Пятый Ландер

V.

Ландеры уехали за неделю до того, как мать Клементины решила, что
она может оставить ее на некоторое время миссис Этвелл. Было установлено, что
она не должна была прислуживать ни в столовой, ни в мастерской по резьбе; она
не должна была мыть посуду или выполнять какую-либо часть работы в зале, но
относить сообщения и распоряжения для хозяйки и экономить ее время,
когда она хотела встретиться со старшим официантом или шеф-поваром; или сделать заказ
извинение или обещание кому-нибудь из пансионерок; или послать весточку мистеру
Этвелл о покупке, или общаться с чиновником о номере
принимать или слева.

У нее была хорошая сделка достоинства своего, и такая тяжесть в
исполнение ее обязанностей, что повар, который был немолодой Янки с
выращивают своей девушки, нравилось делать вид, что это была миссис Сама Этвелл
которая разговаривала с ним, и сразу после того, как она ушла от него, обнаружила, что это
была Клементина. Он называл ее Боссом, когда говорил о ней другим людям в
ее присутствии, и он обращался к ней "Босс", когда притворялся, что обнаружил, что
это не миссис Этвелл. Она не возражала против этого в нем, и позволила шеф-повару
отнеситесь к его шутке так, как будто это не шутка. Но однажды, когда клерк позвонил
ее начальнице, она просто молча посмотрела на него и дала ему понять,
что он позволил себе вольность, которую не должен повторять. Он был молодым человеком
который предпочитал состояние самодовольства унижению любого рода
и после того, как он выдержал взгляд Клементины так долго, как только мог, он
- Может быть, вы никому, кроме шеф-повара, не позволяете так вас называть? - спросил я.

Она не ответила, но повторила сообщение, которое передала ей миссис Этвелл
для него, и ушла.

Ему показалось неуместным, что человек, который обменивался остротами с
молодые леди, сидящие напротив него за столом, когда они приходят по нескольку раз в день, чтобы
заглянуть в реестр или попросить письма, должны оставаться оскорбленными
девушка, которая все еще заплетала волосы в косу; но он был дружелюбным юношей,
и он пытался задобрить ее небольшими одолжениями и услугами, вместо того чтобы
пытаться запугивать ее.

Он был большим другом метрдотеля, которого уважал как
студента колледжа, хотя на данный момент он оценивал студента
в социальном плане. Он держал его за рамки буквы-ящики, в которых сформирована
что-то вроде небольшой отдельной комнаты для него, и говорил с ним на такие часы
о первой половине дня и позднем вечере, когда студент был свободен от дежурства. Он
находил утешение в капризной силе студента, которая выражалась
в драчливом нахмуренном лице его горячего молодого лица, где яркий
на короткой верхней губе начинали пробиваться рыжевато-коричневые усики.

Фейн считал себя симпатичным парнем и с удовольствием разглядывал свою фигуру
, поскольку ее оттенял костюм в тонкую серую клетку, который он
носил обычно; но он считал, что преимущества образования Грегори сказываются в
его лицо. Его собственное образование закончилось в коммерческом колледже, где он
приобрел хорошее знание бухгалтерского и мелкий бизнес руке он
писал, но где, как казалось ему иногда, что раньше обучение
общественные школы были герметически запечатаны в него несколько
пальто математических лаком. Он верил, что когда-то знал многое
многое из того, чего больше не знал, и что он не всегда был
таким слабым в своих двойных письмах, каким оказался сейчас.

Однажды вечером, когда Грегори сидел на высоком табурете, облокотившись на стол перед ним
подперев рукой подбородок, и смотрел сверху вниз на Фейна, который
печально развалившись в кресле и слушая, как играют последний танец
в дальней гостиной, Фейн сказал. “Теперь, что ты заклад, что они не
каждый из них прийти и посмотреть на письмо в ее ящик, прежде чем она выходит
спать? Я вам скажу, девочки странным, и там нет места, как отель
изучать их”.

“Я не хочу их изучать”, - резко сказал Грегори.

“Думаешь, греческий больше заслуживает твоего внимания, или ты уже достаточно хорошо его знаешь?”
 Предположил Фейн.

“Нет, я их совсем не знаю”, - сказал студент.

“Я не верю, ” настаивал клерк, как будто это имело отношение к делу, - что
там в доме девушка, что ты не смог жениться, если бы вы дали свой
внимание на это”.

Григорий дернулся irascibly. “Я не хочу жениться на них”.

