Паулина В рейсе Глава десятая

«Паулина»

В рейсе

Жизнь судового механика

Глава десятая


Сегодняшний подъём был не чета вчерашнему. Я включил музыку и под неё начал умываться и готовиться на завтрак. Решил идти не в робе, а в повседневной одежде. Всё равно ребята спят. Работ на сегодня не планировалось. На завтраке никого не будет.
У кают компании меня встретил повар. Отношения у меня с ним выстроились ровные. Готовил он от души. Блюда получались вкусными. Но иногда он лил в них слишком много уксуса. После нескольких замечаний он перестал использовать уксус и тогда пищу уже можно было безбоязненно есть, не опасаясь изжоги. Позже он попросил меня показать ему, как готовится русский борщ и ещё несколько русских блюд. Я ему показал всё, о чём он просил и поэтому с едой у нас больше никогда не было проблем.
Повар с таинственным видом подошёл ко мне и шёпотом проговорил:
— А тебе замена приехала. Вон там. Уже сидит и кушает.
Какая замена? Что за ерунда? Я же не просил никакой замены! Что это за новости такие?! Я зашёл в кают-компанию. И в самом деле. За столом сидел здоровущий мужик. Он расставил локти на полстола и с аппетитом поглощал завтрак на моём месте. Увидев меня, он приподнялся и по-английски представился:
— Новый старший механик.
По акценту я понял, что передо мной поляк, но стараясь скрыть недоумение, тоже протянул ему руку:
— Старший механик.
А что я мог ему ещё сказать? Надо подождать капитана и узнать, что же произошло. Почему появился этот, неизвестно откуда-то взявшийся старший механик? Мне ничего не было понятно.
Я сел за стол и автоматически начал поглощать завтрак. Мысли сами собой крутились в голове. Некоторые нюансы последних дней начали всплывать в голове. Вспомнилась реплика капитана о том, что я слишком круто написал о невозможности рейса с топливом в триста восемьдесят сантистоксов. И последняя реплика Никеля о масле в кранах.
Так, так. Значит, эти сволочи уже давно знали о моей замене, но молчали. Вот гады!
Поляк молча закончил завтрак и так же молча ушёл. Я же остался ждать капитана. Тот вскоре появился. Я тут же набросился на него с вопросами вместо приветствия.
— Что же ты мне ничего не говорил, что мне будет замена?
Капитан, как будто ждал именно такого вопроса:
— А мне Никель сказал, чтобы я тебе ничего не говорил. Он боялся, что ты откажешься работать, поэтому приказал молчать. Я же делал тебе намёки, чтобы ты не писал письмо о заказе топлива, и чтобы ты не конфликтовал с Никелем. Но ты ничего не хотел понимать. Как мне тебе было ещё это сказать? Не мог я тебе ни в чём помочь. Позавтракай и поднимись на мостик. Мне надо послать характеристику о твоей работе на судне. Я уже тяну с ней две недели. Не отсылаю. Надеялся, что не будет тебе замены после рапорта Никеля.
Это меня ещё больше добило. Так вот оно что! Это тогда, когда я ночью не впустил Никеля в каюту он написал рапорт, а теперь идут уже реальные последствия.
Я вышел на палубу и метался по ней, вспоминая и обдумывая все свои предыдущие действия. Да! Если бы я знал, что мне будет замена, я бы так не рвал пуп при ремонте двигателя при остановке во Флоридском проливе. Вот тогда бы уже точно компания заплатила Coast Guard кругленькую сумму за буксировку судна. Но я же, балбес, всё рвал пуп, чтобы избежать этого. Беспокоился о жизни моряков и безопасность судна. До сих пор во мне ещё играет совдеповская закваска. Так мне и надо альтруисту недоделанному.
Но, успокоившись, я поднялся на мостик. Капитан тут же подсунул мне стандартную характеристику-отзыв о работы моряка на судне в течение контракта.
Я внимательно прочёл её. И был ещё больше удивлён. В одном из пунктов отзыва была сделана рукой Никеля запись о моей некомпетентности при работе с главным двигателем, ВРШ и дейдвудным устройством.
