Поезд

Два месяца назад у Сергея Калинина умерла жена.

Жену Сергей любил, совместная жизнь его не разочаровала, обзавестись детьми они не успели.

Неделю вдовец беспробудно пил и едва не попал под поезд. Это отрезвило безутешного мужчину, и он заставил себя жить заново.

Первым делом Сергей избавился от любимого кота жены, мейнкуна по имени Василёк.

Эта двенадцатикилограммовая туша начала действовать Сергею на нервы ещё во время похорон, когда чёрный гроб молчаливым упрёком перегородил гостиную.

Любознательному коту не составило труда, поднявшись на задние лапы, огромной передней лупить неподвижную хозяйку по лицу, а ночью он улёгся у покойницы в ногах и погрыз ей туфель.

Пожалуй, кот был единственным живым существом, которого не огорчила смерть молодой, здоровой женщины.

Почему и зачем у неё оторвался тромб, когда она погожим осенним днём ела в парке мороженое, осталось загадкой.

Похоронили Иру девятнадцатого сентября.

После смерти супруги скромный школьный учитель стал лакомым кусочком для юных, одиноких барышень: «трёшка в центре», считай, «хоромы», без довесков в виде спиногрызов и родителей, без вредных привычек (курение, так и быть, простительно!)

Поначалу внимание женского пола было Серёже в диковинку, но он быстро привык.

Привык и к внушаемой ему опытными коллегами мысли, что «жить одному – плохо», и, по наущению старших же сослуживцев, стал «присматриваться».

Четвёртого декабря в школе провожали на пенсию преподавательницу физики.

Сергей выпил лишнего, и проводить его до дому вызвалась хорошенькая учительница начальных классов Таня Карасёва, снимавшая комнату на окраине города.

В «хоромах» они выпили полбутылки розового вина, и вдовец отключился.

Очнувшись, он обнаружил, что лежит в собственно кровати, в рубашке и полурасстёгнутых брюках, а в ванной журчит вода. Круглые настенные часы показывали десять часов вечера. Потирая виски, Сергей сел на постели.

Потом он поднялся, разминая затёкшие мышцы и, выйдя в прихожую, наткнулся на брошенную на пол короткую женскую шубку. И сапожки с громадными каблуками всё ещё валялись, как пьяные.

Сергей досадливо поморщился. Поднял одежду, повесил на вешалку шубку, аккуратно поставил обувь, разобрав по парам. Прошёл на кухню: на столе ополовиненная коробка конфет «Ассорти», тяжеленная бутылка из очень тёмного стекла, нарезанные дольками яблоки и два бокала – один со следами губной помады.

Мужчина вздохнул.

«Видела бы это Ира…», – невольно подумалось ему. – «Сама бы от меня ушла».

В дверь настойчиво позвонили.

«Кому ещё я нужен?» – с раздражением подумал хозяин квартиры, но не открыть не решился.

Протопав в прихожую, Сергей щёлкнул замком, нехотя отворил дверь и мгновенно протрезвел.

На пороге стояла умершая жена.

Выглядела она усталой и усохшей. Измазанными землёй руками она теребила выжженный край измятой юбки. Румянцем алели на неживой щеке свежие царапины, оттеняя каштановую ломкость свалявшихся волос.

– Здравствуй, Серёжа, – ласково улыбнулась Ира и переступила порог.

Сняв те самые погрызенные туфли, она подула на пальцы сероватого оттенка, окаймлённые чёрным траурным налётом.

– Согрей мне руки…

Но Сергей не мог сдвинуться с места. Язык его намертво присох к гортани, горло окаменело, желудок похолодел.

– У нас гости?

Ира подняла женский сапожок, осмотрела его и задумчиво продолжила:

– Нет, это не Лариса – у неё нога маленькая, и не Наташа – она носит только ультрамодную обувь… Это кто-то новый.

Жена поставила обувь на место.

– Кто-то новый, у кого нет вкуса, и зарплата маленькая.

Сергею стало плохо. Он хотел схватиться за сердце, унять его гулкий стук, но не мог пошевелиться.

В это время из ванной вышла, наконец, учительница начальных классов. Она догадалась надеть одежду, в которой пришла, губы её были накрашены заново.

Оказавшись в прихожей, она остановилась и уставилась на непрошенную женщину с непониманием.

– Здравствуйте! Я Ира.

Жена шагнула навстречу девушке, протянув для приветствия руку.

Таня медленно перевела глаза на Сергея.

– Это Таня, Карасёва, – выдавил мужчина. – Она… в общем, это  домработница.

– Как мило! – Ира разулыбалась и взяла гостью за руки. – Танечка, вы такая замечательная! Я совсем… совсем не справляюсь с домашними обязанностями… Я пишу книгу…

Учительница вырвала руки и стала судорожно натягивать шубку.

– Как? Вы уже уходите? – с искренним сожалением произнесла жена. – Танечка, давайте посидим, выпьем коньяку, познакомимся поближе…

Девушка, нагнувшись, обувалась.

– Серёжа, не стой как столб! Оденься, проводи Таню, раз она торопится, там темень такая….

Муж дёрнулся, но школьная коллега, рванув с крючка свою сумочку, ответила со злостью:

– Не надо, я сама!

И, бросив на несостоявшегося любовника испепеляющий взгляд, выбежала из «хором».

– Как же так? – растерялась Ира. – А я так обрадовалась, что больше не буду мыть, убирать, готовить…

Она наморщила лоб и ненадолго замолчала.

Муж, взявшись, наконец, за сердце, кое-как присел на тумбочку.

– Господи, – Ира взялась за голову. – Как же я могла забыть! Василёк! Василёчек! Васенька! Кис-кис-кис! Иди скорее к мамочке! Мамочка пришла, вкусненького принесла! Ой, а ведь не принесла!

Но никто не откликнулся на её зов.

Сергей с ужасом наблюдал, как меняется выражение лица жены.

– А где мейнкун? – настороженно спросила она.

В глазах её мелькнули сверкающие льдинки, или это свет плафона падал так пугающе.

– Я отнёс его… на вязку, – пролепетал Сергей. – Завтра заберу.

Кота он сплавил двоюродной тётке в деревню.

– Мог бы меня дождаться!

Ира обиженно надула губы и, не обращая внимания на взмокшего мужа, прошла в спальню. Включив свет, она остановилась как вкопанная.

– А где мои шторы?

Сергей, с трудом поднявшись с жёсткой тумбочки, доковылял до спальни и встал в проёме, не решаясь войти внутрь.

