Прощайте гланды!

Прощайте гланды!

    Мне лет шесть, отец ведёт меня, чтобы положить в больницу, а там, в этой больнице мне вырежут гланды. О предстоящей операции я знаю, но отношусь к этому равнодушно, будто все будет не со мной, с кем то другим, виртуальным, чья боль и не боль совсем, так пустяк. Своего рода обезболивание.
    Мы с братом много болели и видно, лечащему врачу надоело, что я вечно мучаюсь ангиной. Как с напутствиями в дальний и счастливый путь она пожелала нам успеха в своем кабинетике детской поликлиники. Кабинетик маленький, душный, все в нем вполее функционально, служит единой цели, лечить детей. Ничего лишнего. Все правильно, все так, как и должно быть. Стол врача, стулья, окружившие его, столик с весами, для взвешивания младенцев. Ещё там плакатики на стенах. Как правильно пеленать, как не сделать ошибок и вовремя делать прививки Перке. Я выхожу немного счастливый, приятно, что у нас врачь такая добрая женщина.
      Поликлиника полна детских голосов, крика больных младенцев. Мы спускаемся в вистибюль, воздух жаркий, чтобы не дай бог, кого то простудить, воздух, пахнущий пеленками и детскими слезами. Ещё в нем запах хлорки, слабый едва уловимый.
    Мы спускаемся в фойе, тоже наполненное случайным звуком, обрывками фраз и детских голосов. Мы одеваем наши теплые, тяжёлые ватные пальто, ведь ещё февраль, лёгкий снежок посыпает по утрам наши дороги, дышит нам  в спину, смотрит строго, так ли одеты мы, как подобает одеваться в феврале, или стоит нас немного и приморозить...
     Мы идём мимо гигантских сугробов, ждущих мартовского слова, чтобы всем им двинуться в дальний путь. Я совсем не думаю о завтрашнем дне, когда нам ехать в больницу. У меня все ещё целый день в запасе. Хотя время, точно песок утекает между пальцев. Смотриш, нет уж минуты, прошла, потрачена попусту, без цели и счастья. Но осталась ещё просто  уйма лишнего времени, когда все уже решено, но ничего пока не случилось. Если вспомнить, сколько можно сделать за день, или не сделать... Врач сказала, что операцию нужно делать именно зимой и теперь самое время, чтобы нам успеть.      
      До дома нам с отцом идти далеко, я рад синему, прозрачному небу, солнцу, которое ощутимо пригревает. Я иду с отцом, держу его за руку, поэтому могу только смотреть и думать, а какой путь выбрать, не моя забота. Мои родители, они уж точно знают, что мне нужно и что совсем  не нужно. Я будто и не принадлежу вполне самому себе. Я будто часть чего то не совсем своего. Так в поезде едешь вперёд и хорошо, если это движение совпадает с твоим желанием, если нет, что ж, нужно смирить желание...
   Но давно уж решено, в человеческом организме есть лишние детали.  Аппендикс, те же гланды. Ещё у человека много продублировано, двойного. Многому мы ещё и не знаем цены,     пока это не потеряем. Много позже, одна врач, в ответ на мои жалобы на частые воспаления горла сказала, что зря мне удалили гланды, они всё-таки боролись с инфекцией. Думаю, к тому времени были опубликованы исследования, что гланды нужно поберечь. Были написаны диссертации, Минздрав выпустил Указания.
   А может есть и не нужное, помещенное в нас по ошибке? Ну, как например в телевизоре. Вот, вскрывает телевизор ремонтник, там винты лежат, забытые монтажником. Не привинченные, лишние и они опасны, могут вызвать замыкание, пожар?
    В то время вдруг стало модным вырезать гланды. Были написаны методики, прочитаны доклады на симпозиумах. Министерство здравоохранения выпустило Указание. Спору нет, бывают случаи, больной орган лучше удалить. Вопрос в том, когда это "Лучше" наступает.
    На другой день  мы с отцом выходим из вестибюля станции метро  Маяковская и я, уцепившись за руку отца, так крепко, чтобы ни в коем случае не упасть на асфальт, гляжу вверх. Я смотрю вверх, там прямо над нами  в мутном московском небе висит потолок крашеный удивительно синей краской. Это циклопический балкон левой части попавшего нам по пути концертного зала имени П. И. Чайковского. Синяя краска кружит мне голову. Мы идём по улицам Москвы, заваленным нерастаявшим снегом смотрим на попавшиеся по пути нам дома. Идём, идём и все таки приходим в больницу. Тут уж нужно нам растаться, а мне быть одному в этом большом и не радостном для меня здании, полном других, чужих мне людей.
Вечером, когда незаметно зажгли осторожные жёлтые лампы, всасывающие взгляд, а  я попытался уснуть, чтобы пережить, окунувшись в черноту снов первые сутки оторванности от своего дома, пришла врач. Это была, как теперь понимаю довольно молодая и симпатичная женщина. Боюсь подумать, что была она только  студенткой.
   Мы поднялись этажом выше, где уж не было палат, а были разные кабинеты по сторонам коридора и сам коридор освещался едва. Она открыла одну из дверей и провела меня в кабинет, тоже довольно темный,  заставленный всякими шкафами и столиками. Здесь было втиснуто большое, неудобное кресло, все покрытое белым накрахмаленным чехлом. Руки мои поместились на неудобные подлокотники, также укрытые чистой, белой тканью.
   Она чем то застучала в железной кюветке усевшись рядом и скрипя железным, поворотным стулом. Потом я раскрыл рот и она поместила туда что то холодное и также железное. Не скажу, чтобы дальше было больно, но что то отделилось у меня во рту там появилось  лишнее, комок, который тут же захотелось сглотнуть, мое горло наполнилось кровью, я инстинктивно сглотнул... Меня вырвало прямо на подлокотник, до того белый и чистый. Кусок красной плоти хорошо помню и сейчас. Врач  укоризненно качала головой, говорила что нужно было сплюнуть в кювету.
    Я совсем ослаб, так что вниз, в палату врач отнесла меня уже на руках. Это было немного удивительно, я ощущал себя тогда довольно большим и совсем не помнил, как меня носили на руках. Моя голова сильно кружилась, темная лестница поворачивалась передо мной. Крепкие женские руки держали меня.
     Утром мне стало немного лучше, только пробуя глотать, я постоянно ощущал тупую, будто отдаленную боль и отвратительный рвотный вкус крови.  Оттого я старался глотать пореже и все же глотал, забывая обо всем прошедшем. Скоро меня выписали. Мать, расспрашивая об операции как то заметила:
   - А разве тебе не давали мороженое, я ведь заплатила за мороженое...
 Я был несколько расстроен, что вот мороженого мне и не досталось.
 Про мороженое мне говорили другие мальчики. Им понравилось. А мне было жаль остаться без мороженого. Позже я думал, это произошло от того, что операция была произведена почти ночью и мороженое тогда уже не продавали. Я представлял, как перед операцией врач поспешит в ларек, где продают мороженое и принесет мне пахнущий ванилью и сухим льдом брикетик пломбира.
2024.