Украденная совесть

                УКРАДЕННАЯ  СОВЕСТЬ
                Рассказ-быль

    Они ссорились постоянно.
О Боже, до чего доходили их ссоры! В прямом смысле – до драки.  В ход шло всё, что попадалось под руки, правда, по мелочи – ложки, шумовки и прочие кухонные принадлежности. Все эти потасовки происходили на  кухне в коммунальной квартире.
- Ты зачем бросила соль в мою кастрюлю с супом? – кричала  Зина,  кидая ложку на   кухонный стол, притулившийся в углу кухоньки, – я сама не могла пересолить! По-твоему, я враг, что ли, своему желудку?!
Румяные щёки  не в меру  упитанной  Зины  покрывались бледными пятнами, мелкие  кудряшки химической завивки подпрыгивали в такт  взмахов её рук.
- Да не подходила я к твоей кастрюле! – слабо отбивалась худенькая Тома от нападок соседки.
  Тома и Зина  проживали в пятиэтажном доме  по улице Кирова   города  Миганово. Работали на одной и той же текстильной фабрике шёлковых тканей, только в разных цехах и сменах. Они не были местными уроженками; Зина тремя годами раньше приехала  с Северного Кавказа в этот городок – сманила подруга в дальнюю дорогу за счастьем.  Но  подружка  мигом выскочила замуж и упорхнула в  уютную квартиру муженька. А к Зине  в коммуналку подселили новую жиличку – Тому, приехавшую  в далёкий город  из  Сахалинской области. У Томы – другая причина переезда – здесь, на окраине городка, проживала ей старшая сестра с двумя дочками. Сестра, словно чувствовала что-то недоброе, написала младшенькой письмо с просьбой приехать.  Тамара не отказала в просьбе, как только  увидела строчки письма, местами залитые слезами, собрала необходимые вещи и – в дорогу, в неизвестность! Да вот только поселиться ей пришлось в коммунальной квартире на две семьи…
      Председатель фабричного комитета  Василий Фролович  Синельников, принимая на работу, предупреждал, что с жильём туговато, но эти трудности временного характера – вот  скоро  построится новый жилой комплекс, тогда и будет расселение жильцов из коммуналок. В сказочную демагогию председателя фабкома верили и терпеливо ждали, когда же, наконец, зазвенят фанфары в честь  раздачи ключей жильцам от новых квартир…
    Свою новую соседку по кухне Зина сразу восприняла враждебно. Общим у них было всё, включая  коридор, туалет, ванную, кухню. Отдельными  «своими» были только комнаты –
 у обеих по одной. 
После каждой ссоры  они расходились по своим комнатушкам и там как бы продолжали  выражать  претензии одна к другой.
- И  какой только бюрократ  придумал  заселять  совершенно  разных людей  в коммуналки? – возмущённо  кричала Зинаида и, чтобы досадить соседке, на  всю громкость включала телевизор.
      А однажды, придя с работы, Тома увидела на кухне незнакомого молодого человека, как выяснилось, Зинаида пригласила  электрика. Тот по-хозяйски деловито   сверлил  дрелью в стенке отверстия, прикручивал отвёрткой выключатели.
Тамара остановилась в недоумении. Она  зажала уши руками, чтобы не слышать визга дрели и молча вопрошала: что это?
Зинаида, раскрасневшаяся, с насмешкой   посмотрела на соседку и злорадно пояснила:
- А  это, милочка, вот для чего – пусть у каждой из нас будут свои выключатели на кухню, ванную, туалет и  коридор. А то почём  знать, кто больше тратит  электричества?!
Зинаида в свои тридцать два года научилась экономить на всём. При любом удобном случае она явно подчёркивала своё превосходство над  соседкой,  любила всякий раз вставлять в разговор излюбленную фразу, придуманную ею самой: «Пусть уж лучше будет Северный Кавказ, чем Южный Сахалин!»
Тома никогда не вступала в длинные споры – просто уходила в свою комнату, включала радио и ловила на волнах  любимую передачу Виктора Татарского «Встреча с песней». Задумчиво смотрела в окно на  медленно падающие листья с деревьев. Осень она любила   больше, чем все иные времена года…
По складу  характера Тома была полной противоположностью  Зинаиды.  Ей шёл двадцать четвёртый год.  Русокосая, с миловидным лицом,  с которого  с грустинкой   смотрели  карие глаза. Застенчивая, робкая от природы,  Тома не любила скандалов, любой повышенный тон голоса ввергал её в пучину душевных страданий. Да  и вообще, внешность её была неброской, но притягательной, той силы, в коей  открыто доминировала доброта, ласка и понимание.  Всё это вместе взятое и привело  Тому в незнакомый город по просьбе её старшей сестры – той нужна помощь близкого родного человека...
