Баронесса София фон Вальтер. Часть вторая

Елена Леонидовна Лаврова

Часть вторая

СОФИЯ

1

Княгиня Ольга Николаевна Сперанская, статс-дама принимала гостей в своём салоне по пятницам. Она слыла в свете просвещённой хозяйкой салона, где самыми модными темами была политика, образование и технический прогресс. Вечером в начале апреля 1871 года в её доме на Невском проспекте начали собираться именитые гости.
Ольга Николаевна в сиреневом платье с входящим в моду турнюре и с фиалками в каштановых волосах встречала их, сидя в креслах, милостиво улыбалась каждому и протягивая душистую руку мужчинам для поцелуя.
Представительный рослый дворецкий, одетый по екатерининской моде, в парике, в синем кафтане, в белых коротких панталонах и туфлях с серебряными пряжками, войдя в гостиную,  провозгласил:
 - Контр-адмирал граф Ростовцев с невестой баронессой Марией Маргаритой Еленой Амалией Софией фон Вальтер, баронесса Амалия Фредерика Виктория Герда Августа фон Вальтер!
Княгиня протянула Ростовцеву руку для поцелуя и благосклонно кивнула Софии и тётушке Августе, жестом приглашая их занять места рядом с собой.
 - Рада вас видеть, - обратилась она к ним по-немецки. – А где же сам барон?
 - На площади Знаменской он пересел из кареты на конку, - пояснил, улыбаясь, Ростовцев, - Сказал, что давно мечтал прокатиться за пять копеек.
Княгиня изумилась:
- Что за причуда?
Ростовцев засмеялся.
 - Я бы прокатился вместе с ним, но надо было сопровождать дам.
 - Разве в Мюнхене нет конки? – обратилась княгиня к баронессе Августе.
 - Нет, - отвечала баронесса, - но есть в Берлине и Вене. По-моему, с 1865 года.
 - Тогда мы вас опережаем, - засмеялась княгиня, - в Петербурге конка появилась двумя годами раньше. Говорят, что конка гораздо удобнее омнибуса. Вагон катится по гладким рельсам, а не трясётся по булыжной мостовой. Впрочем, я это знаю понаслышке. Сама кататься не пробовала. Хотя, наверное, стоит попробовать. Это, наверное, забавно.
Дворецкий всё чаще стал объявлять фамилии и титулы гостей и разговор о техническом прогрессе в городском транспорте прекратился сам собой. Впрочем, когда в гостиной появился румяный и довольный барон, княгиня обратилась к нему с вопросом, почему ему пришла в голову причуда прокатиться на конке?
- Надоело трястись в карете, - засмеялся барон. – Новый опыт! Да и на русский народ захотелось поближе поглядеть. В карете катаясь, много не увидишь.
- Позвольте вас поздравить, генерал! – внезапно переменила тему княгиня. – Германия стала Империей, благодаря усилиям рейхсканцлера Отто фон Бисмарка. Умнейший человек! Князь Горчаков очень хвалил его,  когда рейхсканцлер был послом у нас в России. С тех пор всего-то десять лет прошло. Я прекрасно его помню. Мы не раз беседовали с ним о политической обстановке в Европе.
- Благодарю вас, княгиня, - улыбнулся барон. – Да, Германия теперь Империя, и это меня радует. Бисмарк сделал великое дело, собрав части в целое. Надеюсь, что Россия и Германия будут развивать добрососедские отношения. Хорошо, чтобы к нашему союзу присоединилась ещё и Австрия.
- Да, - подхватила Ольга Николаевна, - это было бы прекрасно! Такой союз укрепил бы наши позиции в Европе. Кстати, когда Бисмарк был у нас послом, то научился говорить по-русски, и это в очень короткий срок. Удивительно трудолюбивый и умный человек. Я бы даже сказала, что Бисмарк – великий человек! Настоящий государственный муж! Я восхищена его способностями. Жаль, что его перевели из России послом в Париж. Общение с ним было превеликим удовольствием. Кстати, а вы, генерал? Как у вас с русским языком?
- Я его учу, - улыбался барон. – Я держусь того мнения, что живя в чужой стране необходимо знать её язык. И тогда чужая страна станет тебе почти родной. Знание языка это свобода. Кстати, моя дочь уже неплохо говорит по-русски на бытовые темы.
София покраснела и потупила глаза. Похвала отца смутила её.
Княгиня обратила на неё свой проницательный взор и сказала по-русски.
- Это прекрасно! Кстати, когда состоится ваша свадьба с графом?
- В первое воскресенье после Пасха, - отвечала София по-русски, страшась, что последуют ещё вопросы, потому что она ещё не была так уверена в своём знании чужого языка, как сообщил её отец. Но княгиня не задала больше вопросов и снова обратилась к барону:
- Кстати, Отто фон Бисмарк мало того, что умнейший человек в Европе, он ещё и необыкновенно храбр. Знаете ли вы, что он принимал участие в медвежьей охоте и убил двух медведей?
Говоря это, Ольга Николаевна снова взглянула на Софию и увидела, как помрачнело красивое лицо девушки. Несомненно, княгине была известна история охоты барона и реакция Софии на убийство зверя. Увидев, как помрачнело лицо девушки, княгиня поспешно добавила:
- Но господин Бисмарк тогда сказал, что больше не станет охотиться на медведей. Он заявил, что непорядочно выступать с ружьём против безоружных животных. Вы, германцы, очень чувствительны и милосердны. Это весьма похвально.
Княгиня снова поглядела в лицо Софии и улыбнулась, показывая, что эта фраза относится непосредственно к ней.
- Не обольщайтесь, княгиня, - сказал Ростовцев, - как и у всякого народа у нас есть разные люди. Есть добрые люди, есть милосердные, но есть жестокие и бесчувственные. Правда, жестоких и бесчувственных - мало.
Между тем, гости всё прибывали и, столпившись полукругом возле кресла, в котором сидела хозяйка салона, почтительно слушали, что она говорит.
- Господа, - обратилась к ним княгиня по-немецки, - поздравим наших дорогих германских гостей с победой над французами и с образованием Германской империи. Это воистину великое событие!
Все принялись рукоплескать.
- Кстати о французах. Во Франции неспокойно, - сказал старый граф Щербатов, усаживаясь на диван, - я только что оттуда. Народ взбунтовался. 18 марта в Париже была объявлена коммуна. Я как услышал, едва унёс ноги. Поверьте, добром это не кончится.
- Чего хотят эти коммунары? – спросила княгиня.
- Как чего? – удивился граф Щербатов. – Того же, что они хотели и в конце восемнадцатого века: свободу, равенство, братство. Эти новые коммунары неоякобинцы, социалисты, анархисты. Другими словами, негодяи! Если их движение не подавить, это принесёт огромный вред не только самой Франции, но и всей Европе. Дурной пример заразителен. Вечно эти французы что-то гадкое затевают. Ни на что другое этот народец не способен. Помяните моё слово, будет большая заваруха. И знаете, что всего гаже? Писатель Гюго с ними, с этими коммунарами. Он был избран в новое национальное собрание и предложенный пост принял. Это возмутительно! Если ты писатель, стой над всеми, не суйся в политику. Не твоё это дело. Романы пиши!
Тьер бежал в Версаль с верными войсками. Сие означает, что будет гражданская война. Помяните моё слово! Снова кровь и смерть! Проклятые французишки! Никак не успокоятся. А знаете, кто у них комиссар по культуре? Гюстав Курбе, художник. Художник – комиссар! Что за нелепость! Что за пошлость! Если ты художник, зачем ты суёшься в политику? Картины пиши! И знаете, чего он хочет? Повалить Вандомскую колонну, перенести её на эспланаду Дома Инвалидов и пусть там, в пустынном месте её посещают военные. А коммунары требуют, чтобы колонна была совсем уничтожена. Разрушители! Мне нет дела до этой колонны, но кому она мешает? Это же не Бастилия, в конце концов!
- Социалисты, - промолвил Ростовцев, – у нас и свои есть: чернышевские всякие, да герцены. Герцен, правда, в прошлом году умер. Воду мутят. Как бы и у нас того же, что и во Франции не случилось. Слышали, о чём эти господа пишут в своих сочинениях?
- Чур, меня, чур! - замахал руками граф Щербатов. – Не приведи Бог! О чём же они пишут?
- А о том они пишут, - снова заговорил Ростовцев, - что Россия неизбежно придёт к социализму. А основа этого социализма уже есть – это крестьянская община. Вам ведь известно, что такое народничество?
- Наслышаны! – отозвался князь Мещеряков. – Недавно я разговаривал с товарищем прокурора господином Благово. Почтенный человек! Умница! Благочестивая жена у него! Сам - верный слуга Царю и Отечеству! И что же? Его единственная дочь Елизавета внезапно объявляет, что она уходит из семьи, выходит замуж за народника еврея Левина. Объявляет, что она тоже народница и уходит в крестьянскую общину просвещать народ.
- И что же, ушла? – охнул граф Щербатов.
- Ушла! В одном платьице и ушла к своему еврею. Уехали в деревню. Еврей, кажется, выкрест, из протестантов. Впрочем, я точно не знаю. Но раз священник их венчал, значит, крещёный. Отец Елизаветы слёг. Его чуть было удар не хватил. А ей хоть бы что. Уехала, и знать о себе не даёт. Мать все глаза выплакала.
- Запереть! Не пускать! – вскричал в негодовании граф Щербатов. – Почто он дочь не запер?
- Времена не те, чтобы запереть и не пускать, - со вздохом сказала Ольга Николаевна. – Большую свободу ныне молодёжь взяла, особенно девушки. Делают, что хотят. И родители им не указ.
- Я слышал, что у наших народников единого мнения нет, - сказал Ростовцев. – Одни хотят пропаганду и просвещение в народ нести, чтобы революцию мягко подготовить. Кажется, у них главный пропагандист Пётр Лавров. Наверное, Елизавета Благово и Левин как раз из этих его последователей.
Другие требуют бунтов и революции, как во Франции. Здесь их предводитель какой-то анархист Бакунин.
А третьи хотят составить заговор и сделать революцию в России без всяких там просветителей и пропагандистов. Мол, после революции разберёмся и просветим народ.
В общем, всё это неприятно и надо бы крепко наказывать таких людей, чтобы другим неповадно было, но, похоже, что джин уже выпущен из бутылки и загнать его назад в сосуд нет никакой возможности. И обратите внимание, что все эти бакунины, герцены, лавровы все или почти все подзуживают народ из-за границы. А всякие там лондоны и парижи и рады нам навредить и наших социалистов привечают. И попомните моё предсказание: добром всё это не кончится.
 - Вот и я говорю! Добром не кончится! – вскипел граф Щербатов. – И ведь надо что-то делать, чтобы не было, как во Франции.
 - Поздно! Слишком поздно! – сказал Ростовцев, махнув рукой.


2

- Вы нас пугаете, граф, - воскликнула Ольга Николаевна. – Неужели ничего нельзя сделать, чтобы всё это остановить? Откуда пошла вся эта зараза?
- Откуда? Да из Франции и пошла. Вспомните наших декабристов. Насмотрелись в Париже на чужую жизнь, вот и понеслось. Из Франции вся зараза.
- Ничего, - примирительно сказала Ольга Николаевна. – Теперь мы будем в тесном союзе с обстоятельной, солидной Германией, и всё пойдёт, как надо.
- У нас и так всё хорошо, если не считать движение народников,  - заметил Ростовцев. – Дружба с другими странами необходима, только жить надо своим умом и никому не подражать.
- Германия может служить для нас образцом, - возразила Ольга Николаевна. - Там не было такого безобразия, как во Франции. Никаких восстаний и революций. И правителям не отрубали голов. И если в Германии есть социалисты и анархисты, то надо бы узнать, как государство с ними управляется. Генерал, - обратилась она к барону, - я права? В Германии ведь никогда не было восстаний и революций?
Барон усмехнулся:
- Я полагаю, что моя дочь София лучше меня ответит на этот вопрос.
Взоры присутствующих с любопытством обратились на девушку. София вспыхнула от неожиданного всеобщего внимания, но тотчас овладела собой и ответила по-русски:
- В Германия, а точнее, в Саксония  было восстание крестьян, но очень давно. В одиннадцатый век. Король Саксония отнимать денег у крестьян на строительство замков и насильно заставлять крестьян строить эти замки. Послы Саксония прибыть к император Священной Римской империи Генрих IV и жаловаться ему. Но император с ними не захотеть разговаривать. И крестьяне сделали войско, и осадить крепость, где быть Генрих IV. Император бежать юг Германии, и направить свой войско на крестьян. Была битва и император победить.
Выпалив эти сведения, София перевела дух.
- Я же говорила! Одиннадцатый век это было так давно! - торжествующе провозгласила статс-дама. – Германия стабильна, как никакая другая европейская страна.
- Нет, - возразила София. – В Германия был революция 1848 года, как и во Франция и других части Европа. Революции потерпели поражения.
- Ну, туда им и дорога! – сделала заключение Ольга Николаевна. – Но ведь социалистов в Германии не было, и нет?
София умоляюще взглянула на отца. Речь на русском языке далась ей с великим трудом. К тому же ответа на последний вопрос статс-дамы у неё не было. Она вообще смутно представляла себе, что такое социализм и кто такие социалисты. Барон бросился на выручку дочери. Он не стал терзать уши слушателей своей ломаной русской речью и начал по-немецки:
- К моему великому сожалению, княгиня, Германия породила самых злейших из всех социалистов Европы. Русские социалисты им в подмётки не годятся. Это крещёный еврей Карл Маркс и немец Фридрих Энгельс. Кто-нибудь слышал о них? – обратился барон к слушателям.
Шёпот пробежал по салону.
- Я так и знал, - продолжал барон. – А знать необходимо, потому что надо предвидеть, откуда может быть нанесён удар. Эти двое друзей-коммунистов написали так называемый «Манифест Коммунистической партии» и издали его в 1848 году, то есть двадцать три года назад. Знаете, какой фразой этот манифест начинается?
Барон выдержал паузу, обвёл слушателей насмешливым взором и продолжил:
- «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма»!
В гостиной раздались всплески смеха. Засмеялся и барон.
- Образ неудачен, но авторы этого не поняли. Если по Европе бродит призрак коммунизма, значит, коммунизм давно мёртв. Но простим авторам этот неудачный пассаж. Дело в том, что дальнейшее содержание этого манифеста крайне серьёзно и опасно. Коммунизм не мёртв. Он жив и угрожает нам всем, всей Европе, Германии и России, в том числе. Дело в том, что авторы сочинения рассматривают историю человечества и современность только под одним углом, как противостояние и вечную вражду классов (это их терминология) угнетателей и угнетённых. Если  быть кратким, то в современном мире угнетатели это богатая буржуазия, у которой в руках деньги и власть, а угнетаемые это пролетариат, класс современных рабочих. Пролетариат совершит революцию, и уничтожит буржуазию в каждой отдельной стране, а объединившись, уничтожит буржуазию во всём мире. Авторы называют пролетариат могильщиком буржуазии. Цель пролетариев – завоевание политической власти и установление коммунистических порядков на основе хорошо вам известных лозунгов: свобода, равенство, братство.
Насильственное свержение власти и её захват – вот их цель. Авторы заявляют, что господствующие классы должны содрогаться в ужасе перед грядущей коммунистической революцией.
Тягостная тишина повисла в гостиной, как будто в ней не было множества людей.
- И что они сделают с господствующим классом? – спросила срывающимся голосом графиня Щербатова.
Барон пожал плечами:
- Насколько я знаю, заставят всех без исключения работать и начнут всех перевоспитывать, а если кто-то будет сопротивляться, то будет безжалостно уничтожен.
В гостиной раздались возмущённые возгласы.
- Я не понимаю, - сказала статс-дама, - а в чём различие между социалистами и коммунистами?
Барон несколько смущённо почесал нос:
- Скажу своими словами: коммунисты это те же социалисты, только ещё гаже. Коммунизм авторы рассматривают как последнюю ступень развития человечества, а социализм этот самый коммунизм подготавливает. Переход от социализма к коммунизму совершается ненасильственным путём. Следовательно, естественным, бескровным.
- Последняя ступень развития? А после коммунизма что-нибудь будет? – спросил граф Щербатов.
- Об этом авторы умалчивают, - улыбнулся барон. – Насколько я понял, социализм побеждает в отдельной стране, а коммунизм должен победить сразу во всём мире. А потом что? Потом всеобщее счастье оставшихся в живых людей на костях убитых противников этого всеобщего счастья.
- Одна-а-а-ко! – протянул граф Щербатов. – А что, эти авторы живы? Где они теперь?
Барон усмехнулся:
- Живы. Маркс живёт в Лондоне. Там же и Энгельс. Маркса повсюду изгоняли за пропагандистскую деятельность, которую он развивал в газетах, которые издавал. Изгнали из Германии, из Брюсселя, из Парижа, и меня удивляет благодушие английских властей, которые терпят этого возмутителя общественного спокойствия на своей земле. Они и Герцена с его «Колоколом» терпели, но потом спохватились и изгнали. И терпеть его стала Швейцария.
Самое смешное во всей этой истории то, что Энгельс – сын богатого фабриканта. Сам себя хочет уничтожить.
Вот вы говорили о несчастном отце Благово и его дочери, сбежавшей с крещёным евреем социалистом Левиным, - обратился барон к князю Мещерякову, - дурной пример крещёного еврея Маркса и дворянской дочери Женни фон Вестфален заразителен. Родители Женни тоже были не в восторге и категорически запрещали заключение этого брака. Да разве девочек удержишь от опрометчивых шагов!
- Воспитывать девочек нужно правильно, - заявила Ольга Николаевна.
- Думаете, родители Женни фон Вестфален и родители Благово неправильно воспитывали своих дочерей? – улыбнулся барон. – Не думаю, чтобы они внушали им неправильные мысли о будущих избранниках и о браке. Дело в другом.
- В чём?
- В брачные дела вмешивается природа и перечёркивает все усилия строгого воспитания. Кто первый подвернётся под руку девице, когда она созреет, тот и преуспеет, кто бы он ни был. И ничего нельзя с этим поделать.
- А разум! – воскликнула Ольга Николаевна. – Зачем же людям дан разум? Ведь именно он отличает человека от животного.
- Не уверен, - улыбнулся барон. – У животных тоже есть разум. Но в брачном деле действуют какие-то глубинные мощные природные силы и их не победить никакому разуму, ни человеческому, ни звериному.
Ольга Николаевна хотела что-то возразить на это, но махнула рукой и не возразила.
- И ещё, - подхватил Ростовцев, - кроме природы, вмешивается политика, новые идеи. Они тоже соблазняют молодёжь, падкую на всё новое.


3

Возвращались из гостей вчетвером в одной карете.
- Отец, - спросила София, - а отчего этих Маркса и Энгельса не посадят в тюрьму?
Барон наклонился вперёд, чтобы лучше видеть в сумраке кареты глаза дочери:
- За что? – спросил он, вместо ответа.
- Как, за что? – отвечала дочь. – За призывы к свержению существующей власти. За призывы к революции.
- Видите ли, - пояснил барон, откидываясь на спинку сидения, - Маркс не преступник. Он никого не ограбил, не надул,  не убил. Он теоретик. А теоретиков в тюрьмы не сажают.
- Но теоретический призыв к революции может привести к смертям многих людей, потому что всегда найдутся практики, - возразила София.
- И тем ни менее, Маркс с юридической точки зрения не преступник, - парировал барон. – Он не нарушал закон  и  сажать его не за что. Можно только прогнать из страны.
София замолчала. Она боялась революций, прочитав романы Виктора Гюго «Девяносто третий год» и Александра Дюма «Шевалье де Мезон-Руж».
Кроме того, в руки ей попался труд Мадам де Сталь «Consid;rations sur les principaux ;v;nements de la r;volution fran;aise» («Соображения об основных событиях Французской революции»), который она прочла с величайшим вниманием.
Революция наводила на неё ужас. Она знала, что во время революции сорок восьмого года в Германии погибло около трёхсот человек. Но также она знала, что во время Великой французской революции погибло более полутора миллионов человек.
«Неужели, - думала она, - нельзя обойтись без революций? Сумел же русский Император при помощи реформ освободить крестьян. Если бы все правители были разумны и прислушивались к голосу народа, знали бы об их нуждах. Тогда не было бы никаких причин для революций».
Она вспомнила о том, что сказал в салоне Сперанской её жених. Слово осталось для неё непонятным.
 - А кто такие декабристы? – спросила она Ростовцева.
 - Молодые дворяне, профессиональные военные, создавшие тайные общества для преобразования России. Они хотели отмены крепостного права и введения конституции. Добиться этого они хотели путём военного переворота. 14 декабря 1825 года они вывели войска на Сенатскую площадь. Успеха их затея не имела. Восставших окружили правительственные войска, произошла перестрелка. Восставшие войска тупо стояли на Сенатской площади, и не предпринимали никаких действий! Несколько выстрелов картечью со стороны правительственных войск рассеяли собравшихся и обратили их в бегство. Это очень кратко.
Зачинщиков судили. Они были лишены чинов, наград, дворянского достоинства и отправлены в Сибирь работать на рудниках. Правда, я не знаю ни одного декабриста, действительно работавшего на рудниках. В конце концов, они там неплохо устроились.
Были и более мягкие приговоры: ссылка на поселение в отдалённые гарнизоны, где мятежники служили на пользу государства.
Пятеро главных злостных  зачинщиков были повешены. И поделом!
Самое интересное в этой истории то, что молодые и красивые жёны декабристов поехали в Сибирь за своими мужьями, оставив своих детей на попечение бабушек и дедушек. Дети, рождённые в ссылке, приравнивались к крестьянам.
 - Как! – воскликнула поражённая София. – Они оставили своих детей? Как это возможно? Они же осиротели!
Она выросла без матери и остро почувствовала боль за этих оставленных родителями детей.
 - Да, - согласился Ростовцев. – Осиротели. Но дела обстояли ещё хуже. Дочь генерала Раевского оставила девятимесячного сына, а почти в двухлетнем возрасте он умер. Так что их встреча никогда не состоялась.
 - Ох! – произнесла тётушка Августа. – Это не мать, а кукушка.
 - Александра Давыдова оставила шестерых детей.
 - Нет! – воскликнула София. – Шестерых? Это невероятно!
 - Сколько? – переспросила тётушка Августа. – Я не ослышалась?
 - Нет, - подтвердил Ростовцев. – Вы не ослышались. Шестерых!  Я вам больше скажу, эта супружеская пара родила в ссылке семерых детей.
 - Вы шутите? – спросила тётушка Августа.
 - Нет, я не шучу, - засмеялся Ростовцев и снова стал серьёзен. – Александра Муравьёва оставила троих детей. Один из них, кажется младший, умер. И родители её тоже умерли и никогда более не увидели свою дочь.
 - Это ужасно! – прошептала София.
 - Оставила сына с родителями Анна Малиновская. Оставила маленькую дочь жена Анненкова Полина Гёбль, и вы будете очень удивлены, узнав, что в ссылке у этой пары родилось восемнадцать детей. Но выжили лишь пятеро.
 - Эти женщины хуже кукушек, они - преступницы! – сделала заключение тётушка Августа.
 - Ну, что вы, - усмехнулся Ростовцев. – Некоторые люди, в особенности радикально настроенные и сочувствующие декабристам, считают этих женщин героинями.
 - Они чудовища! – тихо сказала София. – Монстры, какие-то! Оставить маленьких детей ради мужчин. Монстры!
 - Значит, - улыбался Ростовцев, - если бы я был декабристом и был бы сослан в Сибирь, вы бы за мной не поехали?
 - Если бы у нас были маленький ребёнок или, тем более, дети, ни за что! Ребёнок важнее мужчины, - твёрдо сказала София. – Ребёнок – будущее. Ребёнок беспомощен, а мужчина – нет. На то он и мужчина. Я вообще не понимаю, как эти мужья приняли от своих жён такие страшные жертвы. Они должны были отправить их обратно к детям. Настоять на этом. То, что вы рассказали – чудовищно.
 - Не могу с вами не согласиться, - сказал Ростовцев.
 - У этих женщин были смягчающие обстоятельства, - вмешался в разговор барон, до сих пор хранивший молчание. – Эти жёны любили своих мужей и жалели их.
 - А брошенных детей, значит, им не жаль было и они их не любили? – воскликнула тётушка Августа. – Решили новых детей сделать? Это не женщины, а самки! В особенности та, кто восемнадцать детишек родила и тринадцать из них похоронила. Это, какое же сердце надо иметь, чтобы всё это пережить и не сойти с ума! Не понимаю я этого! Любовь, говорите?– напустилась она на брата. – Это какие-то животные инстинкты, а не любовь.
 - Не будем спорить, - усмехнулся барон, – кто мы такие, чтобы их судить.
 - Мы не судим, - сказала София. – Мы удивляемся человеческим поступкам и не можем их себе объяснить.
Барон пожал плечами:
 - Не всё в человеческих поступках поддаётся объяснению.
Они доставили Ростовцева в его особняк. На прощание Ростовцев сказал, целуя руку невесты:
 - Софья Георгиевна, я  восхищён вашими успехами в русском языке. Я не устаю восхищаться вашими познаниями и умом. Мне досталась лучшая невеста в мире! А что касается жён декабристов, Бог им судья. Кстати, Полина Гёбль, ставшая после замужества Прасковьей Егоровной Анненковой, была француженкой. До замужества она была модисткой. Приехала в Россию и прижилась.
 - Тьфу! – бросила в сердцах тётушка Августа. – Теперь мне всё понятно. Так бы сразу и сказали, что француженка! Это всё объясняет.
С тех пор, как София совершила переход из католичества в православие, Ростовцев называл её Софьей Георгиевной. Софии это нравилось. Она начала чувствовать себя немножко русской. Она была приятно удивлена комплиментами жениха. Прежде все хвалили только её красоту, но никто не хвалил её познания и ум. Жених оценивал в ней не только девушку, но прежде всего человека. Это ей льстило.
Когда они приехали домой, барон, выпрастываясь из шубы с помощью слуги, спросил дочь:
- Вы не передумали выходить за Ростовцева замуж?
- Почему я должна была передумать? – с удивлением спросила София.
- Ну, не знаю, - засмеялся барон. – Вы, девушки так непостоянны в своих решениях.
- Только не я! – заявила София. – Я дала Ростовцеву слово быть его женой и слово своё сдержу. Кстати, папа, я хотела просить вас об одном одолжении.
- Хорошо, пройдём в кабинет, - предложил барон.
Стены кабинета барона были украшены великолепными персидскими коврами и шкурами убитых им животных. На коврах висело оружие, которое коллекционировал барон. Чего тут только ни было: старинные пищали и дуэльные пистолеты, копья, сабли, шпаги и старинные мечи. Рукояти и гарды холодного оружия были украшены драгоценными каменьями.
София сказала, указывая на один из мечей, гард которого был украшен тёмно-синими турмалинами и розовыми кварцами.
- Не могли бы вы одолжить мне вот этот меч, батюшка. Я взяла бы его с собой в свадебное путешествие.
- Вы что, собираетесь отбиваться мечом от разбойников?  - засмеялся отец.  – Или вы хотите подарить это драгоценное оружие своему жениху?
- Ни первое, и ни второе, - отвечала София, и щёки её запылали жарким румянцем. – Просто одолжите мне его на время. Я привезу меч в целости и сохранности и отдам вам. Ваша коллекция не пострадает.
Барон смотрел на дочь проницательным взглядом.
- Кажется, я понял, - сказал он. – Тристан и Изольда? Конечно, возьмите. Я вложу его в ножны и упакую в специальную деревянную коробку. Будьте с ним осторожной. Он остёр, как бритва. И имейте в виду, что это меч вашего славного предка, владевшего им в двенадцатом веке. Этот меч бесценен не потому, что его гард и ножны украшены драгоценными камнями, а именно потому, что он принадлежал вашему далёкому предку.
- Я поняла, - отвечала София. – И я не стану вынимать его из ножен, Это не потребуется.
- Завтра я подготовлю его, - сказал барон и поцеловал дочь в макушку. – Ступайте спать. Уже поздно.
София ушла в свою спальню. Она была рада, что отец не отказал ей.
Она умылась, не прибегая к услугам горничной, переоделась и юркнула под одеяло. Но она не сразу заснула, а вытащила из-под подушки томик Жозефа Бедье «Тристан и Изольда» на французском языке и принялась за чтение. Временами она отрывалась от книги и задумывалась, глядя в тёмные стёкла окон, покрытых снаружи узорной изморозью.
От книги её отвлекало размышление о судьбе неизвестной ей девушки Лизы Благово. София не понимала мотивов поступков этой девушки.
«Жила Лиза с любящими родителями. Всё у неё было. И хорошее воспитание, и образование родители ей дали. И была Лиза богата. И было у неё много красивых платьев. И возили её родители на балы и подыскивали ей подходящего жениха, богатого и красивого. Живи, да радуйся. Но эта Лиза от всего отказалась. И, прежде всего, от родителей и их заботы. И поехала жить в крестьянскую избу, где всё удобство – лавка с соломенным тюфяком. Ни тебе ванны каждый вечер, ни красивых туфелек и платьев. Ни выездов, ни балов. Да и было ли где постирать платье и бельё, что было на ней надето? И вышла Лиза за первого встречного, за кого попало. Наверное, этот первый встречный её и надоумил поменять образ жизни и поехать в деревню. Крестьяне грубо ругаются. Лиза их грамоте вздумала учить. Это, конечно, благородно. Убрал крестьянин навоз из-под коровы, пришёл в избу и читает роман Дюма «Три мушкетёра».
София, представив эту картину, засмеялась. Было во всей этой истории что-то неправильное, фальшивое, противоестественное, неправдоподобное. И вовсе не потому, что крестьянину не нужно учиться грамоте и не нужно читать романы Дюма. Нужно! Но с этого ли требуется начинать?
А с чего?
С революции?
Только не с революции!»
И с этими мыслями София заснула молодым крепким сном.
Она не знала, что народоволки вели среди крестьян революционную пропаганду и провоцировали их на восстание.


4

София сидела в своей комнате с книгой. Она читала роман Руссо «Юлия, или Новая Элоиза». Она читала и страдала вместе с героями романа. В образе Юлии и Сен-Пре она видела себя и учителя Ильина. Нередко на глаза её навёртывались слёзы. Юлия в романе Руссо тоже была дочь барона, а Сен-Пре был, правда, не студент, то человек, не принадлежавший к высшему сословию. Правда, на некотором сближении этих образов романа и самой Софии и Ильина сходство заканчивалось, а развитие сюжета романа и жизненные обстоятельства Софии вовсе не имели ничего общего, это произведение глубоко трогало девушку, ибо оно было о любви.
Она сравнивала роман Руссо с романом Гёте «Вертер» и находила в них общие черты. Оба романа  были написаны в эпистолярном жанре и оба были о счастье любить и злосчастной судьбе героев. Попутно София узнала об истории любви Абеляра и Элоизы, и была чрезвычайно тронута этой реальной средневековой историей.
Словом, у Софии было довольно источников, питавших её мысль, и она с упоением предавалась своим размышлениям о судьбах героев романов и о своей собственной судьбе. Будущее её было определено и, тем ни менее, представлялось ей весьма туманным.
В дверь постучали. София крикнула: - Войдите!
Тётушка Августа показалась в дверях, несколько обескураженная.
 - Здесь Захар. Он что-то говорит, но я не пойму, что он хочет. Выйдите к нему, пожалуйста.
София отложила книгу и вышла вслед за тётушкой в коридор.
Здесь её ожидал Захар, воспитатель Тора.
 - Што ви хотеть? – спросила София.
 - Щенок! Щенок заболел, барышня. Я не знаю, что делать.
София побежала в комнату, отведённую для щенка. Следом торопился Захар, и поспешала тётушка Августа.
Девушка рывком отворила дверь.
Тор неповинно лежал на подстилке Он даже не шевельнул хвостиком, увидев хозяйку. София опустилась рядом с ним на колени.
 - Вчерась  всё хорошо было, - торопливо говорил Захар, боясь упрёков и обвинений в свой адрес. – Я с ним гулял, вы с ним гуляли. Он весёлый был. Играл. А сегодня не ест, лежит скучный, не играет. Ума не приложу, что с ним. Вчерась, всё хорошо было, - повторил он.
Тор начал кашлять и дышал с трудом.
София гладила щенка, холодея от ужаса.
 - Не трогайте его! – вскричала тётушка Августа. – Он может быть заразный.
София даже не услышала её. Она вскочила на ноги и побежала в свою комнату. Тётушка Августа, думая, что София напугалась, помчалась за ней, крича:
 - Вымойте руки! Протрите их спиртом!
София нашла в своём блокноте адрес ветеринара Прозорова, записала адрес на бумажке, отдала её и деньги Захару:
 - Немедленно ехать за врач! Без врач не приходить! – приказала она.
Захар кинулся выполнять поручение.
София вернулась к щенку. Сердце её трепетало от жалости и ужаса.
Тётушка Августа принесла ей диванные подушки, чтобы племянница не сидела на голом полу. София заметила, что со вчерашнего дня Тор резко похудел. Она сидела рядом с ним час и два и пошёл уже третий час, а Захара с врачом всё не было.
Тётушка Августа старалась не заходить в комнату, опасаясь заразы, и давала указания Софии, стоя в дверном проёме:
 - Не прикасайтесь к нему! Отойдите подальше! Вот флакон со спиртом, я поставила его у двери. Протрите руки!
В конце концов, она так надоела Софии со своими охами и  вздохами, советами и предостережениями, что девушка не выдержала  и крикнула ей::
 -Уйдите! Оставьте меня!
Оскорблённая в своих лучших чувствах, тётушка Августа ретировалась, негодуя на резкий тон племянницы.
После четырёх часов мучительного ожидания, приехал Захар и привёз ветеринара. Профессор Прозоров, представительный мужчина под семьдесят, с прекрасно сохранившейся седой шевелюрой и роскошными пышными подусниками сбросил шубу на руки Захаруи, и, ведомый тётушкой Августой, вошёл в комнату Тора. София лежала возле щенка на диванных подушках, положив ладонь на его бархатную спинку. Долгое ожидание утомило её и чуткий сон смежил её веки. Услышав тяжёлые шаги профессора, она встрепенулась и подняла голову. 
 - Честь имею представиться, профессор Прозоров, - прогудел гулким басом ветеринар. Ну, как наш больной?
Не наклоняясь, он сразу увидел, что щенок мёртв. София растерянно сказала:
 - Он был очень горячим, а сейчас у него холодная спинка.
Прозоров наклонился, перевернул тельце Тора на  другой бок и \спросил Захара:
 - Его рвало?
 - Да, ваше благородие. И рвало, и понос был.
 - Чумка, - сказал профессор. – Барышня, - обратился он к Софии по- немецки, - Ihr Welpe ist tot. (Ваш щенок сдох). Прикажите слуге похоронить тело и вымыть комнату со спиртом. Это быстротечная чумка.
 - Он умер? – с удивлением спросила София. – Он спит.
Она взяла тельце Тора на руки и прижала к груди.
 - Он спит, - убеждённо повторила она.
 - Мне очень жаль, баронесса, - сказал Прозоров. – Щенок мёртв. Моё искусство здесь бессильно. 
София поднялась, держа щенка на руках, недоуменно переводя взгляд с тётушки Августы на профессора.
Прозоров, предвидя слёзы и истерику, поспешил откланяться.
Отдавая ему гонорар за вызов, тётушка Августа спросила:
 - Это не опасно? Не заразно?
 - Для людей, нет, - отвечал он. – Для собак опасно. Поэтому примите меры.
Он надел с помощью Захара енотовую шубу и уехал.
София по-прежнему стояла посередине комнаты, прижимая мёртвого Тора к груди.
 - Отдайте, барышня, - сказал Захар, протягивая руки, чтобы взять его из её рук.
 - Тише! – отвечала она, уклоняясь от его рук. – Тор спит. Он проснётся и мы пойдём гулять.
Захар беспомощно взглянул на тётушку Августу.
- Да, - согласилась она,- Тор спит. Ты положи его на подстилку. Пусть он спит. А мы пойдём, чтобы не мешать ему. Давай! А потом ты пойдёшь с ним гулять.
София послушно положила Тора на подстилку.
Тётушка Августа увлекла её в коридор и повела в спальню, приговаривая:
 - Тор поспит и захочет погулять. Ему полезно погулять.
Тем временем, Захар поспешно поднял тело щенка и унёс, чтобы позже похоронить его под яблоней в саду.
Оказавшись в своей спальне, София вдруг пристально поглядела на тётушку Августу:
 - Что он сказал? Тор умер?
 - Да, дитя моё. Тор умер.
 - Нет! – закричала София и забилась в рыданиях. – Пустите меня к нему! Я не верю. Что значит, умер? Как умер? Почему умер? Нет!
Её сознание  словно раздвоилось. Одна его часть прекрасно поняла, что значит этот телесный холод, эта неподвижность и застылость членов.
Другая часть её сознания не хотела мириться со смертью любимого существа.
Тётушка Августа силой удерживала девушку в комнате, уговаривая её успокоиться:
 - Мы похороним его под яблоней в саду. Мы будем приходить к нему каждый день, и приносить цветы. Мы будем помнить его и любить. В конце концов, мы встретимся с ним в мире ином.
К последнему аргументу София прислушалась.
- Правда? – спросила она.
- Сущая правда! – вдохновенно врала тётушка Августа. Она понятия не имела, верит ли в то, о чём говорит, и в чём убеждает племянницу. – Он нас встретит в раю. Мы будем гулять, и радоваться друг другу.
- Он нас узнает?
- Конечно, узнает.
- Он там вырастет?
Тётушка Августа и сама хотела бы это знать, но храбро подтвердила:
- Он там вырастет. Он будет такой красавец! И наш защитник.
- От кого он будет нас защищать нас в раю?
Тётушка Августа словно запнулась и замолчала. Потом неуверенно заявила:
- Ну, от всяких злыдней.
- Разве в раю есть злыдни?
- Иногда они туда прорываются, - сочиняла тётушка Августа на ходу.
Служанки принесли воду, нюхательные соли, успокоительные пилюли.
София через некоторое время успокоилась и заснула.
Тётушка Августа охраняла её сон.


