Медведь, поднявший солнце Глава 2

От деревьев тянуло влажной свежестью и прохладой, запахом хвои. Мария почти сливалась с ними, пробираясь всё дальше в лес. Туда, куда не достанут лучи солнца. А голос продолжал манить, туманить разум. Настойчиво звал к себе и Мария не могла противиться. Тело, её тело, перестало подчиняться. Будто марионетка, она шла навстречу неизвестному.

Лес был уже едва различим. Дорожки, проделанные зверьми, сливались в одно; деревья и мох на них повторялись. Казалось, голос водит её кругами. Специально путает, чтобы Мария не вернулась домой. Среди деревьев она приметила избушку. Покосившаяся, чёрным пятном, она стояла среди белой перины, укрывающей лес. 

—Дитя...

Избушка словно припала к земле, и будто бы ждала, когда Мария подойдёт к ней поближе. Медленно приблизившись, и в тот же миг дверь отворилась, скрипнула, приглашая войти. Мария переступила порог, и дверь за ней захлопнулась. В избе было темно, хоть глаз выколи. Мария ощупью стала пробираться вперёд. Нащупав стену, она прислонилась к ней. Стена была холодной, шершавой, пахла плесенью. От этого запаха у Марии закружилась голова и заболело в груди.

— Тебя так просто оказалось выманить.

Мерзкий, как кваканье жабы, голос раздался откуда-то из темноты. 

— Кто ты?

Мария с трудом выдавливала из себя слова. Воздуха не хватало. Боль не уходила, только нарастала. Прижавшись к стене, Мария прикрыла глаза. Всё словно в тумане. Непроглядный и чёрный, он обволакивал и погружал в странный, чужой, мир. Что вообще происходит?

— Я думала, ты будешь, как сестра. А нет, ты не такая.

— Что ты хочешь?

— Ты, всего лишь, глупое и наивное дитя.

Её не слушали. Но Мария смиренно ждала ответа. Она не такая. Не Катерина. Не вывернет душу наизнанку, не измучает ради пары предложений. Мария добрая. Порой даже слишком. Кожу обдало новой волной холода.

***

То утро было дождливым. Нянечки открыли окна, чтобы впустить свежий воздух внутрь. Мария бегала босиком по большой гостиной, потому что так холод приятно щекотал ноги, уставшие от неудобных туфель. За ней, играя, бегала собака, подаренная Катерине. Мария бы тоже себе хотела собаку, а лучше кошку. Она ласковее, пригреется, свернётся клубком и ничем её не разбудишь. 

— Торопись, — послышалось с улицы.

Громко так, словно в соседней комнате говорилось. Мария выглянула в окно. Её сестра шла позади отца, опустив голову, чего не делала никогда. Ни с ней, ни с матерью. Только перед отцом готова была склониться. Войдя в дом, минуя гостиную, в которой была Мария, спустились в подвал.

Собака залаяла, позвав хозяйку к себе. Но дверь уже закрылась. Жалобно заскулив, она (собака) подошла к Марии.

— Ну, что ты? Всё хорошо. Катерина придёт скоро.

Шерсть мягкая, как у овцы. Хвостом радостно виляет, пока Мария чешет за ушами. Подозвав лакея, она попросила увести собаку обратно в вольер. Дать пару лакомств, чтобы хоть каплю поднять настроение. Проследив, что осталась одна, Мария пробралась к двери, ведущей в подвал. Тихо открыв, шагала на цыпочках. Не выдать себя. Не сейчас.

Она пыталась вслушаться. Отец что-то говорил. Грозно так, как ругал. Он старался при Марии так не разговаривать — не хотел напугать. А Катерина, наоборот слушала и пыталась говорить также. У неё это плохо выходило. Голос у неё срывался. От девичьего мелодичного, как ручей в весеннюю пору, до хриплого, как будто она курила отцовские папиросы. Или сигары, чёрт их знает. В прочем Марии было всё равно.

— Говори, куда дела ребенка!

 Мария боялась заглянуть за угол. Не хотела видеть ту картину, что так спешно вырисовывалась в голове. Снова огромные лужи крови на полу, одежде. Спутанные и засаленные волосы матери. Затем ребёнок. Синий, весь в слизи. Маленький, как личинка. 

— Молчать будешь, сука?

Мария чётко представила, что отец замахнулся. 

