Трудно найти хорошего человека

(новый перевод рассказа Фланнери О'Коннор)


Бабушка не хотела ехать во Флориду. Ей хотелось навестить своих знакомых из восточного Теннесси, и она при любой возможности пыталась переубедить Бейли. Она жила с ним, своим единственным сыном. Бейли сидел за столом, на краешке стула, склонившись над оранжевым спортивным разделом «Журнала».

- Смотри сюда, Бейли, - сказала она, - вот, видишь, читай, - и она встала, положив одну руку на своё тощее бедро, а другой потрясая газетой у его лысой головы. - Тут этот малый, который прозвался Негодяем, удрал из федеральной тюрьмы и направился во Флориду, и ты только прочти, что он сделал с этими людьми. Только прочти. Я бы ни за что не повезла своих детей туда, куда бежит такой преступник. Мне бы совесть не позволила.   

Бейли читал, не отрываясь, и тогда она развернулась к матери детей, молодой женщине в свободных брюках с широким и невинным, как капуста, лицом, замотанным в зелёную косынку, с двумя кончиками на макушке, похожими на кроличьи уши. Она сидела на диване и кормила младенца абрикосами из банки.

- Во Флориде дети уже были, - сказала старуха. - Вам бы, для разнообразия, отвезти их куда-то ещё, чтобы они увидели другие уголки мира, расширили кругозор. Они никогда не бывали в восточном Теннесси.

Мать детей как будто её не услышала, а восьмилетний Джон Уэсли, коренастый мальчик в очках, сказал:

- Если не хочешь во Флориду, чё бы дома не остаться? - Они с сестрёнкой, Джун Стар, читали на полу комиксы.

- Она не останется дома и чтоб на день королевой стать, - сказала Джун Стар, не поднимая соломенной головы.

- Да, и что же ты будешь делать, если этот малый, Негодяй, тебя схватит? - спросила бабушка.

- Смажу ему в лицо, - сказал Джон Уэсли.

- Она и за мильон зелёных дома не останется, - сказала Джун Стар. - Побоится что-нибудь упустить. Ей надо туда же, куда и нам.

- Хорошо же, мисс, - сказала бабушка. - Припомни эти слова, когда в следующий раз захочешь, чтобы я завила тебе волосы.

Джун Стар сказала, что у неё волосы и так вьются.

На следующее утро первой в машине оказалась бабушка, в полной готовности. Она задвинула в угол большой чёрный саквояж, похожий на голову бегемота, а под ним спрятала корзину с котом Питти Сингом. Она не собиралась оставлять его одного дома на три дня, потому что он мог по ней слишком соскучиться или, чего доброго, задел бы одну из газовых конфорок и ненароком задохнулся. Её сыну, Бейли, не нравилось селиться в мотеле с котом.

Она села в середину заднего сиденья, а Джон Уэсли и Джун Стар - по бокам от неё. Бейли и мать детей с младенцем сели впереди, и они покинули Атланту в восемь сорок пять с пробегом 55890 миль. Бабушка выписала эти цифры, потому что подумала, будет интересно сказать по возвращении, сколько миль они проехали. За двадцать минут они добрались до окраины города.

Старуха устроилась поудобнее, сняла белые хлопковые перчатки и положила их вместе с сумочкой на полку у заднего стекла. Мать детей была всё в тех же брюках и в той же зелёной косынке, но бабушка надела тёмно-синюю соломенную шляпку с букетиком белых фиалок на полях и тёмно-синее платье в мелкий белый горошек. Воротничок и манжеты у него были из белого органди, отделанного кружевом, а к вырезу она приколола лиловую веточку матерчатых фиалок с саше. В случае аварии, всякий бы, увидев на шоссе её труп, сразу бы догадался, что она была настоящей дамой.

Она сказала, что, по её мнению, день для поездки вполне подходящий, не слишком жаркий и не слишком холодный, и предупредила Бейли, что ограничение скорости - пятьдесят пять миль в час и что патрульные прячутся за дорожными щитами и кучками деревьев и бросаются в погоню прежде, чем успеешь затормозить. Она указывала на интересные детали пейзажа: Стоун-Маунтин; голубой гранит, который в некоторых местах подступал к обеим сторонам шоссе; ярко-красные глинистые берега, слегка подёрнутые фиолетовыми прожилками; поля со всевозможными всходами, застелившими землю рядами зелёного кружева. Деревья были залиты серебристо-белым солнечным светом, и самые чахлые из них искрились. Дети читали журналы с комиксами, а их мать снова уснула.

