27. Реакция крестьян на коллективизацию

27. РЕАКЦИЯ КРЕСТЬЯН НА КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЮ И РАСКУЛАЧИВАНИЕ

Русский крестьянин хоть «академиев и не кончал», но дураком-то не был. В ответ на усиление давления со стороны властей принимал свои меры, пока это было возможно – без насилия. Широкое распространение приняли такие явления, как разбазаривание и самораскулачивание.

«Самой наглядной и опасной формой самозащиты являлось то, что советские власти называли «разбазариванием», - уничтожение или продажа скота, инвентаря и даже урожая.
<…>
Для крестьян, попадавших под категорию кулаков, разбазаривание служило лишь одним из способов смены своего социально-экономического статуса, или самораскулачивания. Последнее включало в себя и другие уловки вплоть до ухода из деревни вообще, в связи с чем в итоге самораскулачивание превра¬тилось в самораскрестьянивание.
<…>
Разбазаривание стало непосредственным ответом на хлебозаго¬товки и коллективизацию, и этот процесс усилился во многих рай¬онах страны с лета 1929 г., практически одновременно с попытками региональных и местных властей насильственным путём ускорить темпы коллективизации. После того как крестьяне отреагировали на коллективизацию разбазариванием, региональное и местное руко¬водство ответило на него первой волной раскулачивания.
<…>
Соглас¬но Уголовному кодексу СССР, местные власти имели право аресто¬вывать крестьян, заключать их в тюрьму, конфисковывать имуще¬ство и даже отправлять в ссылку тех, кто обвинялся в намеренном уничтожении скота и порче сельскохозяйственного инвентаря (ста¬тья 79). Более того, им разрешалось применять статью 58, пункт 10 о контрреволюционных преступлениях, если кулаки распространяли слухи, подстрекавшие других крестьян к разбазариванию. Первая волна была лишь началом, предпосылкой официальной кампании по раскулачиванию крестьянства, проводившейся параллельно с кол¬лективизацией зимой 1929-1930 гг.
<…>
По мере того как процессы коллективизации и раскулачивания ускорялись в конце 1929 и начале 1930 г., усиливалось и разбазари¬вание. Ужесточение государственной политики и ответных мер со стороны крестьян слились в порочный круг.
<…>
Помимо скота и сельскохозяйственного оборудования разбазари¬ванию подверглись и другие виды собственности. <…> перед тем как вступить в колхоз, крестьяне продавали зерно, одежду и даже кухонную утварь. В конце 1929 г. в Кузнецком округе в Сибири крестьяне разорили 148 тыс. ульев, только чтобы они не достались колхозу. На Кубани уничтожали фруктовые сады. Другие крестьяне после введения чрезвычайных мер в 1928 г. начали сокращать свои посевные площади.
<…>
16 ян¬варя 1930 г. ЦИК и СНК СССР издали постановление «О мерах борьбы с хищническим убоем скота», а правительство РСФСР в тот же день опубликовало схожее постановление, распространив закон на борьбу с разбазариванием как скота, так и хозяйственного имуще¬ства.
<…>
Реакцией местных властей на разбазаривание стало ускорение темпов коллективизации, обобществления и раскулачивания.
<…>
Некоторые боялись еще худшей участи, чем коллективизация, - раскулачивания. Все зависело от решения какого-то городского чиновника, который мог посчитать, что у кресть¬янина слишком много скота, а значит, он - кулак.
<…>
Самораскулачивание - термин, который власть применяла к кресть¬янам, пытавшимся изменить свой социально-экономический ста¬тус, дабы избежать репрессий государства, направленных против ку¬лаков. Чаще всего этот процесс включал в себя разбазаривание и побег из деревни. <…> Государство преподно-сило самораскулачивание как форму добровольного раскулачива¬ния, в то время как в действительности оно было актом отчаянного сопротивления.
<…>
Получившие клеймо кулака крестьяне самораскулачивались в ответ на непосильное налоговое бремя (целью которого де-факто была коллективизация), хлебозаготовки, а также штрафы и другие наказания за неуплату налогов или невыполнение обязательств по хлебозаготовкам.
<…>
Самораскулачи¬вание крестьян продолжалось бешеными темпами во время коллек¬тивизации, принимая форму самораскрестьянивания. По российским данным, в те годы самораскулачились от 200 до 250 тыс. семей. Другими словами, около миллиона людей изменили свой статус крестьянина, чтобы избежать государственных репрессий. Большин¬ство из них переселилось в города и промышленные центры, навсегда оставив сельское хозяйство. Помимо четверти миллиона семей, которые самораскулачились, в города переехало бесчисленное коли¬чество крестьян, подвергшихся раскулачиванию со стороны государ¬ства, но избежавших депортации.
<…>
Другая форма самораскулачивания, или самораскулачивания «на¬половину», - разделение семейного хозяйства. Разделы хозяйства были уловкой, направленной на уменьшение его экономической зна¬чимости или, по крайней мере, на сохранение какой-то его части или семьи путем распределения имущества между сыновьями.
<…>
... по Западному району прокатилась волна самоубийств среди владельцев зажиточных крестьянских хозяйств. Самоубийство было самым радикальным и трагичным актом протеста против государ¬ства, которое твердо решило уничтожить целые категории крестьян, их культуру и образ жизни.
<…>
Акты самораскулачивания также ставили под сомнение власть го¬сударства и бросали ей вызов. Как и в случае разбазаривания, реакцией государства на них было применение силовых мер и даль¬нейшее раскулачивание.
<…>
Не всем кулакам удалось вовремя сбежать или самораскулачиться; большинство не смогли это сделать. Более миллиона крестьян¬ских семей - по меньшей мере 5 млн чел. - были раскулачены во время коллективизации. Из них, по самым скромным подсчетам, около 381 026 семей были в 1930-1931 гг. депортированы из родных мест.
<…>
Экспроприация имущества фактически означала его уничтоже¬ние, а депортация для многих крестьян, не выезжавших за пределы ближайшего рынка, была хуже смерти». (В.Э. Линн, «Крестьянский бунт в эпоху Сталина», М., РОССПЭН, 2010)