Ткань Ира покупала в итальянском бутике, сама выкраивала, сама строчила, даже сама вешала. После её смерти шторы забрала Рита, свояченица.

– Сестра твоя взяла… на время, – медленно ответил Сергей, стараясь удержать подёргивание губ. – Ей образец был нужен.

– А! – Ира немного успокоилась. – Всё-таки решила сшить такие же! А меня уверяла, что фасон старомодный, и ламбрекены в сочетании с обоями теряются.

Она подошла в трюмо и уставилась на своё отражение.

– Какой кошмар!

Она потрогала царапины на щеке.

– Неудивительно, что домработница испугалась и сбежала. 

– А где моя шкатулка с брошками и бусами?

Отойдя от зеркала, Ира с подозрением выдвигала пустые ящики комода.

– Где мои колготки? Бельё? Одежда?

Мысли Сергея метались, как ошпаренные. Все личные вещи жены после её смерти он роздал каким-то малознакомым людям.

– Нас ограбили, – соврал он, отпустив сердце и ухватившись за косяк.

Ира уставилась на него, как удав. Потом она распахнула створки шифоньера, заполненного лишь на треть, и оглядела мужские рубахи с пиджаками.

Хлопнув дверцами, она взяла мужнино полотенце и погрозила грязным пальцем:

– Пока я буду в ванной, придумай удовлетворяющее меня объяснение.

Она проскользнула мимо вжавшегося в дверь Сергея, но буквально через минуту появилась снова.

На этот раз она выглядела разъярённой.

– Это что, злая такая шутка? – закричала она. – Где мои шампуни, крема, пенки? Где коврик? Где шторка с маками Моне? Странно как-то нас ограбили – вынесли только мои вещи! Кота тоже украли?

Сергей не выдержал натиска и заплакал.

Ира сразу же подобрела. Она приблизилась к нему и участливо заглянула в его бегающие глаза:

– Расскажи мне, что произошло?

Но Сергей упорно молчал. Он задержал дыхание, боясь вдохнуть её мёртвый запах.

Ира положила руки на его плечи. Прикосновение было прохладным. Сергей не выдержал:

– Уйди, пожалуйста.

– Что? – опешила жена.

– Не сейчас… Уйди, прошу тебя, уйди!

Он закрылся от неё ладонями.

– Мне всё понятно, – голос Иры стал враждебным. – Это была не домработница, а твоя любовница. Я подозревала, что тебе всегда нравились смазливые длинноволосые брюнетки с сиськами.

Возмущённый этим нелепым предположением Сергей что есть силы треснул кулаком по трюмо. По зеркальной поверхности паутиной растеклись трещины.

– Одного не пойму, почему ты мне сразу всё не рассказал? Я бы поняла.

– Какой цинизм! – её голос задрожал. – Мало того, что ты мне изменяешь, так ты ещё решил уничтожить все следы моего существования…

Она зло зыркнула на вжавшегося в стену побледневшего мужа и, наконец-то, скрылась в ванной.

Когда зашумела вода, Сергей кое-как отлепился от безразличного бетона и на ватных ногах прошёл в кухню.

Дрожащими пальцами налил Совиньон Блан в бокал и залпом опрокинул в себя маслянистую жидкость, совершенно не почувствовав её леденцовый вкус.

Почему-то не дыша, Сергей спрятал коробку конфет и пустую винную ёмкость от греха подальше в шкаф, вымыл бокалы и унёс их в гостиную, фрукты выбросил в форточку. Сел на табурет и тоскливо оглядел когда-то уютную кухню.

Итак: чёртовой занавески этой с меленькими красными розочками нет.

Чайника расписного, старинного нет.

Всех её плошечек квадратных, деревянных, серебряных нет.

Коллекции кукол нет.

Только кофейная турка из-за слишком узкого горлышка никому не приглянулась.

Сергей достал медную вещицу из шкафчика и торжественно, как знамя, водрузил на плиту. Слава богу, кофе молотый ещё оставался. Закурив сигарету, он стал отчаянно думать:

«Дым сигаретный она не выносит. Это проверочка ей будет. Нежить его не чувствует.
А кто она ещё, как не нежить?

Господи, за что мне всё это? Я же сам её опознавал! Я её хоронил.

Я был с ней до конца. Рядом стоял, когда гроб заколачивали!

Правда, три горсти земли, как положено, не бросил, отвлёкся, закурил, чтобы опять не разрыдаться.

Из-за этого она, что ли, пришла?

Что это? Ошибка врачей? Или… нет, не может быть…

Она решила меня проверить, не изменяю ли я ей?

И всё это разыграла, насмотрелась этой голливудской дряни.

Наследство ей родитель оставил, так она, нет, чтобы потратить его на дело, решила меня облапошить. Точно. Как пить дать.

Что, покойниц безродных найти проблема большая? Рост, обличье, она же загримированная была. Прикинулась мёртвой, врачей подкупила.

Один кот подставу разгадал, не даром же по морде её лупил. А она где-нибудь на даче с подружками в это время коктейли попивала и насмехалась…

Но я же сам тело опознавал…

И татуировка на плече у неё была, и родинка возле рта…

Это какой-то замкнутый круг... 

Только за что?

Да я же ей никогда не изменял, не мешал, не ругал, мейнкуна этого бесстыжего  терпел…

Да я любил её!

Денег на кольцо занимал…

Что я ей такого сделал? Кофе по утрам приносил. Розы на праздники дарил.

За то, что шмутьё дорогое покупает, не ругал.

А как наследство получила, работу бросила, решила книгу написать, так я ведь слова не сказал!

Почему всё так несправедливо?

Она умерла. Умерла. Умерла!

Я не виноват в том, что так случилось!

Ё-моё…»

Сергей закурил вторую сигарету.

Он же племяннику отдал Ирин старый компьютер, где все её записи по книге этой хранились…

Ему стало по-настоящему страшно.

Не в силах больше находиться наедине со своими мыслями, Сергей бросился звонить шурину.

– Паша, – полузадушенно прошептал он в трубку. – Она вернулась. Она сейчас в ванной, грязь смывает. Живая и невредимая.

– Кто? Кто вернулся? – не хотел понимать Пашка.

– Ира. Ира вернулась. Моя жена. Твоя сестра.

– Ты что, до чёртиков допился? – засмеялся Павел. – Я самолично гроб её в могилу спускал.

