Ангелина-девчонка из Москвы. В эвакуации

  Летним днём Ангелина Степановна сидела у окна с чашкой чая, смотрела на белую акацию, растущую в палисаднике, и слушала новости, изливаемые тихо работающим телевизором. Она не любила громких звуков, испытывая одним ухом физический дискомфорт от высоких децибелов.
-Люди из приграничных с Украиной территорий были доставлены в Пензенскую область для временного поселения, - сообщил бодрый женский голос. – Прибывших проводили в автобусы и отправили в пункты размещения.

   Ангелина Степановна повернулась к телевизору, посмотрела на экран. Там женщина лет сорока прижимала к себе маленькую девочку.
- Мы из Шебекенского района, в наше село не раз прилетали снаряды, происходят обстрелы, поэтому мы вынуждены эвакуироваться, бежать из родного дома, -говорила она , глядя с экрана прямо в глаза Ангелине Степановне.

Ангелина Степановна взяла трубку домашнего телефона и позвонила подруге.
- Алло, Лера, привет! Представляешь, смотрю сейчас новости… А, ты тоже! .. Значит видишь эвакуированных из-под Белгорода в Пензенскую область… А я ведь тоже была там, в эвакуации! Во время войны, той, Великой Отечественной… В 41 году… И кто бы мог подумать, что подобная ситуация повторится в 2023-ем.  Я ведь помню, как мы там жили, как домой возвращались… В Москву…  Да, маленькая была, но много помню… Ну и не верь… Пока

   Ангелина Степановна нажала на отбой и чуть раздраженно отложила трубку.
- И почему Лерка не верит, что я помню, а ведь я помню!
Она опять повернулась к окну, какое-то время смотрела на акацию, а потом, закрыв  глаза, погрузилась в прошлое.

     Когда началась война Геле, а именно так звали Ангелину Степановну в детстве, было три с половиной года. Естественно, она не помнила ни речи Молотова, ни речи Сталина, зато хорошо помнила, как в Останкинский пруд упала первая бомба.
Надо сказать, что тогда в Останкино было два пруда. Один – тот, что возле усадьбы Шереметева, а второй протянулся вдоль 3-ей Останкинской улицы, прямо рядом с домом Гели.  Дом был угловым, одной стороной выходя в 6-ой Останкинский переулок, а другой смотрел на пруд, который на современных картах уже не найти.

   И вот однажды, когда семья собиралась ужинать, раздался гул летящих самолётов. Подбежали к окнам – посмотреть, что же там творится… И вдруг раздался страшный вой, а потом жуткий взрыв. Дом содрогнулся. Вода из пруда полетела в разные стороны…Геля сразу не поняла, что произошло и очень удивилась, увидев свою маму, сидевшую на полу, уткнувшись головой в колени мужа. Тот же стоял бледный, как полотно. Испуг родителей передался девочке. Она заплакала.

  А через некоторое время пришло уведомление об эвакуации.                Тогда в первую очередь эвакуировали  квалифицированных рабочих вместе с предприятиями, семьи командиров Красной Армии, партийных работников, детей до 15 лет. Причём, если родители оставались в городе, на предприятиях не подлежащих эвакуации, а были и такие, то детей могли забрать и эвакуировать вместе с детским садом.

   Геля ехала в эвакуацию вместе с мамой.                Отец, получивший штыковое ранение в лёгкое во время  Советско-Финской войны, был непризывным и оставался в городе вместе со старшими детьми от первого брака. Эти дети были уже взрослыми и работали.
    В назначенный день прибыв рано утром на Казанский вокзал Геля с мамой и провожающим их отцом застали там неимоверную суету. Людей было море. И все со своими пожитками.  То тут, то там встречались патрули, проверяющие у граждан документы. Особенно у пребывающих в Москву на пригородных электричках. У них должны были быть специальные пропуска.  Время-то военное, вполне могли среди пассажиров затесаться диверсанты.

  С трудом пробравшись сквозь толпу, семейство нашло свой состав и  вагон. Вагон оказался обыкновенной «теплушкой»! Совершенно без элементарных удобств. В этой «теплушке» они встретились с некоторыми соседями по дому.

  Надо сказать, что находясь рядом с мамой, Геле эта поездка поначалу даже нравилась.  Всё  было похоже на приключение. Жалко было только расставаться с папой. Она долго помнила, как он уходил от вагона, постоянно оборачиваясь и маша им рукой.
   
