Кудис. книга 1. глава 9

Глава 9
Женщины – ведьмы, клянусь! Как они умудряются знать то, что знать не могут по всем законам логики?! А ведь знают, чувствуют своим легендарным шестым чувством, радаром, от которого нет спасения.
- Так, а теперь отложи вилку и расскажи, что тебя мучает.
Она сидела напротив в моей маленькой кухне, горели свечи, а снаружи дождь барабанил по стеклам, самая романтическая атмосфера, а я всё портил, сам того не ведая. Между нами почти остыл наполовину съеденный ужин, состоящий из мяса на углях (баранина для Рины, свинина для меня), печеной картошки и овощей. Я всегда брал шашлык в кафе недалеко от дома, нам с Риной очень нравилась и кухня, и хозяин – пухлый коротышка с черными вьющимися волосами, вечно торчащими в красивом беспорядке. Иногда ему помогала 14-летняя дочь, просто неописуемая красавица с миндалевидными черными (не карими, именно черными) глазищами и такими же блестящими, волнистыми как у отца волосами. Рина просто глаз не могла отвести от девчонки и всё повторяла, что хочет ее нарисовать.
- О чем ты? – я попытался прикинуться дурачком, именно так себя и чувствуя. Ну хоть выиграю время, подумал я, еще один затёртый до дыр трюк всех обманщиков.
- Ты прекрасно знаешь, о чем, вот и скажи мне. – Такие игры с ней не проходили, уж я-то это знал, поэтому ухмыльнулся и опустил глаза.
- Я чувствую, понимаешь, - она говорила без нажима, но твердо и уверенно, как и все женщины, получившие сигнал с проклятого радара, которым их наградил не то Бог, не то сам Дьявол. – Ты какой-то отстраненный. Как будто что-то обдумываешь или пытаешься пережить.
Она потянулась вперед, над столом мелькнула изящная рука, а потом ее ладонь нашла мою и нежно сжала.
Я поднял глаза. Боже, как она была прекрасна в тот момент! Она всегда была красива, она из тех женщин, которые так естественны и свободны внутренне, что прекрасны даже в халате и бигуди, хотя она никогда не носила бигуди, имея от природы вьющиеся волосы. Но в тот вечер… мягкий свет свечей сделал кожу еще более гладкой и бархатистой, игра теней на лице подчеркнула пухлые губы и прямой нос, а серо-голубые глаза стали отливать зеленью и как будто светиться своим собственным внутренним светом.
- Я никогда не видел тебя такой красивой как сейчас, - выдохнул я, пожирая глазами ее лицо.
- Не уходи от ответа, - мягко улыбнулась она, явно польщенная.
- И не думал. Просто… хочу зарядиться твоей красотой, этим моментом.
Она снова улыбнулась, тряхнула головой, ее светло-каштановые кудряшки, рассыпались по плечам. Ей часто говорили, что она очень похожа на Уму Турман, и если осветлит и выпрямит волосы – мать родная их не различит. Конечно, она никогда этого не делала, Рина, которую я знал и которую, скорее всего, любил, меньше всего на свете хотела быть чьей-то копией. А уж индивидуальности ей было не занимать.
- Тогда смотри, - она подняла голову и придвинулась вперёд, не сводя с меня своих чистых, сияющих глаз. – У меня нет от тебя секретов. Нет тайн. Нет умысла. Нет ничего, кроме желания быть с тобой счастливой и делать счастливым тебя.
Я тоже подался вперед и поцеловал ее, слушая, как ее участившееся дыхание накладывается на шум дождя. Это было красиво, я почувствовал, что десерт мы будем пробовать уже в постели.
- Сейчас, - прошептал я, нежно положив ладонь на ее лицо, кожа была как шелк, а потом спустившись ниже, по шее, и еще ниже, – сейчас наше время…наше… время…
Она тоже так считала.