– Паша, – заныл вдруг мученик. – Приезжай. Пожалуйста. Она… оно… я его боюсь!

Павел крякнул.

– Хотя нет, Паша! – закричал бывший вдовец. – Бери такси, езжай к тёте Вале в деревню, за котом! Умоляю! Расходы я тебе оплачу!

– Ну, хорошо, съезжу! – нехотя согласился шурин и положил трубку.

Сергею стало чуточку спокойнее.

«Оно, наверное, голодное!» – Сергей покрылся липким потом. – «Вопьётся сейчас в шею…

И зачем я эту Таньку привёл?

Да и не приводил я её, она сама увязалась! Я в двух шагах от школы живу, а она с двумя пересадками добирается.

Им всем квартира моя нужна! А Ира меня любила…

Ишь, явилась, не обняла, не спросила, как я, как у меня дела, как я не умер вообще без неё?

Колбасу ей, что ли, поджарить?»

Сергей бухнул на плиту сковородку, кинул кусок жира, напластал толстыми ломтями «докторскую».

Хлеб резать не стал. Вдруг оно булку на части рвать любит?

Плеск воды в ванной стих. Зажужжал фен.

«Надо же, прямо как человек», – пронеслось у Сергея в голове.

Он поставил сковородку на стол, на можжевеловую подставку, уселся на стул и, кусая ногти, стал ждать приговора.

Покинув ванную, Ира направилась в спальню, хотя, по мнению мужа, делать ей там было абсолютно нечего.

Тем не менее, доносившиеся до него звуки свидетельствовали о том, что она что-то ищет. Хлопали дверцы. Шуршали ткани. На какое-то мгновение звуки растворились в невыносимо громком тиканье часов.

«Может, я всё это себе вообразил?»

У Сергея проклюнулась надежда.

«Привёл женщину, похожую на Иру, выпил лишнее, запаниковал. Она не может быть живой! Это противоречит всем законам природы!»

Тень из спальни просочилась в другие комнаты квартиры. У Сергея опять упало сердце.

«Пошла в «детскую», – он будто бил себя розгами. – «Сейчас увидит, что нет ни её компьютера, ни книг, ни картин… А бабушка ведь наказывала, что надо год траур носить, ничего не трогать!»

Сергей обхватил голову руками и закрыл глаза.

Внезапное появление жены так его напугало, что он чуть не закричал, когда она деловито открыла дверцу шкафа и достала банку с молотым кофе.

– Удивительно! – иронично заметила вернувшаяся с того света жена. – А турка моя на месте! И кофе тоже! А то я уже было подумала, что ошиблась адресом… Я так поняла, что компьютер с моими материалами тоже украли?

Сергей испуганно замотал головой из стороны в сторону.

– Его Витя взял на время, пока свой в ремонте.

– Странно…

За разговором Ира налила в чайник воды, включила газ, насыпала в турку кофе – особенной шестигранной ложечкой, которая почему-то тоже никому не приглянулась.

– Зачем Вите мой компьютер? Это старьё? У него же четырёхядерный процессор, а у меня так, вроде пишущей машинки…

Сергей счёл не лишним промолчать.

В ожидании, пока вода закипит, Ира облокотилась о раковину, скрестив руки на груди.

Сергей наблюдал за ней исподтишка.

Все её движения были обычными, свойственными только ей.

И если бы это была другая женщина, откуда бы ей знать, как скрещивать руки, как, в ожидании, пока сварится кофе, массировать шею левой рукой, как по-особенному двигать затёкшей шеей.

– Ну, так что?

Ира нарушила молчание первой.

– Ты объяснишь мне, наконец, что происходит?

– Нет, это ты должна объяснить мне, ЧТО происходит! – взвился обиженный муж.

Смотри-ка, цыпа какая! Явилась из могилы и прямиком всё ей выложи, что да как.

Ира посмотрела на него строго и осуждающе.

Глаза её, с зеленоватыми прожилками, были только ЕЁ глазами, уж эти прожилки он вдоль и поперёк изучил.

Ира фыркнула и откинула волосы назад, потом вытянула губы и пощёлкала пальцами. И раньше она так делала, и если она посвятила кого-то в свои привычки, то вряд ли кто-то смог так достоверно скопировать движение её век, взмах ресниц, вздохи, заламывание пальцев.

Нет, этому могло быть только одно объяснение: Ира разыграла свою смерть, чтобы посмотреть, как события будут развиваться дальше.

А если похоронили не её, то где же она находилась все эти долгие дни, почти два месяца?

Концы не сходились с концами.

– Я могу объяснить, что происходит.

Ира перелила кипящий напиток в кружку и села за стол. Поджав губы, она убрала сковороду с поджаренными ломтями на плиту и закрыла её крышкой. При жизни она не принимала жареную пищу.

– Это розыгрыш. – Ира обвиняла. – Это глупый розыгрыш. Я уезжаю в командировку, попадаю в катастрофу, возвращаюсь и вижу: я больше ни для кого не существую.

– Я тебя раскусил! – удовлетворённо воскликнул Сергей. – Ты уволилась с работы, чтобы писать книгу! И на твоей работе в командировки никогда никого не посылали! Так что потрудись объяснить, с какой целью ты подло обманывала меня два месяца? И не нужно всё сваливать на потерю памяти!

– А я и не теряла память, – на редкость спокойно ответила жена. – Я всё прекрасно помню: и поезд, и катастрофу.

– Какую катастрофу?

Сергей потряс сигаретой перед лицом жены.

– Ну, ты что, не знаешь, какие бывают катастрофы?

Ира, понюхав напиток, встала, выплеснула кофе в раковину и стала варить другой.

– Разрушительные, с огнём, с обязательными смертями…

– Катастрофы бывают только страшные… – невпопад закончила она.

Сергею опять стало не по себе.

Он открыл было рот, чтобы поведать ей о восьмидесяти трёх днях жизни после смерти женщины, которую он любил, но что-то появилось в её облике такое детское, трогательное, беззащитное, что он не решился обрушить на неё страшную правду о ней самой.

– Ира, – он впервые за вечер назвал её по имени. – Мы должны поговорить и всё выяснить.

Жена недоверчиво хмыкнула.

– Но я, – Сергей закашлялся. – Я настаиваю на том, чтобы ты рассказала мне обо всём первая. Потому что ты сильнее… пожалуйста.

Наступило молчание.

Ира неподвижно смотрела на тяжёлую кофейную пену.