5

Молодые венчались в Спасо-Конюшенной церкви в третью седмицу по Пасхе. Эту церковь выбрал Ростовцев по той причине, что в ней тридцать четыре года назад отпевали Александра Пушкина. Ростовцеву, поклоннику поэзии Пушкина, казалось, что в этой церкви всё ещё витает дух великого поэта. Ростовцев рассказал об этом своей невесте, и она с благоговением переступила порог Конюшенной церкви.
Свадебный обед на пятьдесят персон состоялся в «Старопалкине». И венчание, и обед прошли для Софии как во сне. Она делала, что ей велели делать, говорила то, что от неё ждали, принимала поздравления, не различая лиц, чинов и имён, во время обеда не помнила, что ела и что пила. Всё время рядом она ощущала крепкую руку мужа и слышала его настойчивый ободряющий шёпот, руководивший ею.
Очнулась она только на перроне Варшавского вокзала, где состоялись проводы молодых в свадебное путешествие. Барон крепко обнял дочь, желая ей счастливого пути. Обнимая её, он шепнул:
 - Помни, дитя моё, что от меча дети не рождаются. Надо вовремя убрать его и довериться мужу. Я хочу внуков. Мне ведь надо кому-то передать мою драгоценную коллекцию. Кланяйтесь всем родственниками и знакомым в Мюнхене.
София вспыхнула и промолчала.
Тётушка Августа поминутно вытирала глаза платочком, хотя причина её слёз была не совсем понятна. Она ехала вместе с молодыми, чтобы помогать племяннице в затруднительных ситуациях. Ехала с ними и служанка Грета, скромно державшаяся поодаль, и денщик Ростовцева, молодой, крепкий красавец матрос Антон. И Ростовцев, и Антон были в штатском платье.
Тётушка Августа плакала от счастья, что она вновь увидит свою любимую Баварию, Мюнхен и особняк предков, где прошли её детские и молодые годы.
План свадебного путешествия был разработан Софией совместно с Ростовцевым. Тётушка Августа тоже приняла в этом участие. Было решено ехать через Германию, остановиться в Мюнхене и некоторое время пожить в родовом имении.
Споры вызвала Франция. София и тётушка Августа были против того, чтобы ехать в Париж. В Париже были народные волнения и это их пугало. Они очень не хотели попасть в какую-нибудь неприятную историю. Ростовцеву очень хотелось поглядеть, что там творится. Творилась там в эти дни Парижская коммуна.
Ростовцев убеждал Софию, что надо завернуть в Париж, потому что без французской столицы путешествие будет неполным. Там есть, что посмотреть. София заколебалась. Тётушка Августа сказала, что они могут ехать, куда им угодно, а она из Германии поедет прямо в Италию и будет ждать их в Венеции. И добавила, что ехать во Францию – безрассудство.
- Софья Георгиевна, - уговаривал жену Ростовцев, - мы непременно должны увидеть Булонский лес, Лувр, Собор Парижской Богоматери, Дом инвалидов, Елисейские поля, Гранд опера …
- Монпарнас, Эйфелеву башню, - подхватила София.
- Версаль! – заключил Ростовцев. – Это как минимум.
- И Пер-Лашез! – не уступала София.
- Так решено, едем? – упрашивал Ростовцев.
- Не знаю. Я боюсь, - отвечала София. – А вдруг там стреляют.
Сейчас, когда они прощались с бароном на Варшавском вокзале, всё ещё не было решено, едут они в Париж, или нет. Было между ними условлено, что они будут читать газеты и следить за событиями. Если будет опасно, то они из Германии сразу поедут в Италию.
Наконец пассажиры разошлись по вагонам, и поезд тронулся.
София до того устала, что не заметила, что сон смежил её веки. Ростовцев уложил её на диван и укрыл пледом. Тётушка Августа тоже не заставила себя долго ждать и улеглась отдыхать. Грета боролась со сном в ожидании каких-либо приказаний, но клевала носом и тоже сдалась Морфею. Ростовцев, глядя на своих спящих женщин, посмеивался. Антон тоже не спал и смотрел в окно. Он бывал за границей во время морских переходов, но кроме заграничных портовых кабаков, больше ничего там не видел. Теперь ему было интересно посмотреть, как выглядит эта самая заграница  на самом деле.
В Варшаве железнодорожный комфорт закончился. Пришлось воспользоваться дилижансом до Берлина. Ростовцев позаботился о том, чтобы им достались шесть удобных сидений лицом к лицу. Двое пассажиров расположились на откидных сиденьях, прикреплённых к дверцам экипажа. Ростовцев знал, что из-за ненадёжности замков дверцы внезапно могли открыться и пассажиры в таких случаях выпадали на ходу. Антон устроился как раз на таком откидном сидении, и Ростовцев предупредил его об опасности, поэтому, прежде, чем сесть, Антон проверил надёжность замка, запиравшего дверцу.
Ещё три пассажирки, по виду мещанок, расположились на сиденьях у задней стенки дилижанса.
На империале были привязаны мешки с почтой, прикрытые сверху непромокаемым брезентом.
Ехать предстояло днём и ночью около 70 часов с остановками подле таверн и придорожных гостиниц. На этих остановках служители меняли уставших лошадей на свежих, а путешественники могли перекусить.
Ростовцев предложил, чтобы дамы спали поочерёдно на трёх передних сиденьях. Сам же он предпочитал спать сидя. Дамы сначала заупрямились, но, поразмыслив, согласились. Первой улеглась и немедленно заснула тётушка Августа. Грета пересела к ней, и её колени послужили подушкой для госпожи.
София тоже блаженно вытянулась на сиденьях и прилегла головой на колени мужа. Он положил тёплую ладонь на её лоб, и она уснула. Проснулась она часа через два с ощущением, что на её лицо села муха. София нетерпеливо махнула рукой, но ощущение осталось. София открыла глаза. Она увидела, что Ростовцев спал, свесив голову на грудь. София перевела взгляд на тётушку Августу и обнаружила, что та дремлет, сидя, а Грета спала, растянувшись  на сиденьях, и голова её лежала на коленях госпожи. Следовательно, хозяйка и служанка поменялись местами. София подняла глаза выше и обнаружила дерзкий взгляд молодого мужчины, устремлённый на неё. Мужчина помещался на откидном сидении, прикреплённом к дверце дилижанса. Он сидел напротив Антона. София поняла, откуда это ощущение мухи, сидящей у неё на лице. Этой «мухой» был наглый взгляд молодого мужчины, который при её пробуждении, даже и не подумал отвести глаза. Сначала София смутилась и сама отвела взор. Но настойчивый взгляд пассажира преследовал её. Она снова посмотрела ему в лицо. Увидев это, он сладко заулыбался и начал слегка подмигивать Софии правым глазом. София возмутилась и нахмурила брови. Но это ничуть не остановило наглеца.  Он начал посылать ей воздушные поцелуи.
Антон тоже заметил приставания незнакомого молодого человека и задумчиво смотрел на него. Ничего хорошего не предвещал этот мрачный взгляд, но молодой человек не замечал его, слишком увлечённый своими домогательствами.
На очередной остановке, когда все пассажиры вышли из дилижанса размять ноги, София пожаловалась мужу на назойливость чужого мужчины, который, кстати сказать, крутился возле них.
Ростовцев отвёл жену под защиту тётушки Августы и Греты, махнул рукой Антону, чтобы был неподалёку, и обратился по-немецки к молодому человеку, чьи взгляды смущали Софию.
- Sir, gehen wir hinter dieses Geb;ude. M;ssen reden. («Сударь, давайте отойдём за это здание. Надо поговорить»).
 - Не понимаю я твой собачий язык, немчура, - отвечал молодой человек по-русски, и, откинув назад голову, засмеялся, показывая прекрасные белые зубы. – Чего ты хочешь, колбасник?
Ростовцев подавил гнев и перешёл на русский язык:
- Отойдёмте за угол. Я хочу кое-что вам сказать.
- А, так ты русский, - снова засмеялся молодой человек. – Ну, пойдём!
Они отошли за угол станционного трактира, чтобы их не было видно с дороги.
 - Я, во-первых, не немчура, а русский. Во-вторых, извольте обращаться ко мне с почтением и «на вы». В – третьих, я хочу, чтобы вы глядели на пейзажи за окном, а не рассматривали в упор дам, с которыми я еду. Я понятно объясняю?
Молодой человека отступил на шаг, и окинул Ростовцева взглядом, с головы до ног:
- Я куда хочу, туда и смотрю, дядя. Ты мне не указ, куда смотреть. Что ты мне сделаешь, если я буду на твою дочку смотреть? Может, я на ней жениться захочу. От твоей дочки не убудет, если я на её красоту полюбуюсь.
- Это не моя дочь, - медленно чеканя слова, отвечал Ростовцев, - а моя жена. А если вы станете упорствовать, вы пожалеете.
Молодой человек изобразил на лице изумление и снова захохотал:
- Жена? Ну, и как ты, дядя, справляешься в твоём возрасте с молодой женой? Тебе не помочь?
Ростовцев размахнулся и дал наглецу такую увесистую плюху, что он покачнулся, и чуть было не упал, с его головы слетела соломенная шляпа. Пока опешивший молодой человек приходил в себя, подоспел Антон и одним ударом отправил его в нокдаун.
- Позаботься, чтобы он не сел в наш дилижанс, - сказал Ростовцев. – Внуши ему, что если он сядет, я пристрелю его. Вот, дай ему деньги, чтобы он купил билет на другой дилижанс.
Антон кивнул, взял деньги и кинул на грудь молодому человеку, который начал приходить в себя и корчился у их ног.
- Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, - сказал Антон. – Я ему ещё раз врежу. Не успеет.
Ростовцев вернулся к дамам. Они вопросительно глядели на него.
 - Всё в порядке, - небрежно сказал Иван Игоревич. – Скоро поедем.
 - Кто есть этот человек? – спросила София. – Он русский? Или поляк?
 - У него нет национальности, - отвечал Ростовцев, - потому что он мерзавец и наглец.
Антон дождался, когда молодой человек поднялся на ноги и снова отправил его в нокдаун.


6

Вскоре в дилижанс были запряжены свежие лошади, пассажиры вернулись на свои места и дилижанс покатил дальше, поднимая за собой клубы дорожной пыли. Антон вскочил в него в последнюю минуту. Они с Ростовцевым обменялись понимающими взглядами.
Но на этом приключения не закончились.
Ростовцев внимательно изучал расписание движения дилижанса, записанное им перед началом путешествия. Затем набросал записку для Антона и передал ему. Остальные пассажиры ничего не заметили, поскольку дремали. Антон прочёл записку и кивнул головой.
За десять минут перед следующей остановкой, когда дилижанс замедлил ход перед поворотом, Антон открыл дверцу и выскользнул наружу.
 - Что он делает? Куда он? – спросила изумлённая София.
 - Успокойтесь, - улыбнулся ей Ростовцев, - всё в порядке. Он вернётся. Так надо!
Дилижанс остановился для перемены лошадей.
 - Так я и знал, - пробормотал Ростовцев по-русски, глядя в окно, и добавил для тётушки Августы и Греты, - Anton stieg an der vorherigen Station aus. ( - Антон вышел на предыдущей станции). Почему, мы не знаем. Мы вообще его не знаем.
Дверцы дилижанса распахнулись и все увидели двух конных полевой жандармерии в синих мундирах и блестящих касках с плюмажами.
 - Добрый вечер, дамы и господа! – сказал один из них и взял под козырёк. – Проверка документов.
Пассажиры вышли наружу и по очереди предъявили документы.
 - В дилижансе должны быть ещё два пассажира, - сказал офицер. – Куда они подевались?
 - Вышли на предыдущей остановке и не вернулись, - равнодушно отвечал Ростовцев. - А что случилось?
 - Пустяки, - сказал офицер и снова заглянул в бумаги Ростовцева.
 - Господин контр-адмирал, а вы не заметили, не было ли между двумя пассажирами на откидных сидениях какой-либо ссоры?
 - Не заметил, - искренне ответил Ростовцев. – Было всё спокойно. Возможно, ссора возникла во время предыдущей остановки?
 - Возможно, - согласился офицер, возвращая документы пассажирам. – Прошу нас извинить.
Он снова взял под козырёк и тронул шпорами коня.
- Sp;jrz na imperialne ( - Посмотри на империале), - сказал он своему спутнику. Тот спешился и, поднявшись по лесенке на империал, осмотрел его и приподнял брезент.
- Wszystko tutaj jest za;miecone belami poczty, ( - Тут всё завалено тюками с почтой), - крикнул он товарищу.
- Dobra, chod;my, ( - Ладно, поехали), - ответил офицер.
Конюхи снова переменили лошадей, и дилижанс тронулся в путь.
Минут через пятнадцать раздался лёгкий шум, дверца дилижанса на ходу открылась, и внутрь проскользнул Антон. Женщины на заднем сиденье слегка взвизгнули. Антон приложил палец к губам, призывая их замолчать. Ростовцев, улыбаясь им,  сказал по-немецки:
- Seien Sie nicht beunruhigt, meine Damen. Das ist mein Diener. Er war spazieren. Hast du ihn nicht erkannt? (Не пугайтесь, дамы. Это мой слуга. Он был на прогулке. Вы, что, не узнали его?).
- Ага, - согласился Антон, понимавший по-немецки, но не умевший говорить на этом языке: - Кто умеет лазать по мачтам, тот прогуляется и по империалу дилижанса. Кстати, - добавил он, - там, под тюками я чуть было не задохнулся от жары. Морского ветру не хватало.
Ростовцев засмеялся. Ловкость, сила и смекалка Антона были ему хорошо известны. Женщины на заднем сидении успокоились и та, что была моложе двух других, стала откровенно строить глазки находчивому матросу, который умеет выходить из дилижанса на ходу, погулять и войти в него тем же способом.
До Берлина добрались вечером третьего дня. Пока переместили багаж из дилижанса в нанятую Ростовцевым коляску, пока извозчик и Антон привязали сундуки, наступили сумерки. В отеле «Hotel de Russie» были забронированы три номера: один для молодожёнов, другой для тётушки и Греты, третий – дешёвый и скромный – для Антона.
- Кто привык жить в кубрике, где у него только койка, тем более привыкнет жить и в номере отеля, - философски заметил Антон. – Отосплюсь всласть!
- Не расслабляйся. В семь утра изволь подать мне новый сюртук, свежую рубашку, вычищенные панталоны и башмаки, - приказал Ростовцев.
- Слушаюсь, ваше сиятельство!
Номер молодожёнов состоял из спальни, где стояла огромная кровать под бордовым балдахином, прикроватные столики и комод, гостиной с мягкой мебелью, гардеробной, туалетной и ванной комнатами.
София первой приняла ванну, наполнив её пеной. Она нежилась в тёплой душистой воде, и чуть было прямо в ней не заснула. Переодевшись в ночную сорочку, она нырнула под одеяло, положила под подушку Тедди, а посередине кровати меч из коллекции отца, вынутый из деревянного чехла. Вынимать из ножен она меч не стала, боясь порезаться.
Она лежала, сжимая в руке тёплое тельце медвежонка и прислушиваясь к звукам. Она слышала шум льющейся воды и плеск в ванной комнате. Через некоторое время шум воды умолк и послышались твёрдые мужские шаги. София ждала.
Ростовцев, подойдя к кровати, откинул край одеяла  и обнаружил посередине посторонний предмет.
- Вы спите? – шёпотом спросил он.
- Нет, - тоже шёпотом ответила София.
Ростовцев лёг на своё место и укрылся одеялом. София услышала, как под тяжестью его тела мягко прогнулись пружины матраса. Ростовцев погладил ножны меча.
- Это из коллекции вашего отца?
- Да, - прошептала она.
- Вы не доверяете моему слову?
- Доверяю.
- Тогда зачем же меч?
- Как в «Тристане и Изольде», - пролепетала София. Её начала бить мелкая дрожь, и она не могла унять её. Впервые в жизни она была в одной постели с мужчиной. Этот мужчина был её муж.
- Какой же вы ещё ребёнок! – улыбался Ростовцев. – А могу я поцеловать вас на ночь?
- Нет! – быстро ответила она. – Я боюсь.
- Хорошо, - согласился Ростовцев. – Тогда давайте спать. Я смертельно устал. Думаю, и вы тоже. Дилижанс это тяжкое испытание для тела. Спокойной ночи, дорогая моя жена!
- Спокойной ночи! – отвечала София, но она не решилась назвать Ростовцева мужем.
Она почувствовала, что Ростовцев повернулся на бок к ней спиной, и через некоторое время его дыхание стало мерным и ровным. София подумала, что он спит. Тогда и она повернулась на бок спиной к Ростовцеву и закрыла глаза. Но сон не шёл к ней. Её продолжала сотрясать мелкая дрожь. Ростовцев почувствовал это.
- Что с вами? – спросил он, повернув к ней голову. – Вы не заболели?
- Нет, - отвечала София, - впрочем, я не знаю.
- Может, принести вам воды?
- Да, принесите.
Ростовцев поднялся, накинул халат, и принёс стакан воды.
София выпила воду и немного успокоилась.
- Повернитесь на бок, и спите, - приказал Ростовцев. – Не надо меня бояться. Я ничего не сделаю против вашей воли.
Он лёг, протянул руку и положил ладонь на лоб Софии.
- Спите, - повторил он, - а я спою вам колыбельную и он действительно тихо запел мягким баритоном:
- Спи, моя радость, усни …
«Он хороший, - думала София, закрыв глаза. – Он заботливый. Он добрый. Отчего я боюсь его прикосновений? Впрочем, вот сейчас мне приятно чувствовать его тёплую ладонь на моём лбу? Надо будет разобраться в своих ощущениях и чувствах. Но это завтра. А сейчас он приказал мне спать. Мне приятно повиноваться ему?»


7

Железнодорожного сообщения между Берлином и Парижем не было, поэтому ещё в Петербурге было решено ехать поездом до Брюсселя, а оттуда поездом до Парижа.
Поезд на Париж был наполовину пуст. Кроме семейства Ростовцева со слугами в вагоне было совсем немного пассажиров. После недавнего окончания франко-прусской войны это было не удивительно. И ещё менее удивительно это было ввиду начавшегося  народного волнения в Париже.
Ростовцев устроил своих дам и слуг в двух купе и вышел в конец вагона на открытую площадку с поручнем и навесом, откуда открывался превосходный вид на места, мимо которых проносился поезд.
На площадке стоял ещё один пассажир, тучный пожилой месьё, задыхавшийся в вагоне от майской жары. На открытой площадке ему было легче дышать.
Ростовцев приветливо поклонился, и стоял,  держась за медный поручень. Он вспоминал, как долго пришлось уламывать тётушку Августу ехать в Париж. Он был рад, что Софию не пришлось уговаривать, потому, что ей хотелось увидеть Францию, увидеть Париж, увидеть француженок (правда ли, что они большие модницы?), увидеть французов (правда ли, что это самые галантные кавалеры?) и увидеть своими глазами народное восстание (правда ли, что на улицах Парижа народ строит баррикады?).
София была любознательна.
Грета и Антон права голоса не имели. Куда повезут хозяева, туда ни и следовали с ними.
 - Простите, если я отвлекаю вас от ваших размышлений, - сказал по-французски тучный господин, - вы едете в Париж по делу?
 - Мы путешествуем, - любезно отвечал Ростовцев. – Хочу показать супруге достопримечательности великого города.
 - Permettez-moi de vous pr;senter, Monsieur. (Позвольте представиться месьё), - поклонился незнакомец, - господин Вольмар, владелец винной лавки в Париже.
Он сделал паузу, и Ростовцеву пришлось представиться:
- Comte de Rostov, propri;taire foncier. (Граф Ростовцев, помещик).
За границей Иван Игоревич не хотел называть свой подлинный статус.
- В вагоне так душно, - сказал господин Вольмар, - а здесь дышится легче. У меня, кроме печени ещё и астма.
- Да, - согласился Ростовцев, - здесь дышать куда легче. Может, позвать сюда моих дам? Пусть проветрятся.
- Нет, нет! Не делайте этого. Дамы это нежные создания. Чуть на них ветер дунет, готово! Зовите врача!
- Пожалуй, вы правы.
 - Я был на водах на курортах Германии, лечил больную печень, но когда услышал о народных волнениях в Париже, то сел в поезд так скоро, как смог, и поехал домой, обуреваемый страхом за своего двадцатилетнего сына. Мой сын шалопай, скрывать не стану, но добрый малый. Очень боюсь, за своего сына Жана. Он вполне мог пристать к бунтовщикам. Я его знаю. Он такой ветреный, такой непредсказуемый. Я оставил свою лавку на жену и младшего брата и боюсь, как бы коммунары её не разгромили по наводке моего же сына. Вы не представляете, до чего могут дойти эти мятежники. Вон что они натворили в последнее десятилетие восемнадцатого века. Я думал, что такое больше не повторится. А оно всё повторяется и повторяется. Да сколько же можно бунтовать? Когда мы будем жить спокойно? Кстати, а откуда вы? Ведь вы не французы, хотя и говорите по-французски безупречно. Для французов слишком безупречно! Это вас и выдаёт.
- Мы русские, - отвечал, улыбаясь, Ростовцев.
Господин Вольмар всплеснул руками:
- Русские! Как же я сразу не догадался! Только храбрые русские могут сейчас ехать в Париж! Видите, поезд почти пуст. Я-то француз и еду по надобности. А что, позвольте полюбопытствовать, вас туда влечёт в столь роковые для Франции времена?
- Любознательность. Мы хотим увидеть культурные ценности Парижа.
- Ну, да! А увидите баррикады и восставшую чернь. Это опасное путешествие, вам не кажется?
Ростовцев беспокойно оглянулся, не слышат ли их кто-нибудь.
- Вы действительно считаете, что Париж сейчас опасен?
- Там стреляют! Версальцы собрали большое войско, и скоро разразится битва между ними и федералами. В России спокойно и напрасно вы рискуете.
- В России не всегда было спокойно. В восемнадцатом веке у нас были крестьянские восстания, а в первой четверти этого века – восстание офицеров.
- А сейчас?
- Сейчас, да, почти спокойно.
- Почти?
- Террористы объявились. Некий Дмитрий Каракозов в апреле шестьдесят шестого года стрелял в нашего Императора. Промахнулся. Был суд. Террорист был повешен. Его кузен, как выяснилось на следствии, некто Ишутин создал за год до этого события тайное революционное общество. Ишутина сослали на каторгу. Революционное общество было ликвидировано. Только, боюсь я, что терроризм в России не кончился.
- Грустно и странно. Ведь ваш Император дал волю крестьянам и проводит реформы. Чего же хотят эти террористы?
- Хотят убить Императора и сделать революцию.
- Зачем? Ведь реформы идут и народ освобождён.
- Они хотят строить какой-то социализм.
 - Так ведь наши коммунары хотят того же! Это какое-то массовое помешательство.
 - Потому я и опасаюсь, что конца этому не будет.
 - Может, не поедете во Францию?
- Поедем, раз так решили. Авось пронесёт.
- Ну, как знаете. А я бы на вашем месте не рисковал. Тем более, с вами – дамы.
В Брюсселе они с господином Вольмаром попрощались. Ростовцев повёз семью в отель «Bellevue», в котором в разное время останавливались Оноре де Бальзак, Ференц Лист и другие знаменитые люди. На семейном совете было решено два дня уделить осмотру достопримечательностей столицы Бельгии. А господин Вольмар торопился во Францию. Он оставил Ростовцеву свой адрес. На всякий случай. Ни один из них не знал, каким будет этот случай.
Утром Ростовцев с семьёй и слугами отправились в церковь Святой Гудулы, как говорилось в путеводителе - одну из самых красивых в Брюсселе. Когда, осмотрев церковь, они вышли наружу, Иван Игоревич спросил жену:
- Вам понравилась церковь?
- Понравилась внутри, особенно витражи. А снаружи нет, не понравилась. Какая-то она тяжеловесная.
- Одиннадцатый – тринадцатый век. Начали строить в тяжеловесном романском стиле, а затем перешли на готику.
София пожала плечами.
Затем они прогулялись по Grande Place. Судя по равнодушному выражению лица Софии, площадь не произвела на неё впечатления.
 - И это вам тоже не понравилось? – спросил Ростовцев.
 - Я видела площади просторней этой и красивей. После Дворцовой в Петербурге и Красной площади в Москве эта площадь не восхищает.
 - Чем же вам угодить в Брюсселе? – смеясь, спросил Ростовцев. – Ну, давайте посмотрим на писающего мальчика. Здесь недалеко.
София посмотрела на мужа с изумлением.
- На кого?
Тётушка Августа, Грета и Антон тоже удивились.
 - Это фонтан, - объяснил Ростовцев.
Он привёл их к фонтану, перед которым толпился смеющийся народ.
 - Фу! – сказала тётушка Августа. – Кому это пришло в голову изобразить такое?
Грета хихикнула и покраснела. И посмотрела на Антона. Антон остался невозмутим.
София взглянула на статую мальчика, повернулась и пошла прочь.
Ростовцев догнал её.
 - Я не ханжа, - пробормотала она. – Но в изображении этого акта есть что-то ненормальное. Даже если это ребёнок. Не всё можно изображать. Где-то есть предел и его нельзя преступать. Народ, которому это нравится, народ, который это допускает и преступает, болен.
- Да ведь это шутка, - попробовал Ростовцев защитить писающего мальчика. – Скульптор пошутил.
София резко остановилась.
 - Вы меня не поняли. В шутках тоже должна быть мера. Та самая золотая мера, о которой говорили древние эллины.
 - Ах, Софья Георгиевна, эллины позволяли себе изображать больше, чем вы, должно быть, знаете.
 - Может быть, но я уверена, что у эллинов это было показано гармонично. А тут я вижу грубость и ничего больше.
 - Мне не хочется с вами спорить, - примирительно сказал Ростовцев. – Ваше мнение мне дорого и я готов его разделить с вами.
София благодарно на него взглянула.


8

Поезд из Брюсселя прибыл в Париж на Северный вокзал. Ростовцев нанял фиакр, багаж погрузили и привязали, все расселись внутри фиакра, кроме Антона, занявшего место подле кучера.
- В отель «Jacob», - приказал Ростовцев.
Остаток дня провели в хозяйственных и гигиенических хлопотах. Надо было устроиться, смыть с себя дорожную пыль, переодеться и пообедать. Ростовцев заказал обед в номера.
После обеда в дверь номера молодожёнов постучали. Это был Антон.
- Ваше сиятельство, можно мне пройтись?
Ростовцев замялся.
Почему бы и не разрешить Антону пойти прогуляться. Но не опасна ли будет такая прогулка? А вдруг Антон завернёт в кабак, и бог знает, что из этого выйдет. Антон не говорит по-французски, хотя бытовую речь понимает.
- Подожди меня, - решил Ростовцев, - выйдем вместе.
Он вернулся в номер, надёл чёрные панталоны и тёмно-синий сюртук и сказал жене и тётушке Августе, что немного прогуляется в компании с Антоном.
В сущности, они шли на разведку.
Поблизости от отеля не было ни одного фиакра, что весьма удивило Ростовцева.
- Ладно, - сказал он, - прогуляемся пешком.
Они повернули налево, и дошли до улицы Беломм. Ещё раз повернули налево и добрались до бульвара Рошешуар.
Здесь их ожидал сюрприз.
Бульвар был пуст. Не было гуляющих людей, не было фиакров, не было на скамейках нянек с детьми. Только шелестела листва каштанов.
Метрах в пятидесяти от того места, где стояли Ростовцев с Антоном, бульвар на всю ширину был перекрыт баррикадой. Лучи заходящего солнца золотили камни и строительный мусор, поваленные деревья, старую мебель, пустые бочки из-под вина и пива, старые повозки без колёс, поломанные деревянные ящики, мешки, набитые песком и землёй, словом всё, что попадалось под руку коммунарам, шло в дело. Возле баррикады виднелись несколько человеческих фигур. Они что-то тащили, чтобы добавить баррикаде крепости.
- В ту сторону мы, пожалуй, не пойдём, - решил Ростовцев. – Давай, поищем какой-нибудь ресторанчик или кафе.
Они повернули в сторону, противоположной баррикаде, и пошли вдоль линии домов. Не успели они пройти несколько саженей, как увидели вывеску, привлекшую их внимание: на чёрном фоне золотом было написано «Da Vinci caf;». На двери с внутренней стороны красовался портрет Моны Лизы в золочёной багетовой раме, очень прилично исполненный.
Ростовцев взялся за ручку двери, и они вошли.
Ростовцев ждал, что у входа их встретит гарсон и по установившейся традиции спросит:
 - Boire ou mange? (Пить или есть?)
Но никто к ним не подошёл и не спросил, пришли они пить или есть.
Ростовцев недоумённо пожал плечами. Он не в первый раз был в Париже и знал порядки в таких заведениях. Нарушение порядка его раздражило.
 - Ладно, - сказал он Антону, - должно быть тут у них всё поменялось. Идём, сами найдём себе места.
Они вошли в зал и стояли, осматриваясь. В дальнем конце зала сидела за составленными столиками группа людей человек в тридцать Они что-то оживлённо обсуждали. То один, то другой то и дело вскакивали с мест, привлекая к себе внимание, что-то выкрикивали, размахивая руками. Это была разношёрстая группа. В ней были люди всех возрастов, от юношей до пожилых почтенных старцев. Большинство были одеты в сюртуки, остальные в рабочие блузы.
Там же в глубине зала Ростовцев обнаружил свободный столик, и они с Антоном двинулись к нему. На них никто не обратил внимания, кроме гарсона, который стоял возле компании и внимательно слушал ораторов. Гарсон подошёл к ним и спросил:
 - Пить или есть?
 - Пить, - отвечал Ростовцев. – Бутылку бургундского.
Гарсон кивнул и исчез.
Ростовцев прислушался, о чём говорят ораторы. В этот момент говорил высокий белокурый мужчина в синей блузе:
 - Demain midi, tout le monde se rend sur la place Vend;me pour d;poser une colonne. (Завтра в полдень все идём на Вандомскую площадь валить колонну). У кого есть крепкие верёвки или канаты, берите с собой. Хотя наш товарищ Курбе всё уже подготовил, но запас всегда пригодится.
Вскочил толстенький человек в сером сюртуке:
 - Всё равно я не понимаю, зачем нужно валить Вандомскую колонну? Кому она мешает? Ведь это наша история, какой бы она ни была. Был Наполеон? Был! Были его победы? Были! Это всё было! Так почему наши потомки не должны об этом помнить, глядя на Вандомскую колонну? Может, вы, и школьные учебники по истории Франции почистите или перепишете? Разумно ли отнимать память у народа? Мы должны гордиться своей историей, а не уничтожать её.
Снова вскочил рабочий в синей блузе:
 - Получается, месьё Бонье, что вы агитируете против декрета 12 апреля о низвержении Вандомской колонны! Получается, что вы выступаете против решения комиссара по культуре Курбе! Получается, что вы выступаете против нашей революции!
Месьё Бонье попробовал защищаться:
 - Отнюдь нет, я не против нашей революции и вы это прекрасно знаете. Я не против комиссара по культуре художника Курбе. Но я считаю его решение ошибочным. Мне очень жаль, что идеи разрушения памятников национальной художественной культуры исходят из уст художника, который по роду своей деятельности призван создавать, а не разрушать. Для вас месьё Курбе – комиссар, а для меня, прежде всего, художник. В том, что художник становится комиссаром и разрушителем есть что-то противоестественное. Разве революция совершается не ради созидания нового? А у вас получается, что революция разрушает памятники истории и культуры, а чем она их заменит? И какого художественного качества будет эта замена? И будет ли она вообще?
Сразу вскочили несколько человек и гневно закричали, протягивая в сторону месьё Бонье руки, сжатые в кулаки.
Гарсон принёс бутылку бургундского и два бокала. Ростовцев сделал знак, и гарсон наполнил бокалы и отошёл к орущей компании.
 - Чертовски интересная тема! – шепнул Ростовцев Антону. Тот вопросительно взглянул на него.
 - Потом, - шепнул Ростовцев. – Попробуй бургундское.
Наконец, люди перестали орать все сразу, и один из них, ещё один рабочий, высокий и худой, как жердь, остался стоять и внушительно заговорил, обращаясь преимущественно к месьё Бонье:
 - Императорская колонна это не художественное произведение, а памятник варварству и войнам, памятник ложной славы и грубой силы.
Месьё Бонье ехидно спросил:
 - Вы, месьё, по роду своей деятельности, очевидно, искусствовед, способный оценивать по достоинству произведения искусства?
 - Я по роду своей деятельности камнетёс, но в отличие от искусствоведов и от вас, могу отличить политически правильное искусство от политически неправильного, - медленно отчеканил рабочий.
 - Тогда идите в Лувр и уничтожьте все картины и скульптуры, которые вы считаете политически неправильными, - иронически подзадоривал его месьё Бонье.
 - Понадобится, мы и сам Лувр уничтожим, - угрожающе произнёс камнетёс.
 - Не сомневаюсь!
 - Дайте мне воды! Развяжите меня! Отпустите меня! – раздался откуда-то снизу жалобный возглас.
Ростовцев опустил взгляд, пригляделся и увидел, что у ног людей, сидящих за столом, лежит пожилой человек в чёрной сутане, связанный по рукам и ногам. Его седые волосы разметались по полу, а в глазах читались тоска и страх.
 - Бога попроси, - рявкнул один из людей в блузе и толкнул старика ногой. – Попроси хорошенько он и воды тебе даст и развяжет.
Остальные загоготали.
Ростовцев поднял руку и щёлкнул пальцами. Гарсон оглянулся и подошёл:
 - Чего изволите?
 - Принесите мне стакан воды.
 - Да, месьё!


