Политэкономия Салтыкова-Щедрина и современный клац

В среде подростков сегодня очень распространено в разговорной речи сленговое слово «клац». Клацнуть – это значит по одному щелку пальца получить то, что ты задумал. То есть, не прикладывая особых усилий, не напрягаясь, не «грызя» почём зря гранит науки. Вот так «Клац» и готово!

Нет, конечно, молодые люди понимают, что чудес не бывает и просто так ничто ниоткуда не возьмётся. Но тогда, как же так клацнуть, чтобы в сию минуту свершилось задуманное?

А вот как: из «воздуха» сделать деньги, кому-то ссудив кредит, взятый самим за меньший процент; провернуть фактически мошенническую схему над своими коллегами, заставив их поверить в то, что какая-то вещь очень ценна и будет хорошо продаваться, тем самым создав немыслимый спрос на неё.

А представьте такое «разводилово» в масштабах целого государства или даже мира? Дух захватывает от перспектив продать какую-нибудь часть Антарктики или кусочек спутника Луны. Да бери больше – звезду или даже созвездие во Вселенной.
Вы скажете, что это всё изучают (изучали) в курсе «политэкономии», чтобы понимать хитросплетения соединения экономических процессов, политики и человеческих отношений.

Увы, сегодня мало кто хочет разбираться в глубине данных понятий
.
На помощь приходят классики. М.Е.Салтыков-Щедрин в своём произведении «Господа ташкентцы» очень ярко и образно описал то, что фактически сегодня происходит в реальной практике.

Прочтите кусочек из его сборника очерков и перед вами предстанет картина, с помощью которой ещё раз воочию можно будет наблюдать то, что называется «политэкономией», а в действительности – процессом движения денег и обмана…

Итак, вот этот текст, после прочтения которого вы сами сможете сравнить нарисованные автором картины нравов той поры с современностью:



«В заведении, о котором идет речь, преподавалась политическая экономия коротенькая. Законы, управляющие миром промышленности и труда, излагались в виде отдельных разбросанных групп, из которых каждая, в свою очередь, представлялась уму в форме детской игры, эластичностью своей напоминающей песню: «коли любишь - прикажи, а не любишь – откажи». Вот, милостивые государи, «спрос»; вот – «предложение»; вот – «кредит» и т. д.

Той подкладки, сквозь которую слышался бы трепет действительной, конкретной жизни, с ее ликованиями и воплями, с ее сытостью и голодом, с ее излюбленными и обойденными - не было и в помине. Откуда явились и утвердились в жизни все эти хитросплетения, которым присваивалось название законов? правильно ли присвоено это название или неправильно? насколько они могут удовлетворять требованиям справедливости, присущей природе человека? - все это оставалось без разъяснения.
Наука - пустой пузырь с наклеенными на нем бессмысленными этикетками; жизнь - арена, в которой регулятором человеческих действий является даже не борьба, а просто изворотливость, надувательство и бездельничество.

Порфише эта коротенькая наука пришлась по нраву. Ома была как бы продолжением его детских снов, осуществлением таинственного «клац!», которое так долго смущало его воображение. Слова: «спрос», «предложение», «кредит», «ажиотаж», «акционерные компании» - не сходили у него с языка. Он скоро сделался любимейшим учеником профессора и отвечал на все вопросы так быстро и несмущенно, как будто ответы давно уже таились в нем, а теперь он отыскал лишь приличную форму для них. Он понял науку не только в ее общих законах и выводах, а в самом действии. Он чувствовал себя участником этого действия и лично на самом себе испытывал последствия каждого экономического закона. Игра в «спрос и предложение» представляла целую повесть, исполненную разнообразнейших эпизодов; игра в «кредит» разрасталась в роман; игра в «ажиотаж» превращалась, по мере своего развития, в бесконечную поэму...

- Кредит, - толковал он Коле Персианову, - это когда у тебя нет денег... понимаешь? Нет денег, и вдруг - клац! - они есть!
- Однако, mon cher, если потребуют уплаты? - картавил Коля.
- Чудак! ты даже такой простой вещи не понимаешь! Надобно платить - ну, и опять кредит! Еще платить - еще кредит! Нынче все государства так живут!