- Давайте поскорей проскочим Джорджию, чтоб смотреть на неё поменьше, - сказал Джон Уэсли.

- Будь я ребёнком, я бы так о родном штате не говорила. В Теннесси есть горы, а в Джорджии - холмы.

- Теннесси просто быдлячья помойка, - сказал Джон Уэсли, - и Джорджия тоже паршивый штат.

- Во даёт, - сказала Джун Стар.

- В моё время, - сказала бабушка, сплетая изборождённые венами тонкие пальцы, - дети уважительнее относились к своим родным штатам, к родителям и всему остальному. Люди тогда поступали правильно. Ой, посмотрите на этого славного черныша! - сказала она, указывая на негритёнка, стоявшего на пороге какой-то хибары. - Прямо картинка, да? - спросила она, и все разом обернулись поглядеть на негритёнка в заднее стекло. Тот помахал рукой.

- Он без штанцов, - сказала Джун Стар.

- У него их, наверно, и нет, - пояснила бабушка. - У деревенских черномазиков вещей поменьше, чем у нас. Умей я рисовать, я бы это запечатлела, - сказала она.
Дети обменялись комиксами.

Бабушка предложила подержать младенца, и мать детей протянула его через спинку переднего сиденья. Устроив малыша у себя на коленке, она его катала и рассказывала обо всём, мимо чего они ехали. Она закатила глаза, скривила рот и прижалась своим иссохшим морщинистым лицом к его гладкому нежному личику. Порой он одаривал её рассеянной улыбкой. Они проехали большое хлопковое поле, посреди которого, словно островок, стояли пять или шесть могил, обнесённых оградой.

- Глядите, кладбище! - сказала бабушка, показывая пальцем. - Это старое семейное кладбище. Осталось от плантации.

- Где плантация? - спросил Джон Уэсли.

- Унесло ветром, - сказала бабушка. - Ха-ха.

Когда дети дочитали все комиксы, они принялись за взятый в дорогу перекус. Бабушка съела бутерброд с арахисовой пастой и оливку, и не позволила детям выбросить в окно коробку из-под еды и бумажные салфетки. Когда не осталось ничего другого, они стали играть в игру: один выбирает облако, а остальные гадают, что оно ему напомнило. Джон Уэсли выбрал похожее на корову, и Джун Стар угадала корову, а Джон Уэсли сказал, нет, автомобиль, а Джун Стар сказала, так нечестно, и они начали дубасить друг друга прямо через бабушку.   

Бабушка сказала, что расскажет им историю, если они угомонятся. Историю она рассказывала очень театрально, закатив глаза и покачивая головой. Она сказала, что когда ещё была барышней на выданье, за ней ухаживал мистер Енох Шервуд из Джаспера, что в Джорджии. Сказала, он был очень хорош собой, и джентльмен, и каждую субботу приносил ей арбуз, на котором вырезал свои инициалы: Е.Ш. И вот, как-то в субботу, сказала она, мистер Шервуд принёс арбуз, а никого дома не было, и он оставил его на переднем крыльце, сел в коляску и вернулся в Джаспер, но арбуза она так и не получила, потому что, сказала она, его съел негритёнок, приметив это Е.Ш.! Эта история страшно развеселила Джона Уэсли, он всё хихикал и хихикал, а вот Джун Стар не нашла в ней ничего такого. Она сказала, что не вышла бы за мужчину, который дарит по субботам одни арбузы. Бабушка сказала, что выйти за мистера Шервуда было бы очень хорошо, ведь он был джентльмен и купил акции «Кока-Колы», когда они только появились, а умер всего несколько лет назад очень состоятельным человеком.

Они остановились у «Башни» поесть булочек с жареным на гриле мясом. «Башня» была местами оштукатуренная, местами деревянная автозаправка с танцевальным залом, неподалёку от Тимоти. Хозяйничал там толстяк по имени Рыжий Сэмми Баттс, и на самом заведении, и по всей округе на многие мили в обе стороны вдоль шоссе были развешаны таблички, гласившие:

ПОПРОБУЙТЕ ЗНАМЕНИТОЕ БАРБЕКЮ РЫЖЕГО СЭММИ. ТОЛЬКО У РЫЖЕГО СЭММИ САМЫЙ СМАК! РЫЖИЙ СЭМ! ТОЛСТЯЧОК СО СЧАСТЛИВОЙ УЛЫБКОЙ. ВЕТЕРАН! РЫЖИЙ СЭММИ ВАШ ЧЕЛОВЕК!