       Сестра  её Зарема с дочками-близняшками  Катей и Сашей жили   в десяти   троллейбусных остановках от улицы Кирова.
Всякий раз навещая сестру, Тома приносила  вкусняшки и с порога весело приветствовала  своих пятилетних   племянниц:
- Катюша, Сашенька!  Идите сюда, мои родные, угощайтесь!
Приласкав девочек, Тома начинала хлопотать на кухне, уговорив Зарему прилечь на диване.
      Сестры  Скворцовы рано лишились родителей, их воспитывала старенькая бабушка. Но вскоре и той не стало. К тому времени Зарема, окончив школу, по комсомольской путёвке уехала  в текстильный городок, выучилась  в техникуме лёгкой промышленности. Вышла замуж, родила двух дочек, но муж оказался выпивохой, оттого и погиб нелепо – перевернулся в лодке во время рыбалки и утонул, поскольку был в сильном алкогольном опьянении. Квартирка, в которой проживала Зарема с дочками находилась в стареньком обшарпанном доме, давным-давно требующем основательного капитального ремонта.  Однако у местной администрации городка, по всей видимости, не хватало  денежных средств в бюджете на  разного рода ремонты. Хорошо и то, что  в шаговой доступности до   всего строится  жильё для горожан…
Ну, а пока  быт мигановцев устроен не самым лучшим образом. Но как бы там ни было,  в квартирке старшей сестры Тома чувствовала себя  заправской хозяйкой – уют, тепло и понимание  царило во всём.
Но заканчивается гостевание у сестры; и снова –
  враждебная коммуналка.
     Очередной скандал затеяла, как обычно,  напористая горластая Зинаида. Бедной Томе хоть не появляйся на кухне!
На ужин Тома решила приготовить то, что быстрее всего готовится – лишь бы поскорее с  горячей сковородкой  с  макаронами скрыться в своей комнатке.
Но у Зинаиды всегда в арсенале  ворох обидных  колючих фраз, на которые она не скупится.
Вот и опять она, поджимая губы, властно встала у газовой плиты, всем своим видом показывая свою ненависть  к сопернице по кухне. Вынув из стола бутыль с   растительным маслом, она  с яростью обрушилась на Тому:
- Ты зачем отлила из  моей бутылки  масло?
Тома оторопело застыла на месте и, бледнея, воскликнула:
- Я? Твоё масло взяла?!  Да ты что, Зина?  Я даже не прикасалась ни к  чему твоему!
- Ты не строй из себя умницу и скромницу! – смахивая кудряшки  со  лба, прошипела Зинаида, – масло само, что ли, испарилось?
- Да не трогала я! – роняя слёзы, проронила Тома, –  почему ты меня винишь во всех грехах, которые  мне приписываешь?! Где же твоя совесть?
- Совесть? Где моя совесть? –  злоба исказило лицо женщины, –  нет  совести  у меня, потому что ты её украла!
Горестно охнув, Тома поспешила уйти с кухни в свою комнату.
      Зарывшись  лицом в подушку, девушка горько зарыдала. Она до боли   закусила губы, чтобы её плача не слышала зловредная соседка. Ох, если бы не жалость и сострадание к старшей сестре,  безграничная  взаимная любовь сестёр одна к другой, если бы  не привязанность к родным близняшкам –
разве приехала бы в такую даль, в этот не знакомый ей городок?
На какое-то время, совладав с душившими её  рыданиями, Тамара окунулась в воспоминания…
     До своих двадцати трёх лет она жила в таёжном посёлке Кужи Сахалинской области.  Родители – отец Томас и мать – Эмилия работали тральщиками на рыболовном судне. О, этот специфический рыбный запах! Он исходил в их доме от всего: от одежды родителей, от них самих, от  кухни и  даже  от спальни. Но запах не был им противен, поскольку рыбным промыслом жила их семья, как и многие жители посёлка. Зарема  была старшенькой,  Тома младше её на пять лет. В семье у них всегда было взаимопонимание, доброта. Как же любили девчонки ходить  на болотистые луга за морошкой да клюквой, а в ближний лесок за брусникой!
Тамара будто в яви услышала из далёкого детства:
- Сюда, сюда иди, сестрёнка! Здесь  ягоды – уйма!
- Иду-иду, Заремка!
- Ой, и вправду –  ягод так много, мигом лукошки наберём! –  весело переговаривались сестрички.
Счастье, казалось,  плескалось через край в доме Скворцовых. Только вот заметили родители –
 с самого рождения   их первенькая дочка   была слабенькая здоровьем. Ох, сколько помыкались они по больницам!  Решились и на другое – родить ещё ребёнка, авось, вдвоём-то им будет веселее расти!
