно слово: немка!
- Ну, что же поделаешь, коли медведи, и прочая живность в лесу существует для того, чтобы на неё охотиться, - рассуждали другие.
- Да что же ты так убиваешься, милая, - урезонивал рыдающую девушку Демид Дмитриевич, забыв, что она плохо понимает по-русски. – Это всего лишь медведь, а не человек. А ещё в университет собираешься. Дитя дитём! Нервишки-то слабые, какие! Дайте ей глинтвейну, - крикнул он.
Тотчас явилась чашка с горячим глинтвейном, передаваемая из рук в руки. Ростовцев младший попытался напоить девушку целебным напитком на меду, чтобы она расслабилась и перестала рыдать. София приподняла голову с его груди, отвела чашку рукой и обратилась к охотникам, стоявшим в смущении у розвальней.
- Wer hat ihn get;tet? (Кто его убил?) – крикнула она. – Чей это был выстрел? Отвечайте!
- Я, - отвечал барон, выступая вперёд. – Пожалуйста, успокойся.
- Я спокойна, - отвечала София, - я уже спокойна. Зачем вы это сделали?
- Это охота, - сказал он, не зная, что ещё сказать и как оправдаться в её глазах.
- Охота! – с презрением бросила она ему в лицо. – Вам забава, а он погиб ни за что! Теперь вы будете хвастаться трофеем перед знакомыми. Вы для этого его убили? Это жестоко!
София повернулась и пошла к дому. Толпа расступалась перед ней.  Ростовцев младший поспешил следом. Он был весьма обеспокоен. В вестибюле София обернулась к нему:
- Уедемте! – сказала она. – Уедемте немедленно!
- Дорогая, пожалуйста, успокойтесь, - упрашивал он, держа её руки и целуя их. – Это невежливо по отношению к хозяину дома. Что я скажу отцу? Вечером будет театральное представление. Отец выписал из Калуги труппу актёров специально, чтобы порадовать вас. Актёры будут играть «Двенадцатую ночь» Шекспира. Он будет огорчён, если мы уедем. Мы уедем завтра. Вместе со всеми. Я вас умоляю. Пожалейте моего отца. Если мы уедем, этим ничего не исправишь. Медведя этим не воскресишь. А вот отношения могут быть испорчены надолго. Прошу вас! И простите вашего отца и моего отца. Не надо ссор и разборок. Просто, простите по-христиански, и всё! Простите их ради меня.
В душе Софии шевельнулось сострадание к жениху. Его глаза были полны слёз.
- Хорошо, - согласилась она. – Ради вас! Медведя и в самом деле ничем не воскресить. Но, боже, как это больно и жестоко! Скажите моему отцу, что я не желаю видеть в доме шкуру этого бедного зверя.
- Я скажу, - пообещал Иван Игоревич. – Я сегодня же скажу. Вы её не увидите в вашем доме.
Между тем, у розвальней вокруг убитого медведя продолжали тесниться люди. Мужчины осматривали громадные белые клыки и чёрные когти зверя, заглядывали в его погасшие навеки глаза, удивлялись его величине и прикидывали, каков его вес. Никита Хохлов подступил к Ростовцеву старшему:
- Барин, - сказал он, - а скажите барону, чтобы он продал мне  шкуру. Я дорого куплю. Ему, я так понимаю, эта шкура ни к чему. Барышня сердятся.
Ростовцев старший перевёл барону просьбу егеря. Барон молчал. Он колебался. Он понимал, что София не захочет видеть шкуру убитого им медведя ни в его кабинете, ни в его спальне и, тем более, в гостиной. Никита Хохлов ждал.
- Барин, - продолжал он, - скажите барону, что пока шкуру снимут, обработают и высушат, пройдёт немало времени. За это время он, верно, придёт к какому-то решению. Я первый, кто захотел купить эту шкуру. Пусть продаст её мне, если уж он решится её продать. Пожалуйста! Уговорите его
Ростовцев старший перевёл речь егеря.
 - Я подумаю, - сказал барон. – Я обещаю, что, если захочу её продать, то продам ему.
 - Спасибо, барин! – обрадовался Никита. – А выстрел был знатный. Прямо в голову. Шкуру-то не попортили.
