Через тернии к дембелю

ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К ДЕМБЕЛЮ

О, дембель! Вожделенное слово для любого солдата срочника. Не погрешу против истины, если скажу, что каждый желать его начинает с момента приезда в армейскую часть или учебку также, как младой юноша хочет стать взрослым, дабы больше родителями не ставились никакие запреты и не заставляли делать уроки по ненавистным предметам педагоги.
До демобилизации из рядов Советской армии, мои последние полгода службы в полковом оркестре 80-ой Уманской гвардейской мотострелковой дивизии, располагавшейся в жаркой степи Казахстана, прошли вне стен родной солдатской казармы. И тому были веские причины.
Шесть человек из нашего оркестра, вместе со мной, клавишником, играли на танцах в военном городке каждую пятницу и субботу. Получив полный статус старослужащего, что-то я совсем расслабился, и произошла со мной и гитаристом Сергеем одна неприятная история.
Получили мы с ним зарплату. У меня она была не три рубля, как у всех, а двадцать два, так как я, будучи сержантом, занимал должность старшины оркестра.
Решили мы с гитаристом, имея на руках такие деньжищи, портвешку выпить и отправились в городок аппаратуру проверить, а то барахлить якобы один из микрофонов стал. Самим вина не купить, поэтому я всегда просил кого-нибудь из женщин, обслуживающих гарнизонный дом офицеров. Женский персонал там был славный – молодые, симпатичные жёны офицеров и прапорщиков, которые никогда не отказывали в такой просьбе.
В тот день дежурила на вахте ладненькая, приятная ласковая женщина Лариса, жена прапорщика.
Она принесла бутылки и пытливо посмотрев на меня, предложила:
- А пойдёмте ко мне домой? Муж уехал на охоту, вернётся поздно. Я попросила – через полчаса меня сменят. Потом посмотрела на гитариста и добавила: Я Таню приглашу.
А у Сергея были любовные отношения с этой Таней – учительницей музыки и по совместительству жены одного старшего лейтенанта Володи.
Тот старлей очень любил музыку, причём классическую, и выпить любил. На почве музыкальной классики – всё же три курса московской консерватории порхали у меня за плечами - и тёплого портвейна, я с ним и сошёлся. Если в день, когда мы играли танцы, присутствовал на них Володя, то частенько он протягивал мне незаметно стакан с вином, предлагая выпить. А потом становился рядом, вздыхал и, поглаживая усы, говорил:
- И какого чёрта я в эту армию подался? Это всё передача «Служу Советскому Союзу» меня взбаламутила – танки, стрелялки, романтика, героизм… Никакой здесь нет романтики. А ведь я на виолончели в музыкальной школе учился. Э-эх… Может быть сейчас уже бы в оркестре играл.
Но с женой Таней что-то у него не ладилось. Хотя та была красоткой с точёным, гладким личиком и чувственными изгибами роскошной фигуры.
Сергей появился у нас, когда уж год пролетел моей службы. Высокий, крупный, но какой-то не очень упругий и ловкий, он профессионально здорово играл на гитаре и, как выяснилось, уже имел жену, которая осталась ждать его в городе Алма-Ате. Между ним и Таней сразу пролетела искра и обоюдно затрепетали фибры их душ, и как-то, после очередных танцулек, Таня сделала к нему первый шаг навстречу:
- Приходи ко мне послезавтра ночью. Дом пятнадцать, за магазином. У моего усатого таракана дежурство. Сможешь, чтоб патрулю не попасться?
Сергей посмотрел на неё странным взглядом и без особого блеска в глазах ответил:
- Не знаю. Думаешь, это так просто?
- Но я ведь ждать тебя буду? Значит, должно всё получиться, - ободрила Таня с лукавой улыбкой.
Возвращаясь по степи в казарму, находившуюся в трёх километрах от городка, я понял странный взгляд Сергея, брошенный на Татьяну. Ему занозой в голову вонзилась её фраза – «у моего усатого таракана дежурство». Всю дорогу он страдал:
- Как? Как это?! Как жена может назвать мужа «усатым тараканом»? Мерзким, противным тараканом?!
