Глава 2 Неудобный вопрос

Прим. автора: сцена находилась в конце главы "Бесконечный снег" перед сценой, когда Наволоцкий посещает Гурьеву в её квартире и служила для сравнения давешнего образа Анны Евгеньевны с образом в настоящем времени. Вырезана по причине излишней информации, и малой значимости для повествования.


 Тут же в голове возникло следующее воспоминание, народившееся на эмоциях давешних. Григорий Александрович припомнил, что как-то много лет назад, да настолько много, что герой наш и припоминал с трудом, в годы обучения ещё своего, возлегал на кухонном диване у Гурьевой, хотя они тогда и толком-то не встречались, а только так спали с периодичностью разрозненной, и всё лишь развлечения ради. Но в тот момент, как помнилось Григорию, ещё ничего такого неприличного не случилось, и были лишь разговоры отстранённые. Там же сидела у изголовья и Анна Евгеньевна, изрядно выпившая и потому крайне расслабленная. Сидела она, прижавшись ногами к телу Наволоцкого, и поглаживала его волосы. В какой-то момент разговор из отстранённого стал явно определённым, и если бы герой наш не был пьян, он, возможно, растерялся бы.
 — И как же так выходит, скажи мне, Григорий, — Анна Евгеньевна шептала над головой у Наволоцкого, продолжая свой начатый ритуал поглаживания. — Ты молчишь изо дня в день и чувства свои не показываешь... Я в растерянности, ибо что помышлять — ума не приложу, и ты мне в том деле не помощник. Если я не начну разговор, то всё так и канет в безызвестность, ведь ты промолчишь и оставишь всё в виде таком, в каком оно существует в момент настоящий... Я тебе нравлюсь?
 Григорий Александрович лежал молча, как бы выжидая паузу, чтобы не показаться навязчивым. К такому разговору он не был готов, когда ехал на съёмную квартиру к Анне Евгеньевне, хотя помыслы присутствовали, конечно, но особенность была у нашего героя: ему казалось, что всё случается очень нескоро, даже если к тому предпосылки какие явные, и потому он не переживал и действий не производил никаких особенных, в душе надеясь, что уж сегодня точно ничего не приключится и раскинется лишь очередной день, в котором ничего не произойдёт.
 — Очень нравишься, — наконец выдал Григорий Александрович и как бы замялся, ибо понятия не имел, что говорить надо дальше. — Я просто не понимал, как мне подступиться к вопросу данному, и ждал, когда...
 — Я сама приду и скажу, — закончила за него Анна Евгеньевна, имея тон явно недовольный. Григорий Александрович сглотнул слюну, ибо ответить на заявление было нечего, и проще было смолчать и анекдотов не выдумывать. Так герой наш и поступил, ибо, как ему показалось в тот откровенный момент, то было самым разумным и адекватным в сложившейся ситуации. Но в какой-то миг Гурьева забыла об обиде вышеупомянутой и продолжила щебетать что-то о любви, отношениях и проч. и проч. Григорий слушал, головой кивал и даже что-то поддакивал в такт поступающей информации, чтобы не казаться совсем уж неинтересующимся. Ему почему-то виделось, что и говорить ничего не стоило, ибо Анна Евгеньевна, как это было заметно, уверено взяла инициативу в свои руки, и, ловко оперировала заявлениями, и кажется, вела к чему-то великому и завораживающему. По правде сказать, Григорий Александрович был к тому моменту слишком пьян, чтобы говорить вещи осознанные, спорить с Гурьевой или выдвигать собственные предложения. Анна Евгеньевна называла его тряпкой (хоть, и называла несколько завуалировано), припомнила случай, как он ухлёстывал за одной девицей, что была их общей знакомой (когда Анна Евгеньевна говорила это, она использовала слова оскорбительные, бранные, и приводить тут я их не намерен, ибо буду опозорен в глазах общественности в единственный миг), называла Григорий Александровича недорогой, явно вложив в смысл произнесённого иной смысл, нежели тот, который Наволоцкий принял в голове в тот момент. Одним словом, Гурьева вела себя вызывающе и, кажется, ощущала превосходство; ощущала, что слово её веское в руках, как какой-то важный инструмент.
 Если опустить все подробности того дела, скажу я вам, дорогие читатели, что тем утром случилась у героев некоторая близость, о чём вы и сами, вероятно, догадались. И к тому было описано произошедшее, что считал Григорий Александрович Анну Гурьеву наглой и хваткой, и так оно и было на самом деле. Герой наш уже говаривал о качествах этих Анны Евгеньевны, и вы, несомненно, отметили это про себя давно уж. И когда  Наволоцкий брёл по тёмному коридору захламлённой квартиры, эти обстоятельства припомнились чрезвычайно явно, будто бы кто облил их цветной краской...