Мы любили друг друга под шум дождя, влажный холодный ветер иногда врывался в спальню и гладил наши разгорячённые тела, трепал пламя свечей, которые мы принесли из кухни. Я старался доставить ей удовольствие, как будто это был последний раз в моей жизни, сказалась вина, которую я почему-то так и не смог побороть. У меня нет от тебя тайн, ее слова крутились в моей голове, ее чистые глаза, она говорила с открытым сердцем, а я… у меня была тайна, и черт его знает почему, но мне было тяжело скрывать что-то от нее и невозможно признаться.
Не поймите меня неправильно, я не из тех мужиков, которых называют «всунул-высунул и захрапел», но в тот вечер я, по моему скромному мнению, превзошел сам себя. Доказательством стала ее довольная улыбка и тяжелое дыхание, когда она растянулась возле меня, глядя из-под полуопущенных век, как сытая кошка. Дождь снаружи усилился, а нам было так спокойно и уютно в нашем маленьком мире, наполненном светом свечей и разлившимся по телам удовольствием. Комната наполнилась нашим теплом, нашей энергией, и я чувствовал себя так умиротворенно в коконе этого блаженства и безмятежности. Мне хотелось закурить, но она не выносила запах табачного дыма, а покидать этот кусочек рая ради сигареты я ни в коем случае не хотел.
- Дежурства идут тебе на пользу, – промурлыкала она, водя длинными пальцами по моей груди.
Я поднял ее ладонь и поцеловал, потом вернул на место.
- И всё же, - медленно, лениво, как будто засыпая, сказала она, - даже такой восхитительный секс не избавит тебя от того, что ты носишь в душе и никак не можешь выплеснуть. Расскажи, если хочешь и можешь, это помогает. То, что снаружи – уже не внутри.
- Хорошо сказано, - я переплел ее пальцы со своими, задумчиво глядя на тени, отбрасываемые светом свечи возле кровати.
Она молчала, не мешая мне думать, дождь барабанил в стекла, ветер всё так же стремился прокрасться в наш оазис тепла и уюта.
- Он умер, - неожиданно сказал я, продолжая смотреть на пляску теней на стене, ветер колыхнул пламя, и тени стали мутировать в каких-то чудовищ. – Мальчик, мой пациент. Ему было всего 15, фатальная сердечно-сосудистая патология. А ведь его положили просто с кашлем….
- Боже, - она приподнялась на локте, глядя на меня большими и такими искренними глазами. А вот я лгал. Опять. – Мне так жаль…
- Мне тоже, - отозвался я, имея в виду совсем не это. Вернее, это тоже, но в тот момент мне было искренне жаль, что я как-то неконтролируемо скатывался в темный участок бытия, где люди лгут, разрушают свое счастье и ненавидят самих себя.
- Пойдем, - она встала, похожая на обнаженную богиню в мягком свете свечей, - это надо заесть, подсластить тем заманчивым тортиком, который я видела в холодильнике.
Рина накинула мой банный халат, она всегда надевала его, когда оставалась у меня, она была высокая, но я – еще выше, так что мой халат доходил почти до пола.
- Поверь любительнице мелодрам и страстей, есть два безотказных средства от жизненных гадостей: десерт и…, - она подмигнула и спустила халат с одного плеча, – и десерт.
- А можно сразу второе? - улыбнулся я, пожирая глазами эту красоту, точеная фигурка, которую я знал наизусть, скрытая в метрах пушистой ткани, это атласное плечо и растрёпанные кудряшки, обрамляющие горящие глаза. Нет, торта мне совсем не хотелось.
- Тебе не говорили, что хорошее вино смакуют, а не пьют залпом? – игриво спросила она, пританцовывая под слышную одной ей мелодию, - а ты сегодня – просто Каберне Совиньон, которое я собираюсь смаковать до рассвета.