Методы, которыми пользовались большевики, насильно загоняя крестьян в колхозы, были разнообразны, но при этом все они были жестокими, доходящими до настоящего изуверства.

«Зажиточных крестьян «раскулачивали», конфисковали у них все имущество, включая дом и одежду, только за то, что они упорно отка¬зывались вступать в колхоз.
Всех других крестьян загнали в колхоз потом, поставив перед ни¬ми ту же альтернативу: или в колхоз или в лагерь!...
<…>
За всякое критическое замечание о колхозах, о партии или влас¬ти, за всякое возражение партийцу-докладчику на собрании следо¬вал немедленный арест, тюрьма, лагерь.
Тех, кто отказывался вступать в колхоз, отправляли в лагерь. Об одной деревне мне рассказывал очевидец.

На собраниях все крестьяне категорически заявляли: «В колхоз мы не пойдем». Им пригрозили «раскулачиванием» и ссылкой. Но они упорно стояли на своем: ни один не пошел в колхоз. Все кресть¬яне каждый раз голосовали единодушно против колхоза...

Тогда в деревню приехал большой отряд НКВД с пулеметами. Чекисты забрали и угнали в город весь скот из деревни.
Потом вывели в поле поголовно всех жителей деревни: мужчин и женщин, стариков и детей.
Запалили деревню со всех концов. На глазах у этой плачущей толпы людей сожгли их деревню дотла...

А самих жителей погнали под конвоем на ближайшую станцию. Там загнали их, как скот, прикладами винтовок в товарные вагоны, замкнули и отправили в Сибирь, в лагерь.
Всю деревню, целиком!» (Т.К. Чугунов, «Деревня на Голгофе», Мюнхен, Издание автора, 1968)

«В 1928 г. партия приняла ряд, по её уклончивому выражению, «чрезвычайных мер» в области хлебозаготовок. Тысячи коммуни¬стов и фабричных рабочих из городов повалили в деревни, забирая там хлеб и отстраняя от дел местное начальство, которое к тому времени если и не выступало за НЭП, то, по крайней мере, привык¬ло к нему. Они закрывали рынки, ставили посты на дорогах, чтобы задерживать частных торговцев, и повсеместно применяли статью 107 Уголовного кодекса, направленную против спекуляции и со¬крытия хлебных излишков. Понятия «спекуляция» и «сокрытие излишков» интерпретировались в широчайшем смысле, хлебозаго¬товительные отряды забирали зачастую все до последнего зерныш¬ка. Для крестьян чрезвычайные меры представляли собой возврат к принудительной продразверстке времен Гражданской войны. Репрессии и насилие стали повседневными картинами сельской жиз¬ни, когда кампания хлебозаготовок поколебала установленное бла¬годаря НЭПу шаткое перемирие с крестьянством». (В.Э. Линн, «Крестьянский бунт в эпоху Сталина», М., РОССПЭН, 2010)