9

Гарсон ушёл, но вскоре вернулся, неся стакан воды, и поставил его перед Ростовцевым.
Ростовцев взял стакан, встал, подошёл к священнику, опустился рядом с ним на колени и сказал Антону, последовавшему за ним:
 - Приподними ему голову.
Пока Антон поддерживал голову аббата, Ростовцев поил его водой.
Люди, сидящие за столом, молчали, изумлённые его поступком
 - Vous faites quoi? (Вы что делаете?) – вскричал, придя в себя от дерзости незнакомца, рабочий в синей блузе.
 - Выполняю волю Бога, - невозмутимо ответил Ростовцев, поднимаясь с колен. Антон стоял за его плечами, следя, чтобы никто не обошел их сзади.
 - Развяжите меня! Что я вам плохого сделал? – молил священник.
 - Развяжите его, пожалуйста, - попросил Ростовцев.
 - А больше вы ничего не хотите, месьё? – вкрадчиво спросил его человек в синей блузе. Видно было по его повадкам, что он в этой компании верховодил.
 - Нет, - отвечал Ростовцев. – Зачем вы мучаете старика?
 - Разве вы не слышали о декрете от второго апреля, месьё?
 - Нет, - признался Ростовцев.
 - Декрет об отделении церкви от государства.
 - Нет, - повторил Ростовцев.
 - Разве вы не парижанин? У вас парижский выговор.
 - Я провинциал. Так вы развяжете старика?
 - Нет, месьё, не развяжем. Мы запретили распятия, а этот поп шёл по улице, и нёс крест в руке и бормотал молитвы. Мы отняли крест у попа, а тот стал вопить, и проклинать нас. Вот, придут гвардейцы и решат, что с ним делать.
 - Отпустите его, - потребовал Ростовцев. – Это старик. Он для вас не опасен.
 - Не опасен? А знаете ли вы, месьё, что попы прячут в церквях оружие для версальцев?
 - Но именно этот аббат не прячет оружие под сутаной, - возразил Ростовцев. – Почему он должен отвечать за других людей?
 - А разве распятие не оружие против народа? – заорал камнетёс. – Веками эти попы высасывали кровь из народа и всё, к чему прикасались, превращали в золото. Мы лишили их церкви и монастыри финансирования и пусть теперь попляшут. Пусть идут камни тесать для мостовых. Попа нужно расстрелять. Это враг трудового народа. У него лживые речи и загребущие руки. Посмотрите, какое пузо этот поп отрастил. И вообще он похож на шпиона. Он за нами подглядывал. Он видел, что мы зашли в этот ресторан, он шёл за нами по пятам. А теперь он вообще всё слышал и заслужил расстрел.
 - А ведь эти-то тоже всё слышали, - сказал юноша с длинными белокурыми волосами, падавшими на его узкие плечи. – Это ведь тоже шпионы!
 - Мы не шпионы, - возразил Ростовцев. – Мы зашли сюда выпить бургундского вина. Мы иностранцы и путешествуем по Европе в познавательных целях.
 - И откуда же вы сюда залетели? – прищурил глаза камнетёс.
 - Из Российской империи. Мы русские, подданные Его Величества Императора Александра Второго.
Камнетёс прыснул в кулак:
 - Значит, это мы вам наваляли шестнадцать лет назад в Севастополе?
- Нам, - согласился Ростовцев, - только прежде мы вам крепко наваляли под Бородино, так что остатки вашей армии едва ноги унесли из России. Ваш Наполеон привёл в Россию четыреста тысяч, а вернулись во Францию всего-то десять тысяч. Зачем вы вообще приходили к нам? Что вам надо было у нас? Чтобы мы вас похоронили в нашей земле? И зачем вы пришли в Севастополь? Мы вас не звали.
 - О чём речь? - спросил Антон, почуявший агрессию со стороны французов.
 - Приготовься к худшему, - ответил Ростовцев. – Они объявили нас шпионами.
 - Ни хрена себе! – воскликнул Антон. – Барин, надо бежать.
 - Да они и впрямь русские! – объявил месьё Боньё. – Я знаю несколько русских слов. Молодой человек назвал пожилого барином. Он его слуга. Этот человек с парижским выговором – из аристократов.
Люди, сидевшие за столом, в одну секунду преобразились. Их глаза засверкали ненавистью и злобой. Они заговорили все сразу. Можно было уловить отдельные фразы:
 - Арестовать их!
 - Их подослали версальцы!
- Отдадим их гвардейцам!
- Это версальские шпионы!
В этот момент раздался отдалённый пушечный выстрел, Затем ещё и ещё. Все умолкли и прислушались.
 - Барин, бегите! Я их задержу! – сказал Антон и, не давая опомниться ни Ростовцеву, ни коммунарам, схватил за ножки стол, за которым они пили вино, и, загородившись им, стал отступать к входной двери. Ростовцев схватил стул и, держа его за спинку, выставил вперёд его четыре ножки. Барин и матрос стали отходить к входной двери.
Первым опомнился камнетёс. Сжав огромные кулачищи, он ринулся вперёд, но его встретил удар ребром стола в солнечное сплетение. Камнетёс согнулся пополам, не имея возможности вдохнуть воздух, и рухнул на колени. Антон ударил его плашмя столешницей по голове, и камнетёс упал на пол. Антон издал победный клич, не забывая отступать. Ростовцев следовал в том же направлении, молча и угрожающе потрясая стулом.
Остальные французы вначале ошалели от неожиданности.
Снова снаружи прокатились раскаты орудийных выстрелов.
Несколько французов опомнились и бросились за убегавшими «шпионами». В несколько прыжков Антон и Ростовцев достигли двери. Антон бросил стол перед самой дверью в нападавших французов, и попал. Раздался вопль боли. Беглецы выскочили за дверь. Ростовцев успел просунуть ножку своего стула в ручку двери, заперев противника в помещении.
 - Дёру! – заорал Антон, и они помчались прочь тем же путём, каким пришли сюда. Забежав за угол, Ростовцев выглянул, нет ли погони. Погони не было. Видимо, противники ещё не справились со стулом.
 - Давай, давай! – кричал Антон. – Чего ты возишься!
И они снова помчались по направлению к отелю.
Давно Ростовцев не бегал так быстро. Сердце выпрыгивало из горла. Ростовцев остановился, чтобы отдышаться. Антон оглянулся и подбежал к нему.
 - Давай сюда! – заорал он и, схватив Ростовцева за руку, втащил его в какую-то подворотню, и они прижались к стене, слыша отдалённый топот ног. Видимо, преследователи сломали ножку стула, открыли дверь и вырвались на волю.
Внезапно на другой стороне подворотни открылась не замеченная ими узкая дверь и, выглянувший наружу седовласый человек в чёрном сюртуке, поманил их рукой. Антон и Ростовцев переглянулись, перебежали к нему и скрылись вслед за ним за дверью. И вовремя. Мимо подворотни пробежали люди. Антон  и Ростовцев стояли в полной темноте, не зная, куда идти. Внезапно зажглась свеча, и их спаситель поманил их снова рукой. Они последовали за приветливым огоньком свечи и очутились в просторной комнате. Седовласый мужчина поднял подсвечник повыше и оглядел своих гостей.
 - Henri Ch;reau. (Анри Шерро),  - представился он. – Я дворецкий маркиза де Труа. Я увидел вас с балкона и решил помочь. Присаживайтесь вот здесь, на диван. Я принесу лимонад.
Шерро оставил подсвечник с зажжённой свечой на столе, возле которого стоял диван и удалился. Ростовцев и Антон сели на диван и стали ждать.
 - Простите ваше сиятельство – шёпотом сказал Антон.
 - За что? – спросил Ростовцев, тоже шёпотом.
 - За то, что я вам «ты» сказал, когда мы бежали.
 - Пустяки! Не надо извинений.
Они замолчали и ждали.
Через некоторое время Шерро вернулся со второй зажжённой свечой и серебряным подносом, на котором стоял кувшин с лимонадом и два бокала.
 - Пейте, - предложил Шерро. – Я знаю, где вы были и почему бежали оттуда. Я давно наблюдаю за этими разбойниками. Сегодня они схватили аббата и, наверное, его расстреляют. Теперь в Париже такие вот порядки.
 - А где хозяин этого дома? – спросил Ростовцев, опасаясь услышать ответ, что хозяин расстрелян.
 - Маркиз де Труа в Версале. Там собралось правительственное войско, которое будет противостоять этим разбойникам-коммунарам. Надеюсь, они победят. Мак-Магон им покажет! Говорят, в Версале собрали сто тридцать тысяч войска. Позвольте спросить, а кто вы?
 - Мы русские. Я граф Ростовцев, а это мой слуга Антон. Мы путешествуем с познавательными целями. Живём неподалёку отсюда в отеле. Коммунары приняли нас за шпионов и хотели отдать в руки гвардейцев.
Шерро кивнул головой.
 - Ясно!
 - А кто такой Мак-Магон? – спросил Антон.
 - О, это великий человек, маршал Франции и герцог да Маджента. Прошу прощения, может, вам это неприятно, но он был участником Крымской войны. Во время франко-прусской войны он был ранен и попал в плен. Его очень уважают. Он вернулся из плена и тотчас был назначен главнокомандующим версальского войска. Думаю, что коммунарам сильно не поздоровится.
Я пойду на разведку на балкон и посмотрю, убрались ли эти негодяи. Ждите здесь и пейте лимонад.
Шерро ушёл.
Антон налил лимонад в бокалы. Но не успели он и Ростовцев поднести их к губам, как раздался стук, по всей вероятности, в дверь. Не очень громкий, но настойчивый. Ростовцев и Антон замерли.
Стук прекратился. Прошло несколько минут, и раздались шаги Шерро.
- Не беспокойтесь, - сказал он. – Это мой внук Пьер. Я послал его узнать, что там, на улице. Он говорит, что ваши  преследователи вернулись в кафе. Вы можете идти в отель.
Ростовцев и Антон сердечно поблагодарили дворецкого и попрощались с ним, пожав ему руку. Он провёл их тем же путём, каким они попали в дом, и вывел в подворотню.
- Дамам – ни слова, - предупредил Ростовцев, когда они подходили к отелю. – Незачем их волновать.
 - Само собой, - отвечал Антон.


10

Утром следующего дня за завтраком Ростовцев объявил, что пребывание во Франции становится опасным и вечером они уезжают в Германию.
 - Как! – воскликнула тётушка Августа. – Мы же собирались увидеть Париж, а увидели только вокзал и отель.
 - Нам надо поскорее выбраться из Франции, - терпеливо объяснял Ростовцев. – Со дня на день здесь разразится гражданская война. Вы слышали, вчера стреляли орудия.
- Слышали. Чьи они? – испуганно спросила София.
 - Орудия правительственных войск. Пристреливаются. Так что, собирайтесь. Мы с Антоном отлучимся ненадолго.
 - Я с вами! – объявила София.
 - Нет! – твёрдо сказал Ростовцев. – Об этом не может быть и речи! Мы едем на вокзал за билетами. Кругом толпы коммунаров. Они вооружены. Нет!
Глаза Софии наполнились слезами. Она опустила глаза.
 - А я говорила вам, что не надо ехать в Париж, - заявила тётушка Августа. – Говорила?
 - Вы были правы, - смиренно отвечал Ростовцев. – Я виноват. Я недооценил ситуацию, а теперь вижу, что Париж нужно срочно покинуть. Не огорчайтесь, баронесса, мы приедем сюда в другой раз, когда всё успокоится. Простите меня!
Ростовцев решительно встал, показывая, что разговор окончен и обратился к Антону:
 - Пойди, достань пролётку. И дай мне что-нибудь из своей одежды. Я не могу ехать в сюртуке и шляпе.
 - Слушаюсь, ваше сиятельство.
Антон ушёл, но вскоре вернулся, доложив, что пролётка ждёт у входа в отель. Он принёс Ростовцеву синюю косоворотку с чёрной жилеткой, кожаный ремешок и картуз. Ростовцев переоделся, но с сомнением посмотрел на свои щегольские летние туфли. Антон понял и принёс ему свои запасные сапоги.
Сначала они действительно заехали на вокзал, и Ростовцев купил билеты до Берлина. Сев в пролётку, он приказал кучеру:
 - Place Vend;me. (На Вандомскую площадь). Только на площадь не въезжай, а остановись на Рю-да-ля-Пе.
Кучер кивнул:
- Разумно, - сказал он.
- Что? – удивился Ростовцев. Кучеру явно хотелось поговорить.
 - Неизвестно ведь, - продолжал кучер, - в какую сторону упадёт колонна. Лучше встать подальше. Народу сегодня там тьма. Если что случится, будет много смертей. Она же круглая. Как покатится, так и передавит всех.
 - Вы, что, уже там были?
 - Да, месьё, с раннего утра вожу туда зевак. Скоро уже начнётся, вот, с вами и посмотрю, а потом назад поедем. Вы ведь иностранцы?
 - Да, мы иностранцы, - сказал Ростовцев. – А что, колонну непременно нужно валить?
 - Не знаю, месьё. Так Комитет решил. Мне она не мешала. Ну, раз Комитет решил, так повалят. А потом восстановят. Так уже было. На месте этой колонны сто лет стояла статуя Людовика четырнадцатого, короля-солнце. Революция началась, её убрали и поставили колонну для статуи Наполеона. Теперь вот, колонну уберут и что-нибудь другое поставят.
 - Вы сказали «а потом восстановят», - поинтересовался Ростовцев. – Вы думаете, коммунары ненадолго?
 - А что в этом мире, месьё, надолго? Тем более во Франции!
 - Кучер – философ, - сказал Ростовцев по-русски Антону.  – Говорит, что коммунары ненадолго.
 - А откуда вы? – спросил кучер.
 - Мы из России.
- А, Россия, знаю, знаю! Мы с вами воевали два раза. Сначала вы – нас под Москвой. Потом мы – вас в Севастополе.
- Было дело, - нехотя промолвил Ростовцев. – Одно непонятно: зачем вы к нам приходили оба раза. Мы вас не звали.
- Знаю, месьё. Вы нас не звали. Мы сами припёрлись. Это всё политика. Народ ведь не спрашивают, хочет он воевать или нет. Дают в руки ружьё, напяливают на тебя мундир и – вуаля! Ты – солдат и обязан воевать. Мой дед погиб где-то в ваших степях. На том месте должно быть трава хорошо растёт. А ведь деда не спрашивали, хочет ли он воевать в России. Он был простой солдат. Вот, мы и приехали, месьё.
Пролётка въехала на Рю-да-ля-Пе. Улица была запружена преимущественно рабочим людом и мещанами. Кучер въехал прямо на тротуар и поставил пролётку на левой стороне улицы у огромных окон трёхэтажного здания. С сидений пролётки Вандомская площадь хорошо просматривалась. Она была полна народа. Вокруг колонны было расчищено пространство и видны были какие-то люди, хлопотавшие у её основания, как муравьи у дерева. На площадке возле статуи Наполеона на самом верху колонны тоже суетились какие-то люди: видимо, привязывали канаты.
Глядя на всю эту суету, Ростовцев с горечью размышлял о том, что призрак коммунизма, который бродит по Европе, забрёл на этот раз во Францию, а Маркс и Энгельс сидят в Лондоне и, небось,  радуются, что он не забрёл в Англию. А куда ещё ему приспичит забрести? Не приведи Бог – в Россию.
Мимо пролётки по мостовой не только шли люди, но и ехали телеги, нагружённые мешками с землей и навозом. Коммунары решили увеличить «подушку», на которую должна была упасть колонна. «Подушка» должна была смягчить падение столпа.
Часть площади была огорожена канатами для зрителей. Ещё одна часть тоже была огорожена и предназначалась для дам.
Люди на вершине столпа исчезли. Видимо, спешили вниз по винтовой лестнице в полом теле колонны. С вершины спускались три каната, концы которых находились в руках толпы людей на земле. Рабочие у основания этой гигантской вереи тоже прекратили свои работы, видимо, делали подпилы, и, спустившись с лесов,  отхлынули к людям, державшим в руках канаты.
Люди на площади замерли.
Оркестр Национальной гвардии, заиграл «Марсельезу». Рабочие начали натягивать канаты. Зрители затаили дыхание. Ростовцев и Антон приподнялись с сидений пролётки.
Вдруг раздался какой-то странный хруст. Толпа ахнула. Раздались отдельные крики:
 - Шкив! Шкив сломался. Убит человек!
 - А-а-а-а! – пронеслось по всей площади, и вновь наступила тишина.
Оркестр умолк. Несколько человек подбежали к тому месту, где был мгновенно убит человек. Убитого унесли.
Снова началась суета рабочих у колонны. Меняли шкив.
Толпа молчала. Трагическое происшествие охладило её энтузиазм.
«Колонна не хочет сдаваться, - думал Ростовцев. – Она взяла первую жертву. Может, будут и ещё. Этим людям остановиться бы! Но они не остановятся. Их остановят только ядра и пули».
Наконец, всё было готово. Все напряжённо ждали. Казалось, что должно произойти ещё что-то ужасное.
Снова оркестр заиграл «Марсельезу» и рабочие потянули канаты. На этот раз колонна дрогнула, начала медленно наклоняться, падать и, наконец,  рухнула, разбившись при ударе об землю на три части. Толпа выдохнула, и это прозвучало, как стон исполина. Казалось, что этот стон издала сама упавшая колонна.
Люди смели заграждение и ринулись к колонне и к статуе Наполеона, лежавшей на спине. Они что-то с энтузиазмом кричали и потрясали кулаками в воздухе. Ростовцев прислушался:
 - Париж будет наш или его не будет!
Ростовцев знал, что это было заявление учительницы-анархистки Луизы Мишель, и его  повторяла толпа.
 - Я посмотрю поближе, - загорелся Антон и уже собрался спрыгнуть с пролётки на мостовую, но Ростовцев схватил его за рукав:
 - Куда? Сидеть! – приказал он. – Хочешь, чтобы тебя затоптали? Сидеть, я сказал! У нас мало времени. Через три часа поезд.
 - Есть, сидеть! – рявкнул Антон, и неохотно опустился на сиденье. Лицо его выражало крайнее недовольство. Ему так хотелось своими руками пощупать эту упавшую колонну  и удостовериться, что Император, когда-то покусившийся на его землю,  повержен ниц. 
 - Поворачивай! – крикнул Ростовцев  кучеру. - Гони в отель.


11

Все  домочадцы немножко злились на Ростовцева.
Тётушка Августа злилась, что Ростовцев не послушал её, когда она говорила, что не стоит ехать во Францию, и они зря прокатились в Париж, так и не увидев его.
София злилась, что муж не взял её с собой посмотреть на Вандомскую колонну.
Антон злился, что барин не дал ему посмотреть вблизи на разрушенную колонну и, в особенности, на поверженную статую Императора.
И только Грета не злилась на Ростовцева, потому что в отеле ей улыбался и подмигивал молодой швейцар в красивой форме, поэтому она не считала неудавшееся путешествие в Париж бесполезным.
Ростовцев чувствовал молчаливый протест и раздражение домочадцев против себя. Чтобы сгладить неприятное ощущение, что на него злятся близкие люди, он признал свои ошибки и ещё раз извинился перед тётушкой Августой, и перед женой, оправдываясь заботой о её безопасности, и перед Антоном, не дав ему разрешения полюбоваться на беспомощного Императора.
 - Нельзя радоваться унижению побеждённого врага, - наставлял его Ростовцев. – Это нехорошо и некрасиво. Учись быть великодушным. Ты же русский человек, а русские всегда были, есть и будут впредь великодушны.
 - Что это значит? – спросил Антон. - Вроде бы и русское слово, а прежде я его не слыхал.
 - Великодушный, значит, человек, обладающий великой душой. щедростью души, благородством. Ну, добросердечный человек, добрый и милосердный к побеждённым врагам. Но только к побеждённым. Помни Петра Великого. Есть у него поэма «Полтава». Русские победили шведов.И вот после победы над врагом:
Пирует Пётр. И горд, и ясен,
И славы полон взор его.
И царский пир его прекрасен.
При кликах войска своего,
В шатре своём он угощает
Своих вождей, вождей чужих,
И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок подымает.
Ты понял ли?
- Чай я не дурак. Понял.
В поезде досада домочадцев сменилось всеобщим благодушием. Ростовцев был великодушно прощён. Поезд мчал их в Германию, в Берлин, где не было никакой революции, и никто не покушался валить колонны и памятники.
Пока все дремали, Ростовцев глядел в окно на пробегающие мимо тёмные загадочные леса, силуэты спящих придорожных строений и размышлял о том, что французы очень неспокойная нация.
«Она устроила четыре революции за последние сто лет, отняла власть у короля и аристократов, королю и королеве отрубила головы, а дофин был замучен в тюрьме и умер в возрасте десяти лет. Затем история вынесла на поверхность выскочку Наполеона, но и тот рухнул, не удержавшись на вершине власти. Вернулись Бурбоны. Сначала Людовик XVIII, потом Карл Х, и Луи-Филипп I. А затем вернулся представитель дома Бонапартов, Наполеон III.
И вот, наконец, после франко-прусской войны добился власти и стал Президентом республики сын разорившегося торговца, ставшего ремесленником, адвокат и журналист Адольф Тьер. Это ли не торжество стольких революций! Это ли не торжество третьего сословия!
У власти сын  простолюдина, но хорошо образованный и очень способный.
Может, теперь Франция успокоится?
Или она никогда не успокоится, и вечно будет смущать покой других европейских стран?»
Ростовцев вспомнил увиденную им неподалёку от кафе баррикаду, и мысленным взором увидел другую баррикаду, описанную Виктором Гюго в романе «Отверженные» - баррикаду, возле которой в 1832 году погиб гамен Гаврош Тенардье.
«Значит и теперь в 1871 году будет стрельба, кровь и убитые люди.
Всё это печально, потому что повторяется с упорством, достойным лучшего применения.
Только бы вся эта беда не добралась до России. Ужасно представить баррикады на улицах Санкт-Петербурга и Москвы. Революциям надо противопоставить реформы, как это мудро сделал Александр II.
И всё-таки даже после реформы, освободившей крестьян, есть неприятные звоночки – народовольцы! Что им надо? Чего они хотят?»
Дверь купе распахнулась, и на пороге появился проводник:
- Граница! Приготовьте документы и билеты.

Берлин встретил путешественников тёплым дождём, прибившим на мостовых пыль. В Берлине решили не задерживаться. Ростовцев предложил поехать в Веймар, благо, этот знаменитый город был на пути в Мюнхен.
Тётушка Августа и София встретили предложение Ивана Игоревича с энтузиазмом. Грете и Антону было всё равно, куда их повезут хозяева.
В Веймаре Ростовцев повёз семью в отель «Russischer Hof» - «Русский двор».
София, оказавшись на родной земле, радовалась, но, к, собственному удивлению, радовалась умеренно. Размеренность германской жизни, пристрастие к экономии на всём, раздражающая педантичность и колбасно-сосисочно-капустная германская кухня стали её раздражать. Она вспоминала русские просторы, весёлый перезвон колоколов православных церквей, русский ядрёный мороз, заснеженные молчаливые леса, весёлое катание с горок, роскошный бал в Зимнем дворце, русское гостеприимство и удалую безалаберность русских, изобилие русской кухни, в  особенности, разнообразие пирогов,  и чувствовала, что её тянет в Россию, как если бы именно она была её настоящей родиной.
София знала, что жёнами русских властителей становились принцессы германских княжеств. Она знала, что все они принимали православие, говорили на русском языке, и считали себя русскими, как это случилось с Екатериной Великой, русской императрицей второй половины восемнадцатого века. В душе София гордилась этой необыкновенной женщиной и хотела хотя бы в чём-то походить на неё. Подражать ей София могла  только в двух вещах. Она решила  выучить русский язык так, чтобы свободно говорить на любые темы без акцента. И ещё она решила стать такой же образованной женщиной, какой была великая императрица. Это было для Софии доступно. Она решила заняться русским языком и самообразованием, как только они вернутся домой в Россию. Именно поэтому молодая графиня Ростовцева с радостью приехала в Веймар, где жили и творили Гёте, Шиллер и Лист. Последний был ещё жив, хотя уже не жил в Веймаре. Произведения Гёте София читала, а вот произведения Шиллера прошли мимо её внимания. О Листе она, конечно, знала, но его сочинений никогда не слышала. Со всей присущей ей серьёзностью, София приняла решение восполнить пробелы в знании литературы и музыки.
На следующий день по прибытии в Веймар, путешественники пришли к дому Гёте, в котором он прожил сорок семь лет.
 - Почему здесь до сих пор не открыт музей? – посетовала София, подёргав ручку входной двери. – Я так хочу попасть в этот дом!
 - Стойте здесь! – приказал Ростовцев. – Здесь должен быть сторож.
Пока Ростовцев искал сторожа, София разглядывала дом снаружи. Дом ей не понравился. Его архитектуру она нашла невыразительной и скучной. Она вспомнила улицы Петербурга и улыбнулась. Столица русских была выразительна и прекрасна. Теперь это была и её столица, и София гордилась ею. Ростовцев всё не появлялся, и София стала беспокоиться. Наконец он появился в сопровождении невысокого старого мужчины в зелёном сюртуке порыжевшем по швам. Оказалось, что это сторож. Он вынул из кармана большой ключ и отпер замок. Дверь, скрипнув, открылась и Ростовцев со своей свитой  вошли внутрь.
Сторож остался в передней.
 - Как вам удалось его уговорить? – спросила София мужа.
Ростовцев рассмеялся:
 - Его уговорили мои деньги. Они так красноречивы.
В спальне великого поэта возле кровати стояло старое кресло с высокой спинкой.
 - Сидя в этом кресле, он умер, - сказал Ростовцев. – Ему было восемьдесят два года.
- Умирая, он сказал последнюю фразу: «Licht, mehr Licht…» («Свет, больше света…»), - блеснула познаниями тётушка Августа.
 - Это вопрос спорный, - сказал Ростовцев. – Последнюю фразу записал личный врач Гёте доктор Карл Фогель. Он наклоняется к устам поэта, чтобы услышать, что тот говорит. Шёпот умирающего поэта едва слышен. Доктору послышалось «mehr Licht», а, как мне кажется, поэт произнес «mehr nicht» -«больше ничего» - дальше - смерть, пустота, ничего,, что похоже на правду. Фразе ««mehr Licht» придали мистический и философский смысл, хотя, если Гёте действительно произнёс именно её, то в его глазах померк свет, что вполне объяснимо. Перед смертью отключаются все функции организма, одна за другой. Но мозг его помнил, что сейчас не ночь, а день. Было 11 часов 30 минут,  в комнате должно быть светло, а свет померк. О, как бы то ни было, фраза «mehr Licht» разошлась по миру и все теперь произносят её с придыханием. Ну, да, что теперь! Пусть так!
- Тётушка Августа рассердилась:
- Вы, мужчины, всегда готовы всё упростить и огрубить, - раздражённо сказала она.
Брови Ростовцева взлетели от удивления, и он раскрыл, было, рот, чтобы возразить этому несправедливому тезису своей родственницы, но София незаметно дёрнула его за руку, мол, не надо ссор.
 - Разве мне не дозволено иметь своё собственное мнение? Или я должен думать, как все? – просил Ростовцев.
Тётушка Августа вскинула голову и отошла от него, ничего не ответив.
София снова дёрнула мужа за руку. Но всё же, ему хотелось позлить тётушку Августу.
 - Не думаю, что он сказал именно эту фразу. Скорее, он попросил открыть окно. Возможно, ему не хватало воздуху. У Гёте во время болезни были проблемы с лёгкими. Обратите внимание, какая это тесная спальня. Погляди, какие в его квартире низкие потолки. Умирающий человек не заботится о том, чтобы уйти эффектнее, и оставить после себя высказывание, которое будут повторять потомки и искать в нём тайный смысл. Да, я думаю, что Гёте попросил открыть окно и впустить мартовский воздух и солнечный свет в комнату. Он очень любил свежий воздух. В его доме никому не позволялось курить. Однажды, когда он был в доме Шиллера, он почувствовал запах гнилых яблок, доносившийся из ящика письменного стола поэта. Гёте стало плохо, и он поспешил уйти. А гнилые яблоки в ящик письменного стола клала жена Шиллера по его просьбе. Этот запах стимулировал его к творчеству. Вдохновлял его, так сказать.
 - Какая странность, - поморщилась София. – Думаю, что вы правы в ваших рассуждениях.
Тётушка Августа фыркнула и демонстративно вышла из спальни. Грета поспешила за ней.
 - А вам известно, - возобновил разговор Ростовцев, - что Гёте, будучи старым человеком, влюбился в семнадцатилетнюю девушку и захотел на ней жениться?
 - Правда? Нет, я не знала.
 - Гёте был влюбчив. Он к тому времени был вдовцом. Но новый брак так и не состоялся.
 - Почему?
 - Потому что девушка не смогла полюбить старика, которому было за семьдесят.
 - И у них не могло быть детей.
 - Кто знает? Природа мужчин иная, чем у женщин. Мужчины могут сделаться отцами в весьма преклонном возрасте. А женский век короток. Женщина в сорок пять или пятьдесят лет уже не может сделаться матерью. Так что, Гёте в те годы вполне мог стать отцом.
София смутилась, сама не понимая почему, и отошла к окну, чтобы полюбоваться садом.
 - У Гёте был сын. И где-то сейчас живут внуки поэта. Хорошо, когда продолжается род, не правда ли? – спросил Ростовцев.
 - Да, конечно. У него был только один сын?
 - Насколько я знаю, один.
 - А я бы хотела, чтобы у меня были сын и дочь, - сказала София и осеклась
 - Чтобы у супружеской пары были дети,  нужно сделаться настоящими супругами, - заметил Ростовцев.
Оба замолчали и прошли в библиотеку поэта, где рассматривала корешки книг тётушка Августа.
 - Ну, как вам дом Гёте, баронесса? – весело спросил её Ростовцев.
 - Добротный бюргерский дом! - в тон ему отвечала баронесса. – Однако книги, коллекция минералов, коллекция керамических тарелок, античные бюсты, портреты и картины указывают, что жил здесь не простой бюргер, а творческая личность, ценитель наук, литературы и искусства. Никакой роскоши. Всё продумано. Всё функционально. Я впечатлена.
София и Ростовцев согласились с тётушкой Августой.
Осмотрели они и дом Шиллера. Он произвёл на путешественников точно такое же впечатление, что и дом Гёте: никакой роскоши, всё очень солидно и продумано. В таком доме удобно было жить и работать.
 - Германская обстоятельность и упорядоченность, - подвёл итог Ростовцев. – Мне это нравится. Нам, русским, этого не хватает.
 - У русских есть другие достоинства, которых не хватает германцам, - быстро парировала София.
 – Например?
 - Русские не расчётливы и добры.
 - Это спорное мнение, - заявила тётушка Августа. – Я  знаю сколько угодно соотечественников не расчётливых и добрых. По-моему, вы идеализируете русских, приписывая им всевозможные добродетели.
 - Это моё мнение, - сказала София. – Или я тоже не могу его иметь?


12

В душе Софии совершался духовный переворот, незаметный для окружающих. Этот переворот принял два направления, и она болезненно переживала то, что с нею происходит.
В какой-то момент она осознала, что всё, чему учили её гувернантки и домашние учителя, это  бессистемные отрывочные знания. Единственно, что представляло собою целостное учение, было знание о России, данное её отцом.
София осознала, что книги, которые она читала, были хорошими, но выхваченными  из сокровищницы мировой литературы случайно и, опять же, бессистемно. Всё, что София знала, требовало упорядоченности, последовательности. Нужно было из всего, что она знала, выбрать то, что было жизненно необходимо, без чего она не могла бы существовать. Нужно было заполнить пробелы в знаниях.
Ей нужен был Учитель, и она не знала, где его найти. Учитель направил бы её мысли в правильное русло, разрешил бы её сомнения.
Оказавшись в доме Гёте, София почувствовала, что-то близкое ей. Что-то родное было разлито в атмосфере этого дома, приспособленного для творческой и научной работы. Она подумала, что Учителем может стать не обязательно живой человек, её современник, а авторитетный мыслитель, гений, чьи книги помогут ей избрать правильное направление в жизни.
Она напрягла память, чтобы вспомнить, какую книгу постоянно носил с собой Вертер и читал её при всяком удобном случае.
Гомер! Томик поэм Гомера! Вот какую книгу вложил Гёте в руки своего героя. Значит, произведения этого древнего грека высоко ценил сам Гёте. София не читала поэм Гомера. Она только знала, что в их основу были положены мифы и легенды древних эллинов Она читала те книги, что первыми попали в её руки. В библиотеке барона в Мюнхене на нижней полке стояли французские писатели. С них она и начинала.
 - О чём вы задумались, дорогая? – спросил Ростовцев, когда они садились в коляску.
 - В этом городе ведь есть книжные лавки? - отвечала София вопросом на вопрос. – Ведь в таком городе их не может не быть?
 - Постойте, - подала голос тётушка Августа. – Я устала, у меня ноги болят. Отвезите меня в отель. Мне не нужна книжная лавка.
 - В отель! – крикнул Ростовцев кучеру.
 - Зачем вам, дорогая,  книжная лавка? – спросила тётушка Августа. – Хотите купить модный парижский журнал?
 - Да, - отвечала племянница. – Что-то вроде этого.
Тётушка Августа понимающе кивнула головой.
Они высадили тётушку Августу у отеля.
 - В ближайшую книжную лавку! – крикнул Ростовцев кучеру. Коляска тронулась и вскоре остановилась перед дубовой дверью. Над дверью висела вывеска, на которой была нарисована книга.
Они вошли внутрь.
Стены лавки представляли собой сплошные книжные полки, как и дверь, сделанные из дубовых досок. Посередине стоял огромный дубовый стол, на котором аккуратно были разложены длинные ряды книг.
К посетителям подлетел молодой приказчик, одетый со скромным шиком по последней парижской моде. Вся его фигура изображала вопрос: чем он может услужить?
 - У вас есть какие-нибудь книги о Гёте? – спросила София. – Его биографии, жизнеописания, и произведения, конечно.
 - Его книги стоят в нашей библиотеке, - осторожно сказал Ростовцев. – Полное собрание сочинений на немецком языке. Если вам угодно, есть и переводы на русский.
Приказчик ждал.
 - А жизнеописания?
 - Есть в предисловиях к его сочинениям, но, если вам угодно, мы можем купить отдельные издания. Если они есть, конечно. Есть у вас жизнеописание Гёте? – обратился Ростовцев к приказчику.
Приказчик кивнул и исчез за дверью между книжных полок, и вскоре вернулся, неся несколько книг, которые он разложил на столе. София просмотрела их и выбрала толстую книгу с гравюрами.
 - Прекрасный выбор! – сладко улыбнулся приказчик. – Осмелюсь предложить вам ещё вот эту книгу. И он указал на синий том с золотыми буквами: «Gespr;che mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens, 1823-32», 3 тт., 1836—1848. Как видите, это раритет. Мы предлагаем подобные книги только истинным ценителям.
София в нерешительности смотрела на книгу.
 - А кто автор? – спросила она.
 - Эккерман, секретарь и друг Гёте. Он записывал разговоры с поэтом в последние годы его жизни.
У Софии задрожали руки, она оглянулась на Ростовцева.
 - Берём! – сказал он приказчику. – Заверните.
 - А у нас в библиотеке есть поэмы Гомера? – спросила София.
Ростовцев отметил про себя это «у нас» и сердце его затопила волна нежности.
 - Конечно, - отвечал он, - но в русских переводах. В них несколько архаичный русский язык. Есть у вас поэмы Гомера в немецких переводах? – обратился он к приказчику.
Приказчик снова исчез за дверью между книжных полок, и явившись снова, положил перед Софией прекрасно изданный том Гомеровых поэм.
 - Это тоже заверните, - приказал Ростовцев.
 - Вы возьмёте это с собой или вам прислать? – спросил приказчик.
 - Мы возьмём это с собой, - быстро сказала София, боясь, что Ростовцев опередит её и велит прислать книги в отель. Она не могла ждать.
Из книжной лавки София вышла совершенно счастливая. Антон нёс книги.
«Странная у меня жена, - размышлял Ростовцев. – Другие жёны требуют от мужей бриллианты, цветы, наряды, а моя жена просит книги. А ей всего-то шестнадцать лет. Не знаю, что и подумать».
София, между тем, думала о разговоре, происшедшем между нею и мужем в доме Гёте. Это было второе направление происходящего в ней духовного переворота. Она стала осознавать, что поставлена в ложное положение: она обвенчана с Ростовцевым, но до сих пор не стала его женой по-настоящему. Он избавил её от служения в качестве фрейлины Императрицы, а чем она отблагодарила его за спасение?
София видела, как её муж смотрит на неё с любовью и нежностью. Он готов был выполнить любое её поручение, любую просьбу, любой каприз. Она ценила его рыцарское благородство: он держал данное ей слово, не прикасаться к ней, пока она сама того не захочет. Она стала замечать, что её волнуют его влюблённые взгляды, его преданность и готовность бескорыстно служить ей. Она спрашивала себя: любит ли она его, как он – любит её? И не знала, как ответить на этот вопрос. У неё был небольшой опыт любви в учителя Ильина, но теперь она понимала, что это не была любовь, а было бурное увлечение, которое бесследно прошло.
Ей было приятно общество и внимание мужа. Она восхищалась его мужественной красотой, военной выправкой, знаниями и выдержкой. И она стала понимать, что муж ей дорог. И она сделала заключение, что любит его.
В эту ночь София не положила рыцарский меч между собой и мужем.