Я в недоумении поднял глаза на капитана.
— Это что за хрень такая? — других слов у меня не нашлось после прочтения оного «документа».
Капитан был готов и к такому вопросу.
— Сам Никель написал это. Я тут уже ничего не могу сделать. Моё дело — отослать этот отзыв.
Капитана я прекрасно понимал. Он сделает всё, что требует от него суперинтендант. Он не будет с ним конфликтовать. Не то, что некоторые балбесы. Ему лично это не надо. Он не будет этого делать. Тем более что он для должности капитана был уже стар. И кто и где даст ему ещё такую высокооплачиваемую работу? Да и дальше капитан хотел остаться работать в этой компании. Сейчас он собирался в отпуск. А где он найдёт работу после отпуска? Поэтому я его прекрасно понимал. Но, тем не менее. Он отвёл меня в угол мостика и шёпотом сказал:
— Ты уже ничего не сделаешь. Всё уже сделано. Но ты можешь внизу в примечаниях написать своё мнение об этой характеристике. Иногда это помогало, — он похлопал меня по плечу, сочувственно заглянув в глаза.
Да! Делать нечего. И я последовал совету капитана. Пошёл в каюту и в спокойной обстановке, обдумывая каждое слово, написал своё мнение о данном пасквиле с оправданиями и объяснениями своих поступков.
Несколько раз перечитал написанное и отнёс капитану на мостик.
Тот меня там ждал. Взяв у меня листок, он прочёл мои объяснения.
— Да. Ты всё правильно написал. Может быть, компания переменит своё мнение о твоей работе.
После этого он отсканировал и отправил характеристику в офис. Дел у меня на мостике больше не было и я, переодевшись, пошёл в машину.
Поляк уже находился там. Он сосредоточенно копался в документах. Серёга сидел за столом в ЦПУ и переписывал утренние замеры в специальный журнал. Миши с Львовичем отсутствовали — они отсыпались.
Поляк молчал и ни о чём не спрашивал. Я к нему тоже не приставал. На душе было муторно. Я только спросил у него, когда он получил направление на судно и как добрался. Говорил поляк только по-английски. Серёга попытался говорить с ним по-русски, но поляк сделал вид, что русского не знает.
Он рассказал, что неделю назад получил предложение пойти на «Паулину». Но согласился лишь после того, как ему назначили зарплату в десять тысяч евро. Да… У меня зарплата была семь тысяч долларов.
Поляк ходил гордый. И это он знает. И то. Это для него — ерунда, а остальное тем более. Ну что же. Флаг ему в руки. Пусть он тут и отрабатывает свои десять тысяч. Я ему в этом не помощник. Покажу, какие бумажки надо заполнять и где что лежит — а в остальном он сам взрослый мальчик — разберётся.
Только Мишу, когда увидел его после обеда, попросил, чтобы тот нюансы про электронику поляку не рассказывал. Миша в Панаме собирался списываться и ему было всё по барабану. Тем более, назад возвращался электромеханик, которого Миша сменил. Так что в Панаме списывались капитан, второй помощник, Миша и Вася — это был матрос-практикант из МГУ Невельского. И родом он был из Арсеньева. Ну, а теперь и я прибавляюсь к ним в компанию.
Я подробно описал жене все события, произошедшие за последние несколько дней, и она была несказанно рада, что я скоро возвращаюсь домой.
С поляком я договорился, что он до первого числа осваивается с судном, а с первого числа вступает в должность. Зарплата, как у него, так и у меня шла, согласно контракта, до последнего дня пребывания на судне. Поэтому мне было лучше, чтобы поляк не вмешивается в мои дела, а я в его. Я сделаю месячный отчёт и — свободен, как фанера над Парижем!
Никеля не было видно целыми днями. Он строчил в каюте отчёты о проделанной работе и наши пути с ним не пересекались.
На следующий день утром планировался отход из Чарльстона.