«План хлебозаготовок 1928 года удалось выполнить только ценой повальных обысков в деревнях и судебных процессов. За сокрытие хлеба, например, в Среднем Поволжье было отдано под суд 17 тыс. крепких хозяйств. Осенью 1929 года примерно треть хлеба изымалось с применением силы». ( «Продолжаем тему голода в СССР», https://erandl.livejournal.com/10345.html)

Понятно, что такая тактика для многих «коллективизаторов» и «раскулачивателей» добром кончиться не могла. Доведенные до отчаяния, обозленные крестьяне начали мстить своим обидчикам. Случаи индивидуального террора множились пропорционально усилению насилия со стороны власти.

«... террор использовался, чтобы перевернуть существующий порядок вещей, подорвать и сменить власть в деревне. Главными его объектами стали местные активисты и партработники, служившие советскому режиму. В основном крестьяне использовали традицион¬ные формы террора, такие, как убийство или нападение - типичные проявления человеческой жестокости. Самосуд (самоуправство), поджог и угрозы были особыми формами протеста. На подобные действия крестьян толкали чувства справедливости и солидарности.
<…>
Во-первых, террор представлял угрозу для любого, кто вышел или порывался выйти из деревенской общины, и для любого местного партработника, кото¬рый думал, что насилие и несправедливость в отношении жителей деревни сойдут ему с рук.
 
Во-вторых, террор являлся способом ото¬мстить тем, кто помогал властям проводить репрессии против дерев¬ни, и играл важную роль как форма активного сопротивления кресть¬ян и инструмент их «политики».
<…>
Крестьяне вымещали злость и отчаяние на своих врагах, чтобы предупредить возможные нападки с их стороны в буду¬щем или же отомстить за прошлые обиды, и это противостояние шло с переменным успехом.
<…>
С распространением террора в конце 1920-х гг. и в 1930 г. возрас¬тала и степень его жестокости. Более 1100 убийств, в основном местных партработников и активистов, и более 5000 случаев напа¬дения на должностных лиц свидетельствуют о чрезвычайной и даже критической ситуации в стране.
<…>
... в официальных источниках число участников террора неку¬лацкого происхождения занижалось, поскольку государственная идео¬логия пыталась объяснить все проявления протеста социально-эконо¬мическими мотивами.
<…>
Месть послужила главным мотивом убийства местного ра¬ботника одной из деревень Средней Волги летом 1929 г. В этом были замешаны родственники Ивана Мещеринова, бывшего землевладель¬ца, которого в 1927 г. отправили в ссылку. Они стали заклятыми врагами колхоза, считая, что его члены несут печать Антихриста, из-за чего впоследствии эти «кулаки» подверглись экспроприации. <…> ... родственники Мещеринова подожгли дом пред¬седателя кресткома. Сам председатель, его жена, ребенок и четверо односельчан сгорели заживо в пламени, которое охватило 20 домов. Виновников поджога приговорили к смерти.
<…>
Убийства и нападения, совершенные из жажды мести, были частым явлением в 1930-е гг., что можно объяснить участием активистов в хлебозаготовках, чистках колхозов и состав¬лении донесений о краже зерна - делах, которые для всех колхозных крестьянских семей стали вопросом жизни и смерти. Однако чаще всего крестьяне хотели отомстить местным активистам и колхозным работникам за их деяния в 1930-1931 гг. и репрессии против кула¬ков. Копя злость день ото дня, они выжидали подходящего момента. С ухудшением ситуации, охваченные отчаянием, они набрасывались на давних врагов, которые в свое время предали общину, а теперь находились у власти. Террор стал одним из инструментов деревен¬ской политики и повседневным явлением на селе». (В.Э. Линн, «Крестьянский бунт в эпоху Сталина», М., РОССПЭН, 2010)

«ГПУ собрало такие данные о крестьянском движении в 1928 и 1929 гг:
Массовые выступления крестьян 1027 и 9093.
Теракты против представителей власти 709 и 1307». («История России. ХХ век. Эпоха сталинизма (1923-1953)», Том II, под ред. А.Б. Зубова, М., Издательство «Э», 2017)

