КРымские каникулы. Творческая единица Ч. 1

Первомай или наша творческая единица.

Часть первая.


Вот оно! Вот! Почувствовали? Ну? Вдыхайте же глубже! Ну? И что? Ведь оно же! То-то!

Самый верный предвестник лета- Первомай. Пахнет молодой листвой и сиренью. Звезды светят ярче. Солнце окончательно пробило пелену туманов. Теперь каждая ночь станет кружить голову предвкушением встречи с девчонками. А пока готовимся к празднику. В этот день мы не только солидаризируемся с мировым пролетариатом, но и отмечаем день рождения папы. Завтра ему - 35! И большая удача застать его дома. «Наша творческая единица» любя называет его мама. И она права. Он действительно работник искусства, того самого, которое является важнейшим. Не режиссер, правда, а даже лучше! Директор! Фильмы хоть и не снимает, но, пропадая в экспедициях, создает условия для этого. Если кто-то думает, что это просто, то могу поспорить. Что, собственно, требуется от режиссера? Собрать актеров, да и снять. Делов-то! А на директоре всё остальное… Доставить, устроить, накормить, одеть, снова накормить, утешить после творческого скандала с тем же режиссером, опять накормить, позволив рюмочку-другую, спать уложить, проследив, чтобы сделал это не с кем попало. И так во всем. От и до. Все на нем. Тут никаких нервов не хватит. Поэтому необходимо учиться. И не где-нибудь, а в самой Москве. Познавать профессию у метров. Не азы, разумеется, а скорее яти. С ними у папы пока еще не все ладится. Есть пресловутая смета, из которой он постоянно вылезает, словно из старых штанов. Но сейчас не об этом.

Утро 1 мая. Накануне прошел легкий дождик и, перепрыгивая редкие лужицы, мы с папой спешим на демонстрацию. Мама не разбирается в солидарности трудящихся и остается дома накрывать праздничный стол. Киностудийная колонна уже тронулась, и догнать ее удается на улице Чкалова, куда она свернула, чтобы влиться в общегородской поток. Завидев нас, папины сослуживцы приветственно машут транспарантами и воздушными шарами. Мы прорываемся сквозь оцепление, и толпа принимает нас в свои объятья. Папе жмут руку, меня треплют по плечу, удивляясь, что с ноябрьских так вымахала. Некоторые даже сокрушаются, что до сих пор не сняли меня в кино. Я смущаюсь, но в душе приятно.

Декораторский цех проявляет разнообразие в изготовлении праздничной атрибутики, и папе выдают розовый тюльпан на деревянной ножке. Они дружно расцветут, потянувшись к солнцу, как только мы подойдем к трибуне. Такова задумка парткома. Мне достается букет воздушных шаров.

Между тем мы не стоим на месте, а движемся. Обшитый кумачом аппаратный «уазик» неся на крыше эмблему киностудии, с упорством ледокола прокладывает путь к месту действия. И уже через четверть часа под многоголосое «ура» мы проходим брусчаткой Куликового поля. «На марше колонна работников искусства!» - оглашает нас диктор через динамики громкоговорителей. Оживление пробегает по рядам, разливаясь по округе. Головы тюльпанов на вытянутых руках творческой интеллигенции вздымаются ввысь. Транспарант со словами Ленина о важности кино натягивается до пределов прочности. С трибун нам приветственно машут солидные дяди в шляпах и ответственные женщины в ярких косынках. Задрав головы, мы улыбаемся в ответ. Кругом пионеры, горы цветов и сирени. Брусчатка поблескивает утренним дождем. Оркестр выдувает бравурные марши. Все на подъеме, словно именно этого нам недоставало.

Но все яркое весьма скоротечно, и на краю площади людское море растекается ближайшими улочками в поисках утилитарного продолжения праздника. Нас же это не касается. Мы движемся единым коллективом, не разбазаривая участников. Впереди- традиционная маёвка на берегу моря по всем канонам революционной солидарности. Трибун на нашем пути не наблюдается, но, охваченные эйфорией, мы продолжаем славить работников встречных аптек, гастрономов и даже военного госпиталя. Взрослые люди ведут себя, словно дети, напрягая голосовые связки до красных лиц. Их баловство заразительно, и к этим выкрикам присоединяется все больше участников. На Пролетарском бульваре колонна уже едина в своих здравицах, особыми эпитетами приветствуя неведомую Люсю из бакалеи и партнеров по миру иллюзий коллектив винного завода №2. Свернув с брусчатки, через центральные ворота, просачиваемся на киностудию и, оставив транспаранты у ног обескураженного завхоза, направляемся вглубь территории, к склонам. Наши весьма толковые предки выстроили кинофабрику на морском побережье, позволив снимать морские баталии и загорать, не покидая рабочего места. Этим и будем пользоваться.

