18. 2. 24. второе

           Сказка о большом тигрёнке и его маленькой маме

Он у мамы-тигрицы был единственный, и она его очень-очень любила. А он любил только её молоко. И пил днём и ночью, пил и рос. Он становился всё больше, а она уменьшалась с каждым днём. Потому что отдавала дорогому сыночку с молоком всю себя.
Однажды пришли охотники и накинули на него сеть, чтобы увезти в зоопарк. Какой, говорят, крупный молодой тигр! Упитанный какой. За него много денег дадут.
Но вдруг маленькая тигрица принялась на них отважно прыгать и кусать.
– Что за странная полосатая зверушка! – испугались охотники. – Совсем маленькая, а нас всех покусала, ой-ой, как нам больно! Да никак это такая крохотная ти-гри-и-ца...
Хотели они и её поймать да в зоопарк, но она уж очень ловкая. И стреляли в неё из ружей, да только ранили, а больше не попали. И она всё на охотников прыгала и кусала, уже все штаны им изорвала.
Не выдержали охотники и убежали, бросив пойманного зверя вместе с сетью.
А маленькая мама разгрызла ту сеть и освободила своего дорогого сына. А тогда большой тигрёнок придвинулся к маленькой тигрице – и стал её рану зализывать, и всю маму стал прилизывать, потому что у неё шерсть была дыбом и давно неухожена.
И больше он не пил её молоко, а сам бегал на охоту и приносил добычу – сперва чтобы мама поела, а потом уже сам ел.

               
                Счастливая история

За окном стояла холодная зима. Она там месяц стояла. И два месяца стояла. И три простояла, и всем там, кто за окном, от неё было холодно.
Но наконец-то ей надоело стоять на месте, и она ушла.
А тогда и весна пришла, и все ей очень обрадовались!


                Букашкин поцелуй

Я спал, а тут мне на щеку и капнуло с потолка.
– Может, соседи сверху забыли кран закрыть? – проснулся я.
И опять капнуло, и прямо мне на губы.
– Солёное, – совсем проснулся я. – Как слеза.
И слышу тут: тихо-тихо кто-то всхлипывает. И опять – кап мне на голову.
Включил я свет, привстал на кровати и вижу...
– Букашечка! Что ты плачешь, такая маленькая и беззащитная?
И ответила букашечка тихим-тихим голосочком:
– Стосковалась я. Соскучилась...
– По ком?! По чём?!
– По небу синеглазому, да с солнышком тёплым, – сказала букашечка, малявка беззащитная.
И я сказал:
– И я соскучился! По небу синеглазому, с тёплым солнышком! Я же сюда в Германию – с Кубани приехал. А у нас на Кубани той радости – хоть купайся в ней, хоть пей огромными глотками! И не привыкну я к местной серой-серой погоде. Так что давай я тебе лучше колыбельную спою. Ты и уснёшь до утра. А утром – вдруг весна настанет? А вдруг?
И я запел колыбельную, которую мне моя мама пела совсем недавно, лет пятьдесят пять назад. И уснула букашечка. А потом и я лёг и уснул...
А утром – началась весна! С тёплым небом и ярким солнцем!
Я открыл окно:
– Лети, малявка, высоко! Да от меня – синеглазое поцелуй.
Она обняла меня за нос – и полетела высоко. Так высоко, что будто растворилась в небе.
– Не забыла бы... – переживал я, вслушиваясь в высоту.
И тут из самого синего неба донесся до моего слуха звук тихонького, маленького, но очень искреннего поцелуя от всего чистого букашкиного сердечка...

               
                Стихи в синем небе

                (памяти моего отца, Владимира Дмитриевича, посвящаю)

Году в 1953-м, одним солнечным утром -- воскликнул корейский дед в лодке, свернув кулак трубочкой и к глазу своему приставив, как монокль:
- Русская капитана в прозрачном пузыре летит на шибко большом самолёте под названием "бомбардировщик"!
- Я бы тоже покатался по синему небу, -- отозвался внук в той же лодке на озере, солнечным утром году в 1953-м.
- А с тем капитаном есть ещё другие капитаны на этом громком самолёте. Они не катаются, они нас от Америки защищают. Иначе Америка придёт, нам плохо жить будет, -- пояснил корейский дед и приставил к своему моноклю другой худой кулак трубочкой. Получилась хорошая подзорная труба.
- Русская капитана в пузыре руками машет!
- Зачем? -- удивился корейский внук.
- Наверное, стихи читает, -- как же иначе в