«... несмотря на обилие открытых материалов о периоде коллективизации и индустриализации, реальная историческая картина тех лет оказалась искажённой. Искажённой версией, непонятно откуда внедрившейся в литературу и массовое сознание, будто русское крестьянство с рабской покорностью принимало все удары, обречённо позволяя грабить себя, ломать коренные устои жизни и миллионами ссылать в полярную глушь на вымирание, а сопротивление выражалось лишь отдельными убийствами активистов и председателей. (Может, утверждению этого мифа способствовала наша творческая интеллигенция, представляющая крестьянство в рамках своих стереотипов - безгласным и безответным, смиренно принимающим роль жертвы?)

На самом же деле, наступление коммунистов на крестьянство сопровождалось мощными восстаниями. Вот только данных о них в условиях советской монополии на информацию сохранилось слишком мало - разве что отдельные упоминания, разбросанные по разным источникам. Названия, даты да и то наверняка не все. Но если попытаться их объединить, картина получается впечатляющая. И опровергающая все домыслы о рабской покорности. В 1928 г. поднялась Якутия. В 1929 г. - Бурятия, при подавлении было расстреляно 35 тыс. чел.». (В.Е. Шамбаров, «Государство и революции», М., Алгоритм, 2002)

«В директиве Политбюро от 3 октября 1929 г. звучали призывы к «решительным и быстрым мерам» вплоть до расстрела кулаков, участвовавших в контрреволюционных выступле¬ниях.
<…>
Не сумев выполнить задачу сдерживания волны массовых беспо¬рядков, зверские перегибы кампании по коллективизации зимой 1929-1930 гг. привели к самому разрушительному бунту крестьян. <…> В конце 1929 г., в самый разгар коллективизации, в инстанции всех уровней лавиной посыпались предупреждения и со¬общения об актах насилия с обеих сторон. Во многих частях страны обкомы и крайкомы <…> информировали местные власти о высокой вероятности оказания крестьянами насильственного сопротивления в ходе кампании. Даже в рядах Красной армии начались волнения, поскольку солдаты полу¬чали из дома тревожные письма о грядущих несчастьях и творящем¬ся произволе». (В.Э. Линн, «Крестьянский бунт в эпоху Сталина», М., РОССПЭН, 2010)

Однако настоящая крестьянская война разразилась в начале 1930 года.

«Первый этап сплошной коллективизации специалисты относят к зиме – началу весны 1930 г. Начался этот первый этап статьёй И. Сталина в «Правде» в ноябре 1929 г. – «Год великого перелома»». (В.Д. Кузнечевский, «Сталинская коллективизация», М., РИСИ, 2015)

«Политика «ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации» была закреплена постановлением ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г.». ( «История России. ХХ век. Эпоха сталинизма (1923-1953)», Том II, под ред. А.Б. Зубова, М., Издательство «Э», 2017)

«В приказе ОГПУ о раскулачивании от 2 февраля 1930 г. предписывалась массовая ссыл¬ка «наиболее богатых кулаков, бывших помещиков, полупомещиков, местных кулацких авторитетов и всего кулацкого кадра». (В.Э. Линн, «Крестьянский бунт в эпоху Сталина», М., РОССПЭН, 2010)

«... если Троцкий настаивал на постепенной коллективизации сельского хозяйства по мере того, как промышленность сможет поставлять машины, необходимые для эффективной работы крупных колхозов, - Сталин решился провозгласить «сплошную коллективизацию». В этой области, как и во многих других, Сталин стремился выказать себя ещё более последовательным и бескомпромиссным революционером, чем даже Троцкий!

Действуя и здесь привычными методами террора и принуждения, Сталин отказывался признать ту простую истину, что кнут не заменит тракторов и комбайнов. Сопротивление крестьянства коллективизации поставило страну на грань экономической катастрофы; Сталин ответил массовыми репрессиями, которые в свою очередь вызвали в ряде областей настоящие восстания сельского населения. На Северном Кавказе и в некоторых областях Украины в их подавлении участвовали вооружённые силы, вплоть до военной авиации.