— Никуда, барин, никуда! 

Этот голос можно было узнать из тысячи. Мягкий, убаюкивающий. Мария слышала его с самого детства. Нянечка. Когда мать уходила, то именно нянечка успокаивала её (Марию). Кто бы мог подумать, что её тихую, почти бесцветную, сливающуюся с интерьером, мог выбрать какой-то мужчина.

— Где он?

— Внутри, барин. 

— Катерина, — скомандовал отец. — Делай.

Судя по шагам, он направился к выходу и Марии нужно было уйти. Она быстро поднялась по лестнице, вернулась в гостиную, открыла какую-то книгу. Отец хотел пройти мимо, но остановился.

— Что читаешь? Мамины книжки?

Он интересовался так, будто только что ничего не произошло. Мария, не зная, что ответить, кивнула. Отец погладил её по золотистым волосам, поцеловал в макушку. Не почувствовал, что она дрожит или сделал вид?

— Умница.

Когда отец скрылся за дверьми кабинета, Мария вернулась в подвал. На этот раз она решилась заглянуть за угол. Катерина нависла над нянечкой. Та со слезами пила жёлтый отвар, давясь и кашляя.

— Ты понимаешь, что сделала? Знаешь, что будет за это?

Катерина не кричала. Она говорила спокойно, но также грозно, как и отец. Мария не видела её лица. Наверное, оно было похоже на те ужасные картины, что отец привёз из поездки. Перекошенное, красное, как её платье. 

— Я бы избавилась от тебя, на месте матери, — Катерина схватила нянечку за горло. Да так сильно, что та вцепилась ей в руку. — Но перед Матерью Сущего отвечать тебе, а не мне. И когда тот день настанет, ты будешь гореть в огне.

Отпустив нянечку, Катерина вновь дала ей отвар. Выпив его, нянечка откинулась на подушку.

— Твоя мать могла бы быть жива, не будь ты такой сукой, — сказала нянечка одними губами.

Под глазами её залегли синяки, на лбу выступил пот. Во взгляде нянечки Мария не увидела ни злобы, ни отвращения. Лишь смирение. Любой другой бы на месте нянечки вцепился бы в руку барина и умолял бы сохранить дитя. 

— Тебя бы уже убили, не будь я такой сукой. Вот так, — схватив со стола нож, Катерина вонзила его прямо в шею нянечки. 

Вытащив его, Катерина отскочила, боясь запачкаться. Кровь фонтаном брызнула из горла нянечки, заливая всё вокруг. Схватившись за горло, она пыталась остановить её. Тянула руки к Катерине. Та лишь вытерла нож платком, сложила и спрятала.

Мария запищала и тут закрыла рот руками. Глупая девчонка, сама себя выдала. Взбежав по лестнице, Мария наткнулась на лакея. Он уже потянул к ней руку, но Мария закричала:

— Не подходи ко мне! 

— Да, потому что я сама тебя накажу.

Катерина стояла сзади. В два счёта она дотащила до гостиной, швырнула Марию, как кутёнка па пол, заперла двери. Достав из корзинки с нитками большую иглу, Катерина присела перед Марией на корточки. Взяла её за подбородок и приподняла лицо. Игла оказалась прямо перед глазом Марии.

— Помнишь, что говорил отец? — она наклонила голову набок. Но руки её, по-прежнему, крепко держали и Марию, и иглу. — Я напомню: всякий любопытный, — мешающий свершиться правосудию, — должен заплатить цену. Твоя цена...

— Катерина, Катенька, — Мария дёрнулась, высвобождаясь из хватки сестры. По щекам потекли слёзы, капая на изумрудную ткань платья. Мария пыталась отползти назад, но у неё плохо получалось. Путаясь в подоле собственного платья, она всхлипывала: — Не надо, пожалуйста. Катенька, я не хотела. Я не специально. Мне просто было интересно. 

***

— Ты же её боишься, правда, Мария? — прозвучал шёпот у самого уха. 

— Она моя сестра, — ответила она холодно. Марияпри обернулась, но рядом никого не было.

Чтоб ни случилось Катерина всё ещё её сестра. Матерь Сущего учила смирению и любви. Матерь учила прощать и Мария простила. Потому что так нужно. Потому что так они окажутся вместе на Обетованной Земле.