У меня ведь тоже были усы до армии. И моя жена могла меня так называть?
Но как бы то ни было, они стали любовниками. Я видел, что Серёга относился к ней с каким-то надменным холодом, а Татьяна воспринимала это, как должное. Странные всё-таки существа – женщины.
Вот и теперь, когда Лариса предложила пригласить Татьяну на посиделки, особой радости не сверкнуло в лице гитариста.
Таня пришла.
Несколько странно было себя чувствовать в потной гимнастёрке и несвежими ногами после портянок и кирзовых сапог в чистенькой, пахнущей духами комнате, в которой с окна свешивались кружева белоснежной тюли, и во всю стену над двуспальной кроватью висел ковёр, а на нём большой, трогательный, матерчатый медведь с добродушной мордахой и голубой шёлковой ленточкой на шее.
Но вино сделало своё дело – стало по-свойски легко и свободно: анекдоты, смех, громогласные песни под гитару, словно тыщу лет, как все мы были знакомы. Естественно, не хватило. Но в магазин бежать не пришлось. На балконе муж Ларисы заквасил в поломанной стиральной машине брагу. Вот мы её, черпая ковшом, и жахнули.
Сергей расхорохорился не на шутку, снял гимнастёрку и, оставшись в исподней, армейской зимней рубахе, обнял Татьяну. Она не отстранилась и прижалась к нему. Нездоровое предчувствие прошмыгнуло у меня в мозгу, но я лишь махнул рукой и увёл Ларису в кухню, покурить. Не успели мы с ней выкурить по сигарете, как раздался громкий возглас гитариста:
- А что это медведь так на нас смотрит нехорошо? Ну-ка иди сюда, падла! И через несколько секунд послышался страшный грохот.
Вбежали мы с Ларисой в комнату, а там Таня с ошарашенным лицом стоит над Сергеем, прилипшим спиной к полу. На нём сорванный со стены ковёр, и в правой руке медведь с голубой лентой.
Стал я поднимать с пола сослуживца, как вдруг его стошнило и он бросился с мишкой в руках к унитазу.
Хозяйка квартиры Лариса вмиг потускнела и в отчаянье схватилась за голову:
- О, боже!
Ситуация явно вышла из под контроля и как её исправить никто не знал. Я же понял одно – три километра по тёмной степи со стороны которой, минуя КПП, можно было пройти незамеченными в казарму, мне с гитаристом не пройти. Не дотащу.
Вдруг у Тани омертвели глаза и она металлическим голосом произнесла:
- Я знаю, что делать.
Она набрала номер своего домашнего телефона:
- Вовка! Спасай! Я у Ларисы. Жду.
Буквально минут через пятнадцать её «усатый таракан» стоял посреди комнаты и в недоумении таращился на сорванный ковёр, на нас и на шатающегося на стуле Сергея, который, слава богу, уже успел натянуть с помощью Татьяны гимнастёрку.
- Вы чего, бабы, совсем очумели?! Вы что творите? Они же солдаты? – командирским тоном стал отчитывать женщин старший лейтенант Володя. Кто это ****ство придумал?
- Ну ладно, хватит командира давить! – Осадила его жена Таня. Напился человек, не рассчитал. Ты вспомни, как ты на полу валяешься в таком состоянии!
- А ковёр?..
- Полез, хотел мишку снять, посмотреть и не удержался на кровати, - не сдавалась жена. Потом… Дома поговорим. Сейчас надо их в часть отправить. Довези до КПП, проведи в роту до кровати, чтоб никто из ваших не пристал.
- Чего ты такое говоришь? Какая рота? Чего ты придумала? Им сейчас на губе самое место!
- Я тебе сказала, что дома лозунгами будешь разговаривать! – огрызнулась Таня. А сейчас сделай доброе дело.