Впрочем, Красная армия сама в значительной мере состояла из сыновей крестьян, которые понимали: в то время, как они подавляют восстание в одной части страны, в другой её части армейские подразделения точно так же брошены против их отцов и братьев. Неудивительно, что было много случаев перехода мелких подразделений армии на сторону восставших крестьян. На том же Северном Кавказе одна из авиационных эскадрилий отказалась вылететь на подавление восставших казачьих станиц. Она была немедленно расформирована, а половина её личного состава расстреляна. Один из сталинских приспешников, Акулов, назначенный заместителем начальника ОГПУ, был вскоре снят как не обеспечивший своевременной помощи со стороны ОГПУ одному из полков, попавшему в окружение: восставшее казацкое население расправилось с этим полком, не оставив в живых ни одного человека. Фриновский, начальник погранвойск ОГПУ, отвечавший за подавление восстаний и проведение карательных операций, докладывал на заседании Политбюро, что в реках северного Кавказа плывут по течению сотни трупов - так велики были потери воинских подразделений. Соответственно этому и восстания были подавлены с невероятной жестокостью. Десятки тысяч крестьян были расстреляны без суда, сотни тысяч - отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть». (А.М. Орлов (Фельдбин), «Тайная история сталинских преступлений», М., Алгоритм, 2014)

«По данным ОГПУ за январь-апрель 1930 г. в части России, контролируемой большевиками (СССР) состоялось 6117 крестьянских выступлений, в которых суммарно участвовали около 1,8 млн человек.
<…>
Если за 1929 г. через ОГПУ прошли 5885 человек, то за 1930 г. – уже 179 620 человек, из которых 18 966 приговорили к расстрелу. За 1930 г. чекисты зафиксировали по СССР 13 754 массовых выступления, в том числе 7382 в связи с коллективизацией; 2339 в связи с действиями «антисоветских элементов»; 1487 в связи с закрытием церквей; 1220 в связи с нехваткой продовольствия; 1326 по иным причинам. 176 из массовых выступлений характеризовались как «ярко выраженные повстанческие». На Северном Кавказе, под Курском, на Кубани и в Сибири против повстанцев применяли артиллерию, танки и авиацию». ( «История России. ХХ век. Эпоха сталинизма (1923-1953)», Том II, под ред. А.Б. Зубова, М., Издательство «Э», 2017)

Пик крестьянских восстаний пришелся на март 1930 года и получил неофициальное название «мартовской лихорадки».

«В орловских и брянских деревнях, прилегающих к большим ле¬сам, вспыхивали крестьянские восстания. Крестьяне нападали на коммунистов, уводили из колхозов своих лошадей, скот, поджигали колхозные склады и канцелярии.
В других областях — в Сибири, на Волге, на Кубани — эти вос¬стания приняли огромные размеры и вооруженный характер.

Большевистская власть поняла серьезную опасность этих массо¬вых и повсеместных крестьянских восстаний и отступила перед напором крестьян.
После того, как, по сообщениям советской печати, большинство крестьян в Советском Союзе уже было коллективизировано, вдруг в газете ЦК партии, в «Правде», 1 марта 1930-го года появилась статья генерального секретари ЦК коммунистической партии И. В. Сталина под любопытным заголовком «Головокружение от успехов». Статья была посвящена коллективизации.

В этой статье вождь партии и «колхозной революции сверху» опо¬вещал население о том, что местные партийно-советские работники будто бы извратили линию партии и советского правительства. ЦК партии и правительство якобы рекомендовали проводить коллективизацию только на добровольных началах. Но некоторые руководители местных партийных организаций, «головотяпы», то есть дураки, у которых «голова закружилась» от предыдущих успехов в области советского строительства, будто бы извратили эту линию и иногда проводили коллективизацию в принудительном порядке. Вождь пар¬тии призывал местные партийно-советские организации немедленно исправить эти «ошибки». Кроме того, Сталин осуждал также пого¬ловную конфискацию скота и птицы у крестьян для колхозов.

 Статья эта ошеломила деревенских партийцев, С возмущением они говорили тогда между собою, а нередко даже с беспартийными:
— Кто же, как не ЦК, требовал принудительной «сплошной кол¬лективизации»?!. Кто же назначал кратчайшие обязательные сроки для коллективизации?!.
— Разве не Сталин выдвинул лозунг «ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации»?! Разве не ЦК пред¬писывал всем местным партийно-советским организациям проводить «раскулачивание» и ссылку в лагери всех тех крестьян, которые не хотели вступать в колхозы?!
— Кто же сослал в лагери тех коммунистов, которые не хотели или не смогли насильно загонять крестьян в колхозы, как не ЦК?!.
— Кто же был инициаторами и руководителями этой насильст¬венной «колхозной революции сверху», как не руководители партии и правительства?! Ведь нас в делах коллективизации постоянно под¬гоняли из Кремля, не давая нам покоя ни днем, ни ночью, наши выс¬шие руководители: Иосиф Виссарионович Сталин, вождь партии и генеральный секретарь ЦК; «друг и соратник вождя», как постоянно называет его наша партийная печать, Лазарь Моисеевич Каганович, секретарь ЦК и руководитель сельскохозяйственного отдела; подго¬няло также и советское правительство, под руководством Вячеслава Михайловича Молотова.