Коля удовлетворялся этим объяснением, во-первых, потому, что оно согласовалось с практикой, которой следовали его предки, а во-вторых, и потому, что оно отвечало его собственным видам и пожеланиям. Что предстояло Коле в будущем? - ему предстояла жизнь праздная, легкая и удобная. На «производство богатств» он не рассчитывал, на «накопление» их - и того менее. Из всех экономических законов, о которых гласила школа, на нем отражался только закон «распределения богатств» - в виде оброков, присылаемых из деревень, да еще закон «потребления» - в форме приобретения рысаков и производства всевозможных кутежей. Но, увы! действие закона потребления давало себя знать всегда как-то сильнее, нежели действие закона распределения, и потому он очень был рад, когда в форме «кредита» ему явился совершенно готовый исход из этого затруднения.

И чем дальше шла вперед наука, тем чудодейственнее и чудодейственнее становился открываемый ею мир. Хороша была игра, в силу которой «спрос» с завязанными глазами бегал за «предложением», а «предложение», в свою очередь, нащупывало, нет ли где «спроса»; но она уже представлялась простыми гулючками по сравнению с игрой в «ажиотаж» и в «акционерные компании», которая ждала Порфишу впереди. То был волшебный, жгучий бред, в котором лились золотые реки, обрамленные сапфировыми и рубиновыми берегами. Порфиша в каком-то экстатическом упоении утопал в этой светящейся бездне. Он был властелином биржи; перед ним преклонялись языцы в виде армян, греков и жидов. С недетскою проницательностью угадывал он момент, когда нужно было купить бумагу и когда нужно было ее продать. Или, лучше сказать, не угадывал, а сам устраивал этот момент. Он продавал, и за ним бросались продавать все. Происходила паника, вследствие которой на сцену являлось «предложение», а «спрос» был в отсутствии. Тогда он начинал покупать, и за ним бросались покупать все. Новая паника, вследствие которой на сцену являлся «спрос», а «предложение» было в отсутствии. И все эти перевороты совершались с быстротой изумительной, ибо он понимал, что главное достоинство капитала - это его подвижность и способность обращаться быстро. Насытившись биржевой игрой, он придумывал новые экономические комбинации: отыскивал неслыханные дотоле источники богатств, устраивал акционерные общества и т. д. Мысленный взор его устремлялся всюду: и на Ледовитый океан, в котором мирно плавали стада китов, тюленей, морских коров и т. д., и на Скопинский уезд, в недрах которого без вести пропадали залежи каменного угля, и на Печорский край, реки которого кишели семгою, нельмою и максуном. Открывши новый источник богатств, он немедленно устраивал акционерную компанию, но, выпустив акции и продав их с премией, не останавливался подолгу на одном и том же предприятии, а спешил к другим источникам и другим акционерным обществам.

Это была какая-то лихорадочная, неусыпающая деятельность, тем более достойная удивления, что она носила чисто отвлеченный характер. Процесс накопления доставлял Порфише неисчерпаемый источник наслаждений, независимо от всяких личных практических применений, одними перипетиями, которые его сопровождали. Если Коле Персианову был необходим «кредит» для того, чтоб позавтракать устрицами, отобедать с шампанским и окончить день в доме терпимости, то Порфише он нужен был совсем для других целей. Он видел в «кредите» известную экономическую функцию, без которой нельзя было обойтись в ряду прочих экономических функций. Экономическая наука представлялась ему в виде шкафа с множеством ящиков, и чем быстрее выдвигались и задвигались эти ящики, тем более умилялась его душа…
Один Менандр Семенович с прежним недоверием относился к сыну и, выслушивая его рассказы о самоновейших способах накопления богатств, невольно припоминал о Амалатке и Азаматке. Очевидно, он уже подозревал в Порфише реформатора, который придет, старый храм разрушит, нового не возведет и, насоривши, исчезнет, чтоб дать место другому реформатору, который также придет, насорит и уйдет...»




P.S. Салтыков-Щедрин М.Е. Господа Ташкентцы. Собр. Соч. в 10-ти томах. Т. 3. М., 1988, с. с.354-358.

Порфиша Велентьев - герой последнего жизнеописания, — ташкентец чистейшей воды, вся логика его воспитания и образования подводит его к совершенному умению из воздуха чеканить монету.