- Ладно, - сдулся и подчинился красавице жене Володя и, вскинув на меня глаза, проговорил:
- Если б тебя здесь не было, то я этого голубчика прямо на губу отправил. Собирайтесь, поехали!
«Интересно, подозревает он, чувствует или знает о Сергее с Татьяной?» - подумалось мне. Но в данной ситуации эта тема не требовала развития.
Старший лейтенант с ветерком домчал нас на своём жигулёнке до КПП, и проход через него
выглядел в высшей степени фантасмагоричным: идёт офицер, держит крепко под руку пьянющего солдата, любовника своей жены, чтобы тот, не дай бог, не пошатнулся перед дежурным лейтенантом, а за ними нарочито ровно и с прямой спиной, как на параде, шагает другой нетрезвый солдат, словно хмурый неразговорчивый охранник старшего лейтенанта.
Что только не делает сила любви мужика к женщине! И у чёрта-то он на спине за черевичками к царице может слетать, и миллионное состояние на ветер спустить, и ещё бог знает какую нелепицу совершить, потакая женскому желанию или капризу…
Уже через много лет, вспоминая эту абсурдную ситуацию, мне искренне, по-человечески было жаль добродушного Володю, который не понятно зачем оказался в армии и жил с женой, которая его не любила.
Пронесло нас с Сергеем в тот раз.
На какой-то миг мне показалось, что история погасла и не будет иметь продолжения, но я ошибался.
Слух по маленькому городку пошёл и долетел до высшего руководства. Соседи Ларисы, видно, настучали, что пьянка-гулянка с солдатами была. Наверное, видели нас.
Вызвал меня наш майор и проникновенно, стараясь выглядеть командиром-отцом, промолвил:
- Всем всё известно, что вы с гитаристом устроили. Но лишнее чп никому не нужно. Давай-ка я тебя без шума в командировку длительную отправлю? Уж больно на глаза начальству твоё имя лезет. То ты погоны с себя срываешь, то водку землякам покупаешь через своих баб в городке, то теперь эта пьянка с офицерскими жёнами.
- Да что вы такое говорите, товарищ майор? Когда? – попытался я выпучить правдиво-честные глаза.
Но он махнул рукой:
- Ой, перестань! В общем, завтра машина пойдёт в Алма-Ату с такими же, как ты, разгильдяями. Будете там водокачку строить. Ты пойми, Сергей-гитарист – солдат простой, а ты – сержант и на должности старшины, да ещё и комсорг! Командир, как никак. А, значит, спрос другой.
Так я и загремел почти на полгода на разные стройки военных объектов.
Но я, по правде говоря, был только рад, что вырвался из этого нудного, надоедливого степного пейзажа с сопками.
Строительство водокачки - это была вольница, куда сплавляли служивых шальных парней. Отработал и иди куда хочешь, надев гражданку. Одно лишь условие: патруль захомутает – будешь сидеть на губе.
Со мною вместе на эту вольницу каким-то ветром занесло солдата Сашку, который закончил по классу скрипки Алма-Атинское музыкальное училище. Мы на музыкантской почве прониклись к друг другу симпатией, и однажды Сашка мне говорит: «Слушай, а пошли к девчонкам в консерваторское общежитие, там и заночуем? Я многих знаю».
Предложение было заманчивым, но у меня была мечта побывать на Медео.
«Пошли, - говорю, но тогда завтра с утра на Медео поедем, покажешь. Хорошо?»
Завтра было воскресеньем, а по этим дням прапор-казах, у которого мы были в подчинении, не появлялся на стройке, так что всё складывалось удачно.
Общежитие нас встретило приветливыми парнями, знакомым портвейном и весёлыми девчонками-музыкантшами.