— А теперь они — «мудрые вожди», а мы — «головотяпы», дура¬ки, у которых «голова закружилась от успехов»!... Они, мол, за доб¬ровольную коллективизацию, а мы — за принудительную... Хитро придумано и ловко сделано!...
Деревенские коммунисты были поражены статьей Сталина и страшно ругали своих вождей за такое вероломство.

Но потом коммунистам были даны от ЦК партии секретные разъ¬яснения. Статья Сталина и постановление ЦК — все это только необходимый политический маневр для обмана крестьян и спасения коммунистической власти. По существу всё остается по-прежнему: и принудительная коллективизация и колхозы... После этого пар¬тийцы успокоились.
<…>
Разглагольствованиям Сталина о том, что в принуди¬тельной коллективизации виноваты местные партийные организации, но не ЦК, крестьяне не поверили. Они знали, что всё в Советском Союзе делается по указке ЦК. Но уверениям Сталина о том, что по-литику принудительной коллективизации ЦК осуждает и в будущем намерен придерживаться принципа добровольности, этим уверениям крестьяне в своем большинстве поверили. По опыту периода нэпа они знали, что крутые повороты в экономической политике ЦК воз¬можны. И крестьяне сделали свой вывод из статьи Сталина: они лавиной хлынули из колхозов, созданных в принудительном порядке.
<…>
Не имея ни лошадей, ни инвентаря, ушедшие из колхоза кресть¬яне приготовились обрабатывать землю лопатами и граблями...
— Посмотрим, кто лучше обработает землю и получит более вы¬сокий урожай, — говорили они: мы, единоличники, с лопатами и граблями, или колхозники — с нашими плугами и лошадьми...

Но надежды единоличников на такое «соревнование с колхозни¬ками» не оправдались. Им выдали только по 0,25 гектара усадебной земли на двор: так же, как и колхозникам.
Но ни полевой земли, ни лугов единоличникам не выдали. Вся остальная земля была оставлена колхозу, хотя в нем осталось только десяток дворов.
<…>
Местное начальство заявило крестьянам:
— Земля, по советским законам, принадлежит не крестьянам, а нашему государству. Теперь правительство передаёт её для исполь¬зования колхозам, а не единоличникам...
Но десяток дворов, оставшихся в колхозе, да один трактор, при¬сланный из МТС для пахоты, могли обрабатывать только незначи¬тельную часть земли — около одной четверти ярового поля. Осталь¬ная часть земли — три четверти — пустовала.

Единоличники просили органы власти и колхозное начальство сдать им участки земли в аренду. Обещались выплачивать колхозу или государству хорошую арендную плату: или натуральную исполь¬щину, как до революции крестьяне арендаторы платили помещику, или большой денежный сельскохозяйственный налог, как при нэпе. Но единоличники получили отказ даже в этом. Единоличники, не находя никакой возможности для сельскохо¬зяйственного труда в деревне, хотели уходить на заработки в города.

Но большевистская власть закрыла перед ними и этот выход. По строжайшему распоряжению советского правительства, государст¬венные предприятия и учреждения могли принимать на работу толь¬ко крестьян-колхозников, которые могли предъявить заводоуправле¬нию следующие документы: во-первых, справку о том, что этот кре¬стьянин является колхозником такого-то колхоза; во-вторых, справ¬ку о том, что правление колхоза отпускает его в город на заработки.
<…>
Крестьян-единоличников на работу государственные предприятия не принимали. А никаких других предприятий, кроме государствен¬ных, не осталось.

Таким образом, объявив принцип «добровольности» в коллективи¬зации, большевистская власть с вероломной жестокостью создала для крестьян-единоличников, покинувших колхозы, невозможные для жизни условия, то есть восстановила принудительность колхозов в другой форме.