Рыжий Сэмми лежал возле «Башни», прямо на земле, с головой забравшись под грузовик, а рядом с ним стрекотала серая обезьянка с фут ростом, прикованная к невысокой мелии. Как только обезьянка заметила выскочивших из машины и несущихся к ней детей, она прыгнула обратно на дерево и залезла на самую высокую ветку.

Внутри «Башня» представляла собой вытянутую тёмную комнату со стойкой в одном конце, столами в другом и пространством для танцев посередине. Они сели за деревянный стол возле музыкального автомата, и жена Рыжего Сэма, высокая и очень загорелая женщина, кожа у которой была темнее глаз и волос, подошла к ним и приняла заказ. Мать детей вставила в автомат десять центов, заиграл «Теннессийский вальс», и бабушка сказала, что от этой мелодии её так и тянет танцевать. Она спросила Бейли, не хочет ли он потанцевать, но тот только сердито зыркнул в ответ. В отличие от неё, от природы он не обладал особенно жизнерадостным характером, и поездки заставляли его нервничать. Карие глаза бабушки засияли. Она покачивала головой из стороны в сторону и как будто танцевала, не вставая со стула. Джун Стар сказала, включи такое, чтоб можно было потопать, и мать детей потратила ещё десять центов и включила быструю вещицу, а Джун Стар вышла на танцпол и отстучала чечётку.

- Ну не милашка? - сказала жена Рыжего Сэма, перегнувшись через стойку. - Не хочешь мне в доченьки?

- Вот ещё, - сказала Джун Стар. - Я бы и за мильон зелёных не стала  жить в такой развалюхе! - И побежала обратно к столу.

- Ну не милашка? - повторила женщина, натужно улыбаясь.

- Как тебе не стыдно? - прошипела бабушка.

Вошёл Рыжий Сэм и велел жене не разлёживаться на стойке, а поскорее подать людям их заказ. Брюки цвета хаки сползли ему на бёдра, а трясущийся под рубашкой живот нависал над ними, как мешок со съестным. Он подошёл, присел за соседний стол и издал нечто среднее между вздохом и взвизгом.

- Не судьба, - сказал он, - не судьба. - И утёр своё потное красное лицо серым платком. - Нынче не знаешь, кому и верить, - сказал он. - Так ведь?

- Люди определённо не так милы, как прежде, - сказала бабушка.

- На той неделе заезжают сюда два парня, - сказал Рыжий Сэмми, - на «крайслере». Машина хорошая, хотя и старая, битая. Ребята тоже, вроде, нормальные. Сказали, работают на заводе и, знаете, я тем парням отпустил бензин в долг. Ну почему я так сделал?

- Потому что вы хороший человек! - не задумываясь сказала бабушка.

- Да, наверно, мэм, - произнёс Рыжий Сэм, как будто потрясённый таким ответом.

Его жена принесла заказ без подноса: по две тарелки в каждой руке, ещё одна - у сгиба локтя.

- Ни единой душе в этом цветущем божьем мире верить нельзя, - сказала она. - И никогошечки я б отсюда не исключила, никогошечки, - повторила она, глядя на Рыжего Сэмми.

- Вы читали о том преступнике. Негодяе, который сбежал? - спросила бабушка.

- Я б ни капли не удивилась, если б он заявился прямо вот сюда, - сказала женщина. - Прознай о нас, наведался бы только так. Если б прознал, что в кассе есть хоть пара центов, что ж удивляться, если б он…

- Хватит, - сказал Рыжий Сэм. - Пойди принеси людям их колу. - И женщина ушла доканчивать заказ.

- Трудно найти хорошего человека, - сказал Рыжий Сэмми. - Ужас что творится. Раньше можно было уходя дверь за собой не запирать. Сейчас не то.

Они с бабушкой посудачили о лучших временах. Старуха сказала, что, по её мнению, в том, как сейчас обстоят дела, целиком и полностью виновата Европа. Она сказала, Европа ведет себя так, что можно подумать, у нас денег куры не клюют, а Рыжий Сэм сказал, тут и говорить нечего, она совершенно права. Дети выбежали наружу, в белый солнечный свет, и разглядывали обезьянку в ажурной кроне мелии. Та деловито ловила на себе блох и аккуратно раскусывала их одну за другой, как какой-нибудь деликатес.