– Если ты помнишь, – начала она, – я задумала писать книгу. Я собирала материалы о жизни после смерти.

Не о зомби и прочей мистике, а именно о случаях воскрешения. Тебе я не стала ничего рассказывать до той поры, пока у меня самой в голове не образуется ясная картина.

Однажды я прочла об эскимосах, о том, что в случае голода они перекочёвывают в поисках «рыбных» мест, а очень маленьких детей оставляют.

Причём на взгляд европейского человека, поступают довольно жестоко: забивают детям глотки снегом.

Бывает, умершие дети после смерти возвращались злыми духам и начинали мстить.

Этот обычай, что ли, и стал отправной точкой сюжета.

В тот день – я очень ясно всё помню, это было 16-го сентября, я, проведя почти полдня в архиве, решила прогуляться по городу.

Прошлась по магазинам, представляя, каково это – умирать в холоде, в темноте, да ещё и с набитым снегом ртом, а у входа в старый парк купила мороженое и присела там на скамейку, возле фонтана, где ещё кот чёрный жил, присматривал за голубями…

– Фонтана больше нет, его демонтировали, – перебил рассказчицу муж. - И кот куда-то исчез.

Но Ира была так погружена в свой рассказ, что не обратила на слова мужа внимания.

– И вот тогда…

Ира запнулась и посмотрела на Сергея чужими нездешними глазами.

– Понимаешь, это был чистый пломбир, и я, должно быть, его съела. Только я этого не помню, будто у меня украли эти минуты жизни. Как монтированные кадры фильма – я разворачиваю мороженое, и следующий кадр – держу голую палочку.

А в горле это жуткое морозное ощущение, будто я наелась сосулек.

Зазвонил телефон, это была моя знакомая, Люда Звонарёва, журналистка.

Она помогала мне собирать материалы для книги. Люда говорила очень сбивчиво, я не сразу её поняла.

Она срочно выезжала в командировку, в деревню Козиково. Там, как сообщил ей надёжный источник, случилось неслыханное. Похоронённая два дня назад женщина вернулась домой и если я хочу поехать вместе с ней, то должна согласиться и немедленно ехать.

Конечно же, я согласилась.

Мы договорились встретиться на вокзале. Я позвонила в архив, предупредила, что заболела и попросила не убирать далеко книги, по которым я работала, потом позвонила тебе…

- Ты мне не звонила! – перебил Сергей.

- Да, ты не брал трубку, и я отправила тебе сообщение.

- Не было никакого сообщения.

- Было.

Ира понюхала кофе, поморщилась и вылила его в раковину.

- Что-то не хочется мне кофе… Странно…

«Нежить не может пить кофе», - мелькнуло в голове у Сергея, но он промолчал.

Жена потёрла шею и вдруг спросила:

- А что, мои любимые кухонные занавески с мелкими розочками тоже Рита позаимствовала?

- Я потом тебе всё объясню, расскажи сначала ты, про то, как съездила в Козиково! – торопливо проговорил Сергей.

- В том-то и дело, что я до места назначения не добралась! Поезд столкнулся с неопознанным объектом, начался пожар, все пассажиры, кроме меня, погибли.

- Ира, этого не может быть! – попытался разоблачить её Сергей. – Когда случается крушение поезда, то на место прибывают спасатели, пожарники, волонтёры, если ты осталась жива, тебя бы нашли, сообщили бы родственникам, тебя бы отправили в больницу, но тебя бы никто в таком виде не отпустил домой! Как ты до города добиралась? Сейчас декабрь, минусовая температура, а ты в туфлях, в платье и вся в земле. Почему же ты не закоченела? Почему тебя полиция не остановила?

Ира надула губы и затеребила волосы. Высушенные феном, они обволокли её невесомым шоколадным облачком.

- У меня замёрзли руки, пока я шла. И меня тоже удивило полное отсутствие людей. Я не полная идиотка, и знаю, что когда случаются столкновения со смертельным исходом, то туда прибывают спасатели. Но я тебе повторяю, никто не кинулся нас спасать. Поезд сгорел полностью, и все пассажиры сгорели вместе с ним. А я выжила и вернулась. И ты мне не рад. И от всех моих вещей избавился! И даже от Василька!

В глазах её сверкнула нехорошая зеленоватая вспышка.

Сергей вскочил и, преодолевая брезгливость, схватил жену за плечи, невольно отмечая, что под трикотажной тканью его футболки, которую жена после ванной надела на голое тело, он не чувствует приятной теплоты человеческого тела.

- Ира! Послушай меня! Ты умерла! У тебя оторвался тромб и случился инсульт! Ты умерла! Я тебя похоронил два месяца назад! В том самом бежевом платье с двойной юбкой, твоём любимом! В тех самых бежевых туфлях, в которых ты вернулась! Вернулась зимой! Ты не почувствовала холода, не обратила внимания на то, что в кухне накурено, потому что ты мёртвая! Ты не можешь пить кофе, не можешь различать запахи, потому что мёртвым еда и питьё не нужны!

- Я не понимаю, - Ира убрала руки мужа с плеч. – Разве такое возможно? Как же я умерла, если я двигаюсь, разговариваю, мыслю… Возможно, то, что я не мёрзну и не хочу выпить кофе, это просто последствия катастрофы. А руки согрелись!

- Хорошо, допустим, ты права, допустим, ты действительно попала в катастрофу, - Сергей закурил сигарету. – Но как ты объяснишь тот факт, что ты отправилась в Козиково в сентябре, а объявилась в декабре? Где ты была целых два месяца?

Лицо Иры выражало полную растерянность.

Кажется, до неё начало доходить, что в её возвращение домой и, правда, примешалось что-то мистическое.

- Верно, все улицы заметены снегом, но я как-то не обратила на это внимание… Получается, я и вправду умерла?

Голос её звучал тоскливо.

- Совсем как в моём ненаписанном романе.

Ира закрыла лицо ладонями и заплакала.

Через какое-то время она отняла руки и сквозь слёзы с мольбой в глазах тихо проговорила:

- Но я же плачу. Плакать могут только люди. Живые люди.

Вид плачущей жены всколыхнул Сергея, и в нём впервые после появления Иры проклюнулось неведомое доселе смешанное чувство любви и жалости.

- Ира, никто не знает, что мёртвые могут, а что нет, потому что мёртвые не воскресают…

Он встал, поборов себя, обнял её и погладил по волосам.