Дождь на улице усилился, с какой-то природной яростью поливая город, я ждал, что услышу раскаты грома, такой дождь, да еще весной, обычно перерастал в грозу, но ничего, кроме ливня, не слышал, даже ветер стих. Я всё же выбрался из кровати и закрыл балкон, с наступлением ночи стало тянуть холодом. Рина достала торт, я заварил чай, она уселась на свое обычное место напротив меня, подняв одну ногу на скамейку, так что из халата теперь выглядывало не только плечо, но и коленка. Свечи сгорели, а новые нам обоим не хотелось доставать, так что мы включили свет. И, как ни странно, при этом привычном электрическом свете мне стало легче, как будто он разгонял тени и в моей душе.
- Ммм! Ты знаешь, как порадовать девушку! – она обмакнула тонкий палец в крем и слизнула, закатив глаза.
- Ещё раз так сделаешь – останешься без торта, - пропыхтел я, глядя на нее голодными глазами и изображая последнюю степень сдерживания себя.
- Как? – она невинно захлопала глазками и повторил всё в замедленном темпе, - вот так?
- Сжалься! Дай хоть немного поесть, восполнить силы! – простонал я.
Оказалось, силы мои были потрепаны сильнее, чем я предполагал, поглотив еще пару кусков мяса, я лениво жевал торт, она смаковала свой кусочек, медленно, игриво, как умеют есть только женщины.
- Это всё? – спросила она, не поднимая глаз от десерта, - я насчет мальчика. Просто у меня такое чувство, что тебе всё еще тяжело… ну, не знаю, как будто что-то еще не дает тебе покоя.
Ну не ведьма, а? А потом удивляются, почему большинство мужчин боится женщин! Да как их не бояться с такими-то способностями?! Они как кошки – одной ногой в каком-то потустороннем мире, и с этим надо смириться или жить без них.
Я задумался. Это мой шанс, сказал я себе, скажи правду и не мучай себя больше. Но жизненный опыт научил меня давным-давно, что правда – это тонкий лед, и прежде, чем ступать на него обеими ногами, надо хоть как-то проверить его прочность.
- Есть одна деталь, которая не дает мне покоя. – Согласился я. – И мне хотелось бы знать твое мнение.
И я рассказал ей о том, как, по словам соседа по палате, мальчик проснулся в ужасе от кошмара, а потом его уже так и не смогли привести в сознание.
- То есть, либо он чувствовал свою смерть, может, видел ее во сне, его душа или его сущность предчувствовали страшное, – заключила она, игривое настроение пропало, на меня смотрели умные глаза человека, ищущего истину. – Либо мозг получил сигнал, что в теле серьезные неполадки, и выдернул его из сна, создав чувство страха?
- Именно. Как врач я понимаю, что необратимые процессы в теле начались задолго до пробуждения, просто тогда, скорее всего, они набрали критическую массу, и мозг дал команду проснуться. Но…
- Но ты сам в это не веришь, да? – закончила она за меня, - или веришь, но в оба варианта?
Я благодарно сжал ее руку и кивнул. 
- Я задумался, не вчера, конечно, просто этот случай – еще одна монетка в копилку моих размышления и поисков: что управляет нашей жизнью и смертью? Какие силы остаются за кадром того, что нам доступно? Мы ведь ничего не знаем о мире, даже о собственном мозге нам почти ничего не известно…
Я зашел на опасную территорию, можно полностью разделять светские взгляды друг друга, иметь кучу общих интересов и погореть на таком щекотливом вопросе как вера. И если правда – это тонкий лед, то вера – это прыжок с закрытыми глазами в пропасть, есть только два варианта: либо ты обнаружишь, что умеешь летать, либо разобьешься в лепешку. И я очень надеялся, что общность наших взглядов подарит мне крылья, потому что я только что прыгнул.
Она молчала, задумчиво ковыряя вилкой остатки торта, стало так тихо, что я слышал ее дыхание сквозь шум дождя.