С утра приехали представители Coast Guard, инспекторы DNV, представители страховочного клуба P&O. Народу было человек десять. Всем всё надо было знать. Все обо всём пытали капитана и меня. Вот только тогда я и увидел Никеля. Он даже усом не повёл в мою сторону. Только отдавал приказы. Поляк сел вместе с ним за стол в каюте капитана и так всё время с места и не сдвинулся.
Зато мне пришлось побегать. Особенно меня достал пакистанец от клуба P&O. Он опять начал меня учить, как мне надо заполнять журналы и прочие документы. Тут я уже не выдержал:
— Иди в каюту капитана, найди там старшего механика и объясняй ему всё, что хочешь. А я списываюсь и мне наплевать на все твои советы, — тот вида не подал, что обиделся, но из ЦПУ ушёл.
Опять было выдвинуто требование, что второй ВДГ должен быть восстановлен до первого порта захода, в противном случае судно будет оштрафовано и задержано в порту до устранения неисправности.
Наконец, к десяти часам все вопросы были решены, и инспекторы покинули борт судна. Поступил приказ готовить главный двигатель к отходу, и я пошёл в ЦПУ.

Отходы и запуски главного двигателя уже вошли в привычку, и мы спокойно этим занимались. Немного нервничал поляк, но мы не обращали на него внимания, но тут в ЦПУ влетел Никель. Он первым делом подлетел ко мне и ухватил за руку:
— Чиф, прости, что я написал тогда со зла такой рапорт на тебя. Я не думал, что всё так может получиться. Я не думал, что они пришлют тебе замену. Вы тут так хорошо все сработались. Вы без слов понимаете друг друга. Вы — команда. Мне очень жаль, что всё так произошло и прими мои самые искренние извинения.
Для меня это было полной неожиданностью. Когда верить этому выжившему из ума немцу? Сейчас или тогда, когда он строчил на меня рапорта? Я же только вчера читал его разглагольствования о моей некомпетентности. Я ничего не понимал, а Никель всё не отпускал мою руку и выжидающе смотрел в глаза.
— Я сделаю всё, чтобы снять с тебя это обвинение. Ведь тогда, когда я написал рапорт, я ещё не знал, какой ты механик.
— Ладно. Всё ушло. Проехали. — пробормотал я, с одним желанием, чтобы этот старпёр побыстрее исчез.
Я сам себе удивлялся насколько я миролюбивый человек. Вчера мне так хотелось растерзать эту недобитую немецкую сволочь. А вот сегодня прежней злости уже не было. И мне почему-то захотелось простить этого старого придурковатого немца.
Никель ожил от моих слов. Он ещё раз пожелал счастливого рейса и испарился из ЦПУ. Все облегчённо вздохнули, а мы продолжили готовить двигатель к запуску.
Двигатель запустился нормально и нормально взялся в параллель с валогенератором, но на душе у меня было неспокойно. Такие же переживания я видел на лицах Миши и Львовича. Но внешне мы их не выдавали, потому что в ЦПУ находился поляк и ему не обязательно было знать, что мы тут пережили и как мы добились того, что двигатель так ладно работает. Сейчас достаточно только нажать одну кнопочку — и всё заработает. А поляк ничего и не заметил, когда я совершил оное действие. Он по-прежнему важно расхаживал по ЦПУ, иногда поглядывая на приборы. Он же всё знал и всё умел. Отлично! Женщина, покидающая автомобиль — увеличивает его скорость. Так что — флаг ему в руки.

Отошли от причала, и только перед вводом двигателя в режим полного хода я позвонил на мостик, чтобы они не забыли нажать кнопку «Back up». Хорошо, что трубку взял капитан. Только он и знал об этой кнопке. И с ним у нас такие дела всегда проходили спокойно. Что касалось технического управления, то он никогда не влезал в него и не создавал ажиотаж вокруг несуществующих проблем.
Ну, всё! Двигатель в режиме. Можно идти отдыхать. Через четыре дня Панама — а там я еду домой и забуду все эти переживания последнего месяца, как кошмарный сон.
Машинную команду доукомплектовали сварщиком. Никель посчитал, что без сварщика наша жизнь не состоится, а оно и лучше. В машине появились лишние руки. Серёга ходил гоголем. Его, что он уже старослужащий, распирало от гордости.
Сварщик оказался нормальным работящим мужиком, для которого не существует слово «невозможно». Он, получив какое-нибудь приказание, молча обдумывал его, а потом принимался, со знанием дела, выполнять предстоящую работу. И делал, как оказалось, всё добросовестно и качественно. Поселился он с Серёгой в одной каюте, пока Вася практикант-матрос, оккупировал одну из запасных кают. Был этот Коля немногословным, коренастым мужичком из Мариуполя с русской фамилией. Я как-то спросил его:
— Тебя как правильно зовут? Николай или Мыкола? А то в судовой роли написано — Мыкола.
Тот, как всегда, подумал, сделал небольшую паузу и обстоятельно ответил:
— Мамка назвала Колей, а когда хохлы стали выдавать паспорта, то всех подстригли под одну гребёнку и обозвали — Мыколой. Но дети мои Николаевичи, поэтому мне всё равно, что они там написали в паспортах. Паспорт есть — и этого мне хватает, а что там написано — это уже второе дело.
Николай все дни был чем-то занят. Он знакомился с машиной, наводил порядок со сварочным оборудованием, что-то пилил, строгал и выспрашивал у Серёги. Чувствовалось, что мужик пришёл сюда работать не на один день.
Поляк тоже ходил гоголем по машине. Изображая из себя хозяина. Львович, великий знаток английского языка, говорил с ним только по-русски. И, оказывается, поляк знал русский язык. Так что, когда он обращался ко мне с каким-нибудь вопросом, я иной раз, отвечал ему и по-русски.