Ира доверчиво к нему прижалась и, вскоре появившееся естественное желание пылким вихрем перенесло их в спальню, и никогда ещё Сергей не испытывал такого всепоглащающего блаженства.

Они уснули как в старые добрые времена, обнявшись.

Сергей проснулся первым и на мгновение оторопел, увидев рядом с собой сопящую восковую куклу, удивительно похожую на его умершую жену.

Вспомнив события прошлой ночи, мужчина тихонько встал и прошлёпал в прихожую.

Вытащив из кармана пуховика телефон, набрал номер завуча, чтобы отпроситься с работы. Завуч, ничуть не удивляясь, даже не спросила причины.

Умывшись, Сергей отправился на кухню.

Пожарив яичницу и не притронувшись к завтраку, он заварил чай и достал принесённую заботливой Ритой баночку клубничного варенья. Осмысливание произошедшего требовало сладостей.

Итак, умершая жена вернулась.

Она совсем не подверглась тлену, однако наощупь была холодна, ей не требовалась пища, и она, вопреки киношным зомби, спала.

Значит, она не нежить.

И при близости вела себя естественно, как обычная живая женщина, страстно отвечая на ласки и смело лаская сама.

Может, это какой-то новый вирус?

И что теперь будет? Теперь вернутся все мёртвые, так что ли?

И где он возьмёт столько денег, чтобы купить ей разом одежду, не говоря уже о прочих мелочах?

И зачем, вообще, раздал все вещи?

Правильно, чтобы забыть её быстрее. И почти забыл. И полюбил снова… А ведь поначалу испугался, как самый последний трус…

Сергей улыбнулся, разглядывая посеребрённое морозом оконное стекло.

Вопреки всеобщей помешанности на пластиковых окнах, Ира, как ребёнок, радовалась этим деревянным рамам, а какой умиротворённостью озарялось её лицо, когда она любовалась зимними узорами, а он молча терпел сочившийся сквозь щели холод и одевался теплее. Терпел, наверное, потому что любил.

Воспоминания прервала появившаяся жена.

Растрёпанная, всё в той же мужниной футболке, босая, она была какой-то невероятной, неземной, точно потусторонней и больше не пугала.

Неторопливо поцеловав жену, Сергей усадил её на колени.

- Ира, прости меня, что я все твои вещи раздал. А от Василька я сразу избавился, он меня никогда не любил, да и его не жаловал.

- И ты меня прости, - Ира провела прохладными пальцами по его щеке. - Бог с ними с вещами, это всё покупное, тщетное. Странно, что ещё вчера меня это волновало, а сегодня нет. Что-то изменилось. И я выспалась! Я ведь эти три дня, пока поезд горел, глаз не сомкнула.

- Хорошо, что ты вернулась…

Но Ира мягко высвободилась из плена настойчивого поцелуя:

- Как ты думаешь, почему я вернулась?

- Наверное, у тебя остались незавершённые дела.

- То есть, я должна написать книгу о жизни после смерти?

- Представь, это может быть бестселлер!

- Да ну, - не поверила Ира. – Ты думаешь, кому-то интересно будет читать про объятые пламенем составы и горящих заживо людей? Одни «Титаник» уже был… А деньги от моего отца ещё остались?

- Конечно остались, они ведь на твоей карте лежат, а я смог бы ими распоряжаться только через полгода.

- А эта девушка, Таня, та, что вчера сбежала, это твоя новая возлюбленная?

- Да нет… Это учительница из школы, у нас небольшой сабантуй был, я выпил, а она меня домой провожала. Видимо, у неё на меня были планы. Я же перспективный вдовец, с «трёшкой» в центре, а она комнату снимает. Но у нас с ней ничего не было!

Последнее предложение Сергей произнёс так горячо и убеждённо, будто и сам в это верил.

- Бедная Танечка, - вздохнула Ира. – Я знаю, как это горько разочаровываться…

Заливистая трель звонка заставила Иру вздрогнуть. Чертыхнувшись, Сергей ссадил её с колен и отправился в прихожую.

Запорошенный снегом, с пакетом в руках на пороге стоял шурин Паша.

Из недр его щегольской зимней куртки нагло щурился кремовой мордой мейнкун. Кисточки на его ушах приветливо подрагивали.

- Пашка! – воскликнул Сергей. – Я совсем про тебя забыл! Заходи!

Он посторонился, пропуская родственника в квартиру. Паша выпустил из-за пазухи кота и тот, приземлившись на красный ворсистый коврик, поднял хвост и начал принюхиваться.

- А я вот не забыл! – шурин потряс тяжёлым чёрным пакетом. – Еле продавщицу уломал, чтобы мне «Старого мельника» до положенных девяти часов продали!

Знаю, что с утра пьют только конченные алкоголики, но подумал, что ты вчера не в себе был и что уж там тебе намерещилось…

А за котом я сгонял, чуть его во дворе поймал, да мне его отдавать не хотели, он за два месяца там всех крыс в сарайке передушил и всех местных кошек обрюхатил.

А зачем он тебе вдруг понадобился?

- Понимаешь, Паша, - шёпотом произнёс Сергей. – Ира вернулась.

Паша расстегнул куртку, снял ботинки.

Его мужественное, заросшее трёхдневной щетиной лицо выражало крайнюю степень недоверия и любопытства.

- Паша, я не напивался, и белочка меня не посещала. И я не сумасшедший. Она вернулась. Это какая-то аномалия, взрыв на солнце или посещение внеземной цивилизации, как пикник на обочине.

Из кухни вышла Ира.

Увидев воскресшую сестру, Паша, икнув, медленно перекрестился.

- Здравствуй, братик! – первой поздоровалась Ира.

- Ну, здравствуй, сестрёнка! – севшим голосом произнёс брат. – Дай я тебя обниму, что ли?

- Ой, Василёк вернулся! – Ира, игнорируя объятия брата, устремилась к своему любимцу.

- Иди сюда, заинька мой, худышечка моя сладкая!

Ира взяла на руки кота и прижала к себе, однако Василёк, изогнувшись, злобно зашипел и вонзил когтистую лапу прямо в шею хозяйке, после чего ловко выпрыгнул.

- Василёк, ты чего? – жалобно прохныкала Ира. – Ты меня не узнал? Я же твоя мамочка!

И она снова наклонилась к питомцу.

Мейнкун, расставив уши, сначала зарычал, потом грозно завыл, а потом, трусливо пригибаясь к полу, спрятался в «детской».

Ошеломлённые мужчины молчали.