Дальше они отправились уже за полдень, в самую жару. Бабушка задремала и поминутно просыпалась от собственного храпа. После Тумсборо она проснулась и припомнила здешнюю старую плантацию, которую посетила однажды в молодости. Она сказала, спереди у дома было шесть белых колонн, вела к нему дубовая аллея, а по обе стороны стояли деревянные решётчатые беседки, где можно было посидеть с ухажёром после прогулки по саду. Ей отчётливо вспомнилась дорога, на которую нужно свернуть, чтобы попасть туда. Она знала, что Бейли не пожелает тратить время на осмотр старого дома, но чем больше она говорила, тем сильнее хотела снова увидеть этот дом и выяснить, уцелели ли те две беседки. 

- В этом доме был тайник, - слукавила она, хотя ей бы и самой хотелось, чтобы это оказалось правдой, - и предание гласит, что когда здесь проходил Шерман, туда спрятали всё фамильное серебро, но потом его так и не нашли…

- Ого! - сказал Джон Уэсли. - Давайте посмотрим! Найдём! Проверим все деревяшки и найдём! Кто там живёт? Куда сворачивать? Эй, пап, давай завернём?

- Мы никогда не видели дома с тайником! - завизжала Джун Стар. - Поехали к дому с тайником! Эй, пап, поехали посмотрим дом с тайником!

- Честное слово, он здесь рядом, - сказала бабушка. - Ехать минут двадцать, не больше.

Бейли глядел прямо вперёд. Его челюсть была тверда, как подкова.

- Нет, - сказал он.

Дети принялись вопить и орать, что они хотят увидеть дом с тайником. Джон Уэсли пинался в спинку переднего сиденья, а Джун Стар повисла у матери на плече и отчаянно заскулила ей в ухо, что даже на каникулах им не дают повеселиться и никогда не позволяют того, чего ИМ хочется. Тут заорал младенец, а Джон Уэсли так пнул в спинку кресла, что отец почувствовал удар почками.

- Ладно! - крикнул он и остановил машину на обочине дороги. - Заткнётесь вы? Заткнётесь хоть на секунду? Если не заткнётесь, никуда мы не поедем.

- Для них это будет очень познавательно, - пробормотала бабушка.

- Ладно, - сказал Бейли, - но учтите: это единственный раз, когда мы вот так задерживаемся. Первый и единственный раз.

- Надо будет свернуть на грунтовую дорогу, мы её проехали где-то милю назад, - подсказала бабушка. - Я заметила съезд. 

- Грунтовка, - простонал Бейли.

После того, как они развернулись и направились к грунтовой дороге, бабушка припомнила другие мелочи, связанные с домом, красивое остекление над входной дверью и лампу-свечу в холле. Джон Уэсли сказал, что тайник, наверное, в камине.

- В этот дом тебе нельзя, - сказал Бейли. - Неизвестно, кто там живёт.

- Пока вы будете разговаривать с ними в дверях, я обегу сзади и залезу в окно, - предложил Джон Уэсли.

- Мы все останемся в машине, - сказала его мать.

Они свернули на грунтовую дорогу и затряслись по колдобинам в клубах розовой пыли. Бабушка припомнила времена, когда мощёных дорог ещё не было и за день проезжали тридцать миль. Дорога была холмистой, на ней встречались внезапные промоины и крутые повороты на опасных насыпях. То они оказывались на холме, озирая голубые верхушки деревьев на мили вокруг, а через минуту попадали в красную впадину, и покрытые пылью деревья глядели на них сверху вниз.

- Этому дому пора бы появиться, - сказал Бейли, - или я разворачиваюсь.

Дорога была такая, будто по ней уже год никто не ездил.

- Тут рядом, - сказала бабушка, и только она это сказала, как в голову ей пришла ужасная мысль. Эта мысль была настолько обескураживающей, что она покраснела, глаза её расширились, а ноги дёрнулись, опрокинув в углу саквояж. В тот момент, когда саквояж сдвинулся с места, газета, которой под ним была прикрыта корзина, с урчанием взметнулась, и кот Питти Синг запрыгнул Бейли на плечо.

Детей бросило на пол, а их мать, прижавшую к себе младенца, через дверь вышвырнуло на землю; старуха полетела на переднее сиденье. Машина сделала полный переворот и приземлилась на колёса в овраге у обочины дороги. Бейли остался на водительском месте, а кот - полосато-серый, с широкой белой мордой и оранжевым носом - вцепился в его шею, как гусеница.

Как только дети поняли, что способны двигать руками и ногами, они выбрались из машины, крича: «У нас АВАРИЯ!» Бабушка свернулась калачиком под приборной панелью, надеясь, что получила травму и Бейли не сразу обрушит на неё свой гнев. Ужасная мысль, посетившая её перед аварией, заключалась в том, что дом, который она так живо вспомнила, был не в Джорджии, а в Теннесси.