- Благодарствую! – сказал барон свидетелю своего триумфа.
Он как-то сник, повернулся и пошёл в дом. Ему было нужно видеть дочь. Навстречу ему шёл Ростовцев младший.
- Где она? – спросил барон.
- В своей комнате, - отвечал Иван Игоревич. – С ней баронесса Августа. София просила передать вам, что она не хочет, чтобы шкура убитого медведя была в доме.
- Я понял, - ответствовал барон. – Голубчик, Иван Игоревич, спросите у Софии, примет ли она меня? Мне необходимо с ней поговорить.
Ростовцев младший кивнул и отправился в комнату Софии. Он постучался в дверь. Тётушка Августа открыла.
- Спросите у Софии, примет ли она отца? Он хочет поговорить с ней.
- Пусть войдёт, - послышался голос Софии.
Барон, тоже стоявший у двери, вошёл.
София лежала на кровати, прикрытая клетчатым пледом Её немного лихорадило. Увидев отца, она выпростала из-под пледа руку и протянула ему.
Барон опустился на колени перед ложем дочери и припал поцелуем к её руке:
- Прости меня, пожалуйста, прости! Мне так стыдно перед тобой.
- Батюшка, - отвечала София, - вы ни в чём передо мной не виноваты. Простите и вы меня за излишнюю горячность. Я всё понимаю. Азарт охотника и всё такое. Только впредь не делайте этого. Это так жестоко.
- Милая, я обещаю, это в последний раз. Иван Игоревич передал мне твою просьбу. Я продам шкуру, у меня уже есть покупатель.
- Ни в коем случае! – воскликнула девушка. – Я была не права. Я передумала. Это ваш законный трофей. Почему вы должны от него отказываться? Ни за что! Вы поместите эту шкуру в вашем кабинете. Не продавайте её. Пусть она будет ваша. Это справедливо.
- Хорошо! – согласился барон. – Не продам. Не сердись на меня.
- Я не сержусь, - отвечала София. – Мне просто больно. Ведь он был беззащитен перед вами.
- Ты права, дитя моё! Больше это не повторится.
Иван Игоревич ходил то в одну, то в другую сторону коридора, волнуясь, как пройдёт разговор между отцом и дочерью.
Наконец, барон вышёл из комнаты.
- Ну, что? – кинулся к нему Ростовцев младший. – Вы помирились?
- Да, - отвечал, улыбаясь, барон. – Всё хорошо. Теперь она пытается заснуть. Она переволновалась. И, кстати, передайте, пожалуйста, Никите Хохлову, что шкуру медведя я не продаю.
- Хорошо, я передам. Это справедливо.
- Она сказала точно, как вы, - удивился барон.
- Не удивительно, ведь она моя невеста.


22

Венчание назначили после окончания Великого поста.
Чтобы объясниться со статс-дамой, Ольгой Николаевной Сперанской, София поехала в Зимний дворец.
Статс-дама встретила её неприветливо и немедленно осыпала упрёками.
- Дорогая, как долго вас не было. Почему вы меня не предупредили, что куда-то уезжаете? Ведь вы куда-то уезжали? Или вы болели? В любом случае, вы могли послать нарочного с известием, что вас некоторое время не будет.
- Я виновата, - согласилась София. – Прошу меня простить, но всё случилось так внезапно. Я должна была уехать в имение моего жениха. У нас была помолвка.
- Вы выходите замуж? – округлила глаза Ольга Николаевна. – Голубушка, что же вы меня не предупредили?
- Я не голубушка, - вскинула голову девушка, - а баронесса София фон Вальтер.
- Извините, баронесса, - поправилась раздосадованная отпором статс-дама. – В самом деле, это так неожиданно. Вы действительно хотите выйти замуж и оставить так легко доставшееся вам место фрейлины? Ведь вас рекомендовал сам Государь. Я полагаю, что он будет огорчён вашим решением.
- Мне очень жаль, но ничего не поделаешь. Я действительно хочу выйти замуж и пришла сообщить вам, что с этого дня я более не буду приходить во дворец для занятий с вами. Мой жених настаивает, чтобы я вам об этом сказала.
- Позвольте узнать, кто ваш жених?
- Контр-адмирал Иван Ростовцев.