К одной из них переглядками да усмешками сразу началось моё влечение. Ещё бы не началось! Полтора года в степи без женской ласки – это вам ни хухры-мухры! Помню, веселье продолжилось на какой-то квартире, потом опять в общежитие, и я всё время находился рядом с этой девушкой и обнимал её, а она позволяла и смеялась. Потом откуда ни возьмись нарисовался её парень, и у него любовь, оказывается с ней, и ему не нравится всё это. Но тут я показал свою строптивость и послал его на три буквы. Поведение какого-то пришлого солдата, естественно, выглядело вызывающим для всей мужской компании, которая дружно встала на сторону парня, и результат той вечеринки оказался для меня весьма плачевным.
Я проснулся в общежитской комнате в объятиях всё той же девушки, из-за которой произошёл весь сыр-бор, с разбитой донельзя губой и лиловым фингалом под глазом.
А девушка оказалась душевной – по утру дула мне на губу и ласково прикладывала холодные примочки к опухшему глазу. Видать, страстная ночь боль гасила, а теперь шрамы завоевателя женской любви болели нещадно. Нарисовался неожиданно Сашка. Он, как выяснилось, не присутствовал при сцене ревности, а мирно барахтался в соседней комнате с другой девчонкой. Поглядев на моё неприглядство, Сашка вкрадчиво спросил: «Какое сейчас тебе Медео, не поедем, наверное?»
Но он не знал мою упёртость. Быть в Алма-Ате и не побывать на Медео, о котором я столько был наслышан? Это не по мне. «Поедем!» - сказал я. Была зима, и я попросил свою девушку подыскать какой-нибудь шарфик прикрыть губу. Через пять минут она вернулась с мужским приличным шерстяным шарфом. Одному богу известно, что она наплела тому, у кого брала шарф, ведь было понятно, что никто его не вернёт. Бережно обмотав шарфом мою шею, она прикрыла им расквашенную губу.
Э-э-эх… Где же она, та девчонка-студентка? Что с ней? Я даже не запомнил ни на каком инструменте она занималась, ни её имени. Каким-то облачком промелькнула, а вот ведь осталась в памяти и нежность тела, и тепло заботливых рук её…
Вот так, закутав половину лица в тёплый зимний шарф и нахлобучив шапку-ушанку до самых глаз, чтоб прохожие могли видеть лишь узенькую полоску лица, я с Сашкой взбирался по лестнице на знаменитый на весь мир ледяной каток Медео…
Постояли, поглядели вокруг – красота! Мечта моя, собственно, сбылась, а стало быть дальнейшее пребывание в этой красоте уже и не интересно. К тому же, сильно болели и губа и глаз, и надо было возвращаться в часть.
На следующий день прапор на построении распределял нас на работы. Я уже без всякого шарфа стоял в солдатской в форме и в бушлате, с вывороченной губою и фингалом во всей красе наружу.
- Это, что ещё такое?» – скривился прапорщик.
- Да скользко, упал, товарищ прапорщик, - невозмутимо ответил я, превозмогая боль в губе.
- Ну-ну… упал, - усмехнулся он…
После водокачки мы строили ещё какой-то автополигон, где я поневоле более-менее научился сварочным работам, потом ещё куда-то отправили. В общем, вернули меня в родную часть в апреле, под самый дембель.
Уже во всю зеленела в степи трава, и каждый день наполнял мыслями, что осталось совсем немного, чуть-чуть ещё – и я буду дома.
У многих ребят из моего призыва были изготовлены «дембельские альбомы» с бравыми фотографиями военной службы. Самые ушлые из солдатиков смогли отправить посылками в родные места зимние шинели и полушубки из овечий шерсти – пригодится! Заготовили аксельбанты к парадным мундирам, чего я никак не мог понять – зачем? Служил каким-нибудь поваром или писарем при штабе, а возвращается, бравым десантником – смешно…
В нашем коллективе, что играл на танцах, появились молодые бойцы, и один из них, Саня, оказался талантливейшим парнем! Мало того, что он классно стучал на барабанах, так ещё и рисовал бесподобно! Не просто рисовал, а с юмором. Его я и попросил сделать для меня несколько юмористических рисунков на тему армейской службы в полковом оркестре. Дал ему для этого дела свою записную книжку со словами: «Вот она с твоими рисунками и станет моим дембельским альбомом».