Бейли двумя руками снял кота с шеи и выбросил его в окно в сосновый лапник. Потом он вылез из машины и огляделся в поисках матери детей. Она, сжимая орущего младенца, сидела на краю засохшей красной канавы, но у неё всего лишь был порез на лице и сломано плечо. «У нас АВАРИЯ!» - кричали дети в неистовом восторге.

- Но никто не убился, - разочарованно сказала Джун Стар, когда бабушка, прихрамывая, вышла из машины. Шляпка всё так же держалась на её голове, только поля у неё спереди надломились и задорно торчали кверху, да веточка фиалок повисла сбоку. Все, кроме детей, сели в канаву, чтобы оправиться от шока. Их трясло.

- Может, какая машина приедет, - хрипло сказала мать детей.

- Кажется, я что-то себе повредила, - сказала бабушка, прижимая руку к боку, но ей никто не ответил. У Бейли зуб на зуб не попадал. На нём была спортивная жёлтая рубашка с ярко-синими попугаями, и лицо у него пожелтело, как эта рубашка. Бабушка решила, не стоит упоминать, что дом находится в Теннесси.

Дорога находилась где-то десятью футами выше, и им было видно только верхушки деревьев по другую её сторону. За канавой, в которой они сидели, тоже высился густой и тёмный лес. Через несколько минут они увидели на некотором удалении машину на вершине холма, она медленно приближалась, как будто её пассажиры наблюдали за ними. Бабушка встала и энергично замахала руками, чтобы привлечь их внимание. Машина продолжала медленно приближаться, скрылась за поворотом и, двигаясь ещё медленнее, появилась снова, на вершине холма, который они преодолели последним. Это был большой чёрный потрёпанный автомобиль вроде катафалка. В нём было три человека.

Он остановился прямо над ними, и несколько минут водитель безо всякого выражения пристально смотрел туда, где они сидели, и ничего не говорил. Потом он повернул голову, пробурчал что-то остальным и те вышли. Один был толстячок в чёрных брюках и красной толстовке с серебряным жеребцом на груди. Он обошёл их справа и остановился, не сводя с них глаз и приоткрыв рот в неком подобии ухмылки. Другой носил штаны цвета хаки, плащ в синюю полоску и серую шляпу, которая была надвинута так низко, что почти скрывала его лицо. Он медленно зашёл слева. Оба молчали.

Водитель вышел из машины и встал с ней рядом, поглядывая на них сверху вниз. Он был старше двух остальных. Волосы у него были с проседью, на носу очки в серебряной оправе, которые придавали ему учёный вид. У него было длинное морщинистое лицо, и ни рубашки, ни майки. Ноги затянуты в синие, слишком тесные для него джинсы, а в руках он держал чёрную шляпу и пистолет. У младших тоже были пистолеты.

- У нас АВАРИЯ! - заорали дети.

У бабушки возникло странное чувство, что она знает этого мужчину в очках. Его лицо казалось настолько знакомым, будто она знала его всю свою жизнь, но вспомнить, кто он такой, не могла. Он отошёл от машины и начал спускаться по насыпи, осторожно переставляя ноги, чтобы не поскользнуться. Обут он был в коричнево-белые туфли, носки отсутствовали, лодыжки были красные и тонкие.

- Добрый день, - сказал он. - Вижу, вас тут немного растрясло.

- Два раза перевернулись! - сказала бабушка.

- Разок, - поправил он. - Мы всё видали. Хайрам, глянь-ка их машину, проверь, на ходу ли она, - сказал он тихо парню в серой шляпе.

- Зачем вам пистолет? - спросил Джон Уэсли. - Чё вы будете с ним делать?

- Сударыня, - сказал мужчина матери детей, - не могли б тех детей позвать к себе? Дети меня нервируют. Хочу, чтоб все тут сидели прям там же, где вы.

- С чего это вы указываете, что НАМ делать? - спросила Джун Стар.

Опушка леса позади них зияла, как тёмный распахнутый рот.

- Идите сюда, - сказала их мать.

- Послушайте, - внезапно начал Бейли, - мы попали в беду! Мы по…

Бабушка ахнула. Она вскочила на ноги и замерла с выпученными глазами.

- Вы Негодяй! - сказала она. - Я сразу вас узнала!

- Да, мэм, - сказал мужчина, слегка улыбаясь, как будто вопреки собственной воле такая известность была ему всё же приятна, - но для всех вас, сударыня, было б лучше, чтоб вы меня не признавали.