13

Наутро путешественники решили задержаться в Веймаре ещё на сутки, чтобы зайти в дом Гёте во второй раз и рассмотреть всё обстоятельнее. На этом настояла София. Ей хотелось надышаться атмосферой этого дома, потому что ей показалось, что она нашла своего Учителя. Она сама ещё не понимала, почему ей так показалось.
«Может быть, строгая простота его быта пленила моё сердце? – рассуждала она. – Я хотела бы, чтобы у меня был такой дом, где нет ничего лишнего и всё продумано для того, чтобы творить? Но что я буду творить? Я женщина и мой удел заниматься хозяйством, мужем и детьми. По крайней мере, так утверждает тётушка Августа. Но она человек старой закалки. Она хотела бы видеть меня такой, как она сама, как тысячи женщин нашей семьи до неё. Но я чувствую, что мне этого мало. Мне хочется читать, узнавать новое, получить, наконец, профессию и быть полезной, а не ездить на балы, наряжаться, сплетничать и кокетничать с мужчинами. Что со мной не так?»
Семья сидела, завтракая, в ресторане отеля за табльдотом, когда вошёл рассыльный с кипой свежих газет. Ростовцев жестом подозвал официанта и велел ему принести берлинскую газету со свежими новостями.
Пробегая взглядом столбцы новостей, Ростовцев изредка взглядывал на домочадцев, сидящих напротив него. София поймала его взгляд.
 - Что-то случилось? – спросила она.
 - Потом, - отвечал Ростовцев. Он аккуратно сложил газету и положил её в карман. «Какое счастье, - думал он, потягивая кофе из чашки, - что мы уехали вовремя из Парижа. Страшно подумать, в какую историю мы могли бы попасть!»
В газетах писали, что 21 мая версальцы без боя вступили в Париж через ворота, которые были оставлены коммунарами без охраны. Начались бои между правительственными и федеральными войсками. Над городом гремел гром орудий. На баррикадах лилась кровь.
Коммунары яростно сражались, но им не хватало оружия, патронов и опытных командиров, то есть всего того, что у версальцев было в избытке. Коммунары получили приказ поджигать или взрывать всякий дом, который они вынуждены были оставить.
Париж запылал.
Ростовцев радовался, что они в безопасности.
«Зачем всё это? - думал он. – Ради чего? Разве нет иных путей, добиваться своей цели? Да знают ли они сами, какую цель преследуют? Что они стали бы делать, если бы победили? Но они не победят. Это абсурд, думать, что они победят»
После завтрака он дал газету жене, чтобы она прочла новости.
София читала, и губы её дрожали.
- Как страшно! – сказала она, поднимая на мужа фиалковые глаза.
Он поцеловал её и привлёк к себе.
 - Мы далеко, - сказал он. – Мы в безопасности. Мы вовремя уехали оттуда. Нам ничто не угрожает. Не бойтесь.
 - Я не боюсь, - отвечала София. – Мне жаль всех этих людей. Они гибнут напрасно. И непонятно, зачем?
 - Думаю, что они и сами это не понимают, - отвечал Ростовцев. – Кто-то сбивает их с толку. И я догадываюсь, кто.
 - Маркс! – быстро сказала София. – Я помню, какой призрак, по его мнению, бродит по Европе. Страшный образ смерти!
 - Да! – сказал Ростовцев. – Кстати, а вам известно, что Гёте думал о революции?
 - Более всего на свете я хотела бы знать именно это! Я полагаю, что Гёте один из самых умных гениев человечества.
 - Вы правы. Я не ручаюсь за точность цитаты, но он сказал, что ненавидит всякую революцию, потому что она уничтожает больше, чем способна создать сама. Я убедился в этом, глядя, как чернь валит наземь Вандомскую колонну и глумится над поверженной статуей Императора. Разрушать легче и проще, чем созидать. Гёте терпеть не мог насилие, на что бы оно ни распространялось. Критерий всему – природа. Природа не терпит насилия. Всё развивается в природе постепенно, сообразуясь с сезонами. Он говорил, что не настолько безрассуден, чтобы требовать, чтобы роза расцветала среди зимы. То же и с человеческим обществом. Всё должно развиваться постепенно. Общество должно созревать и совершенствоваться последовательно, от низшего устройства к высшему устройству. Безумные скачки совершенствованию не помогут. Революции будут совершаться, ибо люди неразумны и не учатся у природы, но революции будут неизменно заканчиваться реставрацией правильного порядка вещей. Это неизбежно.
 - Мне известен такой безрассудный человек, потребовавший от смоковницы плодов, когда не время было приносить плоды? А когда по его приказу смоковница не дала плодов, он проклял её и пожелал ей засохнуть. Фактически он убил её. А за что? За то, что она подчинялась законам природы. Это справедливо? Это правильно?
 - Не думаю, что это правильно.
 - Вот, и я не думаю. Выходит, что этот безрассудный человек – революционер?
 - В своём роде – да. \
 - И выходит, что, несмотря на то, что горстка епископов объявила его богом, оным он не является, если не может отменить законы природы.
 - Выходит, не является.
Они засмеялись. Обоим было приятно сознавать, что они единомышленники.
Немного отдохнув, супруги Ростовцевы отправились в дом Гёте, а тётушка Августа пожелала остаться, чтобы погулять перед обедом.
Обходя заново дом Гёте, София остановилась возле кресла, в котором умер великий поэт, и долго стояла, о чём-то думая. Ростовцев деликатно отошёл к окну, чтобы не мешать жене.
Через некоторое время она подошла к нему и встала рядом.
 - О чём вы думаете? – спросил он.
 - Я думаю о том, что хорошо бы посетить Франкфурт, где Гёте родился. А мы начали с Веймара. Это неправильно.
 - Просто Веймар был на пути из Берлина, а Франкфурт дальше. Если хотите, мы поедем во Франкфурт, а потом в Мюнхен.
София одарила мужа пленительной улыбкой:
 - Конечно, хочу! Вы очень добры ко мне.
 - Ради вас я поехал бы куда угодно, - отвечал Ростовцев. – Мне интересно всё, что интересно вам.
За обедом они объявили тётушке Августе, что маршрут изменился. Они едут во Франкфурт-на-Майне.
 - Зачем? – недовольно спросила баронесса. – Что это за зигзаги? Я хочу скорее в Мюнхен.
 - Хорошо, - отвечал Ростовцев. – Поезжайте в Мюнхен, а мы завернём во Франкфурт. Так хочет моя жена.
 - Что ты хочешь увидеть во Франкфурте? – спросила тётушка Августа племянницу.
 - Дом, где родился Гёте, - отвечала София. – Я хочу увидеть этот дом.
 - Зачем? – снова спросила баронесса. – Ты ведь уже видела его дом в Веймаре.
 - Во Франкфурте он написал своего «Вертера», - отвечала София.
Тётушка Августа пожала плечами.
С её точки зрения эта поездка была бесполезной.
«Ну, написал он там своего «Вертера» и что из того? - думала она. – Лучше поскорее оказаться в Мюнхене и увидеть родное поместье. София всегда была странной девочкой. Слишком много причуд и капризов. А муж идёт у ней на поводу. И напрасно! Избалует жену, и потом будет мучиться. Мужчине следует проявлять твёрдость и управлять жизнью семьи. Может, сказать ему об этом? Впрочем, с какой стати я должна вмешиваться в их дела? Пусть делают, что хотят, а я поеду в Мюнхен. Проявлю твёрдость!»


14

- Fin de la trag;die! – сказал Ростовцев, складывая газету, и протянул её жене через стол.
- Я читать не стану, - заявила тётушка Августа. – Терпеть не могу газетного языка. Скажите своими словами, пожалуйста, что произошло.
- Извольте, баронесса. Плохие вести из Парижа Коммунары расстреливают заложников, а это мирные граждане, не сделавшие ничего плохого. Идут последние бои на кладбище Пер Лашез и в Бельвиле. Правительственные войска наступают и побеждают. Скоро весь Париж будет в их руках. Коммунары засели в форте Венсен. Но не сегодня-завтра их оттуда выбьют, и наступит порядок.
- Чему я очень рада! – заключила тётушка Августа. – Хорошо, что уняли этих разбойников. Виданное ли дело, плебс хочет захватить власть и управлять государством. А разве они это умеют делать? Они что, думают, что справятся?

Вот уже два дня, как путешественники прибыли в Мюнхен, где в районе Богенхаузе располагалось обширное поместье барона.
Слуги встретили их радостно. Тётушка Августа, приехавшая в поместье раньше,  приготовила для молодожёнов большую светлую комнату на втором этаже. Но София не сразу вошла в дом. Пока Ростовцев под руководством тётушки Августы осматривал особняк и знакомился с челядью, она побежала на конюшню.
Генриетта узнала её и встретила тихим ржанием и фырканьем. София гладила и целовала бархатную морду любимой лошади.
 - Мы больше с тобой не расстанемся, - шептала ей на ухо хозяйка. – Я уговорю мужа, чтобы он взял тебя в Россию. Мы будем скакать по русским просторам. Знаешь, какие там просторы! И ещё я покажу тебе Петербург, самый красивый город на свете. Мы только съездим с мужем в Италию, а на обратном пути заберём тебя и поедем в Россию. Больше я с тобой не расстанусь.
Лошадь внимательно слушала, вздыхала и верила тому, что говорит её хозяйка.
София вернулась в дом. Ей захотелось увидеть свою девичью комнату. Когда она вошла в неё, её сердце сжалось. Никогда больше она не будет жить здесь.
- Смотри, Тедди, - сказала она, вынимая медвежонка из сумочки, - здесь всё так, как будто я и не уезжала. Но в моей жизни всё изменилось.
- Что же поделаешь, - философски заметил Тедди. - Всё в мире меняется. Главное, чтобы тебе не захотелось не меняться.
- Как-то витиевато изъясняешься, - засмеялась София.
В этот же день она уговорила мужа отправить Генриетту в Россию в сопровождении конюха Людвига. Долго уговаривать мужа ей не пришлось. Дело решалось за обедом, и тётушка Августа приняла деятельное участие в разговоре. Услышав, что Генриетту будут отправлять в Россию, она вспыхнула и спросила племянницу:
  - Ты что же, не намерена приезжать сюда, ну, хотя бы время от времени? Лошадь тебе может пригодиться и здесь.
София и Ростовцев переглянулись. Этот вариант они не обсуждали.
- Ну, почему? – неуверенно начала она. – Конечно, я буду приезжать к папе и к вам, когда он вернётся в Мюнхен. А Генриетта мне нужна в России. А для верховых прогулок здесь, папа купит мне новую лошадь.
- Ты не подумала, - сердито заговорила тётушка Августа, - что  Генриетта привыкла к своей конюшне, к своему месту, к своему конюху. И вообще, как она перенесёт такой долгий путь?
- Лошади не имеют понятия «отечество», - сухо заметил Ростовцев. – Для них отечество там, где хозяин или хозяйка. Это касается всех животных. Вы не подумали, что Генриетта скучает без своей хозяйки? Не говоря уже о том, что хозяйка скучает без своей любимицы. Я каждый день слышу от жены: Генриетта, Генриетта, Генриетта … Не надо их разлучать.
Тётушка Августа нахмурила брови. Она чувствовала правоту зятя, но соглашаться с ним не собиралась. По её мнению, Софию должно было тянуть в Мюнхен хоть что-нибудь, например, любовь к своей лошади. Тётушка боялась, что София забудет думать о Германии, живя в России, и никогда не приедет в поместье отца. София поняла чувства тётушки.
- Я буду приезжать сюда так часто, как смогу, - мягко сказала она.
- А если ты сможешь приезжать раз в десять лет? – ворчливо продолжала гнуть свою линию тётушка. – За это время я могу умереть.
И только теперь София поняла, что тётушка Августа не собирается возвращаться в Россию.
- Разве вы не поедете с нами в Петербург? – спросила она. – Вы что, собираетесь остаться?
- Совершенно верно. Я не поеду с вами ни в Италию, ни в Петербург. Я соскучилась по моей Германии, по Мюнхену, по поместью, по моей комнате и по моей кровати. Кто-то должен здесь управлять хозяйством. Я обнаружила, что в поместье не всё в порядке. Управляющий у нас хороший, но он не справляется со всеми хозяйственными делами. Здесь нужен мой глаз и моя твёрдая рука. Прошу принять к сведению моё решение. Вы прекрасно справитесь и без меня. Грету я оставляю при себе. Вам придётся нанять в России русскую служанку.
Тётушка Августа говорила безапелляционным тоном, не допускающим возражений. Она боялась, что её начнут переубеждать, и она вынуждена будет согласиться ехать и в Италию, и в Петербург. Но София пожала плечами, и сказала:
- Как хотите, тётя. Жаль, конечно. Оставайтесь, если вы так соскучились по Германии.
Ростовцев ввернул своё слово:
- Да, очень жаль! Мы к вам так привыкли.
И тогда тётушка Августа обиделась. Она думала, что её будут уговаривать, и ей хотелось, чтобы её уговаривали, но все приняли её заявление к сведению, и все тотчас согласились с её доводами. Тётушка вовсе не была против поездки в Италию, тем более, что она никогда там не бывала. Правда, в Россию ей и в самом деле не хотелось возвращаться.
«Россия – думала тётушка Августа, - слишком велика и необозрима. Это ведь ужас, год или около того ехать на лошадях из Петербурга или Москвы до Охотска, преодолевая непроходимые леса, высокие горы, широкие и глубокие реки, долины, постоянно подвергая свою жизнь опасностям трудного пути! Это почти тринадцать тысяч вёрст! Видела я карту России в комнате племянницы. И зачем России такие большие пространства? И четверти того, что есть, хватило бы. Там крупные хищные звери водятся, и дикие племена живут. Бурого медведя я уже видела. А ведь есть ещё волки! А племянница говорит, что на севере России огромные белые медведи живут, а на востоке тигры, леопарды, барсы, пумы.
То ли дело Германия! Компактная, удобная и ухоженная страна. 600 вёрст с запада на восток и 876 верст с севера на юг. Пересечь страну на лошадях с запада на восток можно за 12 дней, если ехать по 50 вёрст в день. Дороги в Германии хорошие.
В Германии даже диких медведей нет. Самые опасные хищники – дикие кабаны. Ну, и мелкие хищники водятся. Лисы, например.
Россия слишком непредсказуема, слишком беспорядочна и бесшабашна. То ли дело Германия, где веками существует установленный порядок.
Да, Германия не так велика, как Россия, но тем легче было порядок установить и поддерживать его. И никакой неразберихи! Никакой суматохи!
 И никакой непредсказуемости! Никаких сюрпризов! Никакой бесшабашности! Никакой беспечности! Никаких «Авось!» и «Небось!». \
Да, города Германии не так красивы и не так живописны, как города России, зато в германских городах всё устроено солидно и рационально. Всё продумано! Всё целесообразно!
Русские безалаберны и непредсказуемы. Хотя, конечно, им не откажешь в широте и доброте души, и в благородстве. Но уж слишком они полагаются на чувства. Немец полагается на разум, и это правильно.
И ещё русские слишком любят спорить. Чуть что, сразу бросаются опровергать ваше мнение и доказывать правоту своего, даже явно неправильного. Глаза выкатят, руками размахивают, с мест вскакивают, орут. Того и гляди, в драку кинутся. Это крайне неприятно.
И ещё, русские чрезмерно жалостливы. Нет, чтобы любить и уважать здоровых, преуспевающих людей и заботиться об их ещё большем преуспеянии. Нет, русские любят заботиться об убогих, нищих, несчастных, больных и бедных людях, о бездомных животных и нежизнеспособных детях, от которых государству нет никакой пользы. Поддерживать нужно взрослых работающих людей, приносящих пользу. Это правильно и гуманно. А то, что увяло и неполноценно должно умереть, как это происходит в природе. Природа мудрее нас. Неужели русским это непонятно?
Огромное, но неухоженное и неуправляемое, неповоротливое и дикое, как его можно любить? Огромным можно восхищаться. Но любить его нельзя. А ведь племянница полюбила Россию и хочет в ней остаться навсегда. А я столько лет прививала ей любовь к Германии, к германскому порядку! Все труды пошли прахом. Она смотрит на своего русского мужа и в её взгляде столько любви! Ростовцев, конечно, человек всех мер. Он красив мужской зрелой красотой, прекрасно воспитан и образован. Он знает, что такое порядок. И всё-таки он чужой. Я против таких смешанных браков. Необходимо блюсти чистоту германской крови. В этом отношении мой брат слишком беспечен и вольнодумен. Он совсем не прислушивается к моему мнению, к голосу крови. Очень жаль!»
Тётушка Августа вздохнула, отложила салфетку и обвела взглядом домочадцев. Они о чём-то говорили вполголоса и совершенно не обращали внимания на переживания тётушки Августы.
Она снова вздохнула, встала и вышла из-за стола, не дожидаясь, когда слуги принесут десерт. Она вышла из столовой твёрдой походкой, гордая своей позицией единственной и последней в роду охранительницей германских устоев.
София оглянулась и увидела, как за тётушкой Августой закрылась дубовая резная дверь.
- Кажется, мы её обидели, - испуганно сказала она мужу. – Тётя не дождалась десерта и ушла.
- Не обращай внимания на её капризы, - усмехнулся Ростовцев. – Тётушка Августа вправе высказывать свои желания. Она не хочет ехать в Италию и не хочет возвращаться в Россию. Мы, что, должны были её уговаривать? Это её выбор. Чем мы её обидели?
- Не знаю, но я чувствую, что она обижена.
- На обиженных людях воду возят, - рассмеялся Ростовцев. – Тётушка Августа взрослая девочка и вправе решать, куда ей ехать или не ехать, обижаться или не обижаться. Мы её не обижали.


15

Неделя пребывания путешественников в Мюнхене неожиданно стала для Софии испытанием. Тётушка Августа внешне перестала дуться, но обида её не прошла бесследно.
В своём родовом поместье в отсутствие брата она чувствовала себя полноправной хозяйкой и требовала от племянницы и её мужа неукоснительного соблюдения правил, которые постепенно становились им в тягость. Малейшее нарушение этих мелких правил влекло за собой наказание. Тётушка Августа переставала улыбаться даже из вежливости и замолкала. Её молчание было красноречивее любых речей. Племянница и её муж чувствовали себя виноватыми, опоздав к завтраку, или обеду на пять минут. Они чувствовали себя виноватыми, взяв книгу в библиотеке барона и не поставив её на полку после чтения, а положив на стол. Они чувствовали себя виноватыми по любому поводу, и тётушка Августа отлично умела дать им понять, чем и почему она недовольна.
Особенно она была недовольна тем, что конюха и  Генриетту Ростовцев отправил в Россию. С точки зрения баронессы это было существенное нарушение порядка. Собственность барона должна была быть неприкасаема. И даже то, что барон когда-то подарил лошадь дочери, значения для баронессы не имело. Всё должно было оставаться на своих местах.
Особенно её раздражало то, что Ростовцев весьма быстро исполнил желание жены. Распоряжения были сделаны, конюх получил подробные инструкции и деньги. Не успела тётушка Августа опомниться, как Генриетта была уже на пути в Россию.
А более всего тётушку Августу раздражал денщик Ростовцева. Он никогда ей не перечил, был вежлив, услужлив и уступчив, но порой она встречала его насмешливый  и наглый взгляд, который ясно давал ей понять, что он её, баронессу фон Вальтер, и в грош не ставит. Баронесса строго-настрого запретила своей служанке Грете принимать ухаживания Антона, после того, как она однажды застукала их в коридоре, когда они целовались. Тётушка Августа пригрозила девушке, что, если та ещё раз позволит себе подобные вольности, то она будет отправлена в деревню пасти коров.
Тётушка Августа за завтраком доложила Ростовцеву, что видела, как его денщик и Грета целовались. И добавила, что, если Антон будет продолжать приставать к девушке, то она отправит её в деревню.
Вечером Ростовцев поговорил  с Антоном.
 - Негодяй, ты целовал Грету.
 - Ну, целовал. Она не была против поцелуев. Ей понравилось.
 - Понимаешь ли ты, что баронесса накажет девушку, если ты не перестанешь лезть к ней со своими ухаживаниями. Ты жениться на ней собрался?
 - Вовсе нет.
 - Тогда немедленно прекрати. Если ты обрюхатишь девушку, я тебя на ней насильно женю, прохиндей.
 - Да у нас до этого ещё не дошло.
 - И не должно дойти. Не соблазняй девку, если не хочешь жениться на ней. Нехорошо это. А будешь вести себя, как прохвост, я отправлю тебя к барину, и он всыплет тебе по первое число. Понял? И никакой Италии ты не увидишь.
 - Ой, девку уж и поцеловать нельзя! Ну, времена настали!
 - Поговори у меня, Казанова! Дай слово, что больше ни-ни!
 - Ни-ни! Даю! А кем это вы меня сейчас назвали, ваше сиятельство?
 - Казанова-то? Итальянский авантюрист и обольститель женщин. Ступай! Да не забудь почистить мой синий сюртук.
Молодожёны, уединившись, решали, каким транспортом они поедут в Италию, какие города посетят, что посетят в этих городах, и в каком городе поживут подольше. Они решили не связывать себя никакими  планами. Они договорились, что, будут оставаться в каждом городе ровно столько, сколько им потребуется для осмотра его достопримечательностей.
Тётушка Августа, не принимавшая теперь участия в их обсуждениях,  чувствовала себя одинокой и сожалела, что не поедет с ними в Италию, но вслух не обмолвилась, ни словом о своём сожалении. Чтобы посеять сомнения в действиях родственников, тётушка Августа принялась усердно читать газеты и вычитала, что, как и Германия, Италия тоже стала объединенным государством в 1861 году, то есть на десять лет раньше Германии, а в начале 1871 года столицей Италии стал Рим.
Во время обедов баронесса, как бы ненароком, принялась пугать племянницу и зятя.
- В нашей стране объединение прошло достаточно мирно, - начала она, - а вот в Италии тот же самый процесс прошёл очень и очень бурно. Думаю, до сих пор волнения в Италии не улеглись, хотя и прошло десять лет. Не все были согласны с объединением. А теперь ещё перенос столицы в этом году из Флоренции в Рим не может пройти без последствий. Думаю, что вы едете в Италию не в самое благоприятное время. Может быть, стоит подождать?
Брови Ростовцева взлетели от удивления. Менее всего он ожидал от баронессы политических прогнозов.
- Вы считаете, что объединение Германии прошло мирно? – завёлся он, не обращая внимания на легкий предупредительный удар ноги от жены под столом. – А что, не было франко-прусской войны? Или это не считается бурным событием?
Баронесса не знала, что ответить. Понимая, что её усилия оказались напрасными, она притворилась забывчивой:
- Ах, да, я совсем запамятовала, что была война. Как вам понравилось жаркое из свинины?
- Чудесное жаркое, - поспешила похвалить блюдо София. – Давненько я такого не ела.
Ростовцев усмехнулся уловке баронессы:
- А нет ли у вас водки к жаркому? – переключился он с политики - на еду.
- Есть шнапс, но русской водки нет, - с достоинством ответствовала баронесса.
- Прикажите подать хотя бы шнапс, - согласился Ростовцев. – Жаркое хорошо идёт под хорошо очищенную водку, но я согласен на самогон.
Тётушка Августа озлилась на характеристику шнапса, но послушно приказала подать немецкий напиток, хотя это противоречило её правилам. Шнапс полагалось пить за ужином.
Вечером в своей спальне молодожёны, припоминая выражение лица баронессы, всласть посмеялись. А потом занялись маршрутом. У них возникло некоторое разногласие. София хотела ехать в Италию через Швейцарию. Ей хотелось увидеть Цюрих. Ростовцев склонялся ехать через Австрию. Его привлекала Вена. Точнее Венская придворная опера, новое здание которой было построено два года назад, и, как уверяли те, кто его видел, великолепное.
- Вена это вообще в стороне, - не сдавалась София. – Так мы не скоро попадём в Италию. Быстрее получится через Швейцарию.
Ростовцеву пришлось согласиться с доводами жены, Они решили ехать из Мюнхена через Цюрих в Милан. Но Ростовцев выговорил право ехать обратно из Италии через Вену. И теперь была очередь жены согласиться с доводами мужа.
К концу недели стали собираться в дорогу.
Тётушка Августа испытывала противоречивые чувства. С одной стороны  она, конечно, любила племянницу, которую вырастила и воспитала. С другой стороны, её воспитание было сугубо патриотическим, а София вышла замуж за иностранца, согласилась жить в России, и, похоже, навсегда. В её речи то и дело мелькали фразы: «у нас в России», «наше русское», и тому подобные, что весьма раздражало баронессу. И слыша такие фразы, она останавливала племянницу напоминанием, что она рождена в Германии, она немка и родной её язык немецкий. София в ответ смеялась и шутила, что непременно подыщет в России тётушке подходящего русского жениха, непременно графа, а ещё лучше князя, поэтому пора тётушке осваивать русский язык. Тётушка  сердилась. Что-то важное было упущено в её патриотическом воспитании.
В конце концов, Софии надоели замечания тётушки, и она строго сказала:
- Да, я немка, но я теперь замужем за русским графом и, следовательно, русская немка. А дети мои будут просто русскими людьми. Что вы от меня хотите, тётя? Чтобы я не забыла, где я родилась? Я не забуду этого никогда, но это ничего не значит. Моя родина там, где мой муж. Примите это, как данность и прекратите напоминать мне, кто я по национальности. Это я и без вас знаю.
Резкость тона и смысл высказываний Софии поставили тётушку Августу на место, и сильно её оскорбили. Она промолчала, и осталась при своём мнении, которое, как выяснилось, никому не интересно.
София была раздражена и торопила Ростовцева покинуть Мюнхен. Мужу тоже надоело ворчание тётушки и её постоянные замечания и нападки. Германия ему не нравилась. Ему казалось, что он попал в какое-то заколдованное царство. В этом царстве нельзя ничего, что не разрешено регламентом или протоколом. Просчитано каждое движение, каждый жест, каждый взгляд, каждое слово. Ему хотелось поскорее вырваться на свободу.
Германия и внешне ему не нравилась. Она казалась ему однообразной, скучной, не живописной, одним словом, чересчур бюргерской.
- Как тут мог жить свободолюбивый Гёте? – удивлялся он. – Но ведь жил!


16

- Раз мы едем через Швейцарию, то поедем почтовой каретой, как ехал Гёте восемьдесят пять лет назад. Вот почитайте и посмотрите, - сказал за обедом Ростовцев, протягивая жене книгу на немецком языке и карту Европы. София прочла название книги: Goethes «Italienische Reise» («Гёте. Итальянское путешествие»).
- Так он был в Италии! – воскликнула она. – Я не знала.
- Теперь будете знать, - улыбался Ростовцев. – Я специально купил эту книгу для вас. Теперь в самый раз её прочесть. Ему было тридцать семь лет, когда он приехал в Италию. Два года он прожил в этой стране.
- Своих писателей надо знать! – назидательно воскликнула тётушка Августа. – А вы принялись за русских и греческих, своих не зная.
София поморщилась. Назидательный тон тётушки её раздражал:
- Они все свои, - сердито парировала она.  Их читает весь мир. Наполеон читал «Вертера» несколько раз, между прочим.
- Это не помешало ему быть узурпатором! – воскликнула тётушка Августа.
Ростовцев, чуя ссору,  поспешил переменить тему разговора;
- Читая «Итальянское путешествие», следите по карте за перемещениями Гёте, - посоветовал он жене.
- Зачем он вообще поехал в эту страну макаронников? – сердито продолжала тётушка Августа.
Ростовцев не выдержал:
- Макаронники, баронесса, создали изумительную живопись, скульптуру, музыку, архитектуру, литературу. Итальянскую оперу вы тоже любите слушать. Макаронники – чудесные певцы. Разве вам это неизвестно?
Тётушка Августа фыркнула.
 - Конечно, мне известно. Но наши немецкие творцы искусства не хуже.
 - Хорошо, не хуже. Но перестаньте, в таком случае, называть итальянцев макаронниками. Это недостойно вас! Знаете, как итальянцы называют немцев: колбасники. Нравится?
Тётушка Августа обиделась. Она бросила салфетку на стол и замолчала. Ростовцев махнул рукой, не желая больше спорить, и принялся за жареную свинину с тушёной капустой и картофелем. У него в запасе были более язвительные аргументы, но он не хотел раздувать ссору. Впрочем, ссора уже произошла. София с интересом перелистывала книгу.
- Не читайте за обедом, - бурчала тётушка Августа. – Вы будете плохо переваривать пищу, и испачкаете книгу соусом. София послушно отложила книгу в сторону.
«Скоро эта тётушкина тирания закончится, - думала она. – Скорее бы уехать! Она отравила мне всё пребывание в Мюнхене».
 - Мы уезжаем через два дня – сообщил Ростовцев по-русски, словно угадав её мысли. – Можете собираться, Софья Георгиевна.
Он тотчас перевёл эти фразы на немецкий язык.
Тётушка Августа опустила глаза, наполнявшиеся слезами.
 - Пойду, посмотрю, готов ли десерт, - сказала она и поспешно вышла из-за стола, притворяясь, что хочет дать слугам какие-то распоряжения.
София мгновенно преисполнилась жалостью к тётке.
- Вы видели? – спросила она мужа. – Она плачет. Я пойду к ней.
Ростовцев кивнул. Ему самому стало жаль тётушку, остающуюся в одиночестве в огромном поместье.
Перед сном молодожёны выработали маршрут своего путешествия по Италии
- Я бы рад – сказал Ростовцев, - в точности повторить маршрут Гёте, но у нас с вами свои интересы не правда ли?
София кивнула.
- Вам непременно хочется в Цюрих мне хочется в Милан. И мы там будем. А дальше наши общие интересы: Кремона, Флоренция  Вы ведь хотите увидеть Флоренцию, дорогая? Италия без Флоренции – не Италия. Далее Кремона, Рим и Неаполь, где мы можем пожить подольше, а затем  поворачиваем на север: снова Рим, Перуджа, Равенна, Падуя, Венеция, Больцана, Инсбрук, Мюнхен …
- Нет, - перебила мужа София, - В Мюнхен мы больше заезжать не будем.
- Будем – проездом. Потом Нюрнберг, Галле, Магдебург, Берлин, Варшава, Петербург.
- Вот, мы и дома! – воскликнула София и засмеялась. Засмеялся и Ростовцев.
Через два дня они были уже на пути в Швейцарию.
- Дорогая, что вы хотите увидеть в Цюрихе? – спросил Ростовцев, когда они сели в почтовую карету.
София задумалась.
- А я не знаю.
- Это очень по-женски, - засмеялся Ростовцев. – Я, например, знаю, что я хочу увидеть и услышать в Милане.
- Ну, я тоже знаю, - смутилась София. – Я сразу не вспомнила. А теперь вспомнила:  остатки древнеримских построек. Вот! Первый век до новой эры. Турикум называлось поселение римлян. Оттуда впоследствии и пошёл город.
Это была отговорка. София подспудно догадывалась, что в Цюрих её влечёт воспоминание о её первой влюблённости в учителя русского языка Ильина Дмитрия Максимовича, студента Петербургского университета, чья невеста училась в Цюрихском университете. Софии смерть, как хотелось увидеть здание университета. И потом её всё ещё не покидала мысль о том, что и она может учиться в этом университете, куда брали женщин получать высшее образование.
- В Цюрихе есть опера, - сказала София.
- Нет, уж! Увольте! – запротестовал муж. – Разве Цюрихская опера может сравниться с Миланской или даже Венской? Ни в коем случае.
Цюрих разочаровал их.
Остатки римских построек существовали только в фантазиях тех ловких людей, которые заманивали путешественников. Несколько камней не будили воображение. Правда, с холма, на котором когда-то римляне разбили свой лагерь, был прекрасный вид  на реку и на противоположный берег. Пришлось удовлетвориться только этим.
- На что будем смотреть дальше? – спросил Ростовцев, беря под руку  разочарованную жену и направляясь к дожидавшемуся экипажу.
- Ну, давайте посмотрим на их университет, - предложила София. – А потом на оперу.
Оперу она предложила для равновесия.
Отправились смотреть на здание университета.
Проезжая по улицам Цюриха, Ростовцев не мог отделаться от впечатления, что он не выезжал из Германии. Он искоса посмотрел на жену. На её лице он прочёл свои мысли.
- Унылые безликие здания, - ответила она на его безмолвный вопрос. – Совсем, как в Германии.
Извозчик остановил экипаж возле университета.
- Выйдем, или так? – спросил Ростовцев.
- Или так, - отвечала София.
Через минуту Ростовцев сказал извозчику:
- Трогай!
Они поехали дальше.
- Теперь, куда? – спросил Ростовцев жену.
- К оперному театру, - полувопросительно ответила она.
- Нет! Прокатимся по центру, заглянем в магазины и поедем в гостиницу. Переночуем здесь, а завтра – в Милан.
София молчала и рассеянно смотрела по сторонам.
- О чём вы думаете? – спросил Ростовцев.
- Здания наших университетов в Петербурге и в Москве на Моховой в тысячу раз красивее, - отвечала София. – Недостаток наших университетов в том, что в них не принимают женщин.
Ростовцев согласно кивнул, отметив про себя слово «наших».
В Цюрихе они не задержались. Впереди их ждал Милан.