   К сожалению, ощущение интересного приключения развеялось через несколько километров пути, когда даже ребёнок понял, что в вагоне полным-полно народа, а удобств никаких.  Ехали медленно, с частыми остановками, пропуская вперёд военные эшелоны, идущие в противоположную сторону и уступая путь эшелонам, увозящим в эвакуацию оборудование заводов.
Поскольку никакого расписания движения не было, и никто не знал, как долго будет стоять поезд, не на всех остановках разрешали выходить. Лишь изредка удавалось набрать воды и купить у подходящих к составу местных жителей что-либо из еды. 

   Маме Геле, Феоне, однажды несказанно повезло. На одной из остановок вдоль состава шел мужчина с мешком, в котором был арбуз. Феона тогда сидела возле открытой двери , увидела торговца и быстро приняла решение купить. Она всегда принимала решения быстро. А арбуз… Тут даже раздумывать не приходилось. Это и питьё, и какая- никакая еда и…ночная ваза.  Да-да..  Феона, а родные звали её Феей, арбуз не делила на дольки, а аккуратно срезав крышку с хвостиком, вынула всю мякоть в опустевший на тот момент бидон. Получился достаточно вместительный горшок. Дело в том, что из дома горшок для ребёнка не взяли, никто не знал, что поедут без удобств, и теперь приходилось на остановках справлять нужду прямо у колёс. Для этого сначала надо было вылезти из достаточно высокого вагона, платформы- то не было, а потом в него залезть. И всё это надо было делать быстро и… не стесняясь. А Геля, несмотря на совсем юный возраст, не могла вот так, не стесняясь. Для неё и Феоны это была реальная проблема, разрешившаяся с покупкой арбуза. Вот так уж получается, что некоторые сказочные феи из тыквы делают кареты, а реальные – из арбуза ночные вазы.
 
   Теперь Геля могла спокойно ехать, не ожидая остановок, рассматривая в приоткрытый проём мелькающие пейзажи. Однажды поезд остановился в каком-то поле и яркие оранжевые цветы росли прямо вдоль насыпи. Геле так хотелось понюхать эти цветочки1 Но из вагона- то не вылезешь.  И вдруг…путевой обходчик. Пожилой мужчина в чёрной куртке с какой-то кувалдой в руках. Он увидел девочку и улыбнулся.
- Дяденька, сорвите мне цветочек, пожалуйста,- попросила Геля.
Мужчина обернулся к цветам и тут раздался лязг сцепки вагонов, поезд тронулся. Обходчик всё же сорвал несколько штук и протянул их девочке.
- Спасибо большое!- поблагодарила Геля.
Мужчина лишь улыбнулся в ответ.
Когда поезд увеличил скорость, Геле сказали отойти от проёма. Она пробралась к матери и показала цветы.

- Бархатцы, -сказала мама. – Кто тебе их дал?
- Дядя в чёрной куртке. Он мимо проходил.
- Дядя в чёрной куртке? – вмешалась в разговор соседка тётя Оля. – Не наш что-ли? Ведь не разрешили выходить.
- Ну, мало ли кто. Путевой обходчик, например, - сказала Феона.
- Тут? В степи?
- А что ж ты думаешь, они только на станции бывают. На то они и обходчики, чтобы свои участки обходить, - объяснила Феона.
- Может и обходчик, а может и диверсант, - не унималась тётя Оля.- Геля, он что говорил?
- Он молчал и улыбался, - ответила девочка, нюхая цветы, которые пахли железной дорогой.
   
     В город Белинск Пензенской области они приехали на рассвете. но их уже ждали подводы, готовые развезти эвакуированных по деревням. Геля надеялась доспать на подводе среди тюков, но сильная боль в ухе не позволила это сделать. Почти все три километра, отделявшие деревню от районного города девочка прорыдала. У кого хоть раз было воспаление среднего уха, понимает почему.