- О, какая прекрасная партия! Когда же он успел сделать вам предложение?
- На следующий день после бала в Зимнем дворце. Я согласилась.
- Странно, - задумчиво сказала Ольга Николаевна, - свет был уверен, что Ростовцев женится на Алёне Авдеевне. Некоторые даже думали, что он уже на ней женился.
- Кто такая Алёна Авдеевна? – надменно спросила София, чувствуя, что у неё похолодело сердце.
- Ах, да, вы иностранка и недавно приехали. Откуда вам знать! Это его любовница. Кстати, из простолюдинок. Она лет десять, а то и более, вместе.
Ольга Николаевна прекрасно понимала, что наносит Софии удар, и это была её маленькая месть за то, что баронесса поставила её на место. Она тут же решила нанести второй удар.
- Кстати, вам известно, баронесса, что, выйдя за Ростовцева, вы потеряете титул баронессы?
София снова вскинула голову:
- Я приобрету новый. Государь пожаловал контр-адмиралу Ростовцеву титул графа за военные заслуги перед Отечеством.
- Когда это случилось? Почему я не знаю?
- Это произошло на днях. Двор будет извещён в надлежащее время.
- Наш Государь очень добр и щедр, - процедила сквозь зубы статс-дама. – Да продлятся его дни!
А про себя она подумала, что Государь неоправданно добр и щедр, особенно к немкам и контр-адмиралам.
«Что же удивительного, - подумала она, - ведь Императрица Мария Александровна, супруга Императора, в девичестве была принцессой Гессенского дома. И, кстати, одно из её имён было София. Не в этом ли кроется внезапное благоволение Императора к баронессе Софии фон Вальтер?»
Удар статс-дамы был нанесён уверенной и опытной рукой. Она видела это по  взгляду девушки, внезапно сделавшемуся слишком высокомерным.
- Как знать, - подвела итог Ольга Николаевна, - может, вы ещё и передумаете. Знаете, так бывает. Если передумаете выходить замуж, сообщите мне и приходите сюда продолжать занятия. Я не стану пока что сообщать Императрице и Императору о вашей неожиданной помолвке.
- Отчего же, - парировала София, - непременно сообщите, потому, что мои планы не изменятся.
София фон Вальтер сделала книксен и вышла.
«Могла бы и реверанс сделать, - с досадой подумала Ольга Николаевна. – Всё-таки, я статс-дама и заслуживаю большего уважения»
Приехав домой, София в полном смятении бросилась к тёте Августе и спросила её напрямик, кто такая любовница?
Тётушка Августа сразу поняла, что случилось что-то неординарное, и отвертеться от ответа ей не удастся.
- Зачем тебе это знать? – спросила она, оттягивая объяснение. 
- Тётя! Пожалуйста, объясните мне, кто такая любовница? Это слово происходит от слова «любовь», не правда ли?
- Совершенно верно, - согласилась тётушка Августа. – Это женщина, которую любит мужчина, как если бы она была его жена. Но она не его жена. Ну, что-то вроде незаконной жены, без обязательств перед нею.
Тётя! – вскричала София, - не запутывайте меня.
- Хорошо! – решилась тётушка Августа и, набрав полную грудь воздуху для храбрости, выпалила:
- Любовница это женщина, с которой мужчина спит, как с женой.
- Спит как с женой? – растерянно повторила София. – Что вы хотите сказать, тётя? Я не вполне понимаю.
Тётя Августа решила, что пришло время взять на себя роль матери и объяснить племяннице, что такое брак, зачем он нужен, каковы обязанности жены и мужа, откуда берутся дети, как они родятся и всё такое прочее, чему не учат в женских гимназиях.
Она снова набрала полную грудь воздуха, словно собралась нырять в море, и, тщательно подбирая слова, растолковала Софии, что к чему, другими словами раскрыла перед ней «тайны брачныя постели».
София слушала её, не перебивая, не задавая вопросов. Жизнь внезапно открылась ей с неожиданной стороны и нельзя сказать, что эта сторона ей понравилась. Скорее, наоборот. Многое прояснилось. Не осталось тайн. Романтический флёр с брака был сдёрнут. Все эти открытия надо было осмыслить и пережить.