Тридцать первого января в обед я подсчитал остатки топлива, масла и наличие ЗИПа. Также написал все работы, которые произведённые нами за месяц. Подшил все бумаги с остальными стандартными бланками, положил их в конверт и пошёл к капитану вместе с поляком.
Капитан был на мостике. Он распотрошил конверт, проверил наличие всех бланков по отчёту и подробно ознакомился с передаточным актом. Убедившись, что всё в порядке, он спросил поляка:
— Вопросы у тебя есть? Если есть, то задавай сейчас. Осталось всего два дня до Канала. Потом уже будет некому их задавать.
Поляк напыжился, придал себе вид огромной значимости и важно процедил:
— Что, первый раз что ли? Справлюсь. Второй механик же остаётся. До Китая дойдём.
— Ну, смотри, — подытожил капитан. — Тебе оставаться. Я ведь тоже списываюсь. Вот уже и расписание полётов прислали.
Он протянул мне мой экземпляр, а я с любопытством его прочёл.
— Да. Мы все вместе летим до Мадрида, — подтвердил капитан. — Второй помощник летит с Мишей сначала до Франкфурта на Майне, а потом — он на Украину, а Миша — через Москву в Мурманск. Я же с вами лечу до Москвы. Вы с Васей оттуда — к себе во Владивосток, а я в Софию.
С полётами мне было всё понятно. Непонятно было с зарплатой. По контракту мне полагалось семьдесят пять процентов зарплаты получить на судне, а остальное мне выплачивалось по приезду во Владивосток круинговой компанией. Вернее, не выплачивалось наличными, а переводилось на карточку. Вот мне это и было непонятно. Сколько же мне компания должна перевести на карточку во Владивостоке. Этот, очень важный для меня вопрос, я и задал капитану.
— Сколько же ты мне должен дать наличными сейчас перед отъездом домой?
Капитан, как будто ждал этого вопроса. Его от этого вопроса передёрнуло, и он начал издалека:
— Про тебя мне поступила особая инструкция. Наличных денег тебе не давать. Так как компания тебе полностью перевела зарплату семьдесят пять процентов на твою карточку по тридцать первое января. А из остальных двадцати пяти процентов у тебя должны сделать вычет за твой авиабилет и билет прилетевшего старшего механика.
У меня пропал дар речи. Я остолбенел. Как! За что такие вычеты?
— Но я же не заказывал себе замену! Нарушений дисциплины у меня не было. В чём моя вина, что мне прислали замену? Почему у меня высчитывают за билеты? Почему меня наказывают?
— Говорил же я тебе, что это всё не просто так, — устало отреагировал на мои возмущения капитан. — Дело как раз и заключается в этих вот деньгах. Сейчас они действуют по рапорту Никеля. Но чтобы вернуть деньги, ты сейчас напиши им письмо со всеми обстоятельствами, а потом по приезду, напиши ещё одно с той же просьбой, чтобы они разобрались, сняли с тебя все обвинения и вернули деньги. Я тоже напишу им своё мнение о тебе, и мы их вместе отправим.
Вот это да! Вот это я влетел! Как же это я раньше не подумал о последствиях рапорта Никеля и ничего не предпринимал, чтобы их предотвратить? Работал, как проклятый. Изводил и себя и народ непосильным трудом. И вот на тебе! Я ещё и платить за это должен!
«Но что же тут поделаешь. Наказали они меня здорово! Но я их тоже накажу! Они ещё надолго запомнят, как обижать старшего механика!» — ну, а это я уже подумал про себя.
А сейчас я сел за стол на мостике и написал письмо с просьбой, чтобы компания разобралась в данной ситуации. Капитан приложил туда же и своё письмо.
Поляк всё это время находился на мостике, делая вид, что его интересуют проходящие суда и появляющиеся острова. Я подошёл к нему и без всяких прелюдий выложил ему:
— Всё. Я своё тут уже отработал. Эти сволочи мне больше платить не собираются. Так что забирай свои вещи из лазарета и тащи их ко мне в каюту. А я уже всё приготовил, чтобы переехать в лазарет.
Поляк был удивлён:
— Как так? Мы же договорились, что я приступаю к делам только завтра…
— Какое завтра! — психанул я. — Или ты не понял, что мне тут денег уже не платят! Даже ты приехал сюда за мой счёт. Всё! Идём переселяться.