- Знаешь, - тихо сказала она, не поднимая глаз, - когда я была совсем маленькой, где-то лет до 9, не больше, я верила, что я – особенная. Понимаешь, я не просто верила, я твердо знала, что если я спрыгну с крыши – то полечу. Я знала, что если я окажусь на борту самолета – он точно не разобьется, даже если попадет в эпицентр шторма. Я жила в этом ощущении, как в коже, каждый день я как будто грелась в лучах своего собственного солнца, и этот свет делал меня неуязвимой. Я так же верила в привидения, единорогов и во всё, во что верят нормальные дети.
Она замолчала, и грустная улыбка чуть тронула ее губы. Я тоже молчал и ждал, когда человек погружается в свою память, лучшее, что ты можешь сделать – молчать и ждать.
- А потом однажды мы возвращались из гостей, было поздно, фонари еще горели, это я хорошо помню, значит, 11 еще не было, но мне уже очень хотелось спать. Было лето или поздняя весна, и я радовалась, что уроков нет, и я могу завтра играть с подругами на улице или что-то в этом роде. Я помню голубой свет фонарей, он просвечивал сквозь листву, ветер играл тенями, родители беседовали о чем-то взрослом и иногда смеялись. Я держала маму за руку, шла и наслаждалась прогулкой, обычно в это время я уже была в кровати, а тут гуляла среди ночи. Я помню чувство абсолютного счастья и умиротворения, то есть, это теперь я могу охарактеризовать эти чувства взрослыми словами, а тогда мне просто было хорошо, на полную катушку хорошо, понимаешь? Мы шли по дороге, машин не было, в моем городке после 9 вечера жизнь исчезала с улиц, на обочине росли большие деревья и кусты кое-где. И вот впереди прямо под одним кустом я увидела сгусток черноты, я не боялась, просто мне стало интересно. В тенях кто-то сидел, на корточках, с опущенной головой. Родители или не видели этого человека, или не думали, что он может представлять угрозу, у нас никогда ничего не случалось, а чья-то пьяная потасовка обсуждалась год. Мы приближались, человек не двигался. Наверное, пьяный, решила я, а потом увидели длинные волосы – это была женщина. А потом всё произошло так быстро…
Она вздохнула и снова улыбнулась своим воспоминаниям, не мне.
- Мы поравнялись с ней, между нами было не больше метра. – Рина подняла на меня глаза, они были холодными. – И когда я проходила мимо, она вдруг подняла голову. В свете фонаря на меня смотрело страшное лицо ведьмы, тени плясали на ее исковерканных щеках и горбатом носе. Она посмотрела прямо на меня черными провалами глазниц и ухмыльнулась, издав тихий, но жутковатый звук вроде «гы-гы». Волосы свисали по бокам, спутанные и темные.
Она снова опустила глаза и принялась водить вилкой по тарелке – остатки торта были уже успешно размазаны в кашу.
- Я не закричала, даже не отшатнулась. Но этот ледяной ужас помню до сих пор, он пронзил меня с головы до ног, как гигантская сосулька. Тело даже начало ломить от силы этого страха. Я прижалась к маме и стала оглядываться, боялась, что она пойдет за нами. Но она осталась сидеть, снова опустила голову.
Я оглядывалась до самого дома. Даже не знаю, почему не сказала родителям сразу, возможно, привыкла, что, если они заняты, их нельзя беспокоить. Не знаю. Но я не сказала ничего, и очень боялась, что она найдет меня по запаху и ночью проникнет в дом или будет стоять за окном…
Этот ужас, не дал мне уснуть той ночью, я просыпалась в полной уверенности, что она под кроватью или в шкафу, или стоит на улице возле дома…
А утром я рассказала маме. Она, конечно, выслушала, а потом сказала то, что говорят 99% родителей: не бывает никаких ведьм. Я настаивала, я описывала снова и снова, я была уверена в том, что видели мои глаза. Она не спорила больше, лишь равнодушно пожимала плечами, но я чувствовала, что мне не верят, что меня бросили один на один с этим страхом и с этим испытанием.