- Оставьте меня, - сказала София, когда тётушка Августа закончила свою трудную и поучительную лекцию. – Мне надо подумать.
Ей было, о чём подумать. Она стояла перед выбором, как Одиссей. Она именно так себя чувствовала. Ей предстояло проскользнуть между Сциллой (быть фрейлиной)  и  Харибдой (выйти замуж). В настоящий момент и первая опасность, и вторая казались ей равноценными. Ей нужен был советник, но советника у неё не было. Тётя и отец, безусловно, склонили бы её к браку, потому что с их точки зрения сделаться фрейлиной слишком походило на то, чтобы сделаться монахиней и прислужницей у царственной особы. Ростовцев младший в советники не годился, потому что был заинтересованным лицом.
София припомнила, что Одиссей выбрал путь вблизи Сциллы, и избежал гибели, пожертвовав своими спутниками. Спутников в Софии не было, и жертвовать было некем. Срединного пути не было. Надо было выбирать меньшее из зол. Какое было меньшее из зол?
Девушка вынула из-под подушки медвежонка, посадила его на ладонь и спросила:
- Тедди, как мне поступить?
Тедди потёр чёрный носик мохнатой лапкой.
- Тебе нравится статс-дама Ольга Николаевна? – спросил он.
- Нет, не нравится, - отвечала София.
- Хорошо! Тебе нравится контр-адмирал граф Ростовцев?
София немного подумала:
- Да, - сказала она уверенно. – Нравится.
- Тебе нравится Императрица?
 - Я её не знаю.
 - Хотела бы ты, чтобы твоя молодая жизнь протекла между приказаниями Императрицы и приказаниями статс-дамы, приказаниями, которые ты будешь выполнять, как прислужница?
 - Нет!
 - Хотела бы ты детей?
 - Да!
 - Так зачем же ты размышляешь, с кем тебе быть? От Императрицы и статс-дамы детей не будет, а будут одни только проблемы и команды.
 - Я поняла, куда ты клонишь, - сказала София. – Но дело осложняется тем, что у Ростовцева младшего есть любовница. Как мне поступить?
Тедди снова потёр лапкой нос. Он всегда так поступал, когда был в затруднительном положении.
 - Знаешь, что, - сказал Тедди, - давай немного подумаем. – Положи меня на место. Я буду думать под подушкой.


23

София положила Тедди под подушку и задумалась. Она не могла разобраться в своих чувствах. Известие о том, что, у её жениха есть любовница, возбудило в её душе сначала досаду, затем раздражение, гнев, и, наконец, чувство, которое она сама не могла понять, словно у неё отнимали жениха, а ей очень не хотелось его отдавать. Она поняла, что видит в Ростовцеве младшем не только избавителя, но человека, который сделался  ей приятен, и дорог. Она вспоминала его любящий и восхищённый взгляд, властные и тёплые руки, и вдруг ей стало больно в груди, как будто неведомая ей женщина и впрямь угрожала отнять у неё жениха.
Надо было выяснить, кто эта женщина, где она теперь и встречается ли с нею Иван Игоревич. У кого она могла обо всём этом узнать? Конечно, у самого Ивана Игоревича. Мысли об этой женщине стали так остро нестерпимы, что София потеряла покой и с возрастающим нетерпением ждала вечера, когда её жених должен был приехать повидаться с нею. Она ходила из угла в угол своей комнаты, садилась в кресло, пробовала читать, но не понимала, ни слова, снова вскакивала и вновь принималась ходить из угла в угол. Несколько раз в дверь её комнаты скреблась тётушка Августа, но София не открывала ей и  просила её уйти.
Таким образом, София в смятении металась по комнате вплоть до той минуты, пока тётушка Августа не сообщила ей через закрытую дверь, что приехал Ростовцев младший.
София спустилась в гостиную. Ростовцев с радостной улыбкой бросился к ней навстречу и протянул ей букет свежих фиалок. София холодно поблагодарила его и пригласила сесть. Ростовцев почувствовал холод и изумился. Что могло произойти?
София без всяческих экивоков и предисловий ошарашила его с первой фразы:
- Я знаю, что у вас есть любовница.
Ростовцев онемел.