— И всё же, ты её боишься. Она тогда здорово тебя напугала. 

Дышать становилось всё труднее. Мария расстегнула застёжку на шубе. Оттянула колье, что подарил отец. А оно всё туже, словно удавка, затягивалось вокруг шеи. Оттянув его ещё сильнее, Мария услышала, как бусины и камни из колье рассыпаются по полу. Но легче не стало.

Стянув с себя шапку и сняв шубу, Мария села на пол. Захотелось лбом прикоснуться к прогнившим доскам. Ощутить холод. Да так, чтобы мурашки по телу пробежали. Подняв взгляд, едва различая очертания, Мария увидела женский силуэт. Высокий, почти до потолка достаёт. А нос у женщины до пола, а руки с мраком сливаются. Мария попятилась было назад, но упёрлась в стену.

— Я знаю, как ты жаждешь того, что есть у неё. Я чувствую это всем своим нутром. И я могу дать тебе это дать. И он тоже будет твоим.

***

До усадьбы было недалеко, но длинный подол платья только мешался. Катерина подняла его выше щиколотки, хоть так и не стоило делать барышне. Но Мария Михайловна, глупая Мария, сейчас была намного важнее, чем какое-то там платье.

Не дойдя до усадьбы, Катерина заметила тропинку, уходящую в лес. Никак не могла припомнить, чтобы хоть кто-то из лакеев ходил на охоту. Они заготовили мясо ещё несколько дней назад, а тропинка была свежей, только вытоптанной. Подняв платье ещё выше, Катерина ступила на неё.

У входа в лес, где уже сгущались деревья, она (Катерина) заметила куклу-оберег, что сплела для сестры. Подняв её и отряхнув от снега, Катерина посмотрела прямо в чащу. Она не боялась ни ведьмы Йоко, ни духов леса. Но боялась за сестру. Потому что Мария Михайловна была слишком уязвима. Она ничего не могла противопоставить богам. Мало того, что была уязвима, так ещё и оберег выбросила. Сжав куклу посильнее, Катерина Михайловна прокричала имя сестры.

***

Пьяска вошла в избу, где уже накрывали стол. Пахло выпечкой, суром и по;том. Женщины расставляли еду, мужчины расставляли лавки и таскали дрова для печи. Одно за другим на столе появлялось блюдо. На каждом, помимо самой еды, лежала ещё горсть гороха. Чтобы Медведь смог полакомиться после того, как поднимет Солнце над миром, возвещая о приходе весны. 

Двое, сидевших в углу, пытались сыграться. Шиялтыш и кўсле отлично подходили друг к другу. Только вот два остолопа никак не могли вступить одновременно. Казалось бы, это должно всех раздражать. На самом деле никому и дела не было до них. Все были занят своим делом.

Поставив корзинку на лавку, она закрыла лицо платком. Так было положено. Обычным женщинам нельзя смотреть на Медведя. Они другие, рождённые из земли. Слепленные и обожжённые огнём Матери Сущего. Слабые и безвольные. Способные только служить. В отличии от барина и его семьи. Те были сотворены из чистого, первородного, огня. Спущены на землю, чтобы править. Потому и Медведь — сын Матери Сущего — считает их за равных. Созданные из одного, они были воплощением могущества. 

 И Пьяска завидовала. Чем она хуже? Чем она отличается от любой из них? Барыне, её дочкам и слугам не приходилось ежедневно горбатиться, чтобы достать ломоть хлеба. Не приходилось оставаться одним. Не приходилось прикрывать лицо платком, а после этого выходить на улицу, чтобы подышать свежим воздухом и вытереть пот с лица. Эти напыщенные курицы сидели и радостно хлопали в ладоши, пока остальные стояли смирно, боясь вздохнуть.

Впрочем, Пьяска не видела ничего плохого в том, чтобы её Вова связал судьбу с одной из дочек барина. Тогда бы и ей самой досталось место за их столом. Она бы тоже не прикрывала лица. Пьяска бы тоже ничего не делала и все богатства преподносились бы на блюдечке. Но тогда Вова, её Вова, будет ещё реже видеться с ней. 

Плеча дотронулись и Пьяска вздрогнула. 

— Я нашёл тебя, наконец-то.

Вова держал в руке шкатулку. В полумраке она едва была отличима от той, что он хотел подарить барышне. 