Бейли резко повернул голову и сказал матери нечто такое, что даже дети остолбенели. Старуха заплакала, а Негодяй покраснел.

- Сударыня, - сказал он, - не расстраивайтесь. Иногда мужчины говорят не подумав. Вряд ли он думал сказануть вам этакое.

- Вы же не станете стрелять в даму, да? - сказала бабушка, вынула из-за манжеты чистый носовой платок и промокнула им глаза.

Негодяй ткнул носком туфли в землю, проделал ямку, а потом заровнял её обратно.
- Ужасно не хотелось бы, - сказал он.

- Послушайте, - почти закричала бабушка, - я знаю, вы хороший человек. Вряд ли в вас течёт обычная кровь. Уверена, в роду у вас были славные люди!

- Да, мэм, - сказал он, - лучшие люди на свете. - Улыбнувшись, он продемонстрировал ряд крепких белых зубов. - Господь не создавал женщины лучше моей матери, а папино сердце было из чистого золота, - сказал он.  Парень в красной толстовке обошёл их сзади и стоял с пистолетом у бедра. Негодяй присел на землю. - Следи за детьми, Бобби Ли, - сказал он. - Ты ж знаешь, они меня нервируют. - Он оглядел шестерых сбившихся в кучу людей и, казалось, смутился, как будто не мог придумать, что сказать. - В небе ни облачка, - отметил он, задрав голову. - Ни солнышка не видать, ни облачка нету.

- Да, день прекрасный, - сказала бабушка. - Послушайте, - сказала она, - не надо вам зваться Негодяем, я ведь знаю, в душе вы хороший человек. С первого взгляда видно.

- Тсс! - шикнул Бейли. - Тсс! Всем молчать, дайте я сам! - Он сидел на корточках в позе бегуна, готового броситься вперёд, но не тронулся с места.

- Златые слова, сударыня, - сказал Негодяй и рукояткой пистолета начертил  кружок на земле.

- Тут эту машину полчаса чинить, - крикнул Хайрам, выглядывая из-за поднятого капота.

- Значится, для начала, вы с Бобби Ли прихватите с собой его и того мальчонку и cводите их вон туда, - сказал Негодяй, указав на Бейли и Джона Уэсли. - Ребята хотят с вами толкануть кой о чём, - сказал он Бейли. - Не могли б вы, там, отойти с ними в лес?

- Послушайте, - сказал Бейли, - мы попали в беду, ужасную беду! Никто этого не понимает, - и голос его сорвался. Глаза у него были такими же пронзительно синими, как попугаи на его рубашке, и он оставался совершенно неподвижным.
Бабушка, словно засобиравшись идти с ним в лес, принялась поправлять шляпку, но загнувшееся поле осталось у неё в руке. Она молча уставилась на обрывок и через секунду уронила его на землю. Хайрам потянул Бейли за руку, как будто помогал встать старику. Джон Уэсли вцепился отцу в пятерню, а Бобби Ли пошёл следом. Они направились к опушке, и когда уже погружались в темноту, Бейли повернулся и, оперевшись на серый голый ствол сосны, крикнул:

- Я скоро вернусь, мама, подожди меня!

- Сейчас же  вернись! - завопила его мать, но они уже исчезли в лесу.

- Бейли, сынок! - трагическим голосом позвала бабушка, но обнаружила, что глядит на Негодяя, сидящего перед ней на земле. - Я просто знаю, что вы хороший человек, - сказала она в отчаянии. - Ни капли не обычный!

- Не-е, мэм, не хороший я человек, - сказал Негодяй через секунду, как будто тщательно обдумав её утверждение, - но и не худший на свете тоже. Папа мой сказал, я собака не той породы, что мои братья и сёстры. «Знаете, - сказал папа, - одни всю жизнь проживут, ни вопроса не спросят, а другим нужно знать, что к чему, и этот малый из последних. Ему до всего есть дело!» - Он надел свою чёрную шляпу, поднял вдруг глаза и тут же отвёл их в сторону леса, как будто снова смутился. - Извините, дамы, что я перед вами без рубашки, - сказал он, слегка сгорбив плечи. - Ту одежду, что на нас была, мы зарыли, когда сбежали, и перебиваемся чем попало, пока не найдём чего получше. Эту мы одолжили у тех, кого повстречали, - объяснил он.

- Совершенно никаких проблем, - сказала бабушка. - Возможно, у Бейли в чемодане найдётся лишняя рубашка.

- Там видно будет, - сказал Негодяй.

- Куда они его ведут? - закричала мать детей.