Переселение заняло не больше получаса. Я присел в лазарете на единственный стул и попытался подумать о произошедшем. Но мысли в голову не лезли. В ней долбило одно и то же.
Ты — дурак. Ты — балбес. Ты — идиот. Надеялся заслужить прощение своим трудом. Ха-ха-ха. Спас пароход! Они тебя одели и обули, как последнего лоха! Так тебе и надо. Вечно ты со своими пацифистскими идеями. А это немцы! Они добро не понимают. Им нужна только работа и беспрекословное подчинение. А что ты там думаешь, что ты там переживаешь — это их не касается. Оставь свои эмоции за воротами компании. Молчи и работай!
В голове стоял тарарам. Как это объяснить жене и детям? Да что там они!? Самому себе это невозможно объяснить. Но тут же приходила другая мысль — а что ты тут уже сделаешь? Ты же уже ничем себе не поможешь! Смирись. Одно хорошо — ты скоро будешь дома. Там тебя отогреют, обласкают и поймут.
Эти два человека спорили между собой в моей голове. Никто не уступал. Каждый доказывал свою правоту. Я понимал, что каждый из них по-своему прав. Но мне-то от этого легче не становилось! До Канала осталось ещё два дна. Как их прожить, чтобы не свихнуться с этими двумя спорщиками?
Я встряхнулся, достал бутылку водки, которая непочатой у меня лежала ещё с Эсмеральдас, и положил её в морозилку холодильника, который стоял в углу лазарета, заполненный лекарствами.
Потом пошёл к повару, который уже был в курсе всех событий. Да, живём мы в деревне. Если, что-нибудь надо узнать сверхсекретное — приходи на камбуз и тебе все эти секреты будут выложены в полной форме.
Так что повар уже знал о моих трудностях и от души посочувствовал:
— Ничего, Владимирович, не переживай. Всё уляжется. Правда всегда бывает сильнее кривды.
Повар очень хорошо знал русский язык и иногда выдавал такие перлы, о которых, мы русские, давно забыли или вообще не знали. Я часто видел, как он читал русские книги и смотрел с матросами наши сериалы, которые были записаны на компьютере в столовой.
— Да, Вова, — а это повар так попросил себя называть, чтобы мы не ломали язык об его имя, — обстановка накаляется. Так что, давай, пойдём в твои закрома, а ты со мной поделишься своими богатствами.
Богатства — это спиртное, которым заведовал Вова по приказу капитана. По субботам мы писали расписку, отдавали её повару, и он субботним вечером выдавал нам спиртное. Обычно это было пиво. Но сейчас я вписал себе вдобавок и бутылку виски. Надо было срочно уйти в страну дураков, а то за эти оставшиеся два дня у меня точно — крышу сорвёт.
Вова выдал мне требуемое пойло, а я вернулся в лазарет. Не успел я закрыть за собой лазаретную дверь, как в неё раздался стук. Если это русский, то после стука он открывал дверь без приглашений. Если не русский, то стоял за дверями и ждал приглашения. Дверь сразу не открылась — значит, не русский. Кого бы это принесло? Я поднялся с кровати и неохотно открыл дверь. За дверями стоял Вова с подносом в руках.
— Владимирович, — мягко произнёс мой спаситель, — это тебе. А то ты тут без закуски умрёшь, — он выразительно кивнул на поднос, на котором лежала жареная курица, хлеб, колбаса, сыр, фрукты и сок.
Потеснив меня огромным телом, он поставил поднос на маленький столик в углу лазарета.
От неожиданности я онемел, но, стряхнув с себя минутную заторможенность, предложил ему:
— Может быть, выпьешь со мной, — но Вова уверенно отказался.
— Мне ещё накрывать на ужин. Да и работы осталось ещё много. Ты уже лучше сам тут посиди и подумай. Тебе надо остаться одному, — он повернулся и закрыл за собой дверь.
Делать было нечего. Пиво и виски я положил в холодильник. Достал из морозилки водку, налил себе стакан и опустошил его залпом. Несмотря на распространённое мнение, что от такой дозы наступает расслабление и успокоение, со мной такого не произошло. Я сидел в одиночестве, но уже без всяких мыслей и продолжал пить.

