Забавные приключения Антти из Хонканиеми

О своих похождениях еще в бывшем Советском Союзе рассказал мне сам Антти - посреди солнечного летнего полдня за глотком ароматного эспрессо с кусочком яблочного пирога, сдобренного  ванильным соусом, поданных нам двумя миловидными девушками в ослепительно белых передниках.

Мы расположились с моим приятелем в уютных креслах похожего на музей-усадьбу начала XX века кафе «Майорша» - Kahvila «Маjurska» - в старинной крепости Лаппеенранты. Где за неспешной беседой потягивали черный, как бездонные омуты Мустаярви, и чертовски приятный на вкус напиток из винтажных фарфоровых чашечек ЛФЗ.

- В молодости, надо сказать, я был не дурак выпить. Совсем не дурак! - Начал свое повествование Антти. - И по этой причине, именно как дурак, попадал в разные курьезные ситуации.
 
Как-то раз,  в особенно теплый период советско-финских отношений - на волне горбачевской перестройки, по линии  нескольких общественных организаций нашей страны, а именно Карельского союза – «Карьялан лиитто» и  Ассоциации ветеранов-фронтовиков, мне довелось побывать в СССР: на местах сражений Зимней войны - Талвисоты, близ железнодорожной станции Хонканиеми. Где в далеком феврале 1940 года произошла самая знаменитая танковая  битва советской и финской армий.

Во времена перестройки наша дружба с Советами была настолько тесной, что Горбачев, говорят, даже собирался вернуть утраченные территории нам обратно. Но  прозорливый и осторожный президент Финляндии Мауно Койвисто от щедрого подарка вежливо тогда отказался.

А ведь еще задолго до того, как Сталин с Молотовым решили, что финскую границу нужно передвинуть подальше от Ленинграда, в тех краях у моей семьи был свой собственный хутор!

Где-то там же сражался против Красной Армии и пропал без вести мой дед, рядовой щюцкора... - Антти сделал еще глоток кофе и, поковыряв ложечкой в куске пирога, продолжил:

- Для меня это было особенно символично, ведь я и сам тоже родом из Хонканиеми, но только в Южной Остроботнии, в округе Алаярви. Куда когда-то мои предки переселились из того самого Хонканиеми, что осталось на Карельском перешейке.

Мы отправились туда весной, аккурат в третье воскресенье мая. Почему не ровно на годовщину битвы при Хонканиеми, начала или окончания войны?

Ну, во-первых, поздней осенью на Карельском перешейке царят жуткая грязь и распутица. Зимой же и ранней весной вся округа буквально погребена под непролазными сугробами.

А во-вторых, именно в этот день мая в Суоми отмечаются сразу и День флага, и День Поминовения павших. Когда мы чтим память финских солдат, погибших на всех войнах: от гражданской двадцатого века до сегодняшних миротворческих операций ООН.

Автобус наш свернул в сторону от грунтовой дороги, где среди сосен и по сей день хорошо заметны остовы дзотов, окопов и блиндажей прежней Промежуточной линии обороны Армии Перешейка.

Военный капеллан, сам ветеран войны с Советами, провел краткий скорбный молебен на краю обрывистой ямы с остатками наката из почерневших от времени, полуистлевших сосновых бревен.

После чего, быстро соорудив некое подобие походного «шведского стола», из багажа достали и выставили на бывший бруствер бутылки водки «Финляндия» и трехзвездочного Jallu - традиционного финского бренди, прозванного по количеству звездочек «kapteeni». Да несколько добрых упаковок весьма подходящего к моменту пива «Karjala».

Об этом напитке у нас даже шутливая поговорка есть: «Karjala takaisin, vaikka pullo kerrallaan» - «Возвращай Карелию хотя бы по одной бутылке за раз!» На пивных этикетках там прямо так и написано.

В отличие от наших восточных соседей, где на поминках под хмельком, бывает, и песни поют, у нас во время поминовения усопших не принято устраивать пьяные застолья. Но именно этот майский день для финнов совершенно особая дата, как ни крути.

Седые, но еще статные ветераны из состава нашей группы с крестами и медалями на груди, которым в военную пору всего-то было лет по двадцать,  выпили совсем немного. Но этого им вполне хватило, чтобы вновь ощутить тебя бравыми вояками Маннергейма.

