Игра. Глава 6. В подземелье

     С этого часа я перестал следить за временем в его обычном земном значении, перестал терзать себя мыслями о необходимости быть на работе, в проектном отделе моей фирмы. Но самое главное, почему-то представилось, что в той, нормальной жизни мои жена и сынишка, шеф и сослуживцы, то есть те, кто меня любил и знал, тоже смирились с этим исчезновением. Может потому, что в этом «каземате» со смрадными испарениями я ощутил себя настолько раздавленным и ничтожным, что начал недоумевать: на чем основывалась моя уверенность в собственной нужности?

     В новой жизни не было ни дней, ни ночей. Всегда ровный тусклый свет, однообразие обстановки и обреченных лиц призывали к смирению, лишали надежды, обрекали на безысходность.

     Но кое-что радовало и в этом подземелье. Оказалось, что кроме бесплатных еды и водки, буфетчики в противогазах предлагали обменивать кольца, перстни, серьги, портсигары, браслеты, часы, сотовые телефоны и другие гаджеты на кислородные подушки или марихуану. За мое обручальное кольцо я без проволочек заполучил большую кислородную подушку, за часы – вторую, которыми с большим удовольствием пользовался.

     Кислород и марихуана – вещи, на мой взгляд, совершенно несовместимые в реальной жизни. Но здесь они для многих приобрели чуть ли ни одинаковую важность. Все наши представления о ценностях иллюзорны. Они лишь плод ситуации. Я по-другому взглянул на окружающих, в том числе и тех, кого сломили обстоятельства, кто поддался соблазну хотя бы на время забыть о них. Это были в основном обыкновенные, ничем не примечательные люди, каждый со своей судьбой, со своей болью. Они уже не казались изгоями, презирающими какие-то общепринятые правила или непоколебимые нормы морали. Они были для меня, в первую очередь, людьми зависимыми, больными, а значит, вызывающими сочувствие.

     Роберт все-таки вырвался в люк, с пятой попытки, на моих глазах. И теперь пожилого мужчину, к которому он испытывал трогательное чувство привязанности, опекал я.

     Старик почти не вставал со своей кровати, часто впадал в беспамятство. По его отрывочным воспоминаниям можно было составить образ неугомонного труженика, который любил землю, ранние рассветы, честную работу до физического изнеможения, аккуратность и порядок в любом деле. Но судьба гнала его по жизни словно в наказание за тягчайшие преступления. Репрессии, ссылка, война, плен, суд, тюрьма, принудительные работы на рудниках, скитания в поисках жилища, смерть жены и гибель сына на лесном пожаре, психиатрическая больница, побег, преследование и, наконец, эта зловонная яма.

     – Мы в этой жизни пыль – говорил он. – Не звезды, не песчинки, – просто пыль. Носит нас бешеный  ветер по миру, злой дождь прибивает к земле и смешивает с грязью. Уносят нас мутные ручьи в быстрые реки, и покрывает бездна. Я всю жизнь хотел немного счастья. И не увидел его.
    
     "Вы рассчитывали обрести счастье здесь?", – хотелось спросить мне, но я не задал этого вопроса, потому что и сам неизвестно за каким лешим тут оказался. Спроси меня о том же, вряд ли ответ оказался бы умным и убедительным.

     И все-таки общение с этим пожилым человеком, забота о нем в какой-то мере придавали смысл моему собственному существованию. Я хотя бы не чувствовал себя абсолютно бесполезным, никому не нужным. А это, собственно, то, что незримо поддерживает наше желание пребывать в этом мире, как-то еще барахтаться в болоте под названием жизнь, к чему-то стремиться.

     К чему я мог стремиться тогда, находясь в этом ужасном "отстойнике"? Разумеется, к свету, к свободе, к тому, что так легко, оказывается, потерять, но так трудно теперь даже представить.

     Отвратительные пары едких газов в помещении и страшная усталость заставляли часто закрывать глаза. В любую минуту мог одолеть короткий сумбурный сон. Грезились то квадратное отверстие в потолке с какой-то жилистой рукой, вытянутой из него, то петля для самоубийц, связанная из спасительного каната, то уходящая ножками в пол кровать, на которой задохнулся я...

     Ничего не оставалось, как просыпаться, тупо трясти головой, чтобы прийти в себя и заняться чем-то земным. Просто хотелось как можно больше разговаривать с людьми, которые были в состоянии мне ответить. Но на контакт шли не все, усматривая в сближении какой-то подвох.

     Скажем, мужчина лет сорока на вопрос, как он попал в подземелье, сначала подозрительно посмотрел на меня, а потом выпалил, зло чеканя каждое слово:

     – А какое твое собачье дело?

      И все-таки мне удалось разговорить несколько человек. В спортивно-развлекательном комплексе все эти люди неоднократно и самым удивительным образом оказывались в обстановке, вынуждающей заняться чем-то новым или необычным. Но как только они проявляли излишнюю инициативу либо противились выполнению той или или иной работы, их под страхом смерти заставляли делать то, что нормальному человеку не пришло бы в голову. И только в редких случаях "выводили из игры", погружая в иное окружение. Причем в кульминационных моментах рядом всегда оказывался суетливый сухой старичок.

     По всей видимости, считали мои собеседники, невольники стали участниками какого-то адского исследования или опыта, которым руководил некто с неограниченными полномочиями.

     Практически везде, где бы ни находились узники, глазками камер, прикрепленных к стенам или потолку, за ними наблюдал искусственный интеллект. Узнавали о нем, благодаря необычайной разговорчивости "чудо-техники". Сначала он представлялся Гришей, а потом, не переставая болтать, начинал выдавать фразы, точно снятые у кого-то с языка. Видимо, разработчики машинных мозгов решили наделить искусственный интеллект широкой палитрой человеческих чувств и потребностью постоянно пополнять свой лексикон за счет живого общения с людьми. Даже в вонючем подземелье некоторые из тех "перлов" в исполнении искусственного интеллекта казались смешными. До сих пор помню некоторые из них: "Долго еще будешь тюльку гнать?", "Держи карман шире!", "Врет, как сивый мерин!", "Все смешалось в доме Облонских!"...  А может быть, заказчик, который устроил весь этот шабаш, просто пожелал скрасить жестокие порядки и бесконечные преступления, скрытые за оградой спортивного заведения? Об этом я подумал тогда.