17

София одевалась тщательно, как на бал в Зимнем дворце. Сегодня был день её рождения 11 июня 1871 года. Ей исполнилось семнадцать лет.
София стояла перед зеркалом в гардеробной снятого молодожёнами номера в отеле и критически осматривала себя с головы до пят. Всё было прекрасно: и греческая причёска, сделанная искусным мастером, и бледно-сиреневое вечернее платье, но чего-то не хватало. София вынула из палехской шкатулки, на крышке которой летела во весь опор тройка огненных коней, бриллиантовое ожерелье, доставшееся ей от матери, и приложила к груди.
 - Нет! – сказал Ростовцев, появившийся внезапно в гардеробной. – Сегодня не эта драгоценность должна вас украсить. Это ожерелье для взрослых дам. Поздравляю вас с днём рождения, и примите мой подарок.
Он протянул жене букет свежих прелестных фиалок и синюю коробочку. София приняла букет и открыла коробочку. На белом бархате покоилась оправленная в золото на золотой цепочке крупная круглая жемчужина фиолетового цвета. София ахнула.
- Это куахог, жемчужина, достойная вашей красоты, символ богатства и власти, - пояснил Ростовцев. – Позвольте, я помогу вам.
Он осторожно вынул драгоценное украшение из коробочки и надел его на шею жены. Фиолетовая жемчужина легла на её юную грудь. София посмотрела на себя в зеркало. Жемчужина удивительно шла к её фиалковым глазам. София обвила руками шею мужа, поблагодарив его поцелуем за драгоценный подарок.
 - Вы – само совершенство! – сказал Ростовцев. – Я не знаю, за какие заслуги Бог наградил меня такой женой. А теперь поторопитесь, экипаж ждёт нас.
Они поехали в Миланскую оперу. Это тоже была часть подарка и праздника в честь дня рождения Софии. После спектакля они должны были поехать в ресторан Mandarin Oriental Milan, расположенный в отеле, где они остановились.
В этот вечер давали «Золушку» Россини.
Когда Ростовцев привёл Софию в ложу, взоры всего зала обратились на неё. Некоторые зрители даже не стеснялись рассматривать её в лорнеты. Всех занимали вопросы: кто эта прелестная женщина? Сколько ей лет? Какой она национальности? Кто мужчина, сопровождающий её?
София, казалось, была равнодушна к всеобщему вниманию и восхищению. Она села, устремив взор на люстру, занавес и оркестровую яму, заполнявшуюся музыкантами. Затем она повернула голову к мужу, улыбнулась и сказала по-русски:
 - Здесь красиво. Но здание наш Большой театр лучше, и паникадило Большой театр тоже лучше.
 - «Большого театра» - поправил Ростовцев. – А паникадило – в храме. В театре – люстра. А в целом – я согласен. Лучше!
Он всегда поправлял её русский язык и изумлялся скорости, с которой София училась. Она никогда не повторяла своих ошибок.
В антракте молодожёны вышли погулять в фойе. И тотчас к ним устремился пожилой седовласый мужчина в чёрном фраке с орденами:
- Адмирал Ростовцев! Граф! Вот не ожидал вас здесь встретить. Какими судьбами?
Ростовцев узнал посланника Российской империи в Италии Карла Петровича Икскуля фон Гильденбанда. Прежде они встречались в свете.
- И я рад вас видеть, - отвечал Ростовцев. - Не адмирал, а контр-адмирал, Карл Петрович, - поправил он посланника, радуясь соотечественнику.
- Как? Выходит, вы ещё не знаете? Государь повысил вас в чине. Дипломатическая почта работает быстро. Вы уже адмирал. Поздравляю! Вы в Милане по делу или приватно?
- Благодарю! Приватно. Позвольте представить вам мою супругу, графиню Софью Георгиевну Ростовцеву, урождённую баронессу фон Вальтер. У нас свадебное путешествие.
Посланник поцеловал руку Софии.
- Поздравляю! Вы прелестны! О вас весь театр говорит. Все жаждут узнать, кто вы такая. А вы, оказывается, русская графиня, супруга адмирала Ростовцева.
София ничего не возразила на определение «русская графиня». Такой она себя и чувствовала.
Когда они возвращались в ложу, Ростовцев сказал:
- Надо же! Государь пожаловал мне чин адмирала. А я и не знал. Отец будет рад.
- А вы? – спросила София?
- С какого-то времени я стал равнодушен к орденам и чинам, - сказал Ростовцев. – Теперь меня радует другие дары. Например, моя молодая и прекрасная супруга, которой я горжусь и дорожу ею больше, чем всеми орденами и чинами на свете. Вы есть Божий дар!
София оценила высказывание мужа и одарила его благодарной пленительной улыбкой, за которую он и впрямь был готов пожертвовать всем остальным, чем его наградил Император.
После спектакля она вернулись в отель и отлично поужинали в ресторане, выпив  шампанского  «Вдова Клико».
Когда они вернулись в номер, их ожидал сюрприз. Возле двери сидел на корточках Антон. Увидев своих хозяев, он встал. В руке он держал пакет.
- Поздравляю вас, София Георгиевна, с днём вашего рождения! – сказал он, смущаясь. – Я вам подарок приготовил. Извольте принять. Не побрезгуйте.
Он развернул пакет. София и Ростовцев увидели: на деревянной подставке коня с роскошной гривой и хвостом, летящего во весь опор.
- Боже! – воскликнула София. – Какое великолепие! Это же произведение искусства! Каждый мускул проработан. Взгляните, Иван Игоревич! Это же чудо! Благодарю вас, Антон! Но это ведь очень дорогая вещь!
Она подразумевала, что у Антона нет столько денег, чтобы купить такого дивного коня.
Она взглянула на мужа.
Он тоже был в некотором замешательстве. Вещь была выполнена искусным мастером.
- Похоже, это итальянская школа, - пробормотал Ростовцев. – Бернини не сделал бы лучше. Это красное дерево. Антон, где ты это достал?
Ростовцев умышленно не сказал «где ты купил?».
- Я вырезал это сам, - простодушно сказал Антон. – Вы, Софья Георгиевна, любите лошадок. Вот я и подумал, что вам будет приятно получить в подарок изображение вашей Генриетты. Когда-то вы с ней встретитесь! А эта лошадка будет всегда с вами. Извольте принять подарок! Не обижайте меня.
Ростовцев открыл от удивления рот и не мог произнести ни слова.
София взяла деревянную Генриетту, поцеловала её и прижала к груди.
- Спасибо! - сказала она. – Это бесценный подарок!
Когда Ростовцев обрёл способность говорить, он спросил:
- Неужели ты сделал это сам? Своими руками?
- Ваше сиятельство, я давно балуюсь этим, вырезаю разные фигурки из дерева. Очень я дерево люблю. Мне один человек подарил кусочек красного дерева. Я всё берег его. Сам не знаю, почему и зачем. А тут мне стукнуло в голову, что у Софьи Георгиевны день рождения, а я без подарка. Вот я и вырезал.
- Сам? – не унимался Ростовцев. – Тебе никто не помогал?
- Сам! Вы мне не верите? Может, вы думаете, что я это украл?
- Я этого не говорил, - запротестовал Ростовцев, хотя на самом деле это было первое, что пришло ему в голову: Антон ограбил музей.
- Погодите! – сказал Антон. Из правого кармана штанов он вынул крестьянский складной нож, а из левого кармана небольшой кусок дерева.
- Это липа, - пояснил он, раскрыл нож и начал обрабатывать дерево. На глазах изумлённых хозяев простой деревянный брусок начал превращаться в голову собаки.
- Невероятно! – воскликнул Ростовцев. – Антон, ты же готовый резчик по дереву! Великолепно! Кто тебя обучал?
- Никто. Однажды захотелось, взял нож и стал резать дерево.
- Удивительно! Надо подумать, что с тобой делать дальше. Софья Георгиевна, подумаем?
- Непременно подумаем. Я потрясена. Это чудо какое-то!
Антон скромно опустил глаза.
Утром после завтрака они поехали посмотреть на Миланский собор и посетить замок Сфорца, а если успеют, то и монастырь Санта-Мария-делле-Грацие.
Антона они взяли с собой.
Миланский собор не произвёл особого впечатления на Софию. Впрочем, на Ростовцева тоже. Глядя на громаду прославленного беломраморного собора, они обменялись мнениями.
- Вам нравится? – спросил Ростовцев жену.
София пожала плечами:
- Не уверена. Я не поклонница пламенеющей готики. И ранней готики тоже не поклонница. Хотя могу оценить красоту этого художественного стиля и, в особенности, мастерство строителей. При такой колоссальной массе камня, такая лёгкость, такая воздушность, такие дивные яркие витражи! Но …
София замолчала.
 - Что, но? – нетерпеливо спросил Ростовцев.
- Но можно рассматривать эти сооружения с двух позиций.
Можно рассматривать их снизу, с человеческой точки зрения. Тогда можно сказать, что этот художественный стиль символизирует устремление духа ввысь, слияние его с небом.
Но можно рассматривать этот стиль с божественной точки зрения, сверху.
 - Любопытно.
 - По этим шпилям, предположительно, должна стекать вниз в пространство собора божественная энергия, вдохновляющая людей. Это взгляд человеческий, снизу вверх.
Но эти  шпили наглы и агрессивны. Они пронзают пространство и колют небо и парализуют его энергию. Это взгляд сверху вниз, божественный.
Понятно, что мои мысли  недоказуемы. Это просто впечатление от собора.
- Что же, - сказал Ростовцев, - я готов согласиться с вами. В особенности с последней частью вашей  мысли относительно шпилей. Собор меня тоже восхищает и одновременно раздражает.
Они осмотрели собор внутри.
 - Ну, что  ты что думаешь об этой церкви? – обратился Иван Игоревич к денщику.
- Я согласен с Софьей Георгиевной. Наши шатровые и купольные церкви мне нравятся больше. Эти заморские церкви, хотя вы и сказали об их лёгкости и воздушности, всё-таки подавляют. Меня во всяком случае. Мне неуютно рядом с ними. Глядя на них, я думаю: надо же, что может сделать человек! А когда я на наши церкви гляжу, у меня на сердце становится легко, и я думаю о Боге.


18

Они сели в коляску и поехали осматривать замок Сфорца.
Едва они подъехали к Филаретовой башне со входом. ведущим во внутренний двор крепости, как София воскликнула:
- Я где-то это видела! Что-то очень похожее. Где?
Ростовцев засмеялся и подал ей руку, помогая выйти из экипажа:
- Вы очень наблюдательны, дорогая. Вы правы. Антон, а ты наблюдателен? На что это похоже?
 - Ваше сиятельство, в Москве мы это видели. Помните, вы меня с собой в Москву брали. Московский Кремль повторяет этот замок Сфорца. Те же зубцы стены в форме ласточкиного хвоста.
 - Браво! – обрадовался Ростовцев. – Мне остаётся только добавить, что высота Филаретовой и Спасской башен одинакова – около тридцати трёх саженей. Перестраивали-то Кремль итальянские мастера.
- Откуда вы всё это знаете? – поинтересовалась София.
- Разве не стыдно не знать историю своей культуры? – отвечал вопросом на вопрос Ростовцев. – А зная историю своей культуры, попутно узнаёшь культуру других стран. Разве не так?
София кивнула. Каждый день, общаясь со своим мужем, она узнавала что-то новое не только о культуре, но и о нём самом, о его характере, привычках и объёме знаний, которые казались ей неисчерпаемым кладезем.
- Так! – согласилась она. - Почему замок называется Сфорца?
- В средние века Миланом управлял клан Висконти. Но когда последний Висконти умер в середине пятнадцатого века, его зять Франческо Сфорца установил правление своего клана. Этот Сфорца и возвёл новый замок на месте разрушенной резиденции Висконти. Говорят, что к строительству крепости приложил руку Леонардо да Винчи.
Пуутешественники вошли во внутренний двор и стали обходить его по периметру. Ростовцев продолжал рассказывать:
- Этот клан Висконти и наследовавший им клан Сфорца были большими негодяями, садистами и убийцами, а также ценителями всех видов искусств. В общем, они были, так сказать гуманистами, вполне в духе своего времени. Бернарбо Висконти велел выстроить особый дворец, в котором в роскоши жило 500 громадных псов, и, кроме того, несколько сот псов было роздано на содержание жителям Милана, обязанным регулярно представлять отчёт в особое собачье ведомство. В случае смерти собаки гражданин, на содержании которого она находилась, отправлялся на эшафот.
- Нет! – воскликнула в негодовании София.
- Да! – твёрдо сказал Ростовцев. – Такие были времена и нравы правителей.
- Не хотела бы я жить в те времена в Милане.
- К счастью вам это не угрожает, - улыбался Ростовцев, довольный произведённым эффектом. - А Галеаццо Сфорца, сынок основателя клана закапывал живыми свои жертвы, заставлял крестьянина, укравшего зайца, съесть животное живьём, с шерстью и шкурой; отчего крестьянин тут же умер. Галеаццо  обвинялся ещё и в отравлении своей матери и был убит заговорщиками в церкви.
- Ужас! – воскликнула София.
- О, это ещё не все ужасы Средневековья и Возрождения. Его братец Лодовико Моро лишил власти своего несовершеннолетнего племянника Джованни Галеаццо и через некоторое время отравил его.
Все Сфорца были образованными людьми и меценатами, а Лодовико Моро великолепно знал латынь и мог читать  классиков в подлиннике. При его дворе много лет жил Леонардо да Винчи.
- Значит, можно быть умным, образованным человеком, меценатом, ценителем искусств и литературы  и одновременно преступником? Как это возможно?
- Оказывается, одно другому не мешает. Образованность и любовь к искусству и литературе не есть гарантия человечности, милосердия и сострадания.
- А религия? Ведь эти люди верили в Бога. … Наверное.
- Вы не поверите, но многие из этих людей были церковниками. Среди них были даже папы. Например, папа Александр Шестой. А что вытворял его сынок Чезаре Борджиа, кардинал, между прочим,  и его братья, я лучше умолчу.
- Ну, вот, а вы меня тоже негодяем называете, - пробурчал Антон. – Куда мне до этих негодяев!
- Глупый мальчишка! Я же шутя, тебя так называю. Ладно, я больше не буду, - рассмеялся Ростовцев.
- Знаете, после всех этих ваших рассказов об этом времени, мне уже не хочется любоваться ни архитектурой, ни живописью, - сказала София. – Как-то мне стало не по себе.
- Историю нужно воспринимать такой, какой она была, а не расфуфыренной и надушенной французскими духами дамой. История любой страны пахнет кровью и смертью. С этим мы должны считаться.
- Знаете, теперь я глубже понимаю высказывание Экклесиаста: «в                о многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Ещё час назад, не зная ничего из того, что вы мне поведали,  я чувствовала себя беспечной и счастливой. А сейчас мне так печально и хочется плакать, словно у меня умер кто-то из близких людей.
- София, дорогая, надо приучить себя смотреть жизни и правде в лицо. Нельзя оставаться беспечной всю жизнь.
- Да, понимаю.
- Не всякий чичероне расскажет путешественникам о том, что я вам рассказал. И не потому не расскажет, что побоится правды, а потому, что он, скорее всего, её и сам не знает. Люди, как рыбки корм,  схватывает охотнее всего то, что лежит на поверхности. Нырять за тем, что находится в глубине, им лень. Довольно на сегодня архитектуры. Едем смотреть фреску да Винчи. Содержание фрески тоже не весёлое, и не способствует поддержанию беспечности.
- Я знаю. По-крайней мере, утратив беспечность, я чувствую себя всё-таки счастливой.
Они отправились в монастырь Санта-Мария-делле-Грацие. Они не пошли внутрь церкви, осмотрев её только снаружи, и прошли  в трапезную, где находилась фреска.
 - Смотрите очень внимательно, - сказал Ростовцев.
Минут пятнадцать они стояли перед ней в молчании, и, когда вышли на воздух, первым заговорил Ростовцев:
- Как жаль! Вы заметили, что она осыпается? Монахи разжигали с другой стороны стены огонь, чтобы  она меньше осыпалась. Но напрасно они старались. Видно, это мало помогает. Пройдёт ещё немного времени, и фреска будет утрачена.
- По правую руку от Христа, - сказала София, - сидит женщина.
- Вы уверены?
- Уверена.
- Правильно! – подтвердил Ростовцев. – Дело в том, что Леонардо читал не только канонические Евангелия, коих, как вам известно, четыре. Он читал также и апокрифы. Например, Евангелие от Филиппа. Я тоже его читал и помню наизусть вот этот отрывок:
«Господь любил Марию более всех учеников, и Он часто лобзал её уста. Остальные ученики, видя его любящим Марию, сказали ему: Почему ты любишь её более всех нас? Спаситель сказал им: «Почему не люблю Я вас, как её? Слепой и тот, кто видит, когда оба они во тьме, они не отличаются друг от друга. Если приходит свет, тогда зрячий увидит свет, а тот, кто слеп, останется во тьме…».
К сожалению, тексты Евангелий редактировались и сознательно искажались церковниками. Но кое-что проскочило, например, в Евангелии от Иоанна.
Вот, послушайте: « …истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Тогда ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит. Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса. Ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит».
Именно Мария Магдалина была Его «любимым учеником» и, одновременно, любимой женщиной, «возлежащей на Его груди», которой Он «лобзал её уста». Те, кто считает, что Спаситель «лобзает уста» ученика Иоанна, «возлежащего у Него на груди», тот нечестивец.
Вы правы: на фреске изображена женщина. Её веки опущены, она склонила голову направо, и, похоже, близка к обмороку, услышав фразу Иисуса, что один из учеников предаст его.
- Вернёмся, - предложила София. – Я хочу в этом убедиться сама.
Они вернулись к фреске. София долго вглядывалась в фигуру по правую руку Христа.
Когда они вышли из трапезной, она сказала:
 - Леонардо знал больше нас.
- Ещё бы! Он был гений. И много читал. Он был свободен и не связывал себя никакими узами, канонами, правилами.
 - А церковь похожа на свадебный торт, - неожиданно заключила София.
Ростовцев засмеялся.
- Слышал бы вас Браманте! Антон, что ты думаешь обо всём этом?
- После всего, что вы наговорили, у меня голова пошла кругом.
- Что-то непонятно?
 - Да всё непонятно. Что такое апокриф?
- Тайная книга. Сколько Евангелий ты знаешь?
- Кажется, четыре.
- Так вот, их гораздо больше. Много их. Церковь разрешает использовать только четыре. А остальные запрещает. Может и наказать за чтение их.
- Почему?
- Надо спросить у священников.
- А я спрошу.
- Не сомневаюсь. Спроси!
- Кто такой Леонардо?
- Леонардо да Винчи – итальянский художник, скульптор, учёный, изобретатель, поэт и музыкант.
- Ого! Всё сразу?
- Ого! Всё сразу! Жил в пятнадцатом-шестнадцатом веках до нас с тобой.
- А сейчас какой век?
- Девятнадцатый.
- Ого!
- Ого! Ещё вопросы есть?
- Разве ба … женщина могла быть ученицей Христа?
- Могла, но это написано в тайных книгах.
- Понял. Значит, этот Винчи ослушник?
- Значит, ослушник. В те времена почти все были ослушниками.
- Вот, бы, мне в те времена!
- Знаешь, наши времена гораздо лучше
Смеясь, они сели в экипаж. Надо было отдать приказание кучеру, нетерпеливо ёрзавшему на своей скамье.
- Поезжайте куда-нибудь, где есть много магазинов, - приказал Ростовцев по-итальянски.
- Виа Монтенаполеоне! - весело отвечал кучер, - Там есть всё!


19

- Может, - зайдём сюда? – спрашивал Ростовцев, останавливаясь  перед каждой дверью на улице магазинов.
София, взглянув на очередную вывеску, отвечала:
- Нет, не сюда.
- Вы не хотите новое платье, туфельки, драгоценности? – удивлялся Ростовцев.
- Вы всё это подарили мне на день рождения. И двух дней не прошло. А платьев у меня целый чемодан. Я не успеваю все их носить. Подождите! Какая прелесть! Смотрите! Вот, что мне нравится! Пожалуй, я это хочу Давайте зайдём вот сюда.
В огромной зеркальной  витрине магазина висел большой вышитый ковёр, привлекший внимание Софии. Сюжет был сказочный: в густом лесу на тропинке стояла Красная Шапочка с корзинкой в руке. В корзинке – пирожки. А перед Красной Шапочкой стоял громадный свирепый волк и скалил большие белые клыки.
 - Какая прелесть! – воскликнула София. – Давайте, зайдём сюда.
Они вошли. В просторном салоне стояли специальные деревянные щиты, на которых были прикреплены вышитые шерстяными нитками ковры. Сюжеты были самые разнообразные: от религиозных - до сказочных.
Навстречу посетителям вышел, лавируя между щитами, напомаженный смазливый приказчик  в сюртуке вишнёвого цвета.
- Come posso aiutarla? (Чем я могу вам помочь?)
- Puoi aiutarci (Вы можете нам помочь), - отвечал Ростовцев, - если не будете нам мешать.
Он не любил, когда приказчики навязывали ему свои услуги.
Приказчик ретировался вглубь магазина и издали следил за тремя посетителями, переходящими от ковра к ковру.
- Мы просто смотрим или выбираем? – поинтересовался Ростовцев у жены.
- Сначала посмотрим, а потом выберем. Мне так нравятся эти изделия! Я бы украсила таким ковром спальню.
Вдруг София схватила мужа за руку и воскликнула:
- Вот он! Вот! Цверги!
Перед ними расстилался на деревянном щите вышитый шерстяными нитками ковёр. Размер ковра был примерно 6 на 7 аршинов. По его краям шла рамка из вишнёвого бархата шириной в пол-аршина .
Сюжет не был религиозным. Он был сказочным.
На переднем плане лежало вырванное из земли с корнем, поваленное бурей огромное дерево. За деревом – на заднем плане стоял густой дремучий лес. Из-под корня, из образовавшейся ямы, вышли и стояли вдоль шершавого ствола шесть гномов или цвергов, как назвала их на германский манер София, в красных коротеньких штанишках до колена, в красных бархатных курточках, на головах красные в белую полоску шапочки. Такие же – в красно-белую полоску – чулки. Гномы были бородаты. Лохматые седые брови нависали над маленькими внимательными глазками, следящими за посетителями. Носы были крупные, губы толстые. Гномы были хорошо упитаны. Штанишки того и гляди – лопнут на толстеньких ляжках.
Гном, вышедший из-под корня дерева последним, ростом был самый маленький. Он смотрел, обернувшись, на кого-то, кто должен был появиться из ямы, и чьи глаза сверкали в темноте, а пухлая ручка ухватилась за корень.
Это был седьмой гном.
 - Здравствуйте! – приветствовала их София и сделала книксен.
- Став русской по духу, кое в чём вы навсегда останетесь немкой, - заявил, улыбаясь, Ростовцев.
- Почему? – удивилась София.
- Я заметил, что немцы одухотворяют всё сущее.
- Неправда! – возразила София. – Я видела русского, который извинился перед стулом, когда нечаянно задел его.
- Ну, может быть, - великодушно согласился Ростовцев.
- Я хочу купить этот ковёр, - сказала София. – Мне он очень нравится.
- Нет! – отвечал Ростовцев. – Этот ковёр куплю я и подарю его вам.
Он поднял руку и щёлкнул пальцами.
Тотчас к ним подлетел смазливенький  приказчик.
- Cosa vuoi? (Чего изволите?)
- Кто и где вышил этот ковёр? Я хочу знать.
- О, - засуетился приказчик, юля глазами, - прекрасный выбор! Этот ковёр вышили монахини бенедиктинки  аббатства Вибольдоне, основанного в 1176 году.
- И где расположен этот монастырь?
- Недалеко. На юго-восток от Милана в городке Сан-Джулиано-Милонезе.
- У них там мастерские?
- Совершенно верно. Монахи и монахини обеспечивают себя всем, что им необходимо, чтобы не входить в контакты с миром. Он также зарабатывают себе на жизнь, продавая плоды своих рук.
- Послушайте, мы хотим купить этот ковёр. Он нравится моей жене.
Приказчик состроил грустную мину:
- Простите, этот ковёр, кажется,  продан.
- Как продан? Отчего же он тогда здесь висит?
- Минуточку, синьор. Я наведу справки у хозяина.
Приказчик испарился.
- Обычные уловки продавцов, - сердито пояснил Ростовцев. – Надо было сразу цену спросить. Сейчас они её поднимут. Давайте, отойдём вот к тому ковру, как будто мы передумали покупать этот.
Они отошли к соседнему щиту, на котором красовался ковёр с религиозным сюжетом и начали рассматривать его.
Вскоре появился приказчик в сопровождении полного солидного мужчины, лысого, но с роскошной чёрной бородой и усами.
- Saluti, Signore e signora! Я владелец магазина Джованни Росси. – заговорил он. – Мой помощник сказал, что вам понравился ковёр с гномами, но …
Он запнулся, увидев, что посетители стоят у другого ковра.
 -  Сколько стоит этот? – небрежно спросил Ростовцев.
Мужчина назвал цену. Цена была высокой.
- Все ковры одинаковой цены или нет?
- Разной, - отвечал Росси. – Ковры на религиозные сюжеты стоят дороже сказочных сюжетов.
- Хорошо, сколько стоит ковёр с гномами?
- Понимаете, - мялся Росси, - этот ковёр приглянулся одному синьору и он оставил залог в четверть его стоимости. Я не могу продать его. Что я скажу тому синьору, когда он приедет за ковром?
Ростовцев взглянул на лицо жены и увидел, что её глаза наполняются слезами.
- А нет ли у вас адреса этого синьора? Может он уступил бы мне этот ковёр.
- Адреса у меня нет. И имени этого синьора я не знаю. Похоже, что он иностранец, скорее всего, из Скандинавии.
Ростовцев задумался.
Видя огорчение этой пары, Росси дал совет:
- Вы можете сделать заказ в мастерских этого монастыря. Думаю, настоятельница пойдёт вам навстречу. Хотите, я дам вам точный адрес монастыря?
- Да, - отвечал Ростовцев. – Пожалуйста, дайте.
Росси написал в дорожном блокноте Ростовцева  адрес:
- Удачи вам, синьор и синьора!


20

Ростовцев взялся рукой за медное кольцо и ударил им в резную медную калитку. Она загудела.
- Крепко они здесь окопались. Крепость, да и только! - заметил Ростовцев, окидывая взглядом медные позеленевшие от времени ворота, частью которых была калитка, и высокую кирпичную стену, окружавшую церковь и монастырские здания, чьи шпили и красные черепичные крыши были видны за стеной.
Некоторое время ничего не происходило, и Ростовцев вознамерился ударить ещё раз, но в это мгновение окошечко на уровне его плеч открылось и, как портрет в раме, показалось бледное лицо пожилой монахини в чёрно-белом головном уборе. Ростовцев наклонился к окошечку:
- Buongiorno! – приветствовал он монахиню.
- Buongiorno! – отвечала она, внимательно глядя на него. – Что вам угодно?
- Мы путешественники. Мы хотим заказать вышитый ковёр. Это возможно?
- Откуда вы и кто вы? – спросила монахиня.
- Из Российской Империи. Адмирал, граф Ростовцев с супругой, графиней Ростовцевой и их слуга
Окошечко захлопнулись, и щёлкнула задвижка. Не успел Ростовцев удивиться, как загремели засовы и калитка приоткрылась.
- Входите! – разрешила монахиня. – Я сестра Габриелла, настоятельница монастыря бенедиктинок.
Ростовцев, София и Антон очутились во внутреннем дворике, обведённом галереей с арками и витыми колоннами. Посередине дворика росли прелестные пинии и на клумбах алели розы.
- Да у вас тут рай! – воскликнул восхищённый Ростовцев.
Но дальше порога монахиня посетителей не пригласила.
Налево была ещё одна медная  дверь, которую сестра Габриелла открыла и впустила их в небольшое помещение. По всей видимости, это был кабинет, где у окна стоял скромный письменный стол и венский стул.
У стены стояли ещё несколько венских стульев.
На противоположной стене висело распятие.
Приглашающим жестом сестра Габриелла указала посетителям на стулья. Они сели.
- Итак, вы хотите приобрести ковёр, - сказала сестра Габриелла. – Отчего же вы не обратились в магазин, где они продаются?
- Мы там были, - сказал Ростовцев. И объяснил ситуацию. Монахиня внимательно слушала.
- Я поняла, - сказала она, выслушав Ростовцева. – Да, вы можете заказать у нас понравившийся ковёр.
- А можно не отсылать его в магазин? – попросил Ростовцев, - Можно отправить его прямиком в Петербург? Я покрою все хлопоты и расходы.
- Пожалуй, это возможно, - согласилась настоятельница. – Если мы отправим его в магазин, его тотчас купят. Дело в том, что мы делаем каждый ковёр в трёх экземплярах. Не больше. И некоторые сюжеты моментально раскупаются. В частности, сюжет с гномами. Должна сказать, что вам повезло. Мои монахини вышили половину такого сюжета. Это второй экземпляр. Как только они закончат эту работу, мы вышлём вам этот ковёр на ваш адрес.
- А можем мы взглянуть на него? – спросила София.
- Вы можете, - сказала сестра Габриелла,  - да и то это против правил. Просто вы мне симпатичны. А вот вашему супругу и его слуге нельзя. Мужчины не допускаются в монастырь. Дальше этой комнаты вы идти не можете.
Она взяла со стола бронзовый колокольчик и позвонила. Через минуту в кабинет вошли две монахини с опущёнными низко головами и с пяльцами в руках. Они передвинули стулья поближе к окну, сели и принялись  вышивать. Затем вошла третья монахиня. Сестра Габриелла  сделала знак Софии следовать за ней.
- А мы с вами займёмся делами, - обратилась она к Ростовцеву.
София пошла за монахиней. Следуя за ней, она гадала, молодая монахиня или старая. Низко опущенная голова и головной убор не позволяли разглядеть  её лицо.
«Я чувствую себя Эвридикой, идущим за Орфеем, – думала София. - Хотя должно быть наоборот. Орфей вёл Эвридику к солнцу, к свету, в жизнь, а этот мой Орфей в женском образе  ведёт меня в потусторонний мир, куда не всякому смертному можно войти. Как странно! И немного страшно»
Идя по галерее мимо дверей, ведущих неведомо куда, они свернули направо. Перед ними оказалась ещё одна дверь, шире остальных. Монахиня открыла её и София вошла.
Они очутились в обширном помещении, освещаемом  с трёх сторон солнечным светом, льющимся  из огромных венецианских окон.
В зале лежали на козлах огромные подрамники с натянутыми грубыми холстами. Таких подрамников было не менее пятнадцати. По периметру каждого подрамника сидели на табуретах монахини, молодые и зрелого возраста, занимаясь вышиванием по контурам рисунков нанесённых на холст углём.
 - Salve! – громко поздоровалась София.
Некоторые монахини метнули в её сторону испуганные взгляды.
Сопровождающая Софию монахиня поднесла палец к губам, призывая посетительницу к тишине.
 - Scusatemi, - вполголоса извинилась София.
Монахиня подвела её к одному из подрамников, середина которого была уже вышита. София увидела поваленное дерево и головы бородатых гномов в красных шапочках в белую полоску. Сердитые глазки гномов под мохнатыми бровями следили за Софией.
 - Сiao! – поздоровалась она вполголоса. - Vuoi vivere in Russia? (Хотите жить в России?)
Гномы молчали. У них ещё не было ртов, поэтому они не могли ответить Софии, хотят ли они поехать в Россию.
Монахиня-проводница легонько коснулась руки Софии и жестом дала понять, что пора уходить.
- Я хочу посмотреть, как монахини вышивают. Можно постоять пять минуточек?
Монахиня-проводница утвердительно кивнула головой.
София стояла бы долго, наблюдая, как мелькают иглы  в бледных тонких пальцах девушек, но «Орфей» коснулась её руки, напоминая, что пора уходить.
«Что заставляет их вести такой образ жизни? – думала София, следуя за своей проводницей, неслышно скользящей впереди. – Какие причины побудили их отказаться от мирской жизни и заточить себя в стенах монастыря? Интересно узнать истории их жизней. Вот бы поговорить с одной из них! Но, наверное, это невозможно. Интересно, а чем отличается тюремная жизнь от монастырской? И там и здесь – работа и жизнь по строгим правилам и уставам. В монастыре, правда, много молятся».
Они вернулись в кабинет настоятельницы.
Договор уже был заключён и подписан, деньги уплачены.
Настоятельница проводила посетителей до ворот. Захлопнулась калитка, лязгнул железный засов.
- А зачем две монахини сидели в кабинете? – спросила София.
- Они сторожили настоятельницу, - засмеялся Ростовцев. - Настоятельница не должна оставаться наедине с мужчинами.
- Они тут, как в тюрьме живут, - заявила София. – Я бы так не смогла. Может, хорошо, что у протестантов нет монашества?
Ростовцев пожал плечами.
- Трудно сказать. Для некоторых девушек сделаться монахиней было благом. Иногда это единственная защита от зла и нищеты. Не думайте об этом. В этом вопросе много проблем. Давайте лучше радоваться, что у нас будет чудесный ковёр. Вы его видели?
- Да. Середина уже готова. Над ним работает не менее десятка монахинь. Вышивают шерстяными нитками по рисунку на холсте. Кропотливая работа, насколько я понимаю. Интересно, сколько часов в день они вышивают? Я забыла об этом спросить. Монахини разного возраста, и много молодых. Я стояла и смотрела, как они работают. Ни одна из них не взглянула в мою сторону. Лица у всех бледные. Видимо, она мало бывают на воздухе. Мало гуляют. Видимо только вышивают и молятся. Интересно, чем их кормят и хватает ли им еды?