— Ты бы ещё чаще заглядывался на неё, чтобы точно потерять меня. А если бы что-то случилось, Вова? — говорила Пьяска громко, чтобы все точно услышали. 

Она отвернулась, насупившись. Достала из корзинки пирожки, выложила на блюдо. Женщина, стоящая напротив, покачала головой и Пьяска поджала губы.

— Ничего бы не случилось. Не преувеличивай. И, знаю, что у тебя потом не будет времени, поэтому подарю сейчас.

Он протянул Пьяске шкатулку. Нахмурившись, она обтёрла руки о передник и резким движением выхватила её из Вовиных рук. Открыв, Пьяска ахнула. Внутри лежали серьги. Камни в них поблёскивали, как звёзды на ночном небе. Крутя шкатулку в руках, Пьяска боялась дотронуться до серёг. Казалось, что они рассыплются прямо в руках. Настолько они выглядели хрупкими. 

— Нравится? 

Она лишь кивнула в ответ. Вова приобнял Пьяску и вся её злость улетучилась. Ей не было дела ни до другой шкатулки, ни до дочки барина, ни до домашних перебранок. Пьяска чувствовала себя самым важным существом в этот момент. Всё вокруг замедлилось, превратилось в тягучую смолу.

— Я никогда не обделю тебя подарком, ты же знаешь. Я люблю тебя больше всего на свете, что бы ни случилось.

Слёзы сами собой выступили на глазах. Пьяска шмыгнула носом и уткнулась Вове в пальто, обняла его. Разве ему было так сложно сказать это утром? Разве сложно было признаться? Борясь с желанием, всё высказать, Пьяска сильнее сжала его пальто. А Вова, тем временем, гладил её по спине. 

— Ну-ну, мама. Всё хорошо, — он тихо засмеялся. 

Но идиллии не суждено было продлиться хоть на мгновение дольше. Дверь в избу распахнулась, ударилась о стенку. На пороге стоял мальчишка. Глазами он обвёл всех присутствующих, застывших от испуга. Остановив свой взгляд на Пьяске, мальчишка подошёл к ним.

— Там это... Вас ищут. Барин, приказал...

Вова, выпустив Пьяску из объятий, отвёл мальчика в сторону. Спросил о чём-то. Она не смогла расслышать что. И, наделив Пьяску виноватым взглядом, Вова вышел, вместе с мальчишкой. 

***

Успеть. Успеть. Успеть. Нужно найти Марию Михайловну быстрее, чем её утащат голодные духи или, что хуже, Йоко. Катерина Михайловна, конечно, знала о ней только по рассказам. Но это не отменяет того, что ведьма убила её мать. А теперь ещё с сестрой что-то может сделать.

Как назло, Мария Михайловна не откликалась. С каждым шагом сил оставалось всё меньше. Катерина понимала, что одной ей не найти сестры. Нужно было возвращаться. Она оглянулась. Тропинка уходила за ели, скрывая из виду деревню. Значит Катерина ушла достаточно далеко и возвращаться не было уже смысла. Нужно только отдохнуть, а потом снова искать сестру. Прислонившись спиной к стволу, Катерина посмотрела на небо. Его едва было видно за еловыми ветками. Глубоко вздохнув, она была готова расплакаться. Всё это было наваждением. Просто кто-то испытывает их. А может кто-то проверяет сможет ли Катерина стать достойной заменой отцу? Но разве она уже не доказала это? 

***

— Ты знахарка или нет? 

Отец снова вылил её настой из целебных трав. Катерина смотрела на это и молча кивала, но внутри у неё бушевал огонь. Больше всего на свете, даже больше мачехи, Катерина ненавидела делать настои из трав. Они получались то горькими, то кислыми. Всех нянечек очень долго мутило после того, как отец предлагал им выпить их. Никак у неё не получалось выдержать золотую середину. Постоянно чего-то не хватало. И Катерина никак не могла понять, чего именно. Перепробовав сотни разных вариантов, в один момент, она нашла ту самую недостающую деталь — ядовитые растения и ягоды.

До Катерины дошло. Отец не пытался научить её помогать другим, он пытался её руками избавиться от неугодных нянечек. Каждый раз. 

— Дочка, ты умная, — говорил он. — Ты же понимаешь, что нужно трудиться на благо нашего рода? Ты очень хорошо трудишься. Ты помогаешь нам избавиться от тех, кто пытается очернить наше имя.