Конечно, слухи о его любовнице бродили в свете, но он никак не ожидал, что они достигнут ушей его невесты с такой скоростью. Он мгновенно сообразил, кто мог просветить Софию на этот счёт. Лгать и оправдываться было неразумно. Он тоже решил действовать напрямую:
- Да, - сказал он, - у меня была любовница. Теперь её у меня нет.
- Кто она? – продолжала допрос девушка. – И где она теперь?
- Простолюдинка. Из бывших холопов отца. Красивая и умная. И даже грамотная. Сейчас она живёт в Калуге, и завела своё дело. Кажется, швейную мастерскую. Я помог ей в этом материально, чтобы она не нуждалась.
София немного подивилась на прямоту жениха и слегка смягчила тон. Ей казалось, что, если он начнёт лгать и выкручиваться, то ей придётся отказать ему. Теперь она не была столь категорична.
  -  Что же, - заявила она, - это с вашей стороны благородно. Однако скажите мне, зачем вам нужна была любовница? Ведь она была у вас достаточно долго. Почему вы не женились на ней?
- Как много вопросов сразу, - усмехнулся Ростовцев. – Итак, последовательно. Как вам известно, я рано овдовел. Овдовел, будучи молодым. Когда я был на берегу в отпуске, т.е.  в имении отца, мне было одиноко. Очень одиноко. Отец хотел меня женить на какой-нибудь дочери соседских помещиков. Но я не мог и не хотел жениться без любви. Видите ли, я очень любил свою жену и жениться просто так, чтобы не быть одиноким, и чтобы меня кто-нибудь встречал на берегу, я не хотел. Это было бы нечестно по отношению к девушке. Но я нуждался в женской ласке и внимании. С Алёной всё получилось непреднамеренно, то есть случайно. Меня это устраивало. Она была заботлива и ласкова. Что ещё нужно одинокому мужчине. Жениться на ней я не мог. Во-первых, я её не любил до такой степени, чтобы сделать своей женой. Во-вторых, она была простолюдинкой, а в моей среде не принято жениться на простолюдинках. Это был бы мезальянс. Когда я встретил вас, я сразу вас полюбил. И я тотчас удалил от себя Алёну, обеспечив её будущее. Не судите меня строго. Поверьте мне, я люблю вас всей душой, и мне было бы больно вас потерять.
Ростовцев умолк. Девушка опустила глаза. В ней боролась досада на эту неведомую Алёну и сочувствие к жениху.
- Ведь вы не прогоните меня, как собаку? – взмолился Ростовцев, которого начало тяготить молчание девушки. - Ведь вы простите меня?
 - Нет, не прогоню, - сказала она, протягивая ему руку, к которой он припал пылким  поцелуем. – И не за что мне вас прощать. Что было, то было, и быльём поросло. Я тоже должна кое-что вам рассказать. Я тоже была влюблена.
 - Вы? – изумился Ростовцев. - В кого?
 - В учителя русского языка. Он был студент университета. Я призналась ему. А у него оказалась невеста.
 - Вы признались ему?
 - Да. Как Татьяна Ларина. Учитель оказался моей Розалиной.
 - Кем? – воскликнул ещё более изумлённый Ростовцев.
 - Розалиной из «Ромео и Джульетты». Сначала он влюблён в эту девушку, а потом встречает Джульетту. Розалина как подготовительный этап к настоящей любви. Понимаете?
 - Кажется, понимаю. Значит, если учитель был вашей Розалиной, то, кто я?
 - Мой Ромео. Когда вас нет рядом, я скучаю. Мне хочется говорить с вами, гулять, быть всегда вместе. Мне кажется, что я вас люблю.
 - Я счастлив, - промолвил Ростовцев, снова целуя её руку. – Если бы вы только знали, как я счастлив!
 - Только вот здесь мне больно.
И София указала рукой на грудь.
- Больно? Вам больно? Отчего?
- Я не знаю. Мне хотелось бы, чтобы вы принадлежали только мне одной.
Ростовцев умилился.
- Милая моя София. Да вы ревнуете!
- Я? Ревную?
- Конечно. А раз вы меня ревнуете, значит, и в самом деле любите.
И Ростовцев заключил невесту в объятия.


10 октября 2023 г.
г. Горловка

Продолжение следует