Здесь, у подножья небольшого обрыва, на песчаном пляже, закипает иная жизнь. Из сумок достаются кастрюли с маринованным мясом. Шурша фольгой, нарезаются плавленые сырки. Невесть, откуда принесенные ящики расщепляются на дрова. Из фургона осветителей извлекают мангал. Бурлит активность, которой позавидовал бы любой субботник. Крепкие мужчины с хитрыми ухмылками переливают шампанское из автомобильной канистры в чайник. Не даром пелись хвалебные оды коллективу винзавода. Плодотворная кооперация налицо. Униженный, благородный напиток, призванный удивлять эффектным откупориванием бутылок, словно Джин, загнанный в неуютную тару, по-стариковски шипит, но поделать с этим ничего не может. Под всеобщее одобрение окружающих двое молодых людей в шоферских куртках с ловкостью жонглеров вносят на пляж стопки граненых стаканов. Стеклотара мигом наполняется и расходится по рукам. Лица окружающих сияют. Все угощают друг друга, радуясь каждому вновь пришедшему, словно только что спаслись в кораблекрушении. По округе распространяется запах шашлыка, притягивая сюда все больше охочих. Почуяв съестное, чайки с криками закручивают над головами свою карусель. Голуби с воробьями атакуют пешим строем, заходя с песчаной насыпи. Чуть погодя прибегает всполомошенная буфетчица в кружевном переднике и назидательно напоминает, что все стаканы у нее считаны и в случае пропажи будут вычтены из зарплаты. Ей наливают шампанского, мигом снижая степень озабоченности. Из динамика звуковой аппаратной по побережью разносится «Это очень-очень хорошо!», и с этим трудно не согласиться. Звучит бодрое «за мир», «за труд», «за май», в прямом и обратном порядке, и даже вперемешку с солидарностью. И мелкой рябью плещется море, и проклюнулось солнце, и дымом пахнет песок. И все так славно, словно в сказке. Если бы…

В этот самый момент папин приятель Гоша, будь он неладен, поднимает тост, ставящий под сомнение дальнейшую безмятежность столь удачно проистекающего дня:
- Ну, старик, за тебя! Угораздило родиться в такой день! Соответствуй!

Папа немного смущается. Но поздно. Все принимаются его поздравлять.

- Что же ты молчал? С тебя причитается! Сколько стукнуло? Тридцать пять? Самый творческий возраст! Хотел, значит, зажать? - летит в его адрес со всех сторон.
- Никто ничего не зажал! Сразу после маёвки милости прошу к нам домой! – в приступе алаверды парирует обескураженный отец.
- Вот это дело! Это по-нашему! – вторит ему разгоряченная толпа.

Я в панике оглядываю окружающих, боясь представить, что будет, если все откликнутся на его опрометчивое приглашение. С этой минуты папа боится смотреть мне в глаза. Я же, не переставая, пересчитываю присутствующих, мысленно рассаживая их в нашей скромной «двушке». Перед глазами предстает мамина реакция на необдуманную хлебосольность отца, и сердце замирает. По счастью, ехать решаются не все, лишь близкие и самые отпетые. Папе удается уговорить водителя киностудийного ПАЗика, и все впихиваются в его салон. Скрип закрывающейся двери ограничивает число участников, и я вновь принимаюсь за подсчеты.

Делая остановки у каждого попутного гастронома и обрастая провизией, мы движемся к дому. Папа на нервах пытается балагурить, я же натянута, как струна. Ближе к дому его запал угасает, и вперед решено пустить Гошу. Грузно дыша и позвякивая бутылками, он поднимается по лестнице и надавливает кнопку звонка.


Продолжение http://proza.ru/2024/02/18/701