Когда стала подрастать старшенькая, родители заметили   бледность на личике девочки, совсем не свойственную таёжным рыбачкам. Обратились к медикам, те посоветовали свозить девочку в Евпаторию на черноморское побережье. И даже помогли с путёвкой. Лечение и пребывание  на юге помогло девочке, вернулась она загорелой, весёлой, крепенькой. Родители облегчённо вздохнули – здорова их кровиночка!..
Горе ворвалось в их дом и в несколько домов посёлка как-то чудовищно  безжалостно.
Во время весенней путины на реке Тыми  рыболовный траулер потерпел крушение. Утонули все рыбаки…
Жители посёлка  скорбели по погибшим.
Эмилия, несмотря на сильный волевой характер, слегла и в короткий срок истаяла, как свечка…
Мать Томаса, Салония – ещё моложавая, крепкая женщина, но за мудрость жизненного опыта прозванная бабкой, тут же переехала в дом к внучкам-сироткам вместе со всей своей живностью: пушистым котом  Барсом, лохматым псом Геркулесом, десятком кур-несушек с  их единственным ухажёром- петухом в нарядном оперении, постоянно орущим своё «ку-ка-ре-ку», сундуком, в котором много разных тайн  и многочисленными узлами с сушёными таёжными травами.
Баба Салония, прижимая к себе внучек, что-то долго шептала, поглаживая девчоночьи головёнки. Девчушки молча обняли бабушку и перестали всхлипывать…
Горе мужественно переносили, как и все жители посёлка.  Соседи и друзья по работе, уже другой артели, породнились со Скворцовыми и делали всё, чтобы дочки росли не в нищете…
Бабушка Салония перед своей кончиной передала все секреты травницы  взрослым внучкам. Долго думала Салония, ох, как долго размышляла о том, надо ли знать  девушкам о недуге старшенькой? Решила, что не следует с собой в могилу уносить то, что ещё, может быть, придётся  не единожды проверять и подтверждать или, наоборот, опровергать. Осторожно  завела  разговор сначала с младшенькой. Рассказала о том, что у Заремки  болезнь крови, которую медики называют лейкемией, по другому – белокровие. Раскрыла и то, что  родители решили родить второго ребёнка, то есть Томочку, чтобы в доме не  обрывались  детские голоса и смех. Тома слушала бабушку и не могла поверить в страшный диагноз своей сестрички. Вот тогда-то она  и сделала свой недетский вывод –
 всегда и во всём быть опорой и подмогой для Заремы…
      Тамара встала с дивана, поправила растрепавшиеся волосы, подошла к радиоприёмнику и включила его. Тотчас  услышала знакомую песню: «В путь-дорожку дальнюю я тебя отправлю,
 Упадёт на яблоню  спелый цвет зари…»
Тамара грустно улыбнулась и, вздохнув, подумала: »Мамина любимая, на стихи Сергея Острового, музыка Матвея Блантера… а раз  любимая мамы, значит,  и для меня она  любимая»…
А ещё  Тома подумала, что наконец-то надо бы ответить взаимностью Феде Агапову, мастеру-наладчику ткацких станков.   Парень  давно пытается  вызвать девушку на откровенность, но по какой-то причине не решается напрямую признаться в своих чувствах. Тома тепло улыбнулась, представив их встречу в парке…
Кухонные баталии продолжались.
Зинаида, способная на выдумки, внедряла все свои новшества в дело, не задумываясь о последствиях.
Как-то, уже ближе к весне Тома, вернувшись от старшей сестры, прошла на кухню. Её внимание привлёк огромный навесной замок на кухонном столе Зинаиды. Это что? – прямой намёк на то, чтобы  она, Тамара, не залезла в стол соседки?
  Внутри у Томы всё охватило  жаром, голова закружилась. Она прислонилась к косяку двери, чтобы не упасть. Тут и Зинаида выплыла утицей из своей комнаты и, кивнув головой на замок, подтвердила:
- Да-да, от тебя, милочка, замок навесила, чтобы ты  мои крупы-вермишели не тронула…
- Зина! Да как ты можешь?!  Как у тебя хватает совести так унижать меня?
- Совесть? Да нет её у меня – ты же украла её у меня, забыла?!
Задев плечом сникшую Тамару, Зинаида демонстративно прошла к газовой плите и поставила на ней свой расписной эмалированный чайник. Запахивая потуже такой же пёстрый халат,  процедила сквозь  зубы:
- Ишь, паиньку из себя корчит…
… А весна уже вовсю бушевала, одевая городок в зелёные наряды. Дразнила ароматом черёмуха, над цветами  рябинок и калины кружились пчёлки, опуская свои лапки в серединки соцветий…
Вот в  эту  цветущую весну не стало Заремы…
На похоронах  девочки  судорожно вцепились в чёрное платье Тамары  и сквозь плач кричали:
- Мамочка-а-а! Не покида-ай нас!..