- Папа и сам был не промах, - сказал Негодяй. - Из тех, кого не проведёшь. Но с властями проблем не имел. Умел он с ними поладить.

- А вы бы тоже попробовали жить по-честному, - сказала бабушка. - Представьте, как было бы здорово остепениться, зажить в комфорте и больше не думать о том, что за вами постоянно кто-то гоняется.

Негодяй всё ковырял землю рукояткой пистолета, как будто размышляя о её словах.
- Да, мэм, вечно кто-то на хвосте, - пробормотал он.

Бабушка заметила, какие худые у него лопатки: они виднелись прямо за шляпой, потому что она стояла и смотрела на него сверху вниз.
 
- Вы вообще молитеть? - спросила она.

Он помотал головой. Она видела только, как чёрная шляпа качнулась между его лопатками.

- Не, мэм, - сказал он.

Из леса донёсся пистолетный выстрел, и тут же ещё один. Потом тишина. Старуха резко повернула голову. Ей послышалось, как ветер долгим довольным вздохом тронул верхушки деревьев.

- Бейли, сынок! - позвала она.

- Я и в церкви одно время пел, - сказал Негодяй. - Да кем я только не был. В армии служил, на суше и на море, у нас и за границей, двужды женился, могильщиком был, на железной дороге там, матушку-землю пахал, попал в торнадо, видал раз, как человек живьём сгорел, - и он поглядел на мать детей и девочку, которые сидели, прижавшись друг к другу: лица у них были белые, а глаза стеклянные. - Я даже видел, как пороли женщину.

- Молитесь, молитесь, - начала бабушка, - молитесь, молитесь…

- Сколько помню, никогда я не был плохишом, - тихо, почти мечтательно сказал Негодяй, - но где-то по ходу сделал что-то не так и попал в тюрьму. Живьём меня похоронили, - и он поднял глаза, приковав её внимание своим пристальным взглядом.
- Вот тогда бы вам и взяться за молитву, - сказала она. - За что вы попали в тюрьму в первый раз?

- Повернись направо - стена, - сказал Негодяй, снова глядя в безоблачное небо. - Повернись налево - стена. Глянь вверх - потолок. Глянь вниз - пол. Забыл я, что сделал, сударыня. Я сидел там, сидел, пытаясь вспомнить, что я такого сделал, и не вспомнил до сих пор. Бывало, кажется, что вот-вот, но так ничего и не надумал.
- Может быть, вас посадили по ошибке, - неуверенно сказала старуха.

- Не, мэм, - сказал он. - Никакой там ошибки. Бумаги на меня были.

- Вы, наверно, что-нибудь украли, - сказала она.

Негодяй ухмыльнулся. 

- Не было ни у кого, чего мне хочется, - сказал он. - В тюрьме там доктор по мозгам сказал, вот что я сделал, папу убил, но я знал - это ложь. Папа мой умер в девятьсот девятнадцатом, в эпидемию гриппа, и я тут вовсе не причём. Его похоронили на кладбище баптистской церкви Маунт-Хоупвелла, можете сами туда поехать, посмотреть. 

- Если бы помолились, - сказала старуха, - Иисус бы вам помог.

- Это верно, - сказал Негодяй.

- Так почему же вы не молитесь? - спросила она, задрожав вдруг от восторга.

- Не надо мне подмоги, - сказал он. - Cам со всем управлюсь.

Бобби Ли и Хайрам не спеша вышли из леса. Бобби Ли тащил жёлтую рубашку с ярко-синими попугаями.

- Кинь-ка мне рубашку, Бобби Ли, - сказал Негодяй. Рубашка полетела к нему, упала на плечо, и он её надел. Бабушка не решалась связать эту рубашку с чем-то знакомым. - Нет, сударыня, - сказал Негодяй, застёгивая пуговицы, - как по мне, не важно, что за преступление. Сделай что одно или что другое, убей человека или сними колесо с его машины, всё равно рано или поздно забудешь, чего такого наделал, и будешь наказан. 

Мать детей шумно задышала, как будто ей не хватало воздуха.

- Сударыня, - попросил Негодяй, - не могли б вы с девочкой отойти вон туда с Бобби Ли и Хайрамом, поближе к мужу?

- Да, спасибо, - чуть слышно сказала мать. Её левая рука беспомощно болталась, а другой она держала уснувшего младенца.

- Помогай даме, Хайрам, - сказал Негодяй, глядя, как она с трудом пытается выбраться из канавы, - а ты, Бобби Ли, держи девочку за руку.