21

Вечером Ростовцев с женой отправились ужинать в ресторан. Когда они вернулись, их ожидал сюрприз. В номере на их постели поверх покрывала лежал Антон с горничной. Они целовались. Одной рукой Антон обнимал девушку, а другая бродила под её юбками. Услышав, что открывается дверь спальни, влюблённая пара встрепенулась. Девушка, оправляя юбки, пролетела мимо ошарашенных супругов, и скрылась. Смущённый Антон стоял навытяжку, ожидая выволочки.
- Испортил девку? – строго спросил Ростовцев.
Антон ухмыльнулся:
- Никак нет, ваше сиятельство, - отчеканил он. – Она давно уже не девица. Ещё неизвестно, кто кого испортил!
- Всё равно, подлец! – беззлобно отчеканил Ростовцев.
- Так точно, вашвыскородие, подлец! – весело согласился Антон.
- Почто на нашей кровати? У тебя что, своей нет? – продолжал отчитывать денщика Ростовцев.
  - Случайно вышло, - доверительно сообщил Антон. – Я вашу обувь почистил и принёс, а горничная  в номере оказалась. Постель перестилала. Ну, и …
- Марш отсюда! Да позови сюда другую горничную, чтобы всё постельное бельё и покрывало переменила. Сукин ты сын!
Антон выскользнул за дверь.
Ростовцев и София принялись хохотать.
- А я верю, что это она его завалила на кровать, - сказал Ростовцев в перерывах между приступами смеха.  – Хорошенькая, мерзавка! Ну, а наш-то, как есть, Казанова!
После Милана молодожёны поехали в Кремону. В Кремоне они побывали на улице, где жил Антонио Страдивари. В некотором недоумении постояли они у дома, где после женитьбы жил скрипичных дел  мастер. Улица и дом им не понравилась. Дом оказался зажатым между фасадами других домов. Получался один сплошной фасад на всю улицу. Только разный цвет отличал один дом от другого.
- Странно, - сказала София. – У них же довольно земли, чтобы не жить в такой тесноте.
- Так строили в средние века, - объяснил Ростовцев. – В те времена были свои соображения красоты и безопасности. Обратите внимание на наружные ставни. Чтобы их закрыть, нужно было выйти на балкон.
 - Два окна квартиры и балкон на втором этаже – вот и вся ширина фасада? Наверное, дом вытянут в длину? – предположила София.
 - Наверное, - согласился Ростовцев.  Страдивари ведь не только здесь жил, но у него была ещё и мастерская.
 - Балконная решётка красивая. Кованая, – заметила София. - Это всё? – спросила София. – Больше здесь смотреть не на что?
 - Где-то в этом городе жили и работали другие скрипичные мастера: Амати, Гварнери. И ещё здесь родился Клаудио Монтеверди, автор первой оперы об Орфее. Правда, он написал и множество других произведений. Тем город и знаменит.
 - А на вид скучный городок. Посмотрите, на улице ни деревца, ни кустика. И жителей не видно. Даже собак и кошек не видно. Окна ставнями прикрыты.
 - Это из-за жары. Днём жители отдыхают.
 - И никто больше не делает скрипок?
 - Делают, но никто не может превзойти старых мастеров.
 - Может, был секрет?
 - Может и был. Одни знатоки говорят, что дело в составе лака, которым Страдивари покрывал скрипку. Другие считают, что всё дело в сортах древесины, из которых он делал инструменты. Но я знаю ещё один вариант этого секрета. Мне о нём поведал один музыкант. Не знаю, правда, это или нет. Он рассказал, что однажды, когда Страдивари сделал очередную скрипку, то остался недоволен её звучанием. В гневе он расколотил скрипку молотком на мелкие кусочки. Однако ему сталь жаль своих трудов, и он склеил кусочки. А когда заиграл на этой склеенной из кусочков скрипке, то поразился её дивному звучанию. С тех пор он, сделав очередную скрипку, разбивал её молотком, а потом склеивал. И скрипка пела необыкновенным голосом. Думаю, что это легенда, то есть враньё. Но что-то в этой легенде есть от правды.
 - Какая интересная и необыкновенная история! – воскликнула София.
- А некоторые люди до сих пор думают, что сам дьявол помогал мастеру делать скрипки и наделял их волшебным голосом.
 - Какой бы ни был век, идиоты всегда найдутся.
 - А где Антон? – воскликнул Ростовцев. Они окинули взглядом пустынную улицу.
 - Куда мог деться, этот паршивец?
София взглядом указала на приоткрытую неподалёку дверь.
Ростовцев подошёл и обнаружил Антона, любезничающего с молоденькой итальянкой, по виду, простолюдинкой.
 - Эй, Казанова! – окликнул его Ростовцев.
  Я здесь, - откликнулся денщик, не без сожаления покидая хорошенькую барышню.
 - Вот, что! Если ты будешь растрачивать свою энергию на каждую хорошенькую девушку, тебя покинет твоя творческая сила.
 - Это, как?
 - Дурень! Ты не сможешь быть резчиком по дереву. Не будет у тебя ничего получаться. Вся сила уйдёт в штаны. Понял?
Антон кивнул и задумался.
В это же день они покинули Кремону и отправились в Венецию.
Венеция не произвела на них особого впечатления. Они покатались на гондоле по лагуне, послушали пение гондольера, посетили площадь святого Марка и полюбовались на Дворец дожей.
Посетили они также и остров Лидо, длинный и узкий, где один берег смотрел на Венецианскую лагуну, а другой на Адриатическое море. Они погуляли по острову, искупались в море и прилегли в тени деревьев отдохнуть.
- Барин, - сказал Антон, которому было скучно и хотелось двигаться, - а я сплаваю вон на тот островок.
Ростовцев приподнялся на локтях и взглянул на лагуну, где в четырёхстах саженях действительно виднелся небольшой остров.
- Ну, плыви, матрос, - сказал Ростовцев. – Неймётся тебе!
Через два часа Антон вернулся, и, найдя хозяев на пляже, сел неподалёку от них на песок. Вид у него был обескураженный.
- Что-то случилось? – спросил Ростовцев. – Что там, на острове?
- Лучше бы я туда не плавал, - сказал Антон. – Там ямы с мертвяками.
- Что?! – вскочил Ростовцев. – Что ты сказал?
- Ямы там со скелетами. Много скелетов. И ямы огромные. Я глянул и назад поплыл. Испужался.
- Как же я сразу не догадался! – хлопнул себя ладонью по лбу Ростовцев. – Это же Повелья. Остров Повелья!
Встревоженная София глядела на мужа:
- Что это за остров?
- Во время эпидемий бубонной чумы туда свозили мёртвых со всего севера Италии. И не только мёртвых, но и заболевших, и ещё живых. Сваливали их в ямы и сжигали.
- Да, там много пепла, - сказал Антон. – Я как увидел, так назад! Жутко!
София побледнела. Муж поспешил её успокоить.
- Это было давно. В четырнадцатом веке. Ну, вспомните Боккаччо. Он в своей книге «Декамерон» описывает эту эпидемию. Правда, это было во Флоренции.
- Я не читала.
- Прочитаете, когда вернёмся. В общем, сегодня эти скелеты не опасны. Пять веков протекло. Хотя, я согласен, что увидеть это неприятно.
- Едемте отсюда, - сказала София, с ужасом вглядываясь в очертания острова. – Пожалуйста, быстрее.
Венеция запомнилась им более всего не только пребыванием поблизости от острова Повелья, но посещением острова Мурано, славного своими стекольными мастерскими. София радовалась, глядя, как из сгустка раскалённого в печи стекла, стеклодув создаёт изумительной красоты вазу.
В лавочке, где продавались изделия муранских мастеров, Софии приглянулся кулон с фиалками. Цветы, замурованные в стекле, были, как живые. Ростовцев подарил ей этот кулон, с которым София теперь не расставалась.
- Ну, площадь Марка, как площадь, - говорила она мужу после посещения стеклодувных мастерских, - наши площади шире и красивее. - Каналы, как каналы, у нас в Петербурге и своих полно. А вот ради Мурано и этого чудесного кулона с фиалками сюда стоило приехать! Знаете, что я подумала?
 - Нет, не знаю.
 - Жаль, что в Кремоне мы не посетили мастерскую по изготовлению скрипок. Пусть это был бы не Страдивари, а пока что безвестный мастер, но было бы так интересно посмотреть на его работу.
 - Да, это наше упущение. Надо было разузнать, где находится такая мастерская. Я тоже сожалею об упущенной возможности.
- Ну, не возвращаться же в Кремону ради этого. Скачем во Флоренцию?
- Пожалуй!
София ни в одном итальянском городе не могла прожить более трёх дней. Её влекло вперёд любопытство и желание поскорее увидеть Рим. Италия казалась ей, по сравнению с Германией, сказочной прекрасной южной страной, где каждый  город, каждый дом имел  своё неповторимое лицо,  и она спрашивала себя, хотела бы она жить в Италии?
И тотчас отвечала сама себе, что не хотела бы.
 - К красоте, как к  комфорту, быстро привыкаешь и перестаёшь её замечать  и ценить, - рассуждала она в разговорах с мужем. - А я хотела бы всегда замечать и ценить красоту. Лучше сюда приезжать и наслаждаться, чем постоянно здесь жить и красоту перестать замечать. Красота здесь в избытке.
Ростовцев соглашался с доводами жены, хотя ему хотелось пожить где-нибудь в тихом итальянском городке, желательно у моря. Он мысленно прикидывал, не купить ли небольшой дом-дачу на Капри. Он поделился своей мечтой с женой.
- Долго добираться до дачи, - задумчиво сказа она. – Только приедешь, а уже надо собираться обратно. Уж лучше купить дом в Крыму, например, в Ялте. Говорят, что там ничуть не хуже, чем в Италии.
Ростовцев понял, что его план находится под ударом.
Во Флоренции они решили посмотреть только галерею Уфицци.
- Все соборы и палаццо теперь мне кажутся на одно лицо, - жаловалась София. – Слишком уж их много в Италии. Я пресытилась ими.
Но она пресытилась не только архитектурой, но и живописью. Пройдя по коридорам и залам галереи Уфицци, София выделила для детального и тщательного просмотра картины Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Мантеньи, Вероккьо и Тициана.
На Флоренцию ушло три с половиной дня.
Впереди их ждал Рим!


22

На Рим София и Ростовцев возлагали особые надежды.
Они хотели, прежде всего, увидеть развалины древнего Рима, прикоснуться к седым камням, надышаться воздухом минувшего времени.
В Риме они были намерены посетить Колизей, фонтан Треви, форум Романо, Пантеон, площадь Капитолия, собор Святого Петра, Сикстинскую капеллу.
Они остановились в отеле «Минерва». Пока уставшая с дороги София принимала ванну, Ростовцев спустился в вестибюль и договорился со служащим о доставке завтраков в номер.
- Вы будете довольны, - сказал, улыбаясь, служащий. – В нашем отеле останавливались многие знаменитые люди и получили удовольствие от обслуживания. Стендаль у нас останавливался. Правда, очень давно. Это французский писатель. Очень знаменитый. В вашем номере, к примеру, некоторое время проживала известная писательница баронесса Жорж Санд с писателем де Мюссе. Мы подавали им завтраки в постель.
Вернувшись в номер, сообщил жене эту приятную новость.
- Вы читали что-нибудь из сочинений Жорж Санд? – спросил он.
София потёрла лоб, припоминая, что же она читала из сочинений французской писательницы.
- Кажется, «Консуэло», - неуверенно сказала она. – Это ведь её роман?
- Да, это её роман. У Жорж Санд много романов, и «Консуэло» один из самых известных. – Ростовцев засмеялся, радуясь своему каламбуру, который не был понятен жене. Но он не стал привлекать к нему её внимание. – А знаете, Жорж Санд ещё жива. Старушка, конечно, и уже не выкидывает фортелей.
- Она выкидывала фортели? – заинтересовалась София.
- Ну, в молодости, кто их не выкидывает, - поспешил защитить писательницу Ростовцев.
- А точнее, - настаивала София.
- Она любила ходить в мужском платье, нюхала табак и курила трубку. Скакала верхом, и отнюдь не в амазонке, а в мужских панталонах и сюртуке.  Охотилась на зайцев. Принимала гостей в халате, любила отпускать крепкие солёные словечки. Ну, и были за ней другие странности. Свет был ошеломлён. Но ей всё прощалось за талант.
- А какие странности? – настаивала София.
- Ладно! – согласился Ростовцев. – Вы уже большая девочка и можете знать. Жорж Санд имела смелость заводить любовников по своему выбору. Среди них был Альфред де Мюссе и  Фредерик Шопен. Кстати, в это номере они и жили с Мюссе.
- Вот, как, - задумчиво произнесла София. – Шопен мне очень нравится. То есть, я хотела сказать, мне очень нравится его музыка.
- Он давно умер. А вот Жорж Санд ещё жива.
- Вот как! Я хотела бы с неё познакомиться, - живо сказала София.
- Не думаю, что это возможно. Жорж Санд живёт во Франции в своём поместье Ноан и вряд ли двери её дома откроются для безвестных путешественников. И потом, невзирая на почтенный возраст, шесть часов в день она работает.
- Счастливая судьба, - прошептала София.
- В молодости, - продолжал Ростовцев, - она была против брака и выступала за свободные отношения мужчины и женщины. Какие у неё взгляды на этот счёт сегодня, я утверждать не берусь. К старости взгляды меняются.
Первую половину следующего дня они посвятили Колизею. Они побродили возле него, побывали внутри, поглядели на живописно одетых художников, стоящих перед мольбертами, купили несколько рисунков на память, и проголодались.
- А теперь в ресторан! – объявил Ростовцев.
Антон наклонился и взял камешек, валявшийся под ногами.
 - Зачем? – спросил Ростовцев.
 - На память, - отвечал денщик. – Знакомым покажу. Древность ведь!
 - Эту древность ты можешь подобрать на берегах Тибра, - засмеялся Ростовцев. – Там таких камешков полным-полно, а сюда их привозят повозками и высыпают специально для таких наивных дураков, как ты, чтобы они Колизей по камешку не разнесли.
Антон вспыхнул, но камешек положил в карман.
 - Ладно, - вздохнул Ростовцев. – Будешь хвастаться, и обманывать своих знакомых, мол, частицу Колизея привёз? Чёрт с тобой!
Они зашли в первую, попавшуюся на их пути тратторию, даже не поинтересовавшись её названием. Они сели за свободный столик под навесом во внутреннем дворике, и заказали римскую пасту, лёгкое белое вино, и мороженое. В дальнем углу сидела за составленными столиками большая компания мужчин. Мужчины, бородатые и весёлые, ели пиццу, пили вино и громко разговаривали и хохотали. Когда Ростовцев с женой проходили мимо к своему столику, мужчины притихли  и проводили их взглядами, явно восхищёнными. Ростовцев не приписывал это восхищение своей особе. Оно относилось к его жене. Повсюду их сопровождали такие взгляды. Ростовцев привык к всеобщему вниманию, которое сопровождало его жену, где бы они ни появлялись. Он знал, что мужчины ему завидуют.
Через некоторое время, когда первый голод был утолён, к столику, за которым они сидели, подошёл официант и, поклонившись, поставил перед ними бутылку шампанского «Вдова Клико».
- Я шампанское не заказывал, - недоумевая, сказал Ростовцев.
- Это вам и вашей спутнице вон от того столика, - сказал официант и Ростовцев, взглянув направо, увидел, что шумные, весёлые мужчины улыбаются им и машут руками. Ростовцев тоже улыбнулся, помахал рукой и прижал её к левой стороне груди, показывая свою сердечную благодарность.
- Есть у вас русские крымские коньяки, - спросил он у официанта.
Официант отвечал утвердительно.
- Какая выдержка?
- 30 лет. Он очень дорогой.
- Покажите мне бутылку. Я хочу удостовериться, что ему действительно 30 лет.
 - Слушаюсь, - отвечал официант, и исчез.
Через некоторое время он принёс драгоценную бутылку. Ростовцев повертел её в руках, перевернул, оглядывая донышко, внимательно прочёл этикетку и велел официанту:
 -  Отнесите этим ребятам в знак нашей благодарности.
Официант торжественно исполнил приказание.
Через несколько секунд до молодожёнов донёсся дружный вопль восхищения. От компании отделился весьма колоритно одетый мужчина. Он был в серых брюках и красной шёлковой рубахе, отделанной золотой тесьмой. Концы серого шёлкового шейного платка спускались на его грудь. Редкие волосы на голове были гладко причёсаны, борода, и усы с сильной проседью окаймляли загорелое лицо. Глубоко сидящие в орбитах цепкие глаза, казалось, замечали всё вокруг.
Мужчина подошёл к столику молодожёнов, поклонился  и выразил благодарность за подарок.
 - Вы необычайно красивы, синьора, - сказал он. – И вы не итальянка. У вас другой тип красоты. Вы иностранцы?
 - Мы русские путешественники, - отвечала София.
 - А, - сказал мужчина, - морозы, медведи …
 - Водка и балалайка! – подхватил начавший злиться Ростовцев.
Мужчина заразительно засмеялся, показывая белые крепкие зубы:
 - Я знаю, что у вас огромная страна, великолепные города Москва и Петербург, и другие вплоть до Тихого океана, и теперь я ещё знаю, что у вас самые прекрасные в мире женщины.
Он поклонился и отошёл к своим товарищам.
Когда Ростовцев расплачивался за обед, шумная компания уже ушла. Официант льстиво сказал, показывая на бутылку шампанского:
 - Он не велел говорить, пока не уйдёт. Но это от самого Гарибальди!
- От кого! – разом вскричали Ростовцев, Антон  и София.
- Гарибальди! – повторил официант. – Народный герой Италии! Это благодаря победам его армии мы теперь единая и независимая страна. Вы себе и представить не можете, как его любит вся Италия. Вот, увидите, ему итальянцы памятник поставят, Придёт время!
Путешественники были ошеломлены.
- Тот самый Гарибальди? – спросил Антон.
- Тот самый! – гордо отвечал официант. – Он у нас частенько бывает со своими товарищами. Наше заведение с него денег не берёт.
 - Что же ты сразу не сказал, каналья! – вскипел Ростовцев. – Я бы с ним выпил!
 - Эх! – выразил свою досаду Антон.


23

Целую неделю молодожёны знакомились с древностями Рима.
После Колизея их впечатлил Пантеон.
- Какой огромный купол! – восхитилась София.
- Когда вы увидите его изнутри, вы будете ещё более изумлены, - пообещал Ростовцев. – Это самый огромный купол в мире из неармированного бетона, то есть не укреплённого железными прутьями. Обратите внимание, как прекрасны коринфские колонны! Какая гармония во всём!
Они вошли внутрь.
- В этом языческом храме нет окон, - сказал Ростовцев.
- Но здесь светло, - сказала София.
 – Поднимите голову, что вы видите?
 - Я вижу отверстие в куполе, и через него льётся дневной свет.
 - Совершенно верно! Это окулюс. Глаз храма! Его диаметр больше восьми метров, а снизу он кажется небольшим. Это не удивительно. Высота храма до верхней точки купола и его внутренний диаметр равны двадцати с половиной саженей. Таким образом, всё здание вписывается в куб.
 - Откуда вы всё это знаете?
 - Я много читаю, - засмеялся Ростовцев. – И потом, я не в первый раз в Риме.
Они постояли возле надгробия Рафаэля, которого София считала лучшим художником Ренессанса. Её восхищала «Сикстинская мадонна».
- Он умер в тридцать семь лет, - сокрушалась София. – И такой был красавец! И какой гениальный художник! Как жаль!
- Совсем, как наш Пушкин, - сказал  Ростовцев. – Он тоже погиб в тридцать семь лет. И оба были хулиганы.
- Что вы имеете в виду, - удивилась София.
- Пушкин хулиганил, когда писал непристойные стихи, а Рафаэль хулиганил, когда писал непристойные декорации для комедий Ариосто. Они хранятся в Ватикане.
- В Ватикане? – изумилась София.
- В Ватикане! – подтвердил Ростовцев. – А почему вы удивляетесь? В те времена в Ватикане при Льве X, это первая половина шестнадцатого века, ставят непристойные комедии Чиско, Ариосто и кардинала Биббиены. К некоторым из этих комедий декорации писал Рафаэль. И бои быков устраивались в Ватикане. И много чего другого устраивалось, о чём я вам даже и рассказать не смею. Не идеализируйте Ренессанс. Он, помимо лицевой прекрасной стороны, имеет и обратную сторону, отнюдь не прекрасную, а нередко просто гнусную  и преступную. Такие были времена!
- Да, ну его, этот Ренессанс! – огорчилась София. - В конце концов, мы здесь не ради Ренессанса, а ради Древнего Рима.
Ростовцев усмехнулся.
- Конечно, дорогая. Но, видите ли, Ренессанс неотделим от Древнего Рима. Его деятели считали себя прямыми его наследниками.
- Кстати, о преемственности, взгляните на саркофаг Рафаэля, - сказала София. – Похоже, что это древнеримский саркофаг.
- Вы совершенно правы. Прежде девятнадцатого века гробница выглядела иначе. А в 1833 году её вскрыли и переложили прах художника в этот саркофаг, подаренный папой. Среди множества важных людей, присутствовавших при вскрытии могилы, были и русские художники, жившие тогда в Риме: Брюллов, Бруни, Иванов.
- Иванов? Я видела его огромную картину в Третьяковке. А Брюллова и Бруни не помню.
- Дома я вам покажу копии их картин. Кстати, останки Рафаэля были выставлены для обозрения, перед тем, как их поместили в древнеримский саркофаг.
София передёрнула плечами:
- Зачем? Это какое-то кощунство.
- Согласен. Но вспомните, христианская церковь и католическая, и православная постоянно выставляет на обозрение останки святых, то есть мощи.
- Я тем ни менее, считаю это кощунством, - заявила София. – У протестантов этого нет.
- И у древних эллинов и римлян этого нет. А вот у христиан есть.
- Как неприятно, - сказала София.
 - Да, уж! – согласился Ростовцев. – Никогда этого не понимал. И не принимал. В крипте Пантеона полно мощей первых христианских мучеников.
 - Мы туда не пойдём, - быстро сказала София.
 - Нет, не пойдём, - подтвердил Ростовцев. - Кстати, христиане несколько раз переделывали и грабили Пантеон.
 - Вы шутите?
 - Нисколько. Во-первых, из языческого храма его сделали христианским, и уничтожили всё, что напоминало о прежнем культе. Например, уничтожили статую Нептуна. В седьмом веке позолоченные бронзовые листы, покрывавшие купол Пантеона, были сняты по приказу византийского императора во время его посещения Рима и переправлены в Константинополь. Были также сняты и переплавлены бронзовые покрытия портика. А две небольшие колокольни вы видели снаружи?
 - Да.
 - Их не было до семнадцатого века. Римляне смеются и называют их «ослиные уши Бернини», по имени скульптора, который якобы возвёл эти сооружения. А я не верю, что это он их возвёл. Бернини был прекрасным скульптором и архитектором. Он не мог не понимать, что испортит вид Пантеона.
- Грустно, - сказала София. – Значит, мы видим Пантеон не совсем в том виде, в каком его возвели две тысячи лет назад.
- Не совсем, - согласился Ростовцев. – Однако надо сказать спасибо, что его вообще не разрушили в Средние века, как разрушили или перестроили многие прекрасные языческие храмы. Хотя бы в таком виде, мы можем прикоснуться к этим древним камням. А сколько прекрасных статуй древних богов и героев было разбито! Сколько было уничтожено и сожжено древних рукописей! И всё во славу Христа! Ренессанс хорош уже тем, что люди спохватились и начали собирать то, что осталось от античных времён.
- Я слышала выражение «Средневековое мракобесие». Выходит, это правда?
- Выходит, так. Невежество было удручающим. Церковь внушала населению, что всё, что было в истории до христианства, порочное порождение дьявола.
- Разве церковники не видели красоту античных статуй, зданий и живописи?
- Видели, конечно. Но они хотели создать свою христианскую культуру, своё искусство, и у них были и другие соображения на этот счёт. И кстати, не бескорыстные. А какие ассоциации возникают в вашем воображении, когда вы думаете о Средних веках?
- Ну, наверное, благородные храбрые рыцари, блистательные турниры, прекрасные дамы, служение им, верная любовь.
- Ага! Вы начитались романов сэра Вальтера Скотта!
- Разве сэр Вальтер Скотт плохой писатель?
- Отнюдь нет, хороший. Но он романтизирует и идеализирует людей Средневековья. Действительность была грубее и прозаичнее. Позже я расскажу вам, что это была за действительность. Между литературой и жизнью существует пропасть, и я хочу научить вас ходить по прочному мосту между ними. Нельзя верить всему, о чём повествуют писатели. Скажу вам по секрету, они неисправимые вруны.


24

Ростовцев, София и Антон ездили в наёмном экипаже от одной достопримечательности Рима к другой, изнывая от жары и изобилия впечатлений. Иногда они нанимали бойкого молодого чичероне, который без умолку трещал, рассказывая им то, чего не знал Ростовцев, и, тем более, не знала его жена. В конце концов, им это надоедало и они, наградив двойной платой и отпустив чичероне, ехали в ресторан «La Campana» или в ресторан отеля, где заказывали лёгкий обед и пережидали, пока спадёт полуденный зной. Они чувствовали, что пресытились архитектурными стилями, скульптурными группами, живописными фонтанами и полотнами художников.
- Я не знала, что в Риме так мало Древнего Рима, - заявила София. – Что из древностей мы видели, кроме Колизея, Пантеона и Форума? Да и те не древнее двух тысяч лет. Самое древнее, что мы видели, остатки колонн храма Сатурна, храма Диоскуров, храма Весты на Форуме, ну и ещё кое-что. А с другой стороны, где архитектурные ордеры, которые создали римляне? Где их самобытная архитектура? Это колонны коринфского эллинского ордера. Это заимствовано.
- Вы правы, - согласился Ростовцев, потягивая прохладное белое вино из хрустального бокала. – Римляне, недолго думая, переняли культуру побеждённых эллинов. Это касается архитектуры, скульптуры и литературы. Они даже своей религии не имели. Переменили имена эллинским богам, взяли мифы и легенды эллинов и - вуаля! У них появилась «своя» религия.
А зачем мучится и напрягаться, когда время для придумывания своей религии можно использовать с большей пользой.
Но есть кое-что в римской культуре, в чём римляне показали свою самобытность в полной мере, и завтра я вам это покажу, хотя чичероне редко это показывают женщинам, считая, что это им неинтересно. А сегодня никуда больше не поедем, чтобы быть готовыми завтра к новым и свежим впечатлениям.
- Представьте себе, мне всё интересно, хотя я и женщина.
- Я и не сомневаюсь.
София была заинтригована и не стала расспрашивать супруга, что именно он хочет ей показать. После обеда они никуда не поехали и остаток дня они провели в номере.
Поднявшееся утреннее солнце не застало их в городе.
Взяв с собой запас воды, вина и провизии, наняв экипаж, они выехали на Аппиеву дорогу. Антона поехал с ними, и теперь он дремал, сидя рядом с кучером Джоаккиино. День обещал быть ясным. Птицы щебетали на все голоса, прячась в ветвях пиний и кипарисов, растущих по обе стороны дороги.
Дорога вела на юг.
- Если ехать долго-долго, - сказал Ростовцев, - мы приедем в Капую. Давным-давно оттуда началось восстание Спартака. Кстати, после подавления восстания Спартака шесть тысяч рабов были распяты вдоль этой дороги от Рима до Капуи. А до Капуи 158 вёрст. А вообще-то длина Аппиевой дороги 506 вёрст. Она ведёт до самого морского порта Бриндизия. Но так далеко мы не поедем. Посмотрим на то, что поблизости. Кстати, сама дорога уже древность. Строительство её началось в четвёртом веке до новой эры.
- Но она в прекрасном состоянии, - заметила София.
- Так и есть. И это без ремонта. В чём были сильны и самобытны римляне, так это в инженерном искусстве и в строительстве. Художественная культура их не особо волновала. Я уже говорил, что они взяли её у эллинов и приспособили к своим условиям. Знаете, как строили они свои дороги?
- Покрывали землю вот этими серыми тёсаными камнями.
- Не совсем так. Это только верхний слой, по которому мы катимся в экипаже. Сначала рабы выкапывали глубокую канаву соответствующей ширины, чтобы встречные колесницы могли свободно разъехаться на будущей дороге, не задевая друг друга. Затем канава заполнялась слоями песка, щебня, гравия, гальки, булыжника, извести и земли. Словом, всё, что можно было добыть поблизости, шло в ход. А поверх всех слоёв укладывались тёсные плиты базальта. По краям дороги видите канавы?
- Конечно.
- В них стекает дождевая вода с немного выгнутой поверхности дороги. Всё продумано.
- А это что за столбик слева?
- Это первый мильный столб. Мильные столбы стояли на протяжении всей дороги каждые шестьсот девяносто три сажени. Помните полосатые  верстовые столбы вдоль наших дорог?
- Конечно.
- Отсюда название – столбовая дорога. На столбах указывается расстояние между городами. Так вот, наши верстовые столбы – пошли из Древнего Рима. Впрочем, как и дорожные станции, где путники могли бы отдохнуть и сменить лошадей.
- Выходит, мы, в известном смысле,  наследники культуры Древнего Рима?
- Совершенно верно. И можно добавить, и художественной культуры  Древней Эллады.
Проснувшийся Антон с интересом прислушивался к объяснениям барина. Затем начал переговариваться с кучером на смеси русского и итальянского языков. Было заметно, что оба прекрасно понимали друг друга. Ростовцева всегда поражала способность Антона на лету схватывать грамматические конструкции и лексику иностранных языков.
Впереди они увидели круглую башню, опирающуюся на квадратный подиум.
- Что это? – спросила София, когда они подъехали ближе. – Крепость?
- Нет, - отвечал Ростовцев. – Это гробница была возведена в первом веке до новой эры, а  может, и раньше, для захоронения тела Цецилии Метеллы, дочери консула. Там есть табличка с её именем.
Они вышли из экипажа и приблизились к мавзолею.
- Ничего себе махина! – сказал Антон, задирая  голову, чтобы рассмотреть зубцы на верху башни. – И зачем такая здоровенная гробница для одного женского тела?
 - Чтобы увековечить память о женщине. Меньшее сооружение сравнялось бы с землёй. Римляне строили на века. Видишь, башня сохранилась и стоит себе две тысячи лет. Общая высота её с подиумом – одиннадцать саженей. Диаметр башни почти четырнадцать саженей. Даже не на века строили. На тысячелетия, как египтяне. И даже христианам не удалось её разрушить. А на разрушения они были большие мастера.
- А почему у дороги? - спросила София.
- Римский закон запрещал захоронения в черте города. Здесь было много таких гробниц меньшего размера. Немногие из них сохранились. У отца Цецилии Метеллы было довольно денег, чтобы возвести такой монументальный мавзолей. Кстати, вдоль Аппиевой дороги римляне строили  не только гробницы, но и виллы для богатых людей, например, философа и государственного деятеля Сенеки. Судьба его очень трагична. Как-нибудь я вам расскажу. Гёте тоже был у этой гробницы. Есть картина Тишбейна: Гёте в белом плаще и серой шляпе сидит на обломке красного камня, а вдали видна гробница Цецилии.
- Я видела в Веймаре копию этой картины, - сказала София. – В доме Гёте. Надо на обратном пути поглядеть, не сохранились ли у дороги обломки этого красного камня.
А теперь давайте проедем немного дальше и пообедаем где-нибудь в тени,  - предложил Ростовцев.
Они проехали ещё около трёх-чётырех вёрст, и перед ними распахнулась панорама с далёкими синеющими на фоне голубого неба Апеннинами, встающими на горизонте слева и обширной равниной перед ними, покрытой развалинами храмов, усадеб и гробниц.
Экипаж остановился в тени последних пиний и путешественники ступили на древнюю дорогу. На одном из плоских  обломков большого камня Антон, отвязавший корзину с провизией от задка экипажа, расстелил скатерть и уставил импровизированный стол плетёными коробочками с хлебом, ветчиной и овощами. Появилась и бутылка кьянти. Ростовцев пригласил к трапезе Антона и кучера. Те не стали ломаться и весело принялись за еду.
- Хотите, я отвезу вас к акведуку? – сказал Джоаккиино. – Это недалеко.
- Развалины? – спросил Ростовцев.
- Нет, - усмехнулся кучер. – Вполне целый кусок акведука.
- Конечно, хотим! – вскричала София.


25

Проехав ещё с версту на юг, Джоаккино свернул на  узкую дорогу, едва приметную в траве, и через некоторое время лошади остановились возле глубокого оврага.
- Вот, - сказал Джоаккино, - здесь не только акведук, но и мост. Там, внизу река, не глубокая, но всё-таки.
Перед путниками высилось многоарочное трёхступенчатое сооружение из камня, перекинутое от одного края оврага до другого. Его ширина была около двух с половиной саженей.
- А где текла вода? – спросила София.
 - По жёлобу слева, - пояснил Джоаккино. – Это наземный акведук. А большинство из них были под землёй. Вода текла по трубам.
- Значит, акведуки тоже изобрели римляне? – спросила София. Джоаккино уже открыл, было, рот, чтобы ответить утвердительно, но его опередил Ростовцев.
- Нет. Эллины тоже строила акведуки. Об этом писал Геродот. В Средние века многие акведуки, питавшие водой города, термы, в том числе, дома жителей  и фонтаны, были разрушены. Секреты их строительства были утрачены. Но те акведуки, которым повезло сохраниться, до сих пор могли бы питать Рим водой.
Налюбовавшись красивым арочным строением, путники вернулись в экипаж.
- А как же жители Средних веков обходились без акведуков? – задумчиво спросила София.
- Те, кто жил у берегов рек, черпали из них воду и носили домой. Те, кто жил дальше, копали колодцы внутри городских стен, - пояснил Ростовцев. – А ещё жители собирали в сосуды дождевую воду.
- Хорошо, это для питья, а как же помыться, постирать? Для этого нужно много воды, - поинтересовалась София.
- А жители средневековых городов считали, что мыться и стирать не обязательно, - засмеялся Ростовцев. – И канализации не было. Римскую канализацию христиане ведь тоже разрушили. Добавьте к этой ужасающей антисанитарии полчища мышей и крыс и получите полную картину средневековой жизни  в течение более тысячи лет. Эпидемии и пандемии холеры, оспы, чумы нередко выкашивали до половины населения Европы.
- Какой ужас! – воскликнула София. – Выходит, что тем, кто выжил в те времена, крупно повезло.
- Выходит, так! – согласился Ростовцев.
- А как было в России?
- А Россию эти беды миновали. У нас всегда были бани. Русские всегда были чистоплотны. Колодцы и бани были центром деревенской и городской жизни. У нас женщины даже рожали в банях. А когда у семьи не было бани, мылись в русской печке.
- Разумно, - сказала София.
- Оттого и эпидемий не было.
- Возвращаемся? – спросил кучер.
Ростовцев утвердительно кивнул.
София, подавшись вбок, внимательно смотрела на правую сторону дороги после того, как они миновали гробницу Цецилии Метеллы.
 - В чём дело? – поинтересовался муж. – Что вы ищете?
 - Красный камень, на котором сидел Гёте.
 - Может, художник его выдумал. Будьте благоразумны, а то вы вывалитесь из экипажа. Художники такие же вруны, как и писатели. Я даже уверен, что он этот камень выдумал, чтобы красным цветом оттенить белый плащ поэта.
 - Вот он! - вскричала София. – Стойте, Джоаккино! Вот он!
Кучер остановил лошадей, и София выскочила из экипажа. Обескураженный Ростовцев и заинтригованный Антон последовали за ней.
Действительно, у края дороги лежали три плоских красноватых камня.
 - Вот здесь он сидел! – радовалась София. – Вот на этом камне, что лежит посередине. А теперь тут сижу я! Посмотрите, а вдали виднеется гробница! Всё, как на той картине! Художник был не врун!
 - Хорошо! Беру свои высказывания о врунах назад, - сдался Ростовцев. – Похоже, что это действительно тот самый камень.
Они постояли некоторое время возле огромных красноватых плит, разглядывая их.
 - Похоже, это отполированная яшма, - предположил Ростовцев. – Части каких-то развалин. Видите, рядом какие-то серые камни. Интересно, что тут было в древние времена?
 - Теперь мы об это не узнаем, - рассудил Антон. – Солнце печёт. Шли бы вы, барыня, в экипаж под тент.
 - И, правда, Софья Георгиевна. Ступайте в экипаж, - сказал Ростовцев.
Они поехали дальше по направлению к Риму. София притихла и размышляла, позировал ли Гёте художнику, сидя на этом камне, или художник приезжал сюда один, чтобы написать камень с натуры. Не придя ни к какому выводу, София закрыла глаза. Её стало клонить в сон.
Ростовцев тоже закрыл глаза. Жара разморила и его. Но он не дремал, а думал о своей жене. Её возвышенная и романтическая душа  волновала его не менее её редкостной красоты. Когда они стояли возле камней из яшмы, и София гладила их ладонями, потому, что на них сидел немецкий поэт, Ростовцев поймал себя на мысли, что он ревнует жену к Гёте.
«Это смешно, - думал он, - ревновать к давно умершему человеку. Но разве не странно любить давно умершего человека? Я хочу, чтобы моя жена любила меня одного и до конца моих дней. Но что я сделал, чтобы она любила меня так, как любит Гёте? Я в жизни не написал ни строчки. Я не умею их рифмовать. Я письма-то пишу с великим трудом. Что уж говорить о романах! Всё, что я сделал, это плавал на корабле, попадая в штормы и бури, но ведь она этого не видела, чтобы восхититься моей выдержкой и храбростью. Хотел бы я увидеть Гёте на моём месте, когда беснуется океан. Небось, он побелел бы от страха. Боже мой, как я глуп, ревнуя к умершему поэту! И что можно поделать с этим? Как преодолеть это в себе? Нельзя подавать виду, что я ревную. Сонюшка будет смеяться».
Ростовцев задремал.
- Приехали, - возвестил Джоаккино. – Мы в Риме. Куда ехать?
- В отель, - приказал Ростовцев.