Федя  подхватил  близняшек на руки и пытался  успокоить девочек…
Ой, никогда не заживёт душевная рана от горькой потери!..
Этой же весной Тамара и Федя срочно расписались и занялись оформлением по удочерению Кати и Саши. Представители  из  службы по опеке  не препятствовали  молодожёнам, наоборот, сочли нужным поскорее оформить, поскольку  ближе родственников не оказалось…
    Прибежало лето  во всей своей красе. Всё жарче припекало солнышко. Городской пляж  реки  Вори   атаковала ребятня  во главе со взрослыми. Сюда же приходили и супруги Агаповы всей своей дружной семьёй. Тамара и Фёдор  оказались  заботливыми родителями, девочки это почувствовали сразу и полюбили их.  Жила семья Агаповых  в большом  благоустроенном доме со всеми удобствами,  имелся огородный участок и ещё за городком – небольшая дача…
О жизни в коммунальной квартире Тома вспоминала с содроганием. И не хотела думать, но память-то никуда не денешь – она невольно или  вольно всё крепко держит, порой не отпускает до самых последних дней жизни. Больше всего  эта память  хранит всё самое значимое в жизни. Томе есть что помнить и без того, что она прожила в коммуналке…
     Тем временем в той самой коммунальной квартире по улице Кирова происходило следующее.
Недолго радовалась  кичливая Зинаида тому, что от неё съехала соседка. Уже в конце лета  дверь временно пустовавшей комнаты открыла незнакомка. Девушка была молоденькая, смуглая с большими чёрными глазами, с  короткой стрижкой   тёмно-каштановых волос. В глаза бросался её выпирающий живот – молодая особа ждала ребёнка.
Зинаида по своей горделивой хозяйской привычке  высокомерно фыркнула:
- Это кого  сюда чёрт  занёс?
Девушка деловито осмотревшись, отпарировала:
- Не чёрт, и не кого-то. Меня сюда поселила администрация города. А вы, дамочка, полегче с чертями-то – не видите? – ребёночка жду!
Разместив  свои вещи из чемодана на колёсиках, девушка окликнула Зинаиду:
- Будем знакомы, я – Альфия, можно просто Аля, приехала в этот город с северного  Закавказья.
Зайдя на кухню и, увидев огромный навесной замок на кухонном столе, Альфия так оглушительно расхохоталась, что Зинаида выскочила из своей комнаты.
- Ха-хо-ха-иньки! – не унималась девушка, – это что за новшество?!
Зинаида, подбоченившись, не преминула отрезать:
- Это для того, чтобы мои продукты из стола не крали!
Альфия, придерживая живот, нахмурив брови, спросила:
- А что? разве кто-нибудь  у вас крал продукты?
Зинаида замешкалась с ответом. Ей на мгновение показалось, что Бог накажет её когда-нибудь за напраслину, что она возводила на бедную, безответную Тамару.
Альфия не отступала:
- Ну, чего молчим?
- Не совсем…так…но всё же так-то безопаснее, – промямлила Зина.
- А совесть где твоя? Ты её съела, что ли?
Альфия  догадалась, что перед ней неуживчивая, скандальная старая дева.
Зинаида, передёрнув плечом, решила, что надо проучить эту беременную девку. Она поджала нижнюю губу и вдруг выпалила:
- Про совесть мою спрашиваешь? А нет её у меня!
Хочешь знать, куда она делась? А украли! Вот прежняя  жиличка и украла!
- Украла??? – изумилась Альфия, – да ты в уме?
Зинаида, не ожидавшая такого напора от новой жилички, попятилась к двери своей комнаты.
Альфия, продолжая на неё наступать, заявила:
- Ну  вот что, тётя-дева, со мной твои фокусные номера, какие  ты проворачивала с прежними жиличками, – не пройдут! Ты усекла???
Зинаида молча  пятилась по коридору в сторону своей комнаты.
Девушка  вразвалочку шла за ней и повторяла:
- Ты всё поняла? Или я  не вполне ясно  объясняю?
- П-по-няла! – заикаясь, пролепетала Зинаида и, почувствовав за спиной дверь своей комнаты, локтем распахнула её.
 Оказавшись в комнате, Зинаида  закрыла дверь и медленно осела  на пол.  Она почувствовала себя униженной, растоптанной. При этом у неё ни на секунду не промелькнула мысль о том, как чувствовали себя люди, которых она  откровенно оскорбляла.
Зинаида, поняв, что  потеряла  свою  прежнюю власть над соседками по коммуналке, поскуливая, с каким-то  подвыванием заплакала. Прибавленный звук телевизора не смог заглушить  рыданий, может быть, впервые за всю её жизнь не поддельных, а искренних.