- Не хочу я с ним держаться за руки, - сказала Джун Стар. - Он похож на свинью.
Толстячок вспыхнул, засмеялся, схватил её за руку и потащил в лес за Хайрамом и её матерью.   

Оставшись наедине с Негодяем, бабушка поняла, что лишилась голоса. В небе не было ни облаков, ни солнца. Ничего вокруг не было, только лес. Она хотела сказать Негодяю, что он должен молиться. Несколько раз открывала и закрывала рот, но ничего не произносила. Наконец, она обнаружила, что твердит: «Иисус, Иисус», в смысле, Иисус вам поможет, но звучало это так, словно она шлёт проклятия.

- Да, мэм, - как будто соглашаясь с ней, сказал Негодяй. - Иисус порушил равновесье. С Ним было то же, что со мной, только он не совершал преступленья, а я совершил, они смогли доказать, потому как бумаги у них были. Конечно, - сказал он, - мне тех бумаг не показывали. Вот почему я теперь подписываюсь. Давно ещё я сказал, вот заведёшь себе подпись и подписывай всё, что делаешь, и копию храни. Тогда будешь знать, чего наделал, и сможешь сложить преступленье с наказаньем и увидишь, подходит или нет, и в конце концов будет чем доказать, что с тобой обошлись неверно. Я зовусь Негодяем, - сказал он, - потому как, по мне, то, что я снёс в наказанье, не годится к тем проступкам, что я наделал.

Из леса донёсся пронзительный крик, за которым тут же последовал пистолетный выстрел.

- Как по вашему, сударыня, правильно это, когда одного с лихвой накажут, а другого не накажут совсем?

- Иисусе! - воскликнула старуха. - В вас хорошая кровь! Я знаю, вы не выстрелите в даму! Я знаю, вы из славного рода! Молитесь! Иисусе, вам нельзя стрелять в даму. Я отдам вам все мои деньги!

- Сударыня, - сказал Негодяй, глядя поверх её головы в лесную чащу, - не было ещё трупа, который бы давал могильщику на чай.

Раздались ещё два пистолетных выстрела, и бабушка подняла голову, как усталая старая индюшка, просящая воды, и позвала: «Бейли, Бейли, сынок!» - так, будто у неё сейчас разорвётся сердце.

- Никто, кроме Иисуса, мёртвых не подымал, - продолжил Негодяй, - да и Ему не стоило. Он порушил равновесье. Если Он делал, что говорил, тогда остаётся только бросить всё и идти за Ним, а если нет, остаётся только радоваться своим последним минутам, как только можешь - убивая кого, или сжигая его дом, или творя с ним ещё какую гнусность. Кроме гнусности,  удовольствия нет, - сказал он, и его голос едва не перешёл в рык.

- Может, он и не подымал мёртвых, - не соображая, что говорит, промямлила старуха. У неё так кружилась голова, что она опустилась в канаву, поджав под себя ноги.

- Меня там не было, так что не скажу, да или нет, - сказал Негодяй. - А страсть хотелось бы, - сказал он, стукнув в землю кулаком. - Плохо, что меня там не было, ведь если б был, я бы знал. Послушайте, сударыня, - сказал он тоненьким голоском, - если б я был там, я бы знал, и не стал бы таким, как есть.

Его голос, казалось, вот-вот сорвётся, и в бабушкиной голове на мгновение прояснилось. Она увидела, как совсем рядом с её лицом исказилось лицо этого мужчины, словно он собирался заплакать, и она пробормотала:

- Да ведь ты один из моих малюток. Один из моих детей!

Она вытянула руку и дотронулась до его плеча. Негодяй отпрянул, как будто его укусила змея, и всадил ей в грудь три пули. Потом положил пистолет на землю, снял очки и принялся их протирать.

Хайрам и Бобби Ли вернулись из леса и стояли над канавой, глядя сверху на бабушку, которая полусидела, полулежала в луже крови, ноги её были по-детски скрещены, а лицо улыбалось безоблачному небу.

Без очков глаза Негодяя оказались воспалёнными, бледными и какими-то беззащитными.

- Вытащите её и киньте туда, куда кинули остальных, - сказал он, поднимая кота, который тёрся о его ногу.

- Она болтушкой была, да? - сказал Бобби Ли, с гиканьем сползая в канаву.
 
- Она б стала хорошей женщиной, - сказал Негодяй, - если бы кто-то каждую минуту её пристреливал.

- Прикольно! - сказал Бобби Ли.

- Заткнись, Бобби Ли, - сказал Негодяй. - Нет в жизни настоящего удовольствия.