В деревнях наблюдался чудовищный парадокс. В Болотном, на¬пример, большая часть ярового поля пустовала, потому что в кол¬хозе некому было обрабатывать землю. А крестьяне-единоличники, девять десятых всех сельских жителей, болтались без работы, потому что советская власть не давала им земли ни на каких условиях и не допускала их на работу в городах...

Власть увидела угрозу: если урожай будут убирать только кол¬хозники, то он останется неубранным и погибнет.
Тогда был сделан новый маневр. Единоличникам было объявлено, что они могут убрать рожь на засеянных ими полосах в свою пользу, только должны будут сдать государству умеренный натуральный налог. Единоличники убрали урожай, обмолотили его сами — цепами.
Но после этого власть наложила на них такой огромный налог, что им пришлось сдать почти весь свой хлеб государству и кол¬хозу.
<…>
Мало того. После уборки урожая на усадьбе — картофеля и ово¬щей — власть отобрала у крестьян, в виде «налога», почти весь и этот урожай...
<…>
Таким образом, все возможности для жизни крестьян-единолич¬ников вне колхоза были советской властью закрыты: у них отобрали лошадей, инвентарь, скот; отобрали всю землю; на работу в городах не принимали... Чтобы ускорить возвращение крестьян в колхозы, у них отобрали даже последние продукты: и рожь с их полос, и карто¬фель, и овощи с их усадьбы.

Так бесчеловечная власть создала для крестьян искусственный голод. Она поставила единоличников перед страшной угрозой: голод¬ной смерти. С осени 30 года крестьяне-единоличники на Орловщине, в том числе и в Болотном, стали умирать от голода.

А колхозникам власть выдала паек для прокормления, на каж¬дую живую душу. Выдала их коровам корм: сено и яровую солому. Весной колхозникам обещали: сохранить усадьбу, пастбище для ско¬та, дать работу в колхозе и заработки.

При первой коллективизации крестьян загоняли в колхоз, поста¬вив их перед альтернативой: или лагерь — или колхоз!.. Теперь, во время вторичной коллективизации, драконова власть загоняла кресть¬ян в колхоз еще более страшной альтернативой: или колхоз — или голодная смерть!. Выбор... «добровольный»!..
<…>
На предыдущих страницах подробно рассказаны факты о коллек¬тивизации, быль «колхозной революции сверху». Быль кровавая и страшная. Быль о том, как возник колхозно-крепостной строй из раз¬бойничьих замыслов большевиков. Возник на миллионах трупов по¬гибших крестьян, на морях крови и слёз ограбленных и закабалённых тружеников. Колхозники недаром дали этому периоду характерное название: «страшные годы»...

Но чтобы развеять всякие воспоминания об этой кровавой были, вожди «колхозной революции» создали сказки и легенды о коллекти¬визации. Главным автором этих сказок был семинарист-недоучка Иосиф Сталин. В своих речах и статьях он рассказал о «колхозной революции» тысячу и одну сказку.

Он говорил о том, что большевики отобрали у помещиков землю и передали ее «навечно» крестьянам-колхозникам...
О том, что большевики «подарили» каждой колхознице корову...
О том, что колхозы производят теперь гораздо больше хлеба, чем раньше крестьяне-единоличники...
О том, что крестьянки теперь в колхозах работают не на мужа и отца, а на себя...
О том, что в колхозах изжита прежняя деревенская нищета, что там теперь изобилие продуктов, зажиточная и культурная жизнь...
О том, что дореволюционная деревня была для крестьян «мачехой», а колхозная стала для них «родной матерью»...
О том, что крестьянство поддержало снизу ту «колхозную револю¬цию», которую большевики проводили сверху...
Сталин утверждал, что общество в Советском Союзе стало однородным, бескласовым: все являются работниками одного социалисти¬ческого, государственного хозяйства...
Он говорил о том, что после ликвидации класса крестьян-собствен¬ников опасность реставрации частной собственности устранена на¬всегда, что социалистический строй внутри СССР победил окончатель¬но...
<…>
На жителей Советского Союза эти сталинские сказки действовали очень раздражающе.
На иностранных же коммунистов и наивных попутчиков за грани¬цей эти сказки производили сильное благоприятное впечатление.