Отец гладил Катерину по волосам, а ей хотелось отрубить его руку по самый локоть. Чтобы больше он не смел ими трогать ни её, ни Марию. Они вдвоём не заслужили этого. Даже когда Мария, пусть и по глупости, нарушила правила, и Катерине пришлось припугнуть её, — она всё ещё ненавидела отца. За то, что ей приходится убивать ребёнка. За то, что её собственная мать умерла и он, не думая о запятнанном имени, тут же привёл в дом другую женщину. 

Катерине пришлось отказаться от всех вечеров, что устраивали; от общения с подругами, которых по пальцам можно было пересчитать; от юноши, что ухаживал за ней. И всё ради семьи. Ради их будущего. 

Марии никогда не придётся узнать об этом. В ней никто не видел инструмент для решения проблем. Мария выйдет замуж и на её плечи не ляжет ответственность за усадьбу. Только за собственную честь. Марии всегда было проще, и Катерина этому завидовала. Иногда и ей хотелось бы просто сказать “не хочу”. И за это ничего не получить. Ни выговора, ни розги. Ей тоже хотелось быть любимой.

***

Сколько ещё нужно вынести, чтобы быть достойной? Катерина не знала. Слёзы подступали. Нет, нельзя плакать. Не сейчас. Нужно было найти сестру. Но сил больше не было. Катерина сползла вниз, села на корточки и закрыла лицо руками, сжимая в руке оберег. Варежки быстро намокли от слёз. Она растирала их по лицу, стараясь успокоиться. 

Вдруг чьи-то руки убрали её собственные. Щёк коснулись тёплые ладони. Вытерли слёзы. Катерина пыталась отвернуться. Никто не должен был видеть её с красными глазами и распухшим носом. Она открыла глаза и на мгновение замерла. Это был Вова. Сидел перед ней на корточках. Смотрел не с отвращением, а с пониманием. Ему даже не пришлось что-то говорить Катерине, чтобы она успокоилась. Нет, она лишь вдохнула, выдохнула и улыбнулась. Потому что так её учили. Так нужно было вести себя барышне. Если ты счастлив, то и твой народ тоже будет счастлив.

— Тебе лучше отпустить меня. Нас могут заметить. 

Где-то в стороне раздался шорох. Катерина обернулась на звук. Сердце застучало быстрее. Она подскочила, схватив Вову за руку. Он в мгновенье оказался у неё за спиной. Катерина выставила руку, словно та могла стать защитой.

— Что такое, Катерина Михайловна? 

— Ты слышал?

— Это просто птицы, — он коснулся плеча Катерины. — Успокойтесь.

— У тебя нет оберега. Ты должен уйти, Вова.

— Тогда вам нужно пойти со мной.

Вова потянул её назад, но Катерина едва двинулась с места. Она не смотрела не на него, а куда-то в чащу леса. Надеялась, что Вова уйдёт. Так будет лучше для них двоих. Пусть ей и было страшно.

— Нет, здесь моя сестра.

Однако, Катерина крепко держала его за руку. Не могла отпустить. Она никогда не оставалась одна в лесу, даже с оберегом. За травами Катерина ходила со своей собакой, нянечкой и лакеями. Иногда отец брал её на охоту и там тоже были лакеи. С ними было нестрашно. Они все носили обереги и голодные духи обходили их стороной. А с Вовой всё было не так, как нужно. Он не носит обереги, не верит в духов и не знает, что Йоко существует на самом деле. 

— Значит, я останусь. И да, мать вышила мне что-то на поясе. Сказала, что это защитит меня, — пожал он плечами. 

Катерина усмехнулась. Что могла вышить обычная женщина? Она едва ли понимала что-то в узорах, что вышивала. 

— Я бы не верила вс...

— Всё хорошо, Катерина Михайловна, — Вова перебил её. — Сейчас нужно думать не обо мне, а о Марии Михайловне.

***

— Сейчас идём к усадьбе барина! — кричал мальчишка.

Его звонкий голос раздражал Пьяску. Она закатила глаза и громко вздохнула. Люди зашептались. Явно никому не хотелось невесть сколько бродить на морозе в поисках дочки барина. Мало того, что весь праздник пропустят, так ещё и не найдут её.