- Рина…, - я сжал ее руку, она рассеянно сжала мою в ответ. Она всё еще была там, в стране воспоминаний.
- Эта ведьма преследовала меня всё лето и часть осени, пока однажды после школы я не зашла с подругами в магазин за сладостями. Мы покупали чипсы, леденцы на палочке и прочую ерунду, на которую дети тратят карманные деньги. Тогда еще не было таких супермаркетов, по крайней мере, в нашем захолустья, так что мы стояли возле прилавка спиной к выходу. Дверь открылась, колокольчик звякнул, я инстинктивно повернулась… в магазин зашла она – та самая ведьма. Она была молодая, стройная, длинные волнистые темные волосы, и это лицо… оно как будто взорвалось изнутри, понимаешь? Не знаю, как объяснить, но череп был деформирован, как и все черты лица, и кожа как будто в рытвинах…
Она снова вздохнула и покачала головой.
- «Ведьма» уверено прошла к полкам и стала набирать крупы или что-то еще. Мои подруги повернулись вслед за мной, остолбенели, начали пялиться.
- Девочки, - твердо одернула нас продавщица и добавила, явно, чтобы привести нас в чувство, - вы что-то еще хотели?
Мы покачали головами и медленно вышли. Всю дорогу мы обсуждали, что с ней могло случиться, думали, что она инопланетянка, я сказала, что считаю ее ведьмой, моя подруга Алина сказала, что это наверняка радиация, ей мама рассказывала про Чернобыль. А дома я не выдержала и рассказала маме о встрече в магазине.
Рина хмыкнула и дернула бровями. И столько разочарования было в этом коротком движении, что я почувствовал неприятную тяжесть в душе. В тот день она окончательно утратила веру в волшебство, то есть, повзрослела.
- Можешь поставить последний рубль и выиграть – она не была ведьмой, конечно, нет. Мама усадила меня перед собой и объяснила, что это племянница нашей соседки по району, что прошлой осенью она попала в страшную аварию и потеряла родителей и сестру. Она чудом выжила, но ее лицо… Мы ведь жили не в Голливуде, а в крошечном провинциальном городке, и ее тетя, к которой она вынуждена была переехать, не ворочала миллионами, так что такой эта девушка останется на всю жизнь.
Порыв ветра швырнул в стекло порцию брызг, Рина подняла на меня ледяные глаза, в глубине которых я видел боль, так бывает всегда, когда дети понимают, что в этом мире есть вещи страшнее троллей и ведьм. Я хотел снова взять ее за руку, но не решился под этим ледяным взглядом, сейчас она была недоступна для тепла, сейчас ее душа стала Арктикой.
- Вот в тот день всё волшебное вокруг меня и во мне рухнуло. Я вдруг поняла, что не являюсь неуязвимой, что если прыгну с крыши – упаду и разобьюсь, и стану как эта девушка. Я поняла, что мир плоский и злой, что в нем нет правил, нет чести или наград за добродетель. Однажды ты выходишь из дома и теряешь близких в аварии. Однажды утром ты смотришь на свое лицо в последний раз, а дальше на тебя будет смотреть чудовище, под маской которого всё та же молодая девушка, понимаешь?
- И нет волшебства, чтобы вернуть ей семью или красоту. Нет феи-крестной, а волшебство мог бы сотворить толок мешок денег, но в этом подлом мире они не падают с небес. Есть реальность, из которой ты не можешь выбраться, как из ловушки, и ее реальность такова, что за всю жизнь она не заработает столько, чтобы поехать на другой конец земли к высокооплачиваемым врачам.
- Да, - кивнул я, так и не решаясь прикоснуться к ней, как будто холод, идущий от нее, мог обжечь или убить. – Я видел немало таких историй.