“Довольно дешево лот, вы имеете в виду? Ну, я не знаю”.

“Я не это имел в виду”, - парировал студент. “Но у меня есть другие вещи
подумайте”.

“А вы не верите, ” скромно настаивал клерк, “ что для
мужчины - ну, молодого человека - естественно думать о девушках?”

“Я полагаю, что это так”.

“И ты не считаешь это неправильным?”

“Как, неправильным?”

“Ну, пустой тратой времени. Я не знаю, поскольку я всегда думаю о желании
жениться на них или быть влюбленным, но мне нравится думать о них. В девушке есть
что-то такое, что, ну, ты не знаешь, что именно.
Возьмите почти любой из них”, - сказал клерк, с индуктивной
рассуждения. “Возьми эту девушку клаксон, сейчас, например, я не знаю, что
это о ней. Она красивая, я не отрицаю этого; и она
красивые манеры, и она так же грациозно, как птица. Но это не какая-то одна из них
и, похоже, не все они, вместе взятые, заставляют тебя
хотеть не спускать с нее глаз все это время. Ты когда-нибудь замечал, какая у нее милая
маленькая ножка? Или руки?”

“Нет”, - сказал студент.

“Я не имею в виду, что она когда-либо пытается ими похвастаться; хотя я знаю некоторых
девушек, которые бы так и поступили. Но она не из таких. Она не намного больше, чем
ребенок, и все же ты должен относиться к ней как к женщине. Заметил вроде
о, как она есть?”

- Нет, - сказал студент, с нетерпением.

Клерк на мгновение задумался с жалобным видом, прежде чем заговорить.
“Ну, это-то, как если бы она была обучена, так что она знала,
просто правильный поступок, всякий раз, и еще, я думаю, это природа. Ты
знаешь, что шеф-повар всегда называет ее Боссом? Это объясняет все примерно так
ну как угодно, и я предполагаю, что это то, что мой разум работает на
однажды, когда я назвал ее босс. Но, мой! Я не могу получить нигде
ее так!”

“Так тебе и надо”, - сказал Грегори. “Ты не имел права дразнить ее”.

“Теперь ты думаешь, что это было поддразнивание? Сначала я так и сделал, а потом снова это произошло.
мне показалось, что я произнес это слово, потому что оно показалось мне правильным.
 Полагаю, я не смог бы ей этого объяснить.”

“Это было бы нелегко”.

“Я смотрю на нее, ” сказал Фейн с убедительностью, выразившейся в
сладости его улыбки, - “точно так же, как я смотрел бы на любую другую молодую леди в
дом. Пишется извинения с одной должности или два?”

“Один”, - сказал студент и клерк сделал одну минуту на кусок
бумага.

“Я чувствую себя плохо для девушки. Я не хочу, чтобы она думала, что я дразнил ее
или позволял себе какие-либо вольности с ней. А теперь, извинился бы ты перед ней,
если бы ты был на моем месте, написал бы записку или просто подождал своего
шанса и поговорил с ней?”

Грегори с презрительным смешком слез со своего табурета и вышел из заведения.
- Меня от тебя тошнит, Фейн, - сказал он. - Меня от тебя тошнит.

Последний танец закончился, и юные леди, которые вальсировали с
друг за другом они выходили из гостиной с веселыми криками и смехом, как
летние девчонки, совершившие блестящий прыжок, и начали спускаться по
площадям и врываться в офис. Несколько из них подпорхнули к
столу, как и предсказывал клерк, и стали искать письма в ящиках
со своими инициалами. Они называли его, и спросил, Может ли он не
забыли что-то для них. Он отрицал это с грустной, мудрой улыбкой, и
тогда они попытались спровоцировать его на запоздалый флирт, за неимением другого
материала, но он сдержанно встретил их заигрывания, и вскоре они
сказали, что, мол, они догадались, что им пора идти; и пошли. Фейн повернулся, чтобы
столкнуться с Грегори, который вошел через боковую дверь.

“Фейн, я хочу попросить у тебя прощения. Я только что был груб с вами.

“О, нет! О, нет!” - запротестовал клерк. “Все в порядке. Присядь на минутку
не мог бы ты поговорить с кем-нибудь? Еще рано.

“ Нет, я не могу. Я просто хотел сказать, что сожалею, что высказался таким образом.
Спокойной ночи. Есть что-нибудь конкретное?

“Нет, спокойной ночи. Я просто хотел спросить о ... той девушке”.

“О!”