Советские газеты сообщали в те годы об одном интересном случае. На пленуме Центрального Комитета коммунистически партии присут¬ствовала делегация французских коммунистов. Слушая доклад — сказку Сталина о величайшей в истории «колхозной революции», чув¬ствительные французские коммунисты...  плакали...  Плакали от вос¬торга и умиления!.. Какие грандиозные дела и славнейшие подвиги совершила Коммунистическая партия Советского Союза!.. Какие невиданные чудеса «социалистического рая» сотворила колхозная рево¬люция!..
<…>
Впоследствии сказкам Сталина о «колхозной революции» в Совет¬ском Союзе придали самую разнообразную форму: наукообразную, беллетристическую, фильмовую, песенно-частушечную, живописную. И по всему свету распространяли и распространяют эти сказки: через романы и учебники, энциклопедии и газеты, радио и кино, картины и выставки.
<…>
О «добровольной коллективизации» говорят советские энцикло¬педии... О «гигантских достижениях колхозов» говорят статистиче¬ские сборники...

Такие пропагандные сказки учащаяся молодежь в коммунистиче¬ских государствах, от Берлина до Пекина, обязана заучивать наизусть, как «науку», «объективную историческую истину»...

Советские писатели-коммунисты — Михаил Шолохов, Грибачев и другие — написали о колхозах лживые книги, которые переведены на многие языки, распространяются по всему миру и прославляют «кол¬хозную революцию» и социалистическую систему сельского хозяйства. Такую «литературу» в СССР называют «колхозным сиропом» или «сказками для малых детей и больших ослов»...

В Советском Союзе создан ряд сказочных фильмов о колхозах. Там показан «колхозный рай»: «изобилие», роскошные пиры, «колхозные романы», всегда веселые, поющие и танцующие колхозники и колхоз¬ницы...
<…>
В Болотном я встретил вдову, которая при первой коллективизации в артель не вступила. Все имущество у неё отобрали и передали кол¬хозу, но она туда не пошла.
Её с тремя детьми местные начальники хотели сослать в лагерь. Но потом раздумали: «В лагере на лесозаготовках она не заработает даже пайка на себя и на детей. Куда её в лагерь?! Пусть остается в деревне и подыхает тут»...
<…>
Ну, ладно, думаю, лишь бы земли дали: семян припасла, а землю я с ребятами вскопаю лопатою, забороню граблями... Да не тут-то было: земли не дали. Дали только для огорода усадьбу, четверть гектара, и больше ничего... А вскоре опять «головокружение» началось. Пришли ко мне колхозные начальники, обыскали мою хату и погреб и забрали у меня все продовольствие до крошки: и зерно, и картошку, и свеклу, и ка¬пусту. Под метелку все подчистили... «А когда в колхоз поступишь, тогда продукты выдадим...
<…>
Вот как дело повернули: или помирай — или в колхоз ступай!... Посмотрела я на своих ребят-сиротинушек. Они, пригорюнившись, сидят и не евши плачут... Голод — не тетка. Помирать никому не хочется. А морить детей и подавно... Залилась я сама слезами и пошла в колхоз...

Баба вытерла рукавом набежавшие слезы.
— Поступила в колхоз, да толку мало, — продолжала она, после минутного молчания. — Пока еще с голоду не померли, да и жить не живем. Так, только мучимся... Не жисть, а одна колгота!...» (Т.К. Чугунов, «Деревня на Голгофе», Мюнхен, Издание автора, 1968)

«Подобно террору, массовые выступления стали последним методом, доступным кресть¬янам, задыхавшимся под страшным гнетом коммунистических ре¬прессий.
<…>
«Мартовская лихорадка» 1930 г. стала последней волной активно¬го народного сопротивления в России, завершающим массовым дей¬ствием крестьянства в гражданской войне против советской власти. Бунты 1929-1930 гг. были тесно связаны с попытками правительства провести социалистическое преобразование деревни путём коллек¬тивизации, раскулачивания и атеизации. Когда наступил следующий период активных мероприятий по коллективизации, который пришелся на осень 1930 г., крестьяне были слишком измотаны нехваткой продовольствия и правительственными репрессиями, чтобы продол¬жать оказывать активное коллективное сопротивление. К этому вре¬мени неотвратимость и окончательность процессов коллективизации были куда более очевидны, чем зимой 1929-1930 гг. Кроме того, государство также сделало выводы из уроков прошлого и совершало меньше промахов». (В.Э. Линн, «Крестьянский бунт в эпоху Сталина», М., РОССПЭН, 2010)