На берегу

    Мальчик долго не мог уснуть. Он тихо плакал под одеялом, солёные слёзки стекали на подушку, отчего она становилась мокрой и противной. Мальчик переворачивал её на другую сторону, но и это не помогало: как только закрывал глаза, так сразу представлял страшного старика, который бросает в комнату гранатищу, гремит взрыв, и он, и мама, и папа превращаются в бледных карасей.
    Мальчик поскорее открывал глаза, чтобы прогнать видение, - да слёзы текли с новой силой…
    
    Кривенькая лесная речка, некогда ручеёк, подпруженная плотиной, - разлилась болотцем.
    Болотца хватало для того, чтобы нагуливали жирок в тёплой воде ленивые караси; чтобы утки выводили утят; чтобы заботливые чомги до поры до времени катали своих птенцов, - пока не окрепнут, на материнской спине; чтобы чёрные, блестящие ужи, подняв точёные, с оранжевыми пятнами, головки над водой, переплывали по своим делам водную гладь на другой берег; чтобы, там-сям замерев, часовыми стояли серые цапли; чтобы не умолкал ни днём ни ночью лягушиный хор, славящий начало лета…
    Старик неторопливо шёл берегом. Как и все старики он размышлял о том, как же быстро промелькнула жизнь, - что там прошедшее лето! – его будто и не было: вот разве помнился лягушиный хор в начале.
    Из-за леса временами налетал ветер, -
                Дохнул осенний хлад…
   - Да, именно так: хлад, - подумал Старик, и этот «хлад» его тревожил.     Вспомнилось, как в храме, прощаясь с матерью, он дотронулся губами до её лба и ощутил, вместо тепла, согревавшего его всю жизнь, - ХЛАД; как подкосились ноги, и пытаясь устоять он схватился за мамины сложенные руки, а они были каменными и не ответили, не поддержали его, и он рухнул на колена, - и пол был хладен…
   С того печального года ухода мамы сколько же ушло родных, друзей и знакомых! Ушли в приоткрытую дверь, которая всё шире распахивалась теперь перед ним.
  Может быть поэтому Старику и не было страшно стоять на пороге…
  В голом лесу по-осеннему тихо, - лишь посвистывал невидимый птичек, одиноко и печально; воздух был до того прозрачен и чист, что у самого горизонта, за рекой, вспыхнула золотая точка.  Это там, – на западе, почти уже невидимое, пряталось холодное Солнце, прощальным лучом, скользнув по золотому куполу храма Николая Чудотворца, затеплило поминальную свечу.
               
                Перед этим сонмом уходящих…

  Вдруг послышался, сначала непонятно откуда, странный звук – будто в осоке затрещала сухими крыльями огромная стрекоза, - звук долетал с реки, и потом прогремел взрыв.
  «Петарды что ли запускают? А может дрон долетел? - подумал Старик и с тревогой посмотрел в небо. Но серое осеннее небо не расцветилось букетом огней, а новый треск и взрыв повторились. – Да что же там такое!?» Старик ускорил шаг и за поворотом увидел на берегу «отдыхающую» семью.
  Отец поджигал гильзу фейерверка и бросал её в воду. Гильза, треща некоторое время, вертелась на поверхности, а затонув, оглушительно взрывалась, поднимая фонтан брызг.
  Мальчик, ожидая взрыва, отбегал от берега, отворачивался и закрывал ладошками уши.
  Чуть со стороны мама всё действо снимала на телефон.
  У другого берега в зарослях тростника тревожно крякала дикая утка.
  Она собирала выводок подросших птенцов, чтобы поднять на крыло и улететь подальше от опасного места. Первым взлетел селезень, за ним треугольником пристроились остальные, - свист упругих крыльев, отразившись от леса, долетел до слуха Старика.
  Этот звук был привычен, - ближе к вечеру кряквы, готовясь к дальнему перелёту, ежедневно тренировали окрепших птенцов, нарезая круги над родным болотцем.
  - Что вы делаете!? – крикнул Старик «отдыхающим».
  В этот момент отец опять поджёг фитиль и забросил гильзу в воду. Треск и взрыв повторились.
 Мама навела телефон на фонтан брызг и засмеялась, издав гортанный, модный ныне, всклик: «Вау!»
 - Прекратите немедленно! – Старик направился к ним. – Как вам в голову-то такая дурь пришла, идиоты?
 - А чотакова, - отец обернулся к Старику, - ребёнку нравица…
 -  Без оскорблений попрошу! - ввязалась мать.
 Мальчик, ещё оглушённый взрывом, плохо понимал суть разговора, но видел, что незнакомец недоволен, а родители ругаются на него. Он переводил взгляд то на них, то на незнакомого дядьку.
 - Действия ваши по-другому и не назвать – дурь она и есть дурь! Я позвоню в экослужбу, номер машины запомнил, и водоём этот под охраной!
 Женщина перевела телефон на Старика:
 - Я всё записываю! Вам так не сойдёт!
 - Да ладно тебе кипятица: ты же видишь старикан ненормальный, - махнул рукой муж.
 - Это вы ненормальные! – Старик подошёл к самой воде, где неспешное течение уносило златобоких снулых карасей. – Варвары! Зачем! Зачем? Мальчик, иди смотри, что вы натворили… Ты только представь: вот вы дома сидите на кухне, мама приготовила вкусный обед, дома тепло, тихо, и вдруг кто-то идёт мимо вашего окна и бросает в форточку такую штуку, она падает на стол и взрывается! Тебе понравится!? Понравится? – Старик уже обращался к родителям.
 - Нееет… - тихо промямлил Мальчик.
 - Перестаньте травмировать ребёнка! – мать схватила сыночка за руку и потащила к стоящей неподалёку машине. – Витька, поехали отсюда… Ну, нигде покоя нет!
  Она затолкала сыночка на заднее сиденье, муж Витька, схватив спортивную сумку с петардами, тоже побежал к ним, потом сел к рулю и включил зажигание.  В окне отъезжающей машины Старик увидел, как малец скорчил рожу и высунул язык…
 - Уехали… Слава Богу… - подумал он, но опять затревожился, что поминать в связи с ними Бога не уместно. – Уехали к дьяволу…
                Здравствуй, племя младое, незнакомое!

  Стало опять тихо. Вернулись кряквы, замерли на своих постах серые цапли, лишь в воздухе висел неприятный запах палёного бензина.