   В деревне их ждали, коль подводы прислали, но похоже особой радости не испытывали. Никто из местных жителей не хотел брать эвакуированных к себе на постой.
Подвода, на которой ехала Геля, остановилась возле добротного дома пятистенка.
- Вот здесь вы будете жить, - сказал мальчик- возница лет шестнадцати и помог сгрузить вещи.
Феона, держа на руках Гелю, подтаскивала вещи ближе к дому, когда дверь распахнулась и в проёме появилась хозяйка – невысокая женщина лет пятидесяти.
- А я никого в гости не жду, - уперев руки в боки, крикнула она с вызовом.
- Тётя Дуня, это не гости, это эвакуированные, ты же знаешь!- крикнул в ответ возница.
В этот момент, то ли испугавшись криков, то ли от дёргающей боли в ухе, Геля зарыдала.
Феона с плачущим ребёнком двинулась к двери. Тётя Дуня встала  в позу, широко расставив ноги, руками уперевшись в дверной проём.
- Не пущу! – что есть силы крикнула хозяйка.
Ей ответила Геля громким рёвом.

    Неизвестно чем бы закончилось это противостояние и пошла бы на таран, готовая на всё Феона, но тут  к дому, на кауром жеребце подъехал председатель колхоза. Он образумил хозяйку, прочтя короткую лекцию о том, что если она своими действиями будет противиться решениям партии и таким образом не оказывать помощи фронту, то фронт запросто может прийти к ней, и тогда уже ей, Евдокии Дмитриевне, придётся эвакуироваться и, возможно, с ней будут поступать также, как она сейчас с бедной женщиной.
 Слова его возымели действие и Феона с Гелей  обрели кров.
   
   Надо сказать, что несмотря на столь неласковую встречу, впоследствии тётя Дуня и Феона  нашли общий язык и даже подружились.
Тётя Дуня была сильной женщиной со сложной судьбой. В Гражданскую войну потеряв мужа и малолетнего сына, она осталась с двумя племянницами– Раей и Тоней.
   В первый же день хозяйка привела в дом бабушку, которая народными средствами сняла у девочки ушную боль. Геля перестала кричать. Но лечение уха продолжалось несколько дней.
Как-то осенью через деревню проходили наши войска. Фронт приблизился к Москве и измотанные солдаты шли на переформирование. Геля хорошо помнила, как в их избе останавливались военные. – Это комсостав,- сказала её маме тётя Дуня.

   Один из военных сказав, что белокурая Геля похожа на его любимую племянницу и почти весь вечер продержал её на руках. И не обращая внимания на то, что на руках ребёнок, рассказывал, что творили немцы на оккупированных территориях
- Конечно, такого не случится, мы будем сдерживать натиск врага изо всех сил, но… Если что… Ведь всякое бывает.. Если фронт будет прорван, и фашисты подойдут к вашему селу, уходите в лес. Уходите не задумываясь, поскольку это звери. Не люди, а звери! Нам однажды удалось выбить их из одной деревни… Так от неё ничего не осталось. Деревенька была небольшая, так эти выродки согнали всех жителей и скотину в шоху, что стояла на окраине и подожгли. Когда мы прорвались в деревню на месте шохи было пепелище… Представляете, только обгорелый  скелет коровы, стоявший на задних ногах, а передними  опиравшийся на металлическую балку, возвышался над чернотой…  Казалось, он кричал о том ужасе, который там творился.  Так что… В момент опасности уходите в лес, - закончил военный.

  Потом, когда Гелю мама укладывала на печку спать, девочка с поинтересовалась, что такое шоха. Мама объяснила, что это длинный  колхозный сарай с воротами с двух торцов, предназначенный для хранения сена.
Про корову Геля спрашивать не стала. Она боялась спросить. А ночью она ей приснилась… И снилась часто, пугая девочку. Даже больше, чем волки.

  А волков  было много, особенно зимой. Они ходили по околице, иногда забредая на центральные улицы, и выли.  Им хотелось есть.

   Есть хотелось и людям. Мяса, можно сказать, не было. Хлеб давали небольшими порциями.   Любимым лакомством Гели в тот период был запаренный в чугунке лук.
И вот однажды через их деревню гнали стадо. Бесхозных животных с занятых врагом территорий.  Тётя Дуня подговорила Феону и племянницу выхватить из стада одну овцу. Их же никто не считал , поэтому и отчитываться о пропаже будет некому. А у них хоть на какое-то время будет мясо.  Их затея удалась, овцу украли, но за это пришлось заплатить. Кровью. Феона пыталась отрубить овечью ногу, а попала топором по своей. Сапог моментально наполнился кровью, и было уже не до овцы. Хорошо, что замах  топором был не сильный, да топор прошёл по касательной. Кое- как чистыми тряпками замотали, кровь остановили, однако нога очень долго болела.