В городок, на танцы, в предвкушении окончания службы, меня больше не тянуло. Но тут опять, на пустом месте случилась со мной неприятность.
В доме офицеров затеяли к празднику девятого мая сделать силами солдатской самодеятельности некое представление для начальства с округа.
Буфет, в котором распивали офицеры спиртные напитки, должен был по замыслу затейников представлять военный блиндаж, задрапированный маскировочной сетью, на столиках горели бы фитили из гильз снарядов, а за столами сидело бы офицерское начальство с жёнами. Ну, а солдатики в доверительной атмосфере, глаза в глаза полковникам, генералам и их благоверным, читали бы по сценарию стихи, песни военные пели, сценки разыгрывали – кто, что умеет.
Меня, помня о том, что я под гитару неплохо пою, вызвали в дом офицеров и попросили спеть на этом вечере «Тихую ночь» под гитару. Сказали: «Душевно спой, как ты умеешь». И это была даже не просьба, а приказ, который не обсуждается. Пара репетиций прошли на ура! Представление должно было состоятся в преддверии праздника, за два дня до него. И вот, в назначенный день, за три часа до выступления, иду я по весенней маковой степи в прекрасном настроении. Что-то насвистываю, пташки щебечут, божьи коровки жужжат – красота! Дембель в воздухе! И тут возле КПП у городка вижу старшего лейтенанта Володю. Того самого, которого Таня назвала «усатым тараканом». Сердечко моё застучало: «Ох, не к добру встреча…» Но не отвернуться, не свернуть в сторону невозможно.
- Пашка! Сержант, ты?!
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – козырнул я ему с улыбкой.
- Да брось ты! – пожал он мне руку и повёл в сторону.
- Я тут пару бутылок взял, а выпить не с кем, - начал он заговорщицким голосом.
- Не-не-не! Мне нельзя, - категорически замотал я головой. Мне петь через два часа перед генералами.
- Ну и что? – невозмутимо среагировал на мой отказ Володя. А то ты нетрезвым не пел никогда? Не сегодня-завтра домой уедешь, и больше не повидаемся. Пойдём, вон, к деревцам.
Зная, что совершаю ошибку, с тяжёлым сердцем пошёл я вслед за ним, кляня свою судьбу.
Но как не пойти, не уважить?
Я вспомнил, как Володя случайно оказавшись на железнодорожной станции, где мы разгружали вагоны с цементом, удивился, когда увидел меня, несущего на себе тяжеленный куль:
- Пашка, ты что ли? Зачем ты здесь? Нечего тебе здесь делать! Ну-ка, пошли с нами.
И он с другом своим, младшим офицером, забрал меня. И на какой-то квартире, наливая в стакан вино, кормил тушёнкой и просил меня петь свои песни под гитару. Как тут просьбу не выполнить, если помнишь человеческую доброту?..
Время стремительно затикало, завертелось в ненужной никому беседе, и после половины третьей бутылки, за которой сбегал старлей, я понял, что сам рою своему дембелю яму и сейчас надолго закопаю его в ней.
- Всё Вова, хватит! Я не буду больше! Отпусти! Ты ж меня под гранаты сейчас ведёшь! - затараторил я решительно, и мои слова вдруг возымели действие. Старлей Вова встрепенулся, вылил остатки портвейна в траву и сказал: «Пошли! Я проведу тебя через КПП».
Там дежурный лейтенант проверил мой пропуск и учуяв запах, сморщился и недобро проговорил: « А куда это ты, сержант, в таком виде намылился? Я тебя не могу пустить, сейчас патрульный наряд вызову».
Тут на авансцену вышел Вова:
- Слышь, лейтенант! Ему надо петь сейчас перед начальством. Ты в курсе, что в ГДО с округа приехали девятое мая отмечать? Сейчас там концерт будет. Зачем тебе лишний геморрой? Ведь его искать будут, а он у тебя.