- Не сомневаюсь, - холодно ответила она, - а насчет твоих размышлений, в них ведь прозвучал скрытый вопрос, так? Верю ли я… верю. Верю, что есть что-то волшебное, неуловимое, прекрасное и ужасное, верю, что чудеса живут где-то. Где-то, но не здесь. После того дня я просто не могу обманывать себя, здесь, рядом с нами, в городах, нет ничего, что выходило бы за рамки телевизионных репортажей или законов рынка. Здесь правят другие силы, люди убили волшебство, если оно и было, заменив его политикой, экономикой и общественным мнением.
Теперь настала моя очередь чувствовать смятение и разочарование. Совершив свой прыжок в пропасть, я не разбился, но и не взлетел. Скорее, я валялся сейчас на дне этого ущелья с поломанной ногой, спрашивая себя, какого черта я вообще это затеял.
- Ааа, ладно, к черту всё это, - я тряхнул головой, старясь игнорировать мутную тяжесть в душе, старясь поверить, что трещина между нами не стала шире и глубже. – Пациенты умирают, все люди умирают, почему-то этот так. Я и сам не понял, куда больше тянется моя душа. В мире много страшных вещей, давай оставим их за порогом. Я это пережил, как и ты свою историю, не хочу портить наш вечер и впускать в него тьму.
Она улыбнулась мне, еще не прежней улыбкой, но намного теплее.
- Ты ведь знаешь, что тебе не в чем себя винить? Просто хочу еще раз это сказать.
- Знаю, - ответил я, и это было правдой, трещина сократилась. Возможно, мне удастся замазать ее, наклеить красивенькие обои, подумал я, и постараться забыть, что она вообще там была. Это была моя игра, и больше прыгать в пропасть мне не хотелось. – Может, посмотрим кино?
- Только без глубокого смысла! – засмеялась она и в миг стала прежней Риной, женщиной, которую я, кажется, любил.
Мы посмотрели «Век Адалин», укрывшись тем самым сине-серым пледом, потом медленно и как-то отстраненно занялись любовью. Огонь страсти погас и так и не разгорелся снова, очень уж это пламя капризное, когда вам больше 35 и вы имеете больше одной извилины в голове. Дождь и не думал прекращаться, Рина уснула у меня на груди, а я лежал, глядя в темноту, и думал о черной бумаге, на которой было напечатано приглашение в странный Клуб. Я сказал, что не хочу впускать тьму, но ее кусочек уже вошел в мою жизнь без спроса и теперь прятался в толстой и скучной книге от женщины, в которой был мой свет.
Завтра, думал я, завтра я поставлю точку в этой неприятной истории. Схожу туда, раз уж решил, но только разок, чтобы увидеть, не ошибаюсь ли я в своих немного наивных надеждах. Почему-то при мыслях о завтрашнем вечере я чувствовал сильное волнение, какую-то вибрацию в груди или даже легкий страх. Мне и самому такая реакция казалась глупой и нелепой, но когда это чувства слушались разума?
Я осторожно встал, чтобы не потревожить ее, вышел в кухню, всмотрелся в редкие горящие окна, дождь всё шумел, окно было приоткрыто, и влажный холодный воздух неприятно холодил голое тело. Я обхватил себя руками и уставился в ночь за окном невидящим взглядом. Что-то ждало меня завтра, что-то, к чему я, наверное, не был готов. Но не это меня пугало, я всегда бросался навстречу всему, к чему явно готов не был и быть не мог. Меня пугало то, что наличие такого приглашения уже склоняло чашу весов мировоззрения в сторону ведьм, единорогов и всего того, во что взрослым верить не полагается. Во что верить становится опасно с приходом определенного этапа жизни.
И еще я понял, что трещина между нами никуда не делась, она всегда будет там, даже под слоем штукатурки и красивыми обоями. Потому что я чувствовал так же явно, как холодный воздух, дующий мне в грудь и живот, что поступил правильно, не сказав Рине о Клубе и о моей истории.