- Как же так? – расстроилась Ира. – Он же никогда не проявлял агрессию, всегда любил тискаться и в щёку лизал! Значит, я и правда мёртвая…

Она провела рукой по шее.

- Больно он тебя поцарапал? – поинтересовался Паша.

- Я ничего не почувствовала. А царапина есть?

Сергей вгляделся в сероватую кожу.

- Ни единого следа.

- Странно, а откуда у меня на щеке царапины?

- Это Василёк постарался, - сообщил Сергей, - когда ты в гробу посреди гостиной лежала.

Паша присвистнул и достал из пакета две бутылки пива.

- Я не пью, - огорчила его сестра.

- Я тоже не буду пить, - решительно отказался Сергей.

- Ну, Калинины, вы не можете, не будете, а я выпью!

Не сговариваясь, они прошли в гостиную. Ира достала из серванта хрустальные бокалы, свои любимые, употребляемые по большим праздникам. Паша свернул «Старому мельнику» горлышко и залпом выпил.

- Ну как там, Ируся, живётся? Вижу, не сладко, как нам внушают, раз ты взяла и вернулась, - задумчиво произнёс Паша, и Сергей мысленно подивился его спокойствию и бесстрашию.

- Я помню только, как я ехала в многолюдном, душном поезде. Люди сидели по четыре человека на сиденье. А потом поезд внезапно запнулся обо что-то, и вагон заполнился дымом. Все метались, страшно кричали и горели. А я выжила. А когда поезд сгорел, я по рельсам вернулась назад, в город.

- Так ты была в аду? – буднично спросил Паша, наливая ещё. – А ещё кто-нибудь вернулся?

- Нет, все погибли.

- А Люда Звонарёва, твоя знакомая журналистка? – вдруг встрепенулся Сергей, хватаясь за это воспоминание, как утопающий за соломинку. – Вы же вместе поехали в ту деревню, где женщина из могилы восстала!

- Люда? – удивлённо произнесла Ира. – Как же я ней не подумала! Да, мы ехали в одном купе, Люда вышла в тамбур покурить, и тут начался пожар. И больше я её не видела. Наверное, она тоже сгорела.

- Надо узнать! – взволнованно вскочил Сергей. – Может, не ты одна вернулась! Может, это эпидемия и ничего страшного нет! Ведь вернулась же деревенская баба из Козиково! Паша, у тебя айфон крутой, выйди в интернет, поищи Звонарёву Людмилу. Это же ниточка! Я так и думал, что всему есть объяснение!

Поиграв кнопками, Паша громко выругался:

- Людмила Игоревна Звонарёва, журналистка «Новой жизни» трагически погибла 26 ноября сего года. При невыясненных обстоятельствах.

- Значит, и я опять умру, - бесцветным голосом произнесла Ира.

- Ну, нет! – уверенно воскликнул Павел. – Не для того же ты вернулась, чтобы опять уйти? Тебе надо на телевидение, на ток-шоу! Рассказать всем, что жизнь после смерти существует!

- И для чего? – недоверчиво повела плечом Ира. – Чтобы на меня глазели, как на воссозданную из ДНК вымершую зверушку?

- А что ты собираешься теперь делать? – искренне поинтересовался брат. – Ну, восстановишь документы, побудешь какое-то время в топе, напишешь книгу о своих приключениях. Катастрофы сейчас в теме. Вспомни «Титаник».

Ира одарила брата испепеляющим взглядом.

- А что я такого сказал? – возмутился Паша. – Ты же всегда мечтала быть писательницей, искала оригинальные сюжеты, а «выжившая», по-моему, сюжет отличный! Наш ответ американскому Ди Каприо! А вдруг у тебя возникнут способности к ясновидению или целительству? В любом случае, ты теперь уникум! А об уникуме должны узнать все!

- Я не хочу известности, - твёрдо заявила Ира. – И дайте мне слово, что вы никому обо мне не расскажете!

- А как ты собираешься жить? – усомнился Паша. – От социума не скроешься!

Громко, призывно мяукая, в зале возник Василёк.

- Ой, заинька, ты, наверное, голодный! – засуетилась Ира. – Серёжа, у тебя есть что-нибудь рыбное?

- Минтай, кажется, был… - растерялся Сергей.

Ира встала, но мейнкун, заметив её движение, коротко рявкнув, убежал прочь.

Женщина опять расстроилась.

- От меня животное шарахается, - сквозь слёзы проговорила она, - а ты о каком-то ток-шоу мне говоришь! Какая слава? Какая книга? Я теперь как прокажённая…

Ира зарыдала.

Сергей, обняв её, прижал лицом к груди. Паша растерянно пил.

- Я не то сказал, извини, Ируся! А кот, видимо привык к вольной жизни. Да это из него энергия сексуальная прёт. Может, его кастрировать надо?

Несколько минут прошли в молчании.

Приговорив классический светлый лагер, Паша тактично встал.

- Я пойду, забегу в воскресенье. Ируся, чего тебе вкусненького принести?

- Спасибо, братик, но я больше не нуждаюсь в пище, - печально поведала Ира.

Паша пожал родственнику руку и покинул Калининых.

Следом отправился в магазин Сергей, чтобы купить одежду жене и куриные пупки Васильку. Вернувшись, он застал её неподвижно сидящей на диване.

- Ира, я тебе джинсы купил и маечку с котёнком, примерь!

Натянув обновки, Ира трепетно поцеловала Сергея в щёку и тихим голосом извинилась:

- Прости, а я тебе ужин опять не приготовила, я задумалась…

- Ерунда, я картошки себе пожарю!

Так началась их новая совместная жизнь.

Не принявший Иру Василёк, отказывавшийся от пупков и рыбы, проголодав неделю, был увезён обратно в деревню к крысам и кошкам.

Ирин компьютер вернулся, однако все её файлы оказались безвозвратно утраченными, отчего Сергей расстроился больше, чем сама Ира.

Пока Сергей учительствовал, она сидела дома и что-то набирала в ворде.

По её словам, она сочиняла историю о последствиях действий, произведённых сгоревшими пассажирами в случае их воскрешения.

Как-то Сергей робко попросил её прочитать первую главу, но Ира отказала.

Вернувшись из школы, Сергей готовил себе ужин, принимал душ и остаток вечера вслух читал жене её любимые произведения, после чего они, вновь растворённые в безумстве друг друга, забывались целительным сном.

Когда зима пошла на убыль, Ира сообщила мужу, что беременна.