Размахивая пластиковыми стаканчиками с яловийной в руках, в своем стариковском кругу предавались они воспоминаниям об их ратной молодости. И с хохотом пересказывали друг другу, как лихо  наподдавали тогда русакам. Правда, сами русские как всегда сделали вид, что этого не заметили. Да так и наступали до самого Энсо.

Мы же, молодежь, как это частенько водится у финнов, налегали на выпивку весьма усердно, запивая водку и коньяк-яллу пивом "Карьяла" прямо из бутылочных горлышек. По нашему финскому обыкновению совершенно не закусывая горячительное.

Торжественность момента ничуть не помешала мне как следует нализаться. - При этих словах Антти прикрыл глаза ладонью и покрутил головой, словно в ужасе от воспоминаний о прегрешениях своей юности, - о, юмалаута... как же мне потом было плохо...

«Какара, микя какара!» - Непременно всплеснула бы руками, увидев меня в таком безобразном виде, моя благовоспитанная тётушка Хелла из Йоэнсуу. - «Паршивец, каков паршивец!»

Расчувствовавшись и в желании  прогуляться в одиночестве по местам боевой славы моего дедушки Вяйно,  зигзагами направился я куда-то вглубь окружавшего нас соснового бора.

Куда брел я так, влекомый могучей силой выпитого, поминутно спотыкаясь о выступающие повсюду коренья и то и дело проваливаясь в  рытвины на месте бывших воронок, соображать мой мозг отказывался напрочь.

Наверное, так же когда-то пробирался по сугробам сквозь снежный буран навстречу таящейся впереди неизвестности мой героический дедушка, контуженный  советской шрапнелью и трофейной ворошиловской водкой.

Какое-то время я еще слышал, как меня где-то далеко позади окликают по имени мои сотоварищи.

Но, видимо, в итоге они философски рассудили, что если этот болван Антти еще не утоп в каком-нибудь болоте, то наверняка может и своим ходом добраться до Виипури-Выборга, к примеру, на электричке. А если и утоп, то так ему, дураку, и надо.

Оставив безуспешные попытки до меня докричаться, также изрядно набравшиеся поминальщики из "Карьялан лиитто" и старички-ветераны сели в автобус и отправились восвояси. Вовсю распевая по дороге про то, как летящая над миром песня девичьей юности передаст привет воину Суоми от Катьюси из Карьялы.

По-счастью, близилась пора белых ночей, поэтому вечерний сумрак был не настолько глубоким и непроницаемым, чтобы совершенно не различать окружающие меня объекты.

В противном случае, я непременно переломал бы  ноги, перелезая через ряды замшелых противотанковых надолбов или разбил голову о разбросанные повсюду окрест исполинские  валуны. Не говоря о всамделишном вероятном утоплении в  болотной трясине.

Лесные дебри, однако, вокруг становились все более непроходимыми, а коварные ямы и заполненные вешней водой канавы, казалось, подстерегали на каждом шагу.

Венцом всего стало мое падение с доброй трехметровой кручи в бывший, судя по всему, противотанковый ров. Куда я свалился, едва успев крикнуть «перкеле!» И звучно шлепнувшись в целый бассейн непросохшей весенней грязи. Вдобавок ко всему, с меня слетели и тут же бесследно канули в зловонной жиже мои очки в тонкой металлической оправе.

Нет горше напасти для пьяного интеллигентного очкарика, как посреди сгущающейся мглы даже белой карельской ночи остаться в лесной глухомани без очков!

Ползая на карачках по огромной и черной илистой лужище на дне чертова рва в поисках своих окуляров, я какое-то время бессмысленно шарил еще руками среди травы,  веток, молодой крапивы и прелых хвойных иголок. Распугивая сонмы мокрецов, пауков и рискуя запросто наткнуться на какую-нибудь оставшуюся с войны железяку, разбитую бутылку, ежа или прячущуюся в зарослях болотную гадину.

Каким чудом не нацеплял я на себя полчища особенно голодных в это время года иксодных энцефалитных клещей, вообще осталось загадкой.

Но недаром наши старики говорят, «йокайнен саа митя ансайтсее лопулта» - каждый в конце концов получает то, что заслуживает!