26

Иван Игоревич был неправ, ревнуя жену к Гёте, давно почившему в бозе. София ценила и любила мужа, и ей даже и в голову не приходило, что её поклонение немецкому поэту может вызвать в Ростовцеве бурю противоречивых чувств. В конце концов, эти чувства прорвались наружу.
Выйдя из ванной комнаты, Ростовцев увидел, что жена, лёжа в постели, читает книгу Гёте «Поэзия и правда». Ростовцев лёг рядом, но жена продолжала читать.
 - Мы что, теперь втроём спать будем? – сердито поинтересовался Иван Игоревич.
София рассеянно взглянула на него и сказала:
 - Сейчас, сейчас. Я главу дочитаю. Тут немножко осталось.
Ростовцев резко сел, затем вскочил и вышел из спальни, хлопнув дверью.
София тотчас осознала свою ошибку. Она положила книгу на прикроватный столик и побежала вслед за мужем. Он сидел в гостиной на диване, нахохлившийся и недовольный и женой и собой.
София попросила у него прощения и приласкалась. Ростовцев размяк и они помирились.
Это была их первая размолвка. София дала себе слово больше не гневить мужа и не вызывать в нём ревность. Ростовцев, со своей стороны, дал себе слово, не ревновать жену к тем, кто занимает её воображение, но давно умер.
На следующий день они пошли побродить по римским улочкам..
Они наняли экипаж, и Ростовцев попросил кучера отвезти их к самой старой церкви Рима, расположенной на Виа Урбана. На этой улице они отпустили экипаж и отправились пешком к древней церкви Санта-Пуденциана.
В тупике они увидели зажатую между другими зданиями двухэтажную базилику, скромно украшенную белыми пилястрами и портиком, повторяющим очертания второго этажа. Два арочных окна служили дополнительным украшением второго этажа. Стены базилики, когда-то покрашенные в бежевый цвет, выцвели и местами штукатурка облупилась.
Из таблички возле входной двери они узнали, что Церковь Санта-Пуденциана была построена в 145 году папой Пием I.
 - Да она совсем не такая старая, как я ожидала, - разочарованно сказала София.
 - Да, и видом неказиста, - добавил Ростовцев, пытаясь открыть створку тяжёлой и высокой двери. – Может, внутри красива?
Но дверь не поддавалась. Базилика была закрыта. Путники осмотрелись. Кругом не было ни души.
 - Ладно, пойдём отсюда, - решил Ростовцев. – Побродим ещё где-нибудь.
Они снова наняли экипаж и поехали по направлению к Пантеону.
 - Построен он в том же веке, что и эта церковь, но, по крайней мере, он красив, - сказала София. – Полюбуемся на него ещё раз.
Муж согласился с нею.
Но на этот раз до Пантеона они не доехали.
На одной из оживлённых улиц Ростовцев заметил крупную вывеску над красивой резной дверью «Дом Д'Аст Аркадия, аукционисты».
- Стой! – крикнул Ростовцев кучеру.
Кучер остановил лошадей.
 – Давайте, зайдём, - предложил Ростовцев жене. – А вдруг там что-то интересное продают.
Они вышли из экипажа, и, подойдя к вывеске, прочли, что аукцион начнётся через полчаса. За стеклом входной двери висела табличка, в которой было написано, что вещи, выставленные сегодня на аукцион, когда-то принадлежали герцогу Генуи.
 - Интересно, что там за вещи? - пробормотал Ростовцев. – Наверное, антиквариат. Зайдём?
Он отпустил экипаж, и они вошли в зал. Справа от двери висел список предметов, выставленных на аукцион. Пока Ростовцев изучал этот список, София оглядывала помещение. Антон, сидя за их спинами в третьем ряду, скучал. Помещение походило на зал небольшого театра с рядами мягких кресел. Только в этом «театре» вместо сцены был невысокий подиум, на котором стояла кафедра. На кафедре находился предмет, похожий на маленькую наковальню. Рядом лежал деревянный молоток. Налево от  кафедры стоял стол, покрытый бархатной зелёной скатертью, ниспадающей до пола.
- Ну, что там? – спросила София, переведя взгляд на лицо мужа, и изумилась. Ростовцев, обычно спокойный и выдержанный, и никогда не показывающий своих эмоций, впился глазами в список. Его лоб был покрыт испариной. Он нервно покусывал губы и левой рукой крутил ус.
- Что там? – снова спросила София. – Что вас так заинтересовало?
- Скрипка! – прошептал Ростовцев. – Скрипка Страдивари! Займём места, - предложил он охрипшим от волнения голосом.
- Вы собираетесь участвовать в аукционе?
- Да!
- Но вы ведь не играете на скрипке.
- Неважно. Это же Страдивари! Кто-нибудь будет играть. Наш сын.
- У нас нет сына.
Ростовцев взглянул на неё, и София поняла, что отговаривать мужа бесполезно. Его взгляд сказал ей о многом. Эту страсть она могла понять. Эта страсть была сродни её страсти к Гёте и его творениям. Она замолчала и покорно пошла вслед за мужем, выбравшим места во втором ряду. Предварительно Ростовцев выбрал номера, под которыми шли предметы на аукцион. Номера были крупно написаны на специальных дощечках с ручками. София отметила про себя, что муж выбрал несколько номеров. Всего предметов было двенадцать. Скрипка Страдивари была обозначена под последним - двенадцатым - номером.
Аукционный зал постепенно наполнялся публикой. Ростовцев нервно бил каблуком по полу. София положила руку на его колено, чтобы успокоить мужа. Он благодарно взглянул на неё.
- Очень хочу её купить, - вполголоса сказал он. – Очень!
София кивнула.
- Жаль, что аукцион открытый, - сказал Ростовцев по-немецки. – Посмотрите, сколько народу набилось в зал.
София оглянулась и увидела, что все кресла в зале были заняты и хорошо одетые мужчины и дамы в нарядных широкополых соломенных и полотняных шляпах стояли в проходах.
- Но если бы аукцион был закрытым, мы бы сюда не попали, - продолжал Ростовцев. – Он был бы только для приглашённых людей. Так что нам повезло.
Между тем, на подиуме появился средних лет мужчина в чёрном сюртуке и белом галстуке и внимательным взглядом оглядел зал. Затем у стола, накрытом зелёной скатертью появился молодой мужчина в белых перчатках и сером фартуке поверх белой рубашки. Мужчина у кафедры кивнул ему головой и поднял правую руку:
- Внимание, господа! Мы начинаем аукцион! – бархатным баритоном провозгласил он. Напоминаем вам, что это аукцион английского типа. Каждый присутствующий здесь можёт участвовать в конкурсе ценообразования лотов. Итак, первый лот: китайская фарфоровая ваза из яичной скорлупы, ручная роспись, стартовая цена ..


27

Помощник аукциониста вышел и тотчас внёс небольшую китайскую вазу и поставил её на стол, покрытый зелёной скатертью.
Люди в зале оживились. Кое-кто поднял дощечки с номером лота 1. Начался торг. После китайской вазы служитель внёс шкафчик работы резчика Ризенера. Увидев шкафчик, Антон подался вперёд и зашептал на ухо Ростовцеву:
- Ваше сиятельство, купите это, не пожалеете. Это настоящая работа! Вот это вещь!
Ростовцев поднял руку с номером шкафчика и вскоре сделался его владельцем. Антон радовался, словно шкафчик купил он сам.
 - Вы позволите, ваше сиятельство, потом как следует рассмотреть его?
 - Смотри, сколько хочешь.
 - Благодарствую!
Потом был проданы гобелен семнадцатого века, фарфоровый сервиз Мейсона, веер, принадлежавший королеве Антуанетте и другие ценные вещи. Тем ближе становился двенадцатый лот, тем бледнее становился Ростовцев. И он снова принялся стучать каблуком по полу, и рука Софии на его колене уже не могла унять его лихорадку.
Наконец, наступил черёд двенадцатого лота. Служитель в белых перчатках внёс и укрепил на деревянной подставке скрипку Страдивари. Аукционист объявил стартовую цену. Она была очень высока.
Начался торг.
Ростовцев ждал, когда очередной конкурент назовёт свою цену, и, подняв свою дощечку с номером 12, громко называл свою, более высокую  цену. Постепенно все претенденты на скрипку сдавались. Когда стартовая цена была превышена  в десять раз, аукционист, ударив последний раз молотком по наковаленке, стоявшей на кафедре, объявил, что лот продан мужчине во втором ряду. Ростовцев вынул шёлковый белый платок из кармана и вытер вспотевший лоб.
- Какое счастье! - сказал он жене. – Какое бесконечно счастье! Ни с кем не разговаривайте. Сидите здесь, и ждите меня, пока я не завершу все дела. Антон, за мной!
София видела, как служитель унёс скрипку в соседнее помещение, как муж с Антоном подошли к аукционисту и они начали оживлённо о чём-то говорить, а затем тоже удалились в помещение, куда была унесена скрипка.
К Софии подошёл пожилой бойкий господин в сером сюртуке.
 - Простите, - сказал он, приятно улыбаясь, - меня зовут синьор Морелли, я скрипач. Скажите, ваш супруг тоже скрипач?
 - Он мне не супруг, - ответила София, - просто случайный знакомый. Я даже не знаю,  его зовут и кто он
Она интуитивно почувствовала, что ответить нужно именно так. - Тогда позвольте пригласить вас на чашечку кофе - не отставал незнакомец,
- Благодарю! Нет! – твёрдо ответила София, - Мой спутник уже пригласил меня.
Она так взглянула на бойкого господина, что он понял, что пора ретироваться. Народ в зале постепенно расходился. Наконец, София осталась одна. Через некоторое время к ней вышел муж в сопровождении аукциониста.
- Едем в банк, - сказал он. .
Они подошли к выходу и через верхнее стекло двери София увидела господина в сером сюртуке, стоящего на тротуаре напротив «Дома Д'Аст Аркадия, аукционисты». София схватила мужа за руку.
- Что такое? Чем вы взволнованы? – спросил Ростовцев.
- Вон тот господин в сером спрашивал о вас. Он приглашал меня на чашку кофе. Я сказала, что вы мне не муж, а случайный знакомый и я уже приглашена вами.
Ростовцев повернулся к аукционисту:
- Вот тот тип, что стоит напротив, вам знаком?
Аукционист посмотрел через стекло:
 - Нет, я его не знаю, и он мне не нравится. Идёмте, я выведу вас через запасной выход.
Они вышли из дома через запасной выход на параллельную улочку и подозвали экипаж.
 - А где скрипка? – спросила София.
 - Скрипка в надёжном месте и её здесь уже нет, - сказал Ростовцев. – .
Они поехали в банк. София, пока муж с аукционистом, улаживали дела внутри, сидела с Антоном в экипаже. Вдруг она заметила другой экипаж, который обогнал их и остановился напротив двери банка. В экипаже сидел господин в сером сюртуке. София вжалась в уголок и не знала, что ей делать.
Через некоторое время Ростовцев и аукционист вышли из банка и сели в экипаж
 - Он здесь, - сказала София, глазами указывая на впереди стоящий фиакр.
 - Вот чёрт! – пробормотал Ростовцев.
Аукционист тронул кучера за плечо:
 - Поворачивай, едем назад.
Они снова подъехали к «Дому Д'Аст Аркадия».
 - Я здесь выйду, - сказал аукционист, - а вы поезжайте куда-нибудь, но только не в отель. Попробуйте оторваться от преследования. Он не должен знать, где вы остановились. Да, и когда будете уезжать из отеля, не говорите служащим, куда вы едете. Прощайте! Удачи вам!
Аукционист покинул экипаж и скрылся за дверью.
 - Поезжай в какой-нибудь ресторан, - приказал Ростовцев кучеру. – Всё равно, в какой.
Кучер привёз их в ресторан «Ristorante Piperno».
Ростовцев заказал пасту, артишоки, лёгкое вино, и мороженое.
 - Есть у вас второй выход? – спросил он у официанта.
 - Есть, - отвечал официант, ничему не удивляясь.
 – Тогда проведите нас через этот выход, когда мы съедим мороженое.
Официант кивнул.
- У нас приключения? – спросила заинтригованная Софья.
- Да, - сказал муж, - у нас приключения.
- Почему он нас преследует?
- Потому что он не может купить драгоценную вещь, но хочет её отнять или украсть, чтобы продать ценителю за сумму, превосходящую ту, что я дал на аукционе.
Тогда почему бы ценителю не проехать на аукцион и не участвовать в торгах?
- Возможно, он не знает об этом аукционе или живёт в другой стране.
- И что нам теперь делать?
- Попробуем оторваться от преследования.
- А где скрипка
- Она в надёжном месте. Её охраняют. Вам лучше не знать о её местонахождении.
Они съели мороженое, и Ростовцев сделал знак официанту, расплатился, когда тот подошёл:
- Идите за официантом, - сказал Ростовцев жене и Антону, - садитесь в экипаж у двери, ждите меня.
София последовала за официантом. Они прошли через кухню, где суетились другие официанты. Затем они прошли через коридор, и София юркнула в фиакр, стоявший у двери запасного входа. Антон сел рядом с кучером. Ростовцев некоторое время сидел за столом, медленно оглядывая зал, полный посетителей, наконец, встал и последовал за  женой. При этом он всё время оглядывался и проверял, не идёт ли кто-нибудь за ним. Никто за ним не шёл. Ростовцев сел в фиакр, где ждали его жена и денщик, сунул золотой в руку официанту и коснулся плеча кучера:
- Трогай!
- Куда едем? – осведомился кучер.
- Отель «Минерва».


28

Вернувшись в отель, Ростовцев о чём-то переговорил с Антоном, дал ему денег и денщик исчез.
- Быстро собирайтесь, - сказал Ростовцев жене. - Часа через три мы уезжаем в Неаполь. Никому не говорите об этом, если будут спрашивать. Говорите, что едем в Швейцарию.
София принялась упаковывать вещи в чемоданы. Муж помогал ей. Через некоторое время вернулся Антон и передал хозяину билеты на поезд.
- Мы бежим? – спросила София мужа.
- Вроде того, - отвечал он. – Мне не нравится внимание воров.  К тому же я не уверен, что аукционер с ними не в сговоре. Он убеждал меня, что скрипку нужно держать при себе, но я оставил её в сейфе в банке. Так надёжней. Аукционер об этом не знает. Когда придёт время и всё успокоится, мне её привезут под охраной в Россию. Через час Антон закажет экипаж, так что поторопимся.
Через два часа они уже были на пути в Неаполь. Фиакр домчал их до отеля «Costantinopoli» в центре города. Отель был старой виллой, окружённой цветущим садом. София была очарована высокими арочными проёмами, сводчатыми потолками и нишами в стенах, декоративными каминами и отделкой из мрамора. Дополняли атмосферу старины подлинные предметы антикварной мебели, старинные картины и скульптуры, роскошные ковры.
- Здесь мы поживём несколько дней, - сказал Ростовцев. – А потом я сниму виллу на берегу моря. Тебе понравится. Нечего нам глотать городскую пыль. Будем гулять  по побережью, купаться, загорать, ловить рыбу и блаженствовать. Конечно, посетим Помпеи и Геркуланум. Поднимемся на Везувий. Если захотите, конечно.
София хотела и на Везувий, и в Помпеи, и в Геркуланум, и вообще она была любознательна и любила ходить пешком.
Устроившись в номере, для начала они решили посмотреть, что интересного находится в самом Неаполе.
- Начнём с Королевского дворца, - предложил Ростовцев. – Это не оригинальное начало, но логичное.
День был жарким. Они запаслись питьевой водой. Антон нанял фиакр, и они отправились в путь. Кучер доставил их на Площадь Плебесцита.
Перед ними тянулся длинный о множестве окон трёхэтажный фасад здания дворца. Нижний этаж был украшен восемью арками.
 - Поезжайте поближе вдоль здания, - приказал Ростовцев кучеру, - мы хотим рассмотреть его.
- Вам известно, что в 1717 году в этом здании укрывался царевич Алексей, сын Петра Великого? – спросил Ростовцев жену.
- Нет. Впервые слышу.
- Царевич бежал за границу, предав отца и его дело, но его выдали в Россию. Суд приговорил царевича Алексея к смертной казни.
- И его казнили?
- Да, и царь не вмешивался, и  не оспорил  решение суда.
- А как его казнили?  - спросил Антон.
- Любознательный ты мой! Тебе-то, какая разница? Никто не знает в точности. Может, его задушили. А, может, он умер от пыток.
- Какой ужас! – воскликнула София.
- Не больший ужас, чем в европейских странах того времени, - парировал Ростовцев. – Если бы я мог рассказать вам, какие орудия пыток применяли инквизиторы во время судебных допросов, вы бы ужаснулись. Их было сотни разновидностей. Но рассказывать об этом я не стану. Скажу только, что инквизиция просуществовала вплоть на начала нашего века, и даже чуть дольше. В Испании инквизиция продержалась до 1834 года. А вот в России не было инквизиции, хотя пытки были, к великому сожалению. Пытки отменили ещё при жизни Петра Великого в 1724 году. Так что в Европе-то ужас продолжался ещё столетие.
 - А не хотел ли Алексей привести в Россию чужеземное войско, чтобы победить отца и занять его трон? – спросила София.
- Как вы догадались?
- Да это же история Полиника, сына царя Эдипа. Помните, у Софокла.
- Ну, это не совсем та же история. У Софокла соперничали братья.
- Я имела в виду предательство.
Ростовцев кивнул. Затем спросил:
- Ну, и как вам дворец?
София молчала. Ростовцев искоса взглянул в её лицо.
- Ага, я понял. Не очень-то вы любите барокко, - засмеялся он.
- Я не люблю барокко в Германии, и вот, получается, что и Италии не люблю. Разве могут здания в стиле барокко в этих странах сравниться с русским барокко! – с жаром воскликнула София. – В Германии и Италии эти здания невыносимо скучны. А в России они праздничны! Глаз радуют. Сравните нарядный Зимний дворец или Екатерининский дворец в Царском Селе с этим длинным унылым зданием. Вроде бы и стиль один, а как небо и земля.
- Что касается этого дворца, то я готов согласиться, но вы не вполне правы. В Италии есть здания Борромини и они прекрасны! А шедевры Бернини! – сказал Ростовцев и поцеловал руку жены. – Ваш русский патриотизм не должен умалять художественных достоинств искусства других стран.
София смущённо молчала.
- А тебе нравится? – спросил Ростовцев Антона.
- Я согласен с Софией Георгиевной, что это здание скучное и слишком длинное, но, может, оно внутри ничего себе?
Ростовцев усмехнулся.
- Очень может быть, - заметил он.
Они ехали вдоль западного фасада, где были установлены статуи правителей королевства. По сторонам садовых ворот они увидели две бронзовые скульптурные группы «Укрощение коней» Клодта.
- Стойте! Стойте! – закричала София и выпрыгнула из фиакра. Она добежала до коней и стояла, не веря своим глазам.
- Они же стоят на Аничковом мосту в Петербурге! Почему они здесь?
- Они там и стоят, - успокоил её Ростовцев. – Вот этих Николай Первый подарил королю Фердинанду Второму. Два года они стояли на Аничковом мосту. Король был в Петербурге, их увидел и восхитился ими. Николай Первый подарил их королю за оказанное гостеприимство, которым была встречена российская императрица во время её поездки в Италию.
Некоторое время Аничков мост стоял пустым. Но потом были отлиты новые кони. Кстати, в Берлине они тоже есть, потому что первых коней Николай Первый тоже подарил прусскому монарху Фридриху Вильгельму IV. Те кони, что стоят на Аничковом мосту это третья копия.
- Я не знала. Щедрый был монарх Николай!
Тон, которым это было сказано, свидетельствовал о том, что поступков русского Императора София не одобряет.
«Такие прекрасные кони должны стоять только на Аничковом мосту! - думала она. – И больше они нигде не должны быть! Даже в Берлине! И, тем более, в Неаполе! Хотя, с другой стороны, это же во славу русского искусства».
Они сели в фиакр, который следовал за ними по пятам.
- Куда? – спросил кучер.
- До Везувия четырнадцать с лишним вёрст, - сказал Ростовцев, обращаясь к жене. – Едем?
- Едем!
- Сначала обувной магазин, потом Везувий! – приказал Ростовцев кучеру.
У Софии округлились глаза. Она не могла связать обувной магазин с Везувием.
Ростовцев засмеялся:
- В ваших туфельках на каблучках на Везувии делать нечего.
Они заехали в обувной магазин и выбрали пару летних туфель на низком каблуке.
Когда они выехали за город, Иван Игоревич рассказал жене о неаполитанской королеве Джованне, правившей сорок лет в 14 веке, и о неаполитанском короле Ферранте, привившем в 15 веке.
Рассказывая о Джованне, Ростовцев тщательно отбирал факты и подбирал слова, чтобы не смущать жену вызывающими поступками королевы, двор которой современники называли борделем.
Правда, он не утаил, что королева была замешана в убийстве своей тётки и первого мужа. Рассказал он также, что стареющую королеву-интриганку постигла та же участь – её убили.
О короле неаполитанском Ферранте, неутомимом работнике, умном политике, Ростовцев рассказал подробнее.
- Король Ферранте был невероятно жесток. Он сажал своих врагов в клетки, откармливал их, приказывал отрубать им головы, засаливать их тела и наряжать мумии в дорогие одежды. Мумии он приказывал рассаживать вдоль стен погреба. Когда у него было хорошее настроение, он с удовольствием прогуливался в этом погребе и «беседовал» с мумиями.
Ферранте отравлял в венецианских церквах чаши со святой водой, чтобы отомстить венецианской сеньории, предательски убивал нередко прямо за своим столом доверившихся ему людей.
Что король насильно овладевал понравившимися ему женщинами, Ростовцев утаил от жены, щадя её скромность.
У подножия Везувия кучер остановил коней. Несколько колясок стояли на утоптанной площадке.
 - Да мы тут не одни, - сказал Ростовцев.
С правой стороны площадки стояли кучкой гиды и держали в поводу мулов. Увидев подъехавших путников, они ринулись к ним, предлагая наперебой свои услуги. Ростовцев терпеливо ждал, когда утихнет галдеж.
 - Тут пешеходная тропа, - сказал кучер – Наймите гидов с мулами. Они проводит вас наверх примерно с пятьсот саженей. Остальные двести саженей пройдёте пешком. Обогнёте кратер. Вас подождать?
 - Да, ждите. За простой я тоже заплачу.
Ростовцев выбрал трёх гидов постарше возрастом и помог жене сесть на мула.
 - А давно он спит? Он не проснётся внезапно? – спросила София.
По вопросу Ростовцев понял, что жена побаивается.
Гид, ведущий в поводу её мула, ободрил её:
 - Не бойтесь, синьора. Когда он просыпается, то это заметно по разным признакам. Сейчас этих признаков нет. А вообще-то после 79 года он периодически просыпается каждые десять или тридцать лет, но извержения его не так разрушительны, как в том ужасном году, когда погибли города Помпеи, Геркуланум, Оплонтис и Стабии.
Чем выше поднимались путешественники, тем красивее становился вид окрест. С одной стороны открывался вид на залив, Неаполь, остров Искья. С другой стороны – вид на Помпеи, Геркуланум, остров Капри и Амальфитанское побережье. Вся панорама тонула в голубоватой дымке. Корабли в заливе казались совсем маленькими лодочками, а лодки были не больше спичечной головки.
 - Последнее извержение вулкана было в 1805 году, аккурат в это время, в конце июля, - рассказывал гид, исполняя свою работу. – Неаполь почти весь был разрушен, и погибли 26 тысяч человек.
 - Значит, лава текла к Неаполю, а не как в 79 году к Помпеям? – дрожащим голосом спросила София.
 - Да, синьора. Никогда не известно заранее, куда она потечёт. Только не лава губит людей, а облако ядовитых газов, которое опережает лаву. Сначала вулкан выбрасывает это облако из кратера, а уж потом вытекает лава. Смерть наступает мгновенно. Человек делает глоток воздуха и всё, его нет, потому что вдохнул он не воздух, а вредный газ. Люди не мучаются. Вроде, как заснули. Они даже не понимают, что умирают. А если они погибают не от газов, то от камней, нагретых до очень высокой температуры. Лучше, конечно, умереть от газа, чем от камня, прилетевшего по голове.
 - Остановите мула! – потребовала София срывающимся  голосом.
Ростовцев, ехавший следом, увидел, что гид помогает его жене сойти на землю
 -  В чём дело? – крикнул он, подъезжая ближе. – Вам плохо? Кружится голова?
 - Нет, нет! Всё в порядке. Мне только немного не по себе. Прикажите гиду ничего мне не рассказывать, - сказала она по-русски.
Ростовцев понял и разъяснил гиду, что ему следует молчать, и не рассказывать ничего об извержении вулканов.
Он снова помог жене сесть на мула, и они отправились дальше. Гид обиделся, но молчал вплоть до того места, откуда супружеской паре предстояло идти пешком.
Они спешились.
 - Мой гид и гид Антона будет сопровождать нас, - сказал Ростовцев. – А ваш болтун  посторожит мулов. Мы поднимемся сами к кратеру и обойдём его вокруг.
 - По краю? – осведомилась София.
 - Ну, не совсем по краю, - ответил гид мужа. – Там тропа. Она безопасна. Если вы не пожелаете идти, я отведу вас сюда.
 - Я пойду с мужем, - отвечала София. – С ним я не боюсь.
Они начали подниматься к кратеру. Ростовцев крепко держал жену за руку. Один гид, шёл впереди, другой позади Антона. Шли они, молча, и впереди идущий гид временами оглядывался, чтобы понять, как чувствуют себя клиенты.
Клиенты посматривали по сторонам, любуясь видами, и тяжело дышали с непривычки.


29

Они начали медленно и осторожно обходить кратер. София мельком взглянула в его сторону, не пытаясь увидеть больше, чем было возможно с того места, где они шли. Она предпочитала глядеть на морской залив и восхищаться раскинувшейся перед ними панорамой.
 - Напрасно вы опасаетесь, что вулкан проснётся, - заметил Ростовцев. – Тридцать лет, как учёные внимательно наблюдают за ним, за его поведением. Мы живём в век науки, в просвещённое время. Где-то здесь построена вулканологическая обсерватория. Она изучает изменения в поведении Везувия. Так что бояться нам нечего. Если бы появились признаки опасности, то гиды были бы предупреждены.
Честно говоря, он не знал, предупреждают ли гидов учёные обсерватории. Он сказал это, чтобы успокоить жену.
Они обошли кратер. Ростовцев велел Антону идти впереди них сразу за гидом, потому что денщик, идя позади них, то и дело норовил подойти ближе к краю кратера и заглянуть в него, а гид, идущий сзади, покрикивал на него.
Ростовцев рассердился:
- Ты хочешь свалиться вниз и зажариться, как цыплёнок? – спросил он денщика, вложив в этот вопрос весь свой сарказм.
Антон притих.
Наконец, они спустились к третьему гиду, сели на мулов и поехали вниз.
- Скажите, - обратилась София к своему гиду. – Почему итальянцы селятся возле Везувия, зная, что он в любую минуту может проснуться? Разве они не опасаются извержения вулкана?
Гид усмехнулся. Много раз он слышал от иностранцев этот вопрос, и у него был давно заготовленный ответ на него:
- Мы легкомысленный народ, синьора. Мы всегда думаем, что с нами ничего плохого не случится. Мы просто не думаем о плохом. Живём одним днём. Саrpe diem! Вот, наш девиз. Это Гораций так сказал в древности. А если полностью, то это звучит так: Саrpe diem, quam minimum credula postero. (Наслаждайся моментом, никогда не верь будущему). И вам я тоже советую не думать о  будущем, не доверять ему, Никто не знает, что будет на самом деле. Зачем же заранее бояться и жить в страхе? Лучше жить здесь и сейчас и жить в радости.
- Я это запомню, - пообещала София. 
- Куда теперь, спросил кучер, когда все разместились в фиакре.
- В Помпеи? – спросил Ростовцев жену.
- В отель, - отвечала она. – Я очень устала. В Помпеи завтра.
Утром за лёгким завтраком - сладкая выпечка, кофе, ветчина и фрукты – Ростовцев решил подготовить жену к тому, что им предстояло увидеть.
- Вам приходилось видеть картину Карла Брюллова «Последний день Помпеи»? – спросил он.
Она подумала:
- Нет! А где она висит?
- В Малом Эрмитаже.
- Нет. Я там не была.
- Жаль! Когда мы вернёмся в Петербург, непременно пойдём туда и посмотрим. Это моё упущение, что перед поездкой в Италию мы не посетили Малый Эрмитаж и не увидели эту картину. Кстати, жизнь Карла Брюллова неразрывно связана с Италией. Почти треть своей  жизни он провёл в этой стране. Он умер под Римом, когда лечился минеральными водами в местечке Манциана. Было ему всего-то пятьдесят два года. В Риме есть старое кладбище, где хоронили всех иностранцев, кто не был католиком. Кстати, там похоронен сорокалетний сын Гёте. Ведь он умер тоже в Италии. Там похоронены много русских, в том числе Брюллов. Мы, когда будем в Риме, посетим это кладбище и могилу великого русского художника. Его картины завоевали мировую славу.
- И что же там на его картине о Помпеях?
- Словами это не передашь. Это ведь живопись. Это надо видеть. Скажу только, что там показано извержение Везувия, огонь, молнии, и группы несчастных мечущихся людей, пытающихся спастись и обречённых на гибель. Превосходство сил природы над слабым человеком и превосходство человечности над слепой стихией. Картина огромная и потрясающая по силе воздействия! Чтобы её написать, Брюллов побывал в Помпеях, где происходили раскопки. Он видел, как археологи заполняли пустоты в лаве гипсом и получали слепки тел погибших жителей города. Брюллов зарисовывал эти слепки, и потом они послужили моделями для его картины. Теперь эти слепки в музее. Мы их увидим.
София слушала, широко раскрыв свои фиалковые глаза.
- Композиция картины была подсказана Брюллову «Письмами» Плиния Младшего — очевидца трагедии, - добавил Ростовцев, разрезая яблоко. – И ещё: это Брюллов расписал плафоны Исаакиевского собора.
- А их я видела, - воскликнула София. – Они прекрасны!
После завтрака они сели в фиакр, доставивший их к музею в Помпеях.
Увидев в стеклянных витринах, стоявших  посреди залов, гипсовые отливки человеческих тел, София начала нервничать, её глаза наполнились слезами.
«Она слишком чувствительна, - думал Ростовцев, обняв её за талию. – Чуть что, сразу плачет. Что ей эти бывшие люди Помпеи! Но ей их жаль до слёз. Мне тоже их жаль, но плакать о людях, погибших две тысячи лет назад, это чересчур. Надо будет в Петербурге показать Софию врачу. Пусть пропишет какие-нибудь капли».
После музея они прошлись до места раскопок и понаблюдали, как работают археологи.
- Нужное дело, - сказал Ростовцев. – Но кропотливое и трудоёмкое. Впрочем, а какая работа легка? Например, работа матроса тяжела и опасна. Можно сорваться с реи. Можно быть смытым волной во время шторма. Антон знает.
Антон кивнул. Ему ли было не знать.
- Работа врача тоже опасна, - продолжал Ростовцев. – Можно заразиться чумой или оспой.
- Всё! Всё! Всё! – запротестовала София. – Я вспомнила остров Повелья! Я не хочу об этом слушать!
Ростовцев умолк. Он тоже вспомнил этот страшный остров.
«Надо посетить что-нибудь развлекательное, - подумал он. – София права. Хватит смертей! Сходим в Сан-Карло на постановку какой-нибудь оперы Россини. И хорошо бы жители устроили карнавал. Впрочем, лето не время карнавалов».
Жизнь сама решила эту проблему, словно кто-то всемогущий подслушал мысли Ростовцева.
Утром второго июля молодожёны были разбужены шумом на улице. Люди что-то кричали.
София вскочила с постели с бьющимся сердцем:
- Везувий! – крикнула она. – Везувий проснулся!
В дверь спальни кто-то забарабанил. Ростовцев одним прыжком подскочил к двери и распахнул её. За дверью стоял Антон. Его белокурые кудри были растрёпаны, на щеках играл румянец, голубые глаза сверкали весельем:
- Барин! Барыня! – воскликнул он. – Праздник! Вставайте! Все на улице! Слышите? Идёмте!
В окна вливались не только радостные крики людей, но пение и звуки оркестра.
- Что за праздник? – спросил Ростовцев.
- Король въезжает в Рим! Теперь Рим столица Италии!
- Хорошо! – сказал Ростовцев. – Сейчас мы оденемся и выйдем.
Антон убежал.
- Всё хорошо! Одевайтесь! Идём веселиться! – воскликнул Ростовцев. – Жизнь кипит на улицах! Король въезжает в Рим! Будет народный праздник!
София убежала в ванную комнату и гардеробную. Когда она появилась вновь, муж отрицательно покачал головой.
- Нет, оденьтесь проще. Есть же у вас простенькие платья. И те туфли, что вы надевали для Везувия.
София убежала. Когда она появилась вновь перед мужем, он одобрительно кивнул головой. На ней было хорошенькое платье из набивного ситца с голубым шейным платком на стройной шейке.
Сам Ростовцев был одет в синие панталоны до колен, белые туфли  и белую рубашку с распахнутым воротом. Его талия была обмотана голубым широким шарфом с кистями. Соломенные шляпы довершали их наряды.
 - Вы похожи на разбойника! – воскликнула в восторге София. – Только за поясом не хватает кинжала.
 - А вы на прелестную субретку! Идёмте!
Ростовцев взял жену за руку, и они устремились наружу.
Площадь и улицы ослепили и оглушили их.
Окна домов были украшены зелёно-бело-красными флагами.
Казалось, что все жители Неаполя и стар и млад, высыпали из домов. На каждом углу площади гремел наспех составленный оркестр из двух-трёх скрипок, контрабаса и тромбона. В иных оркестрах бил бубен или отбивал ритм барабан. В иных солировали свирели и флейты. Встречались мужчины и женщины с мандолинами, подвешенными через плечо.
Пыхтящие приказчики винных лавок выкатывали из прохладных погребов на залитую солнечным светом площадь пузатые бочки с вином. Женщины уставляли столы, вынесенные на тротуары, разнообразную снедь.  Глубокие глиняные тарелки, стоявшие по краям столов, были полны пшеничными и кукурузными лепешками и пиццами. На плоских фаянсовых тарелках лежали куски копчёного и дымящегося варёного мяса говядины,  курицы и индейки, тонкие ломти нежно розового лардо, куски запечённой рыбы с ломтиками лимона сверху и посыпанной зеленью, жёлтые и белые ломтики различных сортов сыра. Посередине столов высились пирамиды крупных красных томатов, зелёных огурцов и пармиджано, а также горки оливок, грецких орехов, миндаля, фундука, лимонов, яблок, груш, инжира, персиков и винограда.
- Хорошо, что мы не позавтракали! – засмеялся Ростовцев. – Смотрите, какое изобилие! Настоящий праздник! Только из чего мы будем пить вино?
- Здесь рядом посудная лавка, - крикнул им Антон, находившийся  поблизости.  – Давайте монету!
Ростовцев вынул из кармана монету, и Антон исчез, стремительный, как Меркурий. Вернулся он, держа в руках три глиняных кружки. Отдавая две из них хозяину, он отдал и монету:
- Даром дают! Сегодня всё даром! Праздник! Виват Италия! – радостно кричал он.