Новость о том, что станет отцом, поначалу повергла Сергея в шок.

Не замечая, что ученики бессовестно списывают во время самостоятельной, он напряжённо думал об одном и том же:

«Как может зародиться жизнь в мёртвом теле? Клеткам и органам нужно питание, пищу она не употребляет, какой же энергией она заряжается?

А чем будет питаться эмбрион? Допустим, той же неведомой энергией.

И кто в итоге родится? Ещё одна маленькая нежить? Нет, полунежить.

А если она смешается с человеческими генами и расплодится, к чему это приведёт? А если к гибели цивилизации? И я один буду виноват…»

В реальность его возвращал неистовый визг звонка.

Стоя в очереди на кассу в супермаркете, он продолжал свои невесёлые думы:

«А как же плод будет развиваться? А витамины, УЗИ, анализы?

Ира так и не восстановила документы. На учёт встать не получится.

Ладно, можно пригласить акушерку на дом, а как же прививки, как она будет его кормить, неужели грудным молоком?

И в садик его без документов не возьмут, и в школу.

Нельзя жить не зарегистрированным. Как же выкрутиться? Может, заставить её сделать аборт?

Вдруг эта нежить будет изгоем в мире живых людей? Что же делать, где искать ответы?»

Однажды, наткнувшись в отделе фруктов на выложенные горкой красно-коричневые бочка гранатов, Сергей, совсем забыв о том, что Ире чужда человеческая пища, положил один фрукт в корзинку.

Дома он протянул измотанной Ире символ любви. Улыбаясь, жена покрутила плод в руках и лукаво произнесла:

- Хочешь привязать меня к этому миру, как Аид Персефону?

Сергей смутился.

- Нет, просто решил тебя порадовать. Забыл совсем, что ты не кушаешь земную пищу. Подумал, что ребёнку будет полезно. Может, попробуешь съесть?

Разломав твёрдую кожуру, Ира съела семь зёрен, остальное доел Сергей.

Этой же ночью он внезапно проснулся как будто от какого-то толчка.

Скосил глаза на жену, она не спала, лёжа на спине и устремив в потолок неподвижный взор.

- Ты почему не спишь? – спросил он, позёвывая.

- Ты знаешь, с того времени, как я забеременела, я больше не могу спать.

- А почему ты мне ничего не сказала?

- Не хотела тебя беспокоить.

- Как же ты выдерживаешь без сна? Ведь уже на третьи сутки клетки мозга начинают отмирать! – не удержавшись, выдал Сергей, тотчас же пожалев о сказанном.

- Это у живых, - спокойно ответила Ира, переворачиваясь на бок. – Я так хочу, чтобы Мишенька родился живым, таким как ты, как все! А я уже не могу плакать. Наверное, я умираю, хотя как может умереть уже мёртвое?

- Мишенька? – переспросил Сергей.

- У нас будет мальчик. Мишенька.

- Почему ты так уверена?

- Я не уверена, я просто знаю. Ты не будешь против, если на деньги отца я куплю именной кирпичик с именем Мишеньки? Я узнала, что в нашем городе собираются строить часовню имени Архангела Михаила.

- Не буду. Ира, что случилось?

- Ты знаешь, в моей книге все выжившие в крушении поезда персонажи начали совершать безумные поступки, и все они привели к уничтожению всей планеты. Значит, это даже хорошо, что все они сгорели заживо.

Я боюсь, что Мишенька, когда вырастет, устроит новый, ещё более изощрённый геноцид.

И меня все будут проклинать, и не будет мне спасения во веки веков.

Сергей, сжавшись в комок, начал дрожать.

- Я удалила все эти безумные истории о выживших и начала писать новую, про Мишенькину судьбу.

- Покажешь? – робко попросил Сергей.

- Я пока описала только детство, а дальше не могу, ствол сюжета разветвляется и каждая следующая ветка оказывается засохшей.

- Ира, - решился Сергей. – Ты не предсказательница, не Мойра, а каждый человек – свободная личность, и сам выбирает, какого зверя в себе кормить: доброго или злого. Как ты можешь решать за него, какую судьбу ему уготовить?

- Вот я и хочу выкормить доброго зверя, но, выражаясь метафорически, я не знаю, какой давать корм, чтобы зверь вырос добрым?

Все мои попытки приводят к тому, что зверь отказывается от еды и… и умирает.

А если умирает, то моё возвращение бессмысленно.

- Ира, так перестань вообще писать! – горячо воскликнул Сергей. – И давай я буду читать вслух добрые детские сказки, давай будем гулять, слушать классическую музыку. Давай сходим в зоопарк, мне ученики взахлёб рассказывали и белом павлине по имени Сахарок. Сейчас весна, я одуванчики первые видел.

- Я не хочу никуда выходить, - мёртвым голосом произнесла Ира. – У меня на груди появились синие трупные пятна. Это от жары или от беременности. Да меня и не тянет на улицу, к людям. Для меня люди это те, которые сгорели заживо.

Путаясь в своём незнании, Сергей прижался к выпуклому Ириному животу и вскоре заснул.

Но с этой ночи в спальне поселился липкий, чужой страх, усилившийся к приближению родов.

Ира категорически отказалась от услуг акушерки.

Она всё больше и больше погружалась в себя, мало разговаривала.

Как неутомима паучиха она сплетала и рвала паутину будущей судьбы Мишеньки.

Наступили летние каникулы, Сергей, уподобившись жене, жил как механизм, постоянно смазываемый маслом страха.

Страх исходил от согнувшейся над клавиатурой вершительницей судеб. По вечерам они больше не проводили время за чтением.

Случилось это глубокой августовской ночью.

Легко, будто вынырнул из мрака вод, на поверхности жизни появился новый её жилец.

Был он крупным, голубоглазым и каштановолосым, глазёнки его поблёскивали, алый ротик морщился.

От матери он унаследовал сероватую, прохладную наощупь кожу. Отрезав пуповину, Сергей согрел бутылочку с молочной смесью и впервые покормил ребёнка.

Едва Мишенька зачмокал, страх его сменился благодатным покоем.

Мысли о маленький полунежити рассеялись, как войско кошмарного сна, побежденное богатырём света.

Даже Ира немного успокоилась.

Освободившись от плода, она долго сидела рядом с сыном, пока малыш, насытившись, не засопел.

Жизнь Сергея изменилась.

Пока не начались сентябрьские занятия, он нянчился с сыном, купал, выносил на свежий воздух, кормил и разговаривал с ним.