Основательно вывозившись в грязи и в кровь изодрав ладони, но так и не найдя очков, я так же на четвереньках выбрался из злополучного рва и, шатаясь, побрел, что называется, куда кривая вынесет. Различая перед собой лишь некие смутные очертания  качающихся из стороны в сторону темно-зеленых пятен вместо деревьев.

Собственно, с таким же успехом можно было идти и вообще с закрытыми глазами. В состоянии начинавшей постепенно оделевать дремоты это было даже удобно.

Внезапно туловище мое налетело на некое  возникшее прямо на пути препятствие. Оно оказалось ничем иным, как невысоким штакетником.

Сколоченный из тонких дощечек забор не выдержал и тут же с оглушительным треском рухнул, по инерции увлекая за собой и без того неустойчивое тело.

На чем свет стоит чертыхаясь, ломая доски и безжалостно вминая коленками в почву ростки свежевысаженной капустной рассады, я отполз от места заборокрушения и хоть с трудом, но все же снова, шатаясь, поднялся на ноги.

«Вот, русаки, чёртовы жадины! – мысленно негодовал я, - мало того, что и так от Финляндии кусок оттяпали, так еще у самих себя всю землю поделили границами. Понаставили заборов кругом.  Добрым финнам по лесу уже и пройти невозможно!»

Надо сказать, что земельные участки и домовладения у нас в Финляндии огораживать не принято. В лучшем случае редкая символическая ограда состоит всего из нескольких косо поставленных жердей или просто живой изгороди. Через чужой двор по дорожкам можно ходить совершенно свободно и вообще кому вздумается.

Яркие пятна желтого света впереди несомненно были светящимися окнами какого-то дома.

Видимо, та самая невидимая кривая вынесла меня к одному из дачных поселков, великое множество которых раскинулось в послевоенные годы в окрестностях Хонканиеми.

Как сказали бы в этом случае русские, я самым натуральным образом оказался где-то у черта на куличках. Мы в такой ситуации говорим «юмалан селян такана» - «За спиной у Всевышнего». В общем, что называется, в заднице.

Не имея ни малейшего желания вступать в контакты ни одного из трех уфологических видов со здешними обитателями, я вдруг ощутил острую потребность в незамедлительном избавлении от излишков скопившейся во мне жидкости.

Сослепу снеся по дороге парник, растоптав несколько грядок и опрокинув бочку с каким-то пахнущим коровьим навозом смузи,  я, наконец, нашел подходящее местечко для решения этой проблемы под высоким кирпичным крылечком с деревянными перилами.

Будучи уверенным, что мой план остаться незамеченным удался, я с огромным облегчением начал, как из брандспойта,  поливать каменный фундамент, выложенную плиткой дорожку и даже дощатую стену домишки.

В этот самый миг дверь распахнулась и на крыльцо, озаряемый из-за спины ярким светом лампы с веранды, выскочил  немолодой мужчина плотного телосложения в полосатой майке-тельняшке. В правой руке он сжимал нечто, весьма похожее на здоровенный топор.

Тут же вслед ему из глубины домишки кто-то жалобно и умоляюще запричитал: «Васенькааа, не ходииии!»

«Кто тут?!» - Грозно рявкнул хозяин дома.

Поспешно застегивая непослушными разбитыми пальцами молнию на джинсах, я присел на корточки и изо всех старался изобразить из себя робко жмущегося к стене безобидного маленького муми-тролля. Но расползавшееся от меня в чистом вечернем воздухе могучее неистребимое амбре выдало мою позицию с потрохами.

Поводя в разные стороны, как собака-ищейка, огромным картофелеобразным носом, похожий на злого Хемуля дед настороженно принюхался. Повернув голову вбок, он тут же увидел под крылечком меня собственной персоной.

Какое-то мгновение мы просто молча смотрели друг на друга. Я даже попытался дружески улыбнуться и хотел, помахав рукой, сказать ему «терве!»

Но тут, одним махом преодолев несколько  ступенек подряд, старикан соскочил вниз и кинулся ко мне явно не для того, чтобы заключить меня в объятия в порыве пролетарского интернационализма.

Железной хваткой стиснув мое плечо узловатыми пальцами одной руки, а в другой продолжая сжимать колун, он начал яростно трясти это и без того разбитое в падениях о камни бренное тело.

- Ты что это, мать твою, тут делаешь, гад?! Срёшь, что ли?!!