К вечеру второго числа меня растолкал Миша:
— Владимирович! Вставай! Канал проспишь, — теребил он меня.
Я в недоумении поднял голову:
— Что? Уже второе?
— Конечно, второе! — чуть ли не орал Миша. — Уже через несколько часов подойдём к Каналу. Вставай, мойся, собирай вещи. После Канала домой поедем.
— Домой — это хорошо, — язык ещё заплетался, — а вот пивка перед душем — это уже лучше, — я попытался встать, но это у меня не получилось. Палуба уходила из-под ног.
Миша вытащил меня из койки, зафиксировал в вертикальном положении, повернул в сторону ванной комнаты, открыл туда дверь и подтолкнул во внутрь.
Иногда и душ делает чудеса. Минут через двадцать я уже был в норме. Правда, внутри ещё колотился Бодун Петрович, но мысли пришли в норму. Вытеревшись жёстким полотенцем, я вышел из ванной. Миша сидел за столом.
— Чего ждёшь? Доставай пивасик из холодильника. Если он там ещё остался. – предложил я Мише.
Подчинившись, он заглянул в холодильник:
— Есть ещё половина ящика, - радостно известил он меня.
— Так наливай. Чего ждёшь? – я указал Мише на пару стаканов, оставленных на столике. - А потом сходим и ты меня прогуляешь. А то я тут точно задохнусь от этих миазмов и никогда не протрезвею.
Миша усмехнулся:
— Точно, не протрезвеешь. Я тут даже вытяжную вентиляцию включил из лазарета, чтобы тебе полегче было, а Львович настроил кондиционер.
Мы выпили по паре банок пива, спустились на главную палубу и прошли на бак.
Погода уже стояла тропическая. Солнце клонилось к закату, но дневная жара ещё ощущалась. Влажный воздух пах приближающимся берегом. Хотя я этого ещё не мог ощутить, но об этом мне рассказал Миша.
На горизонте начали просматриваться очертания берега, но судно ход не сбавляло.
Я свесил голову за борт, чтобы встречный ветер охладил раскалённый мозг.
У самой бульбы играли дельфины. Они соревновались в скорости с судном, периодически выпрыгивая из воды. На это зрелище можно было смотреть бесконечно. Оно расслабляло и уносило подальше от реальной действительности в мир прекрасной и удивительно гармоничной природы. От грации дельфинов и их совершенства невозможно было отвести взгляда. И я всё смотрел и смотрел на них, насыщаясь энергией этих неутомимых животных.
Потом, как бы очнувшись от сна, сходил в лазарет за фотоаппаратом и сделал несколько снимков играющих дельфинов. Даже покричал и посвистел им, побуждая их ещё к более интересной игре, а потом Миша запечатлел и меня среди брашпиля и швартовных лебёдок. Пусть останется и такая память о «Паулине».
Закончив прогулку, мы вернулись в лазарет. Подошёл Львович, который и помог нам допить пиво. У него откуда-то нашлась солёная рыбка. Так что холодный «Хейнекен» с рыбкой пошёл на славу.
Уже в темноте судно встало на якорь. Я не выдержал и пошёл в ЦПУ. Поляк мучился с подсчётами топлива по моей программе, которую я ему оставил в компьютере. Я ещё раз объяснил ему смысл программы и переправил все его записи.
Больше делать было нечего, и я вернулся в кают-компанию, где включил себе очередной сериал. Позже туда подошли и помощники с механиками. Мы допоздна смотрели очередное соплежуйство, естественно, комментируя события сериала на свой, морской лад. В голове было всё спокойно. Я уже принял решение.


Конец десятой главы

Полностью повесть «Паулина» опубликована в книге «Паулина»: https://ridero.ru/books/paulina_1/