— Я бы поняла, если бы старшая пропала. Нечистая она. А тут младшая. Мария же чудная. Помогала каждому. Ручки свои нежные не боялась запачкать, — сказала девушка юноше.

Пьяска смотрела на них. У барыни горе, а этим лишь бы языками потрепать. Она хотела было вмешаться, но её опередили. Женщина с тростью растолкала мужиков, оглядела двоих с головы до ног.

— Ты, — обратилась она к юноше, — идёшь с мужиками. Ты, девонька, идёшь к усадьбе. А то потом ещё и тебя искать будем. Ну, а ты, — Пьяска от неожиданности вздрогнула, — со мной.

Пьяска и женщина с тростью уходили всё дальше от танцевальной избы. Женщины звали Марию, в надежде, что та откликнется. Пьяска не спешила присоединяться к ним. Она шла молча, оглядываясь по сторонам. Ей хотелось, чтобы девчонка пришла сама. Будь Пьяска её матерью, то такого никогда бы не произошло. За всю жизнь, ни Вова, ни его сестра не терялись. 

Хотя что было взять с барских дочек. Разбалованные пигалицы. Им наверняка дозволялось всё, что угодно. Хочешь гулять одна? Пожалуйста. Веди себя, как хочешь. И няньки их были дурами. Потому ничего путного из девок и не вышло.

— А мне сон такой дурной снился сегодня, — начала женщина с тростью. — Ночь. Святки. Выхожу из деревни, а стук топоров повсюду, как будто весь лес наш вырубают. Домой бегу, а там Машенька моя... дух испустила.

Пьяска молчала. Мало ли что бабам может сниться. Да ещё и таким юродивым, как нянька. Они уже отстали от остальных и Пьяска мысленно обругала себя. Нужно было идти вперёд, со всеми. А не плестись где-то в хвосте.

— Ох и дурное у меня предчувствие. Машенька, добрая моя девочка. Что ж это делается? Сначала матушка Катеньки. А теперь, неужто, Машута моя? 

— Да хватит тебе причитать! — не выдержала Пьяска. — Найдётся твоя Маша. Никуда не денется. Розги бы ей всыпать, чтобы неповадно было шарахаться где попало.

— Ты что говоришь такое? — она остановилась, насупилась. — Ты про дочку барина говоришь или про собственную?

Пьяска обернулась, посмотрела ей прямо в глаза.

— Про Машу твою я говорю. Про Машу. Моя дочь не попёрлась бы непойми куда. Я бы ей сразу всыпала и ума бы прибавилось, — Пьяска сложила руки на груди. — Да если бы не твоя Маша, то мой сын дома бы сейчас был. Со мной.

— Машенька моя, добрейший человек. Деточка ни разу барина не ослушалась, гнева его на себя не навлекла. Как ты, глупая баба, смеешь хоть слово плохое сказать о ней? Да чтобы язык у тебя отсох! И правильно сын бежит от тебя. Любой бы сбежал от такой, как ты. 

Пьяска накинулась на неё, повалила в снег. Сев сверху, тяжело дыша, она схватила женщину за шею. Обхватить полностью не удалось, но Пьяске было всё равно. Она надавила, и женщина захрипела. 

— Это мой сын и он будет со мной всегда, чтобы ни случилось. Ты поняла меня?

Женщина схватилась за её руки, пытаясь освободиться. Но Пьяска сильнее сдавливала шею. 

— Не может быть такого, что он пойдёт против меня.

Рывок. Кто-то оттащил Пьяску. Она пыталась вырваться из хватки. Брыкалась, осыпая женщину проклятьями.

— Совсем с ума сошла? Ты хоть знаешь, кто это? Как руку на неё поднимать посмела? 

Пьяску развернули, перед ней стоял барин. Брови его были сведены на переносице, а руки сжаты в кулаки. Щёки покраснели то ли от холода, то ли того, что барин тяжело дышал, сдерживая гнев. Пьяске казалось, что он вот-вот и накинется. Сделав пару шагов назад, она склонилась, прижав голову к груди. 

— Отвечай! — рявкнул он. 