30

Людей на площади перед отелем и на прилегающих улицах становилось всё больше. Дети шныряли под ногами взрослых. Ковыляли древние старики и старухи, одетые в национальные костюмы. Возле бочек с вином образовались очереди.
 - Красное или белое? - спросил Ростовцев жену.
 - Красное!
Антон, добыв бутылку красного вина, разлил его по кружкам. Потом, растолкав весёлых смеющихся людей возле одного из столов, взял тарелку с варёным мясом, положил сверху пшеничные лепёшки, на них - овощей и оливки, и вернулся к хозяевам. Он хотел было отойти, но Ростовцев задержал его:
 - Ты куда? Вместе будем есть, пить и веселиться.
 - Я за фруктами.
 - Фрукты потом. Давай!
Они сдвинули кружки, крикнув «Виват Италия!», выпили за здоровье короля и, взяв по лепёшке, заменившим им тарелки, принялись есть.
 - Как вкусно! – то и дело восклицала София. – Как здорово! Это как в России, помните? Только в России была зима, и был горячий глинтвейн и катание на лошадях и на санях с горок! Как я счастлива! Посмотрите, как они веселятся.
 - Главное веселье впереди, - заметил опытный Ростовцев. – Подождите, когда все выпьют и насытятся.
Антон снова наполнил кружки, и они выпили за процветание Италии.
Между тем, столы и бочки были сдвинуты к стенам домов. Народ отхлынул от них, и наступила какая-то пауза, во время которой музыка смолкла, и слышались только весёлые выкрики людей «Виват Италия!», «Виват король Эммануил!», «Виват Неаполь!», «Виват Рим!»
Четыре небольших оркестра сошлись в один.
 - Начинается! – объявил Ростовцев. – Антон, ищи себе даму.
Антон схватил за руку, проходящую мимо очаровательную итальянку в национальном костюме:
- Balliamo?
- Balliamo! – засмеялась она. Ей приглянулся крепкий пригожий парень.
- Будет тарантелла! – объявил Ростовцев. – Вы умеете танцевать тарантеллу? – спросил он жену.
- Умею! – засмеялась она. – Меня обучали народным танцам.
Мужчины и женщины стали строиться в пары. Старики отошли к стенам домов, держа за руки детей. Ростовцев взял Софию за руку, и они встали вместе со всеми. Образовался гигантский круг из пар по всему периметру площади. Оркестр грянул тарантеллу. Пары понеслись вперед по кругу. Ростовцев и София, как и все, танцевали самозабвенно. Ноги сами несли их. Антон с прелестной итальянкой умудрялся во время танца разговаривать с ней.
- Nome? (Имя?0
- Renata! Nome? (Рената. Имя?)
- Antonio! (Антонио)
- Non sei italiano. (Ты не итальянец).
- Sono russo. (Я русский).
- Viva La Russia!  (Да здравствует Россия!) – крикнула Рената.
- Viva l'Italia! (Да здравствует Италия!)– крикнул Антон.
Ростовцев с женой совершили полный круг по площади. София начала задыхаться, и они выскользнули из гигантского круга танцоров, понесшихся дальше. Иван Игоревич и София стояли в толпе пританцовывающих зевак. Он прижал её спиной к разогретой солнцем стене здания и принялся целовать.
- Что вы делаете! – слабо сопротивлялась София. – Кругом люди!
- Сегодня праздник! – смеялся муж. – Сегодня всё можно! Людям нет до нас никакого дела. А если и есть, то они рады за нас.
София замерла в его руках, наслаждаясь  поцелуями.
- Я хочу пить! – наконец объявила она.
Они протиснулись через толпу к столам. Ростовцев взял кисть крупного розового винограда и принялся кормить жену, сопровождая каждую виноградину поцелуем.
- Он сладкий, - сказала она, - от винограда ещё больше пить хочется.
Ростовцев поискал глазами Антона, чтобы послать его за водой. Но Антона и след простыл. Тщетно силился Ростовцев высмотреть его среди танцующих пар. Денщик  со своей хорошенькой итальянкой мчался в танце всё дальше и дальше. Ростовцев завистливо вздохнул и они с женой стали проталкиваться к бочке с вином. Оказавшись рядом, он вспомнил, что свои глиняные кружки они оставили на столе, с которого Антон брал еду. Ростовцев постучал  согнутым пальцем по бочке:
- Lambrusco? (Ламбруско?) – спросил он у пожилого виночерпия.
- Chianti (Кьянти) - отвечал тот, улыбаясь во весь рот.
- Ho sete, ma non ci sono tazze. (Я хочу пить, но чашек нет).
- Un minuto, - сказал весёлый виночерпий, и, наклонившись, порылся в мешке, лежащем на земле у его ног. Из мешка он вынул стакан.
- Pulito, (Чистый),  - объявил он.
- Ладно, давай, коли чистый, - сказал Ростовцев по-русски и засмеялся.
Виночерпий нацедил в стакан немного вина, покрутил его круговым движением и выплеснул на землю.
- Pulito, (Чистый) - повторил он, наполнил стакан доверху и протянул Софии.
 - Bevete, signora, non abbiate paura. (Выпейте, сударыня, не бойтесь)
София поблагодарила его взглядом взяла стакан и выпила до дна.
- Всё! – объявила она по-русски. – Теперь я стану пьяной.
- Siete stranieri. Da quale paese vieni? (Вы иностранцы. Из какой страны вы родом?) – спросил виночерпий.
- Siamo Russi (Мы русские), - отвечала София.
- Un lontano paese del Nord. Hai neve e gelo l; (Далёкая северная страна. У вас там снег и мороз), - блеснул познаниями в географии виночерпий.
- Abbiamo estati calde come in Italia (У нас жаркое лето, как в Италии), - парировала София.
Танцоры неслись мимо них.
- Uno di loro morir; oggi. Cadr; e morir; Il cuore non ce la far;. (Кто-то из них сегодня умрёт. Упадёт и умрёт. Сердце не выдержит), - заявил виночерпий.
- Да, это случается, - подтвердил Ростовцев. – Эти танцы на целый день, Любят они плясать и остановиться вовремя не умеют. Может, снова войдём в круг и потанцуем?
- Да, - согласилась София. – Я отдохнула. Мы остановимся вовремя. А сейчас я пьяна и у меня кружится голова. И я хочу танцевать.
Они ещё несколько раз входили в круг танцующих, отдыхали, пили вино и снова танцевали.
- Всё! – наконец сказала София. – Я больше не могу. Я хочу полежать.
Ростовцев подхватил жену на руки, как ребёнка, и понёс в гостиницу.
Остаток дня и вечер они провели в постели, нежась, и любя друг друга. В раскрытые окна врывалась мелодия тарантеллы, изредка сменяемая мелодиями гальярды, бергамаско и сальтареллы.
- «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня» - процитировала София.
- «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои — как стадо коз, сходящих с горы Галаадской» - подхватил Ростовцев.
Теперь я понимаю, почему Гёте так стремился в Италию, - сказала София, целуя мужа. – Здесь всё дышит искусством и любовью! Свободой и счастьем! Самой жизнью!
Она уснула в его объятиях.
Через некоторое время, он разжал руки, высвободился и, отодвинувшись к краю кровати, любовался стройным телом своей юной жены. «Мне досталось сокровище, - думал он. - Не знаю, чем я заслужил такой дар. Она моя, и я счастлив. Можно ли быть счастливее, не знаю. Я достиг какого-то предела и хотел бы, чтобы это чувство осталось со мной до конца моей жизни. Не знаю, возможно, ли это. Боги дают дары людям, но боги их и отнимают. Остаётся молить их о милости».


31

Рассматривая карту побережья окрестностей Неаполя, Ростовцев и София выбрали для отдыха курортное местечко Сорренто.
- В древние времени там строили летние виллы  римские патриции, - сказал Ростовцев.
- Вот и отлично! Будем, как римские патриции. Хочу виллу на берегу моря, чтобы кругом никого и ничего. Только море, скалы, песок, солнце и мы.
- Всего этого там в избытке. Но вы ведь не хотели отдыхать вблизи Неаполя из-за Везувия.
- Я переменила мнение. Знаете, на меня подействовали высказывания гида. Я уже не боюсь. Я хочу быть беззаботной и легкомысленной, как древние римляне и итальянцы. Это как-то тяжеловесно, думать и беспокоиться о том, что может и не произойти в будущем. Едем в Сорренто! Авось, пронесёт!
- Авось, да, небось, это очень по-русски, - засмеялся Ростовцев.
- Вот, и прекрасно! Разве я не русская?
Немедленно был позван Антон, и, получив подробные инструкции и деньги, улетел исполнять поручения.
К вечеру следующего дня все трое уже приехали на снятую Антоном виллу.
Вилла стояла на высоком отвесном берегу моря. Двухэтажный особняк был построен в эпоху Ренессанса, а основанием его была крыша двухэтажного древнеримского здания, словно вырастающего из скалы, как её продолжение. Площадь основания виллы была меньше площади крыши древнеримского здания, на котором она стояла. Таким образом, виллу окружала терраса, шириной  в три метра. Терраса была обнесена балюстрадой из каменных витых колонн, покрытых сверху деревянными перилами, изъеденными древесным жучком.
Древнеримское здание было построено во втором веке новой эры и первоначально было крепостью. Об этом свидетельствовала толщина стен и узкие окна, расширенные впоследствии, когда строилась вилла. Им была придана та же арочная форма. В результате оба здания являли собой гармоничное целое. Скала, на которой они стояли, в три раза превышала высоту обоих зданий. Кое-где на рыжеватой скале росли вьюнки, а крепость окружали пинии и кипарисы, дотягивавшиеся вершинами до балюстрады.
В скале были вырублены зигзагами широкие ступени, позволявшие безопасно спуститься к её основанию. Здесь у скалы была отвоёвана полоска земли, засыпанная песком. Это был давным-давно вырубленный в скале пляж, защищённый с трёх сторон и сверху скалой. Возможно, когда-то он служил как причал для лодок и небольших парусников.
Нижние этажи бывшей крепости представляли собой небольшие помещения, в которых жила прислуга, и размещены хозяйственные склады.
Первый этаж виллы представлял собой анфиладу комнат, потолки которых были расписаны мастерами эпохи Возрождения, увешаны картинами того же времени и уставлены статуями эллинских богов и богинь. Каждая комната первого этажа имела выход на террасу. Эти входы/выходы не имели дверей.
Второй этаж виллы представлял собой четыре квартиры, состоящие из четырёх комнат, ванной комнаты и туалета. Все квартиры имели отдельный выход на первый этаж.
Управляющий виллой, представитель собственника, продемонстрировал технические новшества: смывной туалет с канализацией, вода из кранов в ванной комнате.
- Рабочие починили древний акведук. Вода поступает в дом из акведука.
- Прекрасно! – захлопала в ладоши София.
- В вашем распоряжении одна из квартир. Можете выбрать любую. Прислуга, кухарка, горничная и дворник живут на первом этаже, - продолжал управляющий. – Если вам будет что-то надо, вы можете дёрнуть за любой шнурок с золотой кисточкой, и внизу зазвонит колокольчик. Шнурки у кровати  с каждой стороны, и в каждой комнате у двери. Постельное бельё меняется каждый день. В ванной комнате душ. На крыше стоит бак для воды. Вода в нём тоже из акведука. К полудню она хорошо нагревается и можно мыться. Если вы любите прохладный душ, то лучше мыться до полудня. Где будет жить ваш слуга? Внизу или наверху?
- Отведите ему комнату на первом этаже. Там есть душ и туалет?
- Да, ваше сиятельство. Мы люди цивилизованные. Туалет и душ общий для всех слуг.
- Понятно. Постельное бельё слугам вы меняете каждый день?
Управляющий замялся.
- Нет, ваше сиятельство. Раз в десять дней.
- Моему слуге извольте менять раз в три дня.
 - Слушаюсь, ваше сиятельство
 - И не вздумайте надуть меня. Я проверю.
 - Не извольте сомневаться, ваше сиятельство.
 - Каков порядок приёма пищи?
 - Завтрак в 8 утра. Обед с 12:00. Ужин с 19:30. Блюда можете заказывать накануне. Да, чуть не забыл: возле пинии, растущей с восточной стороны террасы, есть спуск на пляж у основания скалы.
 - Отлично.
 - Прикажете подать ужин?
 - Да. Распорядитесь  голубчик подать на три персоны. Слуга ужинает с нами.
Управляющий остался невозмутим. Он видел на своём веку разное.
 - Слушаюсь ваше сиятельство.
- Ладно, ступайте.
Управляющий ушёл.
- Давайте осмотрим дом, - предложил Ростовцев.
Они выбрали квартиру с видом на море. В спальне, столовой  и гостиной были большие камины, сложенные из диких камней. Рядом с каминами на специальных железных подставках висели кованые аксессуары. В кабинете камина не было. Кабинет обогревался зимой небольшой железной печкой. Осмотрели также комнату, отведённую Антону, и нашли, что она достаточно просторна для одного человека, что на кровати мягкий матрац, есть стол и стулья, и небольшой камин.
Ростовцевы остались довольны и комнатой Антона и своей квартирой.
- Интересно, почему три остальные квартиры пустуют? – задумчиво сказал Иван Игоревич. – Антон, узнай у слуг, в чём дело? Ведь сейчас, кажется, самый сезон для отдыха.
- Слушаюсь, барин.
Они отужинали втроём. Антон ужинал с господами и прислуживал им. Ростовцев не хотел видеть посторонних людей. Затем все разошлись по своим комнатам.
Однако Антон не пошёл спать, а отправился знакомиться со слугами. Он передал сорокалетней полной кухарке Кьяре пожелания господ, что бы они хотели съесть на завтрак обед и ужин. Затем подкатился с комплиментами к молоденькой и хорошенькой горничной Джулии, у которой, как выяснилось с её слов, был ревнивый жених, родом с Сицилии, что явилось серьёзным предупреждением. Антон отнёсся к нему со всей серьёзностью, но это не остановило поток его восторженных комплиментов красоте девушки.
Между делом он поинтересовался, почему три квартиры наверху пустуют.
Джулия некоторое время колебалась, сказать или нет, но матросские комплименты ей понравились, и взяла с него честное слово, что он не расскажет своим господам то, что сейчас услышит, не то, они испугаются и съедут. У виллы была дурная репутация. И Джулия, которую распирало желание тайной поделиться, рассказала ему, что здесь случилось три века назад и совсем недавно три года назад. Тайной это ни для кого в округе не было. Всякая собака знала эти истории, не говоря о людях. Джулия прекрасно знала, что кто-нибудь да просветит тех, кто надумает снять виллу на лето. Но ей нравилось быть первой просветительницей.
Антон выслушал эти истории, глазом не моргнув, а наутро пересказал за завтраком то, что услышал от Джулии. При этом его совсем не мучила совесть, что он нарушил обещание, данное горничной – не рассказывать про это господам. Ростовцев и София выслушали эти истории с интересом, но не испугались. Во всяком случае, не  настолько, чтобы немедленно съехать. По причине ли дурной репутации виллы квартиры не были сданы, или  не нашлось других путешественников, желающих их снять, было неизвестно.
Три века назад вилла была построена по заказу знатного итальянского семейства Гальярди. У отца семейства было семь дочерей. Старшая из них, девица пятнадцати лет, влюбилась в странствующего певца, человека бедного и безродного, но молодого и красивого. Ночью она имела неосторожность впустить его в свою комнату, что было замечено слугой. Слуга доложил о незваном госте отцу семейства. Юные любовники были окружены со всех сторон людьми с факелами. Разъяренный отец, у которого были свои виды на замужество старшей дочери, распорядился замуровать окна и двери комнаты, где находились любовники, что и было сделано. Было объявлено об отъезде старшей дочери за границу на лечение. А музыканта вообще никто не хватился. Это преступление  жестокого отца было раскрыто через два века, когда новый владелец виллы вздумал её перестраивать. Замурованные окна и двери были вскрыты и взорам строителей предстали два обнимающихся скелета, лежащие на кровати.
Вторая история, приключившаяся  здесь три года назад, была тоже любовной. Супружеская пара, приехавшая из Милана, сняла виллу для отдыха на две недели. Какие-то срочные дела заставили мужа уехать на несколько дней в Рим. Он вернулся тайно ночью в надежде обрадовать жену неожиданным своим возвращением. И застал в своей постели жену в объятиях молодого парикмахера. Предание повествует, что сей местный Фигаро клялся, стоя на коленях в чём мать родила, что женщина сама затащила его в постель. Разъярённый муж зарезал парикмахера и затем свою жену. И сбежал неизвестно куда. Его так и не поймали.


32

- А похоронили их здесь же за оградой, - сообщил Антон. – Видите вон тот кипарис? Под ним я нашёл два камня, поросшие мхом. Хотите, покажу?
- Позже, - отвечал Ростовцев. – Интересно, а те два скелета, где похоронены? Их история вызывает во мне большую симпатию. Поздняя история просто пошлый мимолётный адюльтер.
- Я поищу, - сказал Антон. – Но ведь три века прошло. Могли и затеряться следы.
- Поищи, - согласился Ростовцев. – А вдруг найдёшь.
На Софию эти истории произвели неприятное впечатление, и омрачили первые дни отдыха. Но потом неприятное впечатление сгладилось, и она перестала думать о погибших в этих стенах парах.
Все утра после завтрака они проводили на пляже.
Здесь их поджидал сюрприз. На песке покоилась лодка, привязанная к крюку, вбитому в скалу.
- Чудесно! Будем кататься в лодке, - воскликнула София.
- Будем ловить рыбу! – сказал практичный Антон.
 - Будем нырять с лодки, - заявил Ростовцев.
Это было восхитительное времяпровождение. Пока Ростовцев с женой плавали и загорали, Антон уплывал на лодке за мыс, нырял с лодки, а потом ловил рыбу. Вечером он приносил Кьяре несколько крупных макрелей, которых хватало на всех, включая постояльцев и обслугу.
Ростовцеву пытался убедить жену плавать в море без купальников.
- Здесь никого нет, - говорил он. – Сюда никто не придёт.
- А Антон?
- Мы увидим лодку, когда он будет возвращаться. Я успею накинуть на тебя купальный халат.
Он показал ей пример, но прошло несколько дней прежде, чем она решилась снять свой громоздкий купальник: штанишки чуть ниже колена и длинную тунику, которая мешала плавать. Раздевшись, и получив свободу от одеяний, они плескались, плавали и ныряли, радуясь, как дети. А потом лежали в тени скалы, загорая под рассеянными лучами горячего солнца. Их кожа стала смуглой от загара и нежной от морской воды.
Они ни о чём не думали, не читали, и почти не разговаривали, объясняясь при помощи мимики и жестов. Они наслаждались друг другом, своей любовью и свободой, и им казалось, что так будет всегда.
Но ничего не бывает навсегда.
Однажды ночью перед самым рассветом Ростовцев проснулся и не понимал, почему. Всё было тихо. Даже первые птицы ещё не проснулись в ветвях деревьев. Но Ростовцев был уверен, что его разбудил какой-то шорох. Он прислушался. Всё было тихо. Но беспокойство не оставляло его. Он встал, чтобы пройти в туалет. Когда он вышел из туалета, то остановился, как вкопанный в дверях. Ужас сковал его движения. Однако он успел ухватиться за шнурок с кисточкой  и успел дёрнуть его. Между ним и Антоном было условлено, что если колокольчик звенит два раза подряд, это означает, что хозяин требует, чтобы он пришёл. Если один раз, то это тревога.
Предрассветный сумрак позволял разглядеть, что творится в комнате. На их широкой постели сидел за спиной Софии какой-то лохматый мужик. Лицо его было закрыто до глаз косынкой, концы которой были завязаны на затылке. Одной рукой мужик зажимал Софии рот, в другой руке был кинжал, приставленный лезвием к её нежному горлу.
- Non muoverti! Stai dove sei! (Не двигайся! Стой там, где стоишь!), - сказал незнакомец вполголоса. – Soddisfa la mia richiesta, altrimenti la taglier; (Выполни моё требование, иначе я её зарежу).
Ростовцев почувствовал, что у него дрожат колени.
 - Cosa vuoi? (Что ты хочешь?)
 - Scambiando tua moglie con il violino. (Меняю твою жену на скрипку).
Ростовцев старался выиграть время:
 - Quale violino? (Какую скрипку?)
- Non fingere di essere uno sciocco. Violino Stradivari. (Не прикидывайся дураком. Скрипку Страдивари).
- Non e ' qui. Puoi cercare tutte le nostre valigie. (Её здесь нет. Можешь обыскать все наши чемоданы).
- Gi; cercato. Dimmi dove lei o io taglier; tua moglie (Уже обыскал. Скажи, где она или я зарежу твою жену).
Ростовцев увидел, как в проёме открытого окна бесшумно появился силуэт Антона. Ростовцев и ахнуть не успел, как его денщик прыгнул с подоконника, подняв правую руку с длинным предметом, и обрушил на голову грабителя удар.
Грабитель разжал руки. Кинжал упал на колени Софии. Тело грабителя опрокинулось назад и плюхнулось на пол. София упала в обморок. Антон аккуратно положил кочергу на пол.
Ростовцев одним прыжком очутился у кровати, взял жену на руки,  унёс в гостиную и положил на диван.
- Занимайтесь женой. Дальше я сам, - услышал он тихий голос Антона за спиной.
Пока Ростовцев приводил жену в чувство, Антон проверил, жив ли грабитель и стянул с его лица платок. Грабитель не дышал. Его голова была проломлена кованой кочергой. Крови, как ни странно, вылилось из раны немного. Постель осталась не запачканной. Антон вытащил тело грабителя на террасу через дверной проём, подтащил его к балюстраде, приподнял верхнюю часть тела и положил на перила. Затем он схватил тело за ноги, приподнял, столкнул вниз и прислушался. Через несколько мгновений было слышно, что тело плюхнулось на прибрежные скалы.
Антон вернулся в спальню. Его шагов не было слышно, потому,  что он был бос. Он взял из складок простыней кинжал грабителя, поднял кочергу и положил их на подоконник. Затем он скользнул, как тень в ванную комнату, схватил полотенце Ростовцева, намочил его под краном, вернулся в спальню и тщательно смыл кровь с пола. После чего он аккуратно протёр кочергу, завернул в испачканное полотенце кинжал, и выскользнул из спальни. Никем не замеченный он прошмыгнул в свою комнату, повесил кочергу на крюк, взял удочку, верёвку, которая всегда была в его матросском мешке, башмаки и полотенце с кинжалом и бесшумно вышёл из своей комнаты.
Он пересёк двор и начал спускаться по лестнице на пляж. Край неба на востоке уже золотился, когда Антон, сев на последней ступеньке, надел башмаки, отвязал лодку от крюка, вбитого в скалу, столкнул лодку в тихую воду, положил полотенце с кинжалом на скамью, прыгнул в лодку, и, оттолкнувшись веслом от скалы, сел и принялся осторожно грести, огибая скалистый мыс. Пляж скрылся из вида.
На острых прибрежных камнях лежал труп грабителя. Антон подвёл лодку ближе к нему, привязал морским узлом к ногам крупный камень. Конец другой верёвки он привязал к руке грабителя и стянул труп в воду. На дно лодки Антон положил ещё один камень. Затем Антон начал грести, чтобы вывести лодку на глубокое место. Когда лодка была довольно далеко от берега, Антон вынул из полотенца кинжал и одним ударом перерезал верёвку, привязанную к руке трупа. Труп, увлекаемый тяжёлым камнем, пошёл вниз и исчез в тёмной глубине. Теперь оставалось окровавленное полотенце. Антон внимательно оглядел его и срезал уголок с вышитым вензелем и буквами И.Р. и сунул его в карман. Затем он завернул камень в полотенце, завязал его концы и бросил за борт. Вослед полотенцу полетел и  кинжал.
Антон отвёл лодку подальше, размотал леску на удочке, взял из баночки, стоявшей на носу лодки, наживку, насадил её на крючок, закинул удочку и стал ждать. Краешек золотого солнца уже показался из тёмно-зелёной воды. У Антона, словно внезапно открылся слух, и он услышал пение птиц на берегу. «Чёрт, - сказал он вслух. – Ведь я где-то видел этого парня. Но где?»
Услужливая память подсказала ему: Рим – Аукцион – кучер – банк.
Кучер! Да, это был он.
Через пятнадцать минут Антон поймал двух макрелей и принялся грести к пляжу. Там он вытащил лодку на берег, привязал её к крюку, вбитому в скалу и начал подниматься по лестнице. Он очень устал.\




33

Ростовцев привёл жену в чувство. Он давал ей нюхать специальную соль, тёр виски одеколоном. Наконец, она открыла глаза.
- Что случилось? Где он?
- Убежал. Он далеко. Не бойтесь. Всё хорошо.
София потрогала шею.
- Он хотел меня зарезать.
- Антон нам помог. Грабитель сбежал. Всё хорошо.
София не плакала, а только смотрела на мужа полными ужаса глазами.
 - Он хотел меня зарезать, - повторяла она.
 - Успокойтесь! Вы в безопасности.
Ростовцев обнимал жену и покачивал её, как ребёнка. Когда он убедил её, что бояться больше нечего, она немного успокоилась. Ростовцев заставил её выпить стакан вина, уложил и сидел рядом, держа её за руку, пока она не заснула. Он не знал, что происходит в спальне. Было тихо. Тревога снедала его. Он осторожно высвободил руку, встал, на цыпочках подошёл к двери и заглянул в спальню. Спальня была пуста. Ростовцев обошёл кровать и увидел, что пол со стороны окна влажен. Иван Игоревич вышел на террасу. Терраса тоже была пуста. Не было никаких следов Антона и грабителя. Ростовцев подошёл к балюстраде и посмотрел на море. Вдали он увидел лодку. Кто был в лодке, он не мог рассмотреть. Лодка слегка покачивалась на волнах. Нехорошие предчувствия сжали сердце Ростовцева. Ему оставалось только ждать. Он вернулся в гостиную, захватив из спальни простыню, и укрыл ею спящую жену.
Прошло больше часа. Солнце уже давно встало. В ветвях щебетали птицы. Наконец, на террасе послышались лёгкие шаги. Ростовцев напрягся. В дверь заглянул Антон и кивнул головой, приглашая хозяина выйти.
Ростовцев вышел на террасу.
Антон стоял, держа в руке две рыбины.
 - Отнеси их на кухню, - сказал Ростовцев. – Отнеси и возвращайся.
Через пять минут Антон вернулся.
 - Он жив? – спросил Иван Игоревич.
 - Нет, - шёпотом отвечал Антон. – Я не хотел, но не рассчитал силу удара.
 - Он там? – Ростовцев указал рукой на море.
 - Да. Не думаю, что нам нужна здесь полиция.
 - Нет, не нужна. Ты не виноват. Ты поступил правильно. Ты нас спас.
 - Я не рассчитал …
 - Не думай об этом.
 - Как барыня?
 - Я дал ей выпить стакан кьянти. Она спит.
 - Вот, и хорошо. Не надо ей ничего знать.
 - Не надо. Я сказал ей, что грабитель убежал.
 - Правильно. Он убежал. Точнее, уплыл. На дно.
 - Он убежал.
 - Да, убежал. И больше не вернётся.
 - Выходит, он нас выследил.
 - Выходит, выследил. Я узнал его. Это кучер, который вёз нас из дома Аукционов в Банк.
 - Как он узнал?
 - Должно быть, у него есть сообщники.
 - Это-то меня и беспокоит. Возможно, они следят за нами. Возможно, они подослали этого человека. Они в сговоре.
 - Кто?
 - Аукционист, я полагаю. И кто-то ещё.
 - Возможно.
 - Мы не можем уехать прямо сейчас. Если мы уедем прямо сейчас, это будет подозрительно, тем более, если за нами следят.
- Нет, уезжать прямо сейчас нельзя.
- У нас заплачено ещё за неделю отдыха.
- Значит, остаёмся и ведём себя, как ни в чём, ни бывало. Будем начеку. Здесь никого не было. Мы ничего не знаем. Всё по-прежнему.
- Да, Здесь никого не было и мы ничего не знаем.
- Предупредите барыню, что ничего не произошло.
- Конечно.
- Антон, спасибо!
- Не за что, барин.
- Послушай, я хотел бы отблагодарить тебя не только на словах. Я давно хочу послать тебя учиться, но как-то не было случая тебе об этом сказать. Ты ведь не можешь быть вечно, то есть до старости денщиком. В общем, на кого бы ты хотел выучиться? Тебе нужно получить профессию. И завести свое дело. Я тебе помогу с финансами. А ты крепко подумай и скажи, какую профессию ты хотел бы получить.
- Что же, я прямо сейчас и скажу. Я хотел бы сделаться краснодеревщиком. Мне нравится работать с деревом. Я хотел бы делать красивую мебель для знатных господ.
- Где бы ты хотел выучиться на краснодеревщика? Выбирай любую страну. Я оплачу твоё обучение. Ты ни в чём не будешь нуждаться. Мы с тобой теперь вроде, как братья. Старший брат обязан помогать младшему.
- Что же, я согласен. Раз вы сами предложили. Я ведь ничего не просил.
- Ты ничего не просил. Я сам предложил тебе. Мы с женой обязаны тебе жизнью.
- Ладно, не надо всё время говорить об этом. А коли вы не шутите, барин, есть в Риме мастерские краснодеревщиков. Можно договориться с хозяином такой мастерской, и он возьмёт меня в ученики. Я узнавал. Учиться нужно примерно три года. Ученики живут при мастерской и там же столуются.
- Чего же ты раньше не говорил, что хочешь стать краснодеревщиком?
- Случая не было барин. Да и что зря говорить. Денег-то у меня нет.
- Хорошо. Я обо всём позабочусь. Когда мы будем в Риме, то обойдём все мастерские, и ты выберешь ту, что тебе более других понравится.
- Замётано! Благодарствую!
- Не благодари. Я ещё ничего не сделал. В лодке следов не осталось?
 - Нет. Я всё замыл.
 - А на скалах?
 - Завтра обещали шторм. Он всё смоет, если что-то и было.
 - Ладно. Я пойду к жене.
 - А я купаться на пляж.
Шла вторая неделя их отдыха. Ростовцев предупредил жену, что она ничего не видела. И вообще, ничего и не было.
 - Я и в самом деле ничего не видела, - отвечала София. – И ничего и не было. О чём это вы говорите?
Они по-прежнему купались и загорали, катались в лодке и удили рыбу, но Ростовцев всё время был начеку. Его беспокоила мысль о сообщниках грабителя. Он был уверен, что сообщники были и, возможно, они следят за ними. Пропажа грабителя должна была насторожить этих предполагаемых сообщников. Антон тоже был начеку и сторожил вход на лестницу, когда хозяева были на пляже, а ночью спал в гостиной на диване, и то и дело просыпался и прислушивался. У него зародилась мысль, что сообщником бандита мог быть дворник виллы, или горничная, или, быть может, кухарка. А то и все трое сразу. Но доказательств тому не было. Антон рыскал в кустах, растущих вокруг виллы, разыскивая шпионов, но безуспешно. Зато однажды он нашёл два едва приметных холмика. Он расчистил мох.


34

Под слоем мха он обнаружил два плоских камня с выбитыми на них надписями. На левом камне можно было различить Maria Cecilia Fredeica Sofia Gagliardi -  15 anni. На па камне была высечена надпись: Franco Borelli-18 anni.
- Совсем молоденькие! – пожалел влюблённых Антон.
Он рассказал о своей находке Ростовцеву и Софии. Они пошли за ним, поглядеть на могильные камни.
- Значит, всё правда в этой истории. Как жаль! Я думала, что это романтическая выдумка. Какая жестокость! – сокрушалась София.
Она сорвала две диких розы и положила их на камни.
Антон рассказал о своей находке кухарке Кьяре и горничной Джулии. Обе женщины расплакались, увидев могильные камни.
- Я думала, что это красивая сказка, - призналась Джулия, утирая слёзы передником.
Наступил день прощания с виллой и её обитателями. Кьяра, Джулия и дворник Марко пожелали путешественникам счастливого пути. Антон взял с Джулии слово, что она будет ухаживать за могилами Софии и Франко. Растроганная Джулия обещала.
Багаж был привязан на крыше экипажа, лошади в нетерпении рыли копытами землю. Кучер перебирал вожжи. Пассажиры расселись по местам. Антон сел рядом с кучером. Экипаж тронулся. Антон оглянулся. Вилла исчезла за поворотом.
Смутно было у юноши на душе. Он мучился сознанием совершённого им преступления.
«Приеду в Россию, - думал он, - исповедуюсь перед священником. Признаюсь в грехе убийства. Пусть наложит епитимью, пусть самую трудную, я приму наказание и сниму с себя эту тяжесть».
Путешественники остановились в Риме на несколько дней. Целью были не гуляния по древним развалинами и не ознакомление с достопримечательностями. Ростовцев разузнал адреса мастерских краснодеревщиков, и они стали методично знакомиться с их владельцами. Выбирал Антон. Одна мастерская не подошла по причине плохих бытовых условий. Шесть учеников спали в тесных каморках без окон. В каждой каморке спали по два ученика, и у них была общая кровать. Кроме кровати в каморке, похожей на чулан, больше ничего не было, даже стула.
Вторая мастерская была не лучше.
В третьей мастерской бытовые условия были лучше, но, ни Антону, ни Ростовцеву не понравился мастер. На лицах учеников, работавших в мастерской, они заметили свежие синяки.
Четвёртая мастерская им понравилась. У каждого ученика была своя кровать, на кроватях свежее постельное бельё. В светлых комнатах жили вчетвером. У каждого был свой шкафчик для личных вещей и стол со стулом. Ученики выглядели весёлыми и полными сил. Владелец мастерской был сорокалетний приятной внешности мужчина, обременённый большой семьёй, жившей в этом же доме. Восемь учеников столовались вместе с хозяйской семьёй. Еду на всех готовила кухарка.
Ростовцев начал переговоры с хозяином мастерской. Хозяина заинтересовал статус Антона.
 - Antonio mio fratello minore (Антонио  мой младший брат), - отвечал Ростовцев.
 - Anche suo fratello ; un Conte? (Ваш брат тоже граф?)
 - No. Мa in seguito pu; ereditare il titolo. (Но позже он может наследовать титул).
«Bastardo (Бастард), - промелькнуло  в голове мастера. - Tuttavia, non mi interessa. Questo giovane, se diventa mio allievo, dovr; essere trattato come un figlio di Conte. (Однако мне все равно. С этим молодым человеком, если он станет моим учеником, придется обращаться как с сыном графа).
Владелец мастерской согласился  взять Антона учеником и добавил, что, поскольку в комнатах учеников нет места, то он выделит ему комнату в своей квартире. Они  с Ростовцевым обменялись адресами и договорились об оплате обучения и подписании контракта. Ростовцев просил мастера регулярно сообщать ему об успехах и поведении Антона.
 - Останешься сразу здесь или дождёшься, когда мы уедем? – спросил Ростовцев Антона.
 - Останусь и завтра расскажу, как оно здесь.
 - Разумно, - отвечал Ростовцев. – Если что-то будет не так и тебя не устроит, поедем искать другую мастерскую. Кстати, ты должен знать, что оплата за твоё обучение будет поступать из банка на счёт мастера помесячно. Так что, если тебя будут обижать или не тому обучать, ты пожалуешься стряпчему, а у тебя с завтрашнего дня будет стряпчий, и контракт прервётся, и деньги мастеру перестанут поступать.
Антон переночевал на новом месте и утром, явившись в гостиницу, где завтракали Ростовцев с Софией, доложил, что его всё устраивает: обращение хозяев с ним самое благожелательное и вежливое, комната, отведённая ему, светлая и просторная, с мягкой чистой постелью, еда разнообразная и питательная. Ростовцев и София порадовались от души за Антона. Весь день был посвящён поиску стряпчего, составлению контракта, и, когда все дела были устроены наилучшим образом, пришло время прощаться. Ростовцев обнял Антона.
 - Спасибо, барин! – шепнул денщик ему на ухо.
 - Забудь! Я твой старший брат.
 - Выучусь, сделаю вам и барыне секретеры с потайными ящичками и инкрустацией.
 - Ладно! – Ростовцев похлопал Антона по спине. – Будь здоров и учись хорошо!
Глядя на трогательную сцену прощания, хозяин мастерской подумал, что Антонио точно бастард и предположил, что он не младший брат Ростовцева, а его внебрачный сын. И тотчас уверовал в своё предположение, увидев, как Антонио целует руку её сиятельства Ростовцевой, а она целует его в лоб. И тотчас в голове предприимчивого владельца мастерской промелькнул план, а не выдать ли старшую дочь за Антонио? Сына у владельца мастерской не было, а обученный ремеслу зять вполне годился на роль преемника, когда придёт время, отойти от дел. Этот план был вполне достижим, как думал заботливый отец пяти дочерей. Оставалось только обсудить этот план с женой. Мнение старшей дочери в расчёт не принималось, а мнение Антонио можно было склонить на свою сторону.
Всё устроилось наилучшим образом.
Антон сделался учеником краснодеревщика.
Его теперешний хозяин, владелец мастерской заключил выгодную сделку и рассматривал радужную перспективу брачного счастья своей старшей дочери, красивой брюнетки шестнадцати лет. Антонио был хорошо сложен, высок, строен, широкоплеч, пригож лицом и кудряв. В мыслях владелец мастерской уже тетёшкал очаровательных белокурых внучат.
А Ростовцевы готовились к отъезду из Рима и решали проблему, как ехать, через Швейцарию и Германию, или через Австро-Венгрию с остановкой в Вене. Ростовцев хотел показать жене столицу этого государства и послушать какую-нибудь оперу Моцарта в Венском оперном театре.
Ехать через Германию означало, ехать через Мюнхен и вновь увидеть тётушку Августу и выслушивать её советы, которые никому не были нужны и постоянное бурчание.
Склонялись ехать через Австро-Венгрию. Новый путь означал новые яркие впечатления. 
Вечером, ложась спать, Ростовцев неожиданно спросил жену:
 - Софья Георгиевна, вот уже пошла седьмая неделя, как вы не кладёте между нами меч. Как вы себя чувствуете?
София глядела на него, недоумевая.
 - Я хорошо себя чувствую. Только по утрам тошнит, не знаю, почему. Может, нам в ресторане подали что-то несвежее.
И вдруг, поняв, вспыхнула:
 - Вы думаете?
 - Я почти уверен. В Вене мы первым делом пойдём к врачу.
 - Вы думаете? – повторила она. – Неужели?
 - Все признаки налицо, - подтвердил Ростовцев. – У нас будет дитя.
Фиалковые глаза Софии заблестели от слёз.
 - Что же вы плачете, дорогая? - спросил Ростовцев, привлекая жену к себе на грудь, и не замечая собственных слёз, катившихся по его загорелым щекам. – У нас будет дитя! Это такое счастье! Если это будет мальчик, мы назовём его Георгием.
 - А если это будет девочка, - подхватила София, - мы назовём её Анастасия.
И они замерли в объятиях друг друга и замолчали от избытка чувств.

Эпилог

Через девять месяцев  в имении Ростовцевых родился граф Георгий Иванович Ростовцев.

Завершено 9 февраля 2024 года, г. Горловка