Купидон

Маргариту Сергеевну часто сравнивали с песочным часами. Коллеги воодушевленно расточали ей лестные комплименты, когда шла она, звонко цокая каблучками, по гулкому длинному коридору. Оказывали знаки внимания, как это принято в корпоративных кулуарах, услужливо стараясь разгадать вкус ее любимого кофе и перебирая наугад: быть может, тыквенный капучино? Нет! Быть может, пряничный латте? Снова мимо! Кленовый сироп, клубничный чизкейк… ничто не способно было склонить ее гордо поднятую голову, увенчанную высокой прической. Никто из корпоративных рыцарей так и не был удостоен доброжелательного кивка, обворожительной улыбки, да даже хотя бы приподнятой брови.

Маргарита Сергеевна считалась царственной снежной королевой, и ни одна живая душа не догадывалась, что за все свои двадцать пять прожитых лет, ни разу еще она не была так увлечена. Сердце ее было украдено без всякого пряничного латте или мятного макаронс, беспечным молчаливым программистом, с которым была вынуждена делать совместный проект.

Сперва она писала ему длинные письма с техзаданием. Он молчал в ответ загадочно и выводил ее тем самым из себя. Она прикусывала пухлую губу и писала на него едкую служебную записку начальству, мол, хам, груб, туп, работу делать не хочет. Начальство выдыхало телефонным рыком в ухо нерадивому программисту длинной пружинистой тирадой. Он молчаливо внимал и принимался творить на свой манер - писать ей ответные письма так путанно и сокращенно, словно боялся, что их перехватит вражеский агент. К каждому такому письму требовался отдельный расшифровщик. Она озадаченно терла лоб, звонила ему за переводом, он отрезал скупое “зайду”, и с этой секунды она физически почти ощущала, как скрипит его кресло, щелкает ручка двери, как шуршат под подошвами ступеньки, пока он поднимается к ней.

Все ее усилия в этот момент сосредоточены были только на том, чтобы лихорадочно перебрать на столе ненужные бумажки из одного угла в другой, поправить блузочку и сделать постное и равнодушное лицо, чтобы никто из присутствующих в кабинете ни секунды не сомневался в ее абсолютном, сто процентном, исключительно рабочем настрое.

Он заходил всегда одинаково поправляя от волнения челку. Стройный, высокий, слегка колючий щетиной, которой так хорошо было бы провести по тонкой коже голого плеча Маргариты Сергеевны. Она хмурилась, трясла головой, словно так можно избавиться от наваждения, откашливалась, пыталась сосредоточиться на его словах, но замечала только внятные перекаты мышц, которые не спрячешь никаким офисным пиджаком, и горячие мурашки пробегали табуном по позвоночнику, отдавая гулким колокольным звоном в голове.

Она пыталась. Пыталась не замечать эти длинные, невероятно ровные пальцы, которыми… приятно было бы все… краснела, утыкалась взглядом в спасительный монитор, как свозь толстую вату в ушах пыталась разобрать его слова и очень старалась сосредоточиться на работе. Даже на самые простые вопросы неизменно кивала головой, мол, тут все надо обстоятельно обдумать, я вам перезвоню. Он бледнел разочарованно, махал рукой и уходил в полной тишине, слегка поскрипывая ботинками.

И кто знает, быть может, так и продолжался бы этот замкнутый круг хождений по мукам до бесконечности, если бы в один прекрасный день начальство, которому надоело наблюдать это беспомощное танго и уже не знало, как сдвинуть с мертвой точки вожделенный проект, в отчаянии не написало две записочки на телеграфный манер «жду. в 20:00. в кофейне. на углу». И подкинула на стол ему и ей, справедливо рассудив, что если даже там они не поговорят, то тут тогда бессилен и сам Его Величество Купидон.