  Ещё Геля хорошо помнила своё удивление, когда ей первый раз сказали, что мыться она будет в печи. В Москве они с мамой ходили в баню, а в деревне бани не было, и тётя Дуня и её племянницы мылись в печи. Русская печь была большая, занимала чуть-ли не треть комнаты. И вот в назначенный день тётя Дуня протопила печь, вынула оттуда чугунок с горячей водой и, когда сильный жар прошел, а приятное тепло осталось, настелила в печке соломы. Потом налила в таз горячей воды и, поставив его в печь, сказала племяннице Рае взять мыло и мочалку и залезать в печку. Рая разделась и пропала в глубине печи.
- Геля, давай и ты за Раей. Вам вдвоём места хватит, Рая тебя помоет, - сказала тётя Дуня.
- Как же она меня помоет, если там сажа? – удивилась Геля
- Сажи там нет, только сверху. А ты голову – то не задирай, вот и не испачкаешься.
- Тёть, а давай её на хлебную лопату положим, как грудничка, и в печь засунем, - предложила другая племянница, Тоня.
- Не хочу на лопату! Не хочу в печку!- заголосила Геля, вспомнив как в сказке баба Яга засовывала Иванушку в печь.
Потом её кое-как уговорили. Залезла Геля в печь, а там внутри оказалось гораздо свободнее, чем у входа. Всё равно, что в вагон войти через узкий тамбур. И очень-очень тепло.  Внутри на соломе сидела Рая и над её головой было свободное пространство. Так, сидя, она помыла Гелю и они распаренные и чистые вылезли наружу.
Тот, кто по какой- то причине в печку не лазил, тот мылся возле неё в корыте.
 
Что ещё помнила девочка Геля о времени проведённом в эвакуации ?
Огромное поле подсолнухов, которое начиналось за небольшим огородом тёти Дуни, а заканчивалось у пруда. Геля любила в хорошую погоду лечь среди подсолнухов и смотреть на небо. А там.. А там между лепестков и листьев светило солнце, проплывали облака и пролетали разные птицы… Такого в Москве не было. Чтобы солнце сквозь лепестки…

   А ещё она помнила, как приехал за ними папа. Летним неярким утром  1943 года он сначала тенью проскользил по двору, когда они сидели за столом, а потом вошел в горницу. Мама вскрикнула и побежала к нему, а Геля так и осталась сидеть перед тарелкой с кашей, не веря своим глазам.

   Эта было начало второй волны реэвакуации, когда людям стали разрешать возвращаться в города. Первая волна была после побед Красной Армии зимой 1941-1942 года, но уже летом 1942 года, из-за череды поражений, возвращение в города было приостановлено. И вот летом  1943-го реэвакуация возобновилась и Степан приехал в деревню за женой и дочерью. Домой они собрались моментально.

   Только была одна проблема, у Степана был один литерный билет – на себя и на малолетнюю дочь. А для Феоны билета не было. Причину того, почему так получилось, память Ангелины не сохранила. Зато она хорошо помнила, как радовалась, когда маме удалось уговорить проводника взять её, так сказать, нелегально. Да, поезд был уже нормальный. С проводниками, полками и туалетами. Именно в туалете на остановках пряталась Феона. Ведь почти на каждой остановке в вагоне появлялись проверяющие. Отец и Геля боялись, что проверяющие найдут Феону и посадят в тюрьму, ведь время-то было военное…
Но всё обошлось, и они благополучно добрались до Москвы.
 
  Их дом от бомбёжек не пострадал, и рядом с ним по-прежнему росла сирень и белая акация. И был пруд, раненый бомбой… Пройдёт время, закончится война, пруд зароют и на этом месте вдоль новой широкой дороги вырастут красивые дома. Сталинки.

   Ангелина Степановна открыла глаза. Что это было… Сон? Путешествие в прошлое? Она смотрела в окно на  старую акацию, взятую при переезде хиленьким отросточком от той, с Останкинского переулка,  и думала о том, что вновь людям приходится искать кров в чужом краю. Хорошо, что есть места, где беженцам остановиться и не надо никого притеснять. И все ли готовы пожертвовать своим комфортом? И почему же люди не берегут мир, хотя бы для того, чтобы не страдали дети.