Всё вокруг замолкло. Люди, птицы и даже сам мир застыл, словно выжидая. Тело пробила мелкая дрожь и Пьяска сильнее сжала руки, закрыв глаза. Услышав, как снег рядом с ней хрустнул, невольно отступила ещё на шаг. Тёплые пальцы коснулись щеки, подбородка и подняли голову Пьяски. Она не открывала глаз, пытаясь отойти ещё. Ей хотелось бежать, спрятаться или упасть перед барином на колени, разрыдаться так громко, как никогда не рыдала, и просить прощения.

Глупая нянька всё испортила. И Маша эта тоже. Нужно было ей переться куда-то, особенно в праздник? Из-за них теперь Пьяска стояла, не в силах пошевелиться. 

— Ну!

Пьяска дёрнулась, но барин крепко держал её за подбородок. Пьяску всё равно ждут розги, что бы она ни сделала. Поэтому Пьяска молчала. И когда барин сдавил подбородок так, что стало больно, она всё же ответила:

— Д-да, барин.

Голос предательски дрожал. Казалось, первый раз в жизни Пьяске было так страшно. Розги страшнее и больнее в сотни раз Раскалённой Пустоши, по которой блуждают мёртвые. И, уж лучше вечно бродить по горячему песку, чем получить розги.

— Что “да”? Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой.

Пьяска открыла глаза и их взгляды встретились. Зелёные, в них, каждым мгновением, становилось всё больше жёлтого цвета. Будто внутри барина огонь, что даровала Матерь Сущего, и он сожжёт Пьяску дотла. 

— Пусти её, барин. Баба глупая. Не знает, что говорит. Пусти. Не бери грех на душу.

Нянька стояла за спиной. Не подходила. Наверняка тоже боялась его. Пьяска чувствовала, как нянька протянула руку, чтобы барин остановился. Переведя на неё взгляд, он улыбнулся. Морщины на лбу разгладились, лицо сделалось приветливым. Только сейчас на его усах и бороде образовался иней. 

— Ты иди. А мы с ней догоним тебя.

— Барин...

— Иди, говорю. 

Снег снова захрустел. Сначала он был громким, потом стих. Нянька ушла и теперь Пьяску некому защитить. Снова посмотрев на неё, барин продолжал улыбаться. Ноги начали подкашиваться, и Пьяска встала перед ним на колени. Дрожащими руками схватив полы шубы, приложила к губам. Но в глаза барину смотреть не могла. Смотрела перед собой, на следы, оставленные им.

Он провёл рукой по её голове. И ещё раз. И ещё. Слёзы потекли по щекам и Пьяска закрыла лицо шубой. Всхлипывая, она всё больше припадала к земле. Одной рукой Пьяска касалась снега. Холод обжигал пальцы. Но она только сильнее вдавливала ладонь. Барин взял её за ворот, как кутёнка. Поднял, будто она совсем ничего не весила. 

Они стояли друг на против друга. Если бы Пьяска не всхлипывала, вытирая нос рукавом дублёнки, то была бы полная тишина. Барин смотрел на неё не отрывая взгляда. 

— Я слышал, что ты говорила про мою дочь. Как думаешь, десять ударов розгой для тебя будет достаточно? Или сделать больше?

— Барин, не надо! — она кинулась к нему. 

Руки её обвили его, ухватились за шубу где-то на спине. Пьяска повисла на барине. От слёз не осталось ни следа. Она крепче прижималась к барину, надеясь, что тот смягчится.

— Неужели? А я вот решил, что надо. Ты же вон сколько наговорила про мою дочь, — он склонил голову набок. — Что с тобой случилось, Пьяска, ты же никогда не была такой жестокой? Если бы твой сын пропал, ты бы тоже подняла на уши весь Медвежий Угол. И я бы помог тебе, по старой дружбе. 

— Мой сын никогда не пропадёт, — отчеканила она.

“Не такой была сделка”

— Ну, конечно. Он смышлёный парень. И всё же. Твой сын согласился мне помочь, потому что однажды я помог ему и тебе.

Барин взял её за плечи. Пьяска вновь оказалась перед ним, но смотрела куда-то в сторону. На следы, в окна домов. Но не на него. Не могла она, наученная так с детства, смотреть в глаза барину.

— Твой сын помогает мне не из-за доброты, а из-за долга. Теперь понимаешь? И ты, Пьяска, свой отдай. Ступай за Дуней, — нянькой, на которую ты накинулась, — и постарайся в этот раз никого не душить.