Обрадовался племяннику и Паша.

Больше всего, по его словам, ему нравилось укачивать малыша на руках.

Однажды шурин шутя признался, что маленький человечек полностью заменяет ему скрашиваемые пивом холостые вечера.

Мишенька рос спокойным, молчаливым мальчиком.

Явившись миру, он не огласил его пронзительным криком, не кричал он и потом, а только кряхтел, хитро поглядывая на отца не по-детски умными глазами.

С каждым днём Сергей всё больше убеждался, что Мишенька – нормальный, живой мальчик, унаследовавший от мёртвой матери только цвет и прохладу кожи.

Он рано встал на ножки, рано пошёл, он с аппетитом ел каши и супы, он не болел, вот только Иру, как и Василёк, избегал.

Стоило ей появиться в комнате, малыш прятался под стол и начинал плакать.

Для Иры это стало настоящим, последним ударом.

Она исхудала, уменьшилась, трупные пятна появились на руках и на шее, волосы начали выпадать.

Она окончательно поселилась в «детской» и больше не делила ложе с мужем.

Сергей разрывался между сыном и женой, чувствуя себя виноватым за то, что перестал уделять ей время.

Ира всё так же безвылазно печатала и исправляла повесть Мишенькиной жизни.

Уложив малыша, которому Сергей читал о человеческих болезнях, он шёл к жене и тихо усаживался рядом, проводя остаток вечера в звенящем молчании.

Однажды вечером, после того, как Мишенька был крещён, Сергей, дождавшись, когда тот уснёт, по обыкновению уселся рядом с Ирой и чуть не подпрыгнул, услышав её глухой, какой-то изувеченный голос:

- Серёжа, я закончила писать Мишенькину судьбу. И теперь я могу уехать.

- Куда? – едва смог прошептать Сергей.

Он и мысли не допускал, что может снова её лишиться.

- В Козиково. Купи мне билет на поезд.

- И что ты там будешь делать? – вымученно поинтересовался муж.

- Жить.

- Это из-за Мишеньки? Потерпи, не уезжай, он вырастет, станет великим учёным и изобретёт лекарство против смерти, и ты снова станешь живой и сможешь радоваться жизни, и никто не будет тебя бояться…

Я ему тоже судьбу формирую. Чтобы мы втроём были счастливы, а всё человечество осчастливить невозможно. Это утопия.

- Серёжа, лекарства против смерти нет и быть не может. Это твоя фантазия.

- Ира, ты нужна мне! Я слился с тобой в одно целое! – отчаянно выкрикнул Серёжа.

- Миф о половинках не состоятелен. Родив Мишеньку, мы с тобой раздробились, он – продолжение нашей любви. Я выполнила своё предназначение, а ты теперь должен выполнить своё, должен отпустить меня и вырастить его.

Сергей положил голову на её закоченевшие колени и горько, безутешно заплакал.

На другой день, аккурат в Вознесение Господне, оставив ребёнка на попечение Павла, Серёжа повёз жену на вокзал.

Повязанная платком, в чёрных очках, в глухой водолазке, Ира едва переставляла ноги.

Сергей вёл её под руку, впервые не замечая сочной зелени травы, душистого запаха цветущих яблонь, ощетинившихся одуванчиковых иголок.

Сердце Сергея разрывалось, он едва сдерживал рвущиеся из глаз злые, беспомощные слёзы.

Дожидаясь отправления поезда на Козиково, они сидели в зале ожидания, прижавшись друг к другу.

Сергей, не стесняясь снующих мимо дорожных рюкзаков, плакал.

Отстранившись, Ира вытерла влагу с его бескровного лица пятнистой, безжизненной рукой и тихо произнесла:

- Я тебе завидую, ты плачешь, а я совсем ничего не чувствую. Только какую-то смертную тоску. Знаешь, купи Мишеньке котёнка и своди в зоопарк, покажи ему Сахарка. Прости меня, Серёжа…

- За что? – выдохнул он.

- За то, что была тебе плохой женой. Ленилась готовить, рубашки твои гладить. За то, что была поглощена какими-то тряпками, кремами, плошечками. Ты, Серёжа, женись. На той Тане, Карасёвой, кажется…

- Ну уж нет, - с неприкрытой жестокостью произнёс Серёжа. – Только не на ней! Ты не беспокойся, я от тёти Вали потомка Василька привезу, он о нас лучше позаботится!

Ира хотела сказать что-то ещё, но из динамиков раздался металлический голос, призывающий пассажиров пройти на седьмую платформу.

Они встали.

Так же бережно Серёжа повёл жену через подземный переход.

Перрон встретил их озорным, беспечным смехом, показавшимся ему сатанинским. Сквозь мутную пелену слёз он видел не людей, а каких-то блуждающих призраков.

- Прощай, Серёжа! – попыталась улыбнуться Ира, но мышцы рта словно окоченели.

- Ира, мы же встретимся с тобой, там, за гранью?

- Если и существует что-то за гранью, то там точно нет тел, только души.

- А если… если и я когда-нибудь поеду в Козиково, поезд привезёт меня к тебе?

- Прощай, Серёжа, мне пора.

Она торопливо поцеловала его в губы и, видимо, собрав последние силы, неуклюже забралась в вагон.

Серёжа надеялся, что она задержится возле окна и помашет ему на прощанье, но Ира больше не появилась.

Когда поезд исчез в слепящем солнечном мареве, Сергей поплёлся домой.

По дороге он купил бутылку коньяка, однако, когда они с шурином разлили янтарный эликсир, игравший в паровозик Мишенька, отложив пластмассовую потешку, подошёл к отцу и впервые заговорил:

- Пить плохо. Тебе нельзя.

Малыш говорил серьёзно и по-взрослому.

Потерявшие дар речи мужчины с каким-то благоговейным ужасом молча наблюдали, как маленький мальчик, вылив «лекарство» на ковёр, невозмутимо вернулся к своему детскому развлечению.

Ещё большее изумление вызвала у них другая, совсем уж осмысленная фраза малыша:

- Когда я стану большим, то сделаю так, чтобы никто на земле не пил, не болел и не воевал!

Первым опомнился шурин.

- Миша, - обратился к нему дядя, как к полноценному собеседнику. – И что же будет тогда со всеми людьми на земле?

- Люди уедут на поезде…

Малыш на минуту задумался, потом лицо его осветила лучезарная, немного лукавая улыбка.

- К маме.

2013-2021