Увы, судя по всему, никакого милого муми-тролля во мне этот злющий старый «хемуль» явно не видел.

Болтаясь в здоровенных ручищах дачника, как рваная тряпка на ветру, я  чувствовал себя в этот миг самым несчастным финном на свете. Моих скромных познаний в русском языке вполне хватило, чтобы понять, что меня не просто таким образом пытаются расспросить о здоровье моей матушки в Хонканиеми.

Едва не плача, уже совсем было хотел я сказать "антеекси" и жалобным голосом начать умолять этого достопочтенного старика указать мне, наконец, дорогу к станции...

Как вдруг в затуманенном выпивкой муми-тролльском мозгу всплыл образ вовсю потешающегося с того света над незадачливым внуком дедушки Вяйно из батальона щюцкора славного тринадцатого пехотного полка. А в жилах ни с того ни с сего взыграла кровь горячих финских парней из Южной Похьянмаа. Рука словно сама по себе машинально начала шарить по поясу в поисках несуществующего ножа "хярмяпуукко", чтобы, немедля, вонзить в обидчика острый клинок...

В итоге все, что я смог выговорить своим заплетающимся языком, свелось лишь к нечленораздельному «юм-ма-лаута... саатана, перрркеле...»

А потом, широко разинув рот и будто драконьим пламенем обдав злобного Хемуля перегаром - из жуткой смеси водки, яловийны и «Карьялы», - я неожиданно для себя самого во всю глотку загорланил вдруг старую финскую песню о моих свирепых тёзках - знаменитых бандитах-пууккоюнккари из Каухавы:

- Исонтало Антти йа Раннан-ярррви
не йуттели ка-рен ке-скен:
«Тапа сина Каухаван рума валлесманни,
нин миня наин сен комиан ле-скен!»

Хэй!

Исонтало Антти да Раннанъярви
решили так сговориться:
«Убьешь ты урода-старшину Каухавы,
Чтоб я мог на вдове жениться!»

В дверном проеме дачи, тем временем, показалось еще одно, бледное от страха лицо - с острым носиком и вытаращенными, как у филифьонки, круглыми глазками.

- Васенька, кто это?! - Тоненьким дрожащим голоском испуганно пропищала Филифьонка.

Дачник-хемуль, совершенно обалдевший от моего экстрим-вокала, в изумлении даже разжал пальцы, сдавливающие плечо.

- Да это же... финн!

После чего сгреб меня огромной пятерней за шиворот, волоком дотащил до калитки и, гостеприимно распахнув ее, с размаху отвесил мощного пинка под  зад:

- А ну, чухна, пшел отсюда!

От этого волшебного пенделя я улетел прямиком в заросли  кустарника. Однако же, вектор направления, надо сказать, им задан был абсолютно правильный. Следуя ему, я вскоре действительно выбрался прямиком к железнодорожной станции. Где - о, чудо! - возле автомашины на переезде словно специально поджидали меня все-таки приехвшие на мои поиски представители "Карьялан лиитто" и наши советские друзья из Виипури.

Но в постепенно трезвеющей голове у меня все еще звучали последние, услышанные мною слова из разговора похожего на злого хемуля хозяина дачи и женщины-филифьонки:

- Вась, а Вась, а откуда здесь у нас финны-то?!

- Да хрен их знает! Поди, так после войны до сих пор и шастают по лесам...

Исонтало Антти да Раннанъярви
Решили так сговориться:
«Убьешь ты урода-старшину Каухавы,
Чтоб я мог на вдове жениться!»

В доме крылечко они сломали,
Ну, а потом и стену.
Исо Антти вошел туда первым,
Ведь был он самый здоровенный.

Исонтало Антти был самый сильный,
А Раннанъярви самый дерзкий.
Пуккила Яска, что из Каухавы,
Был третий там - с ухмылкой зверской.

Черт подери, Раннанъярви воскликнул,
Бояться я стану едва ли!
Факел они запалили яркий
И лезвия засверкали.

Ваасы в венах кровь не застынет,
А пуукко, как бритва отточен.
Хватайте за шею да нож ему в спину,
Коль он по другому не хочет!

Хватит песню петь о Раннанъярви,
Помер он, и кончено дело.
А на могиле у Раннанъярви
Стоит из мрамора стелла.

2024