- Так от него пахнет!
- Ну и что? И от меня пахнет. От тебя что ли никогда не пахнет? Давай, пропускай под мою ответственность, не морочь голову!
Скрепя сердце, молоденький лейтенантик пропустил нас.
Но это было только пол беды.
В тесной, душной каморке, где участники праздничного вечера ютились перед тем, чтобы предстать перед начальством с концертными номерами, я понял, что меня нещадно развозит, а когда вышел петь, то тренькнув по гитарным струнам, ощутил себя пустым барабаном, в котором нет ни текста песни, ни мелодии. Неожиданно я поймал на себе немигающий змеиный взгляд замполита дивизии, что-то во мне от страха щёлкнуло, и я странным образом тихонечко запел голосом, который был мне не знаком. Путаясь в словах и аккордах, под яростно вспыхивавшими взглядами окружного начальства, которое не понимало, как такое может происходить прямо перед их глазами, я, видимо, со стороны напоминал бойца упрямо шагавшего сквозь град пуль и разрывы гранат. Дошёл. Кланяться не стал и постарался испариться в спасительной степи. Но на прощанье всё-таки услышал от одного знакомого офицера: «Замполит злой. Обещал тебя после праздников отправить на губу, а на дембель самым последним из дивизии. Так что думай, как выкручиваться будешь».

«Так-так-так… Что же делать?» - стал я размышлять на следующее утро. И придумал:
«Пока никто ничего не знает, пойду-ка я к начальнику штаба. Он новенький – значит, не в курсе - кто я и что».
На моё счастье, начштаба оказался на месте и принял меня. Я ему пожалился, что обещали мне отпуск, если я напишу строевую песню для дивизии. Я написал. А отпуск не дали. В командировке полгода был, мой призыв почти весь уехал, а я сижу и не знаю, когда меня отпустят. «Почему?» - задал я трагично-горестным голосом ему вопрос.
Неожиданно начштаба в звании подполковника среагировал на мой жалостливый монолог деловым предложением:
- Как твоя фамилия?
- Турсунов.
- Так вот, Турсунов. Я тут задумал гауптвахту выложить новым кафелем. В тот день, когда ты его достанешь, тут же подпишу документы и можешь ехать. Это будет твоим дембельским аккордом.
Напоследок он мне назвал цифру – сколько плиток кафеля надо мне достать.
Из штаба я помчался в стройбат. Благо у меня там были кореша-земляки с моего призыва.
- Никаких проблем, - сказал мне кореш. Как раз чешский кафель привезли. Завтра, девятого мая, никого из офицеров не будет, присылай молодых бойцов и забирай, сколько надо!
Назавтра, в три часа дня, в штабе на полу лежали пачки с новеньким чешским кафелем.
- Достал! Товарищ подполковник! – радостно доложил я начальнику штаба, который на моё счастье, дежурил в праздник.
Посмотрев, что находится в пачках и убедившись, что не вру, он покачал головой и хмыкнул:
- Ну, ты даёшь! Ладно, делать нечего, подпишу!
Завтра днём получишь документы и поедешь.
Он даже не поинтересовался: откуда кафель? Где взял? Может, украл?
Армейский закон: сказали достань! И дальше твои проблемы начинаются. А где и как - никого не интересует. Правильно ли это? Честно скажу – не знаю. Но так, без лишних вопросов, и солдатам, и офицерам – всем удобно.

А назавтра уже было десятое число, и следовательно, по мою душу должны были приехать, чтоб отвезти на губу. Страшно нервничал, и в момент, когда с подписанными документами в кармане надевал парадную форму, чтоб стремглав бежать на железнодорожную станцию Отар, я увидел в окне казармы подъехавшую к штабу машину замполита. Но уже через минуту меня, словно ветром сдуло. Задворками пробрался я к автобусной остановке и исчез из армейской жизни навсегда, буквально вырвав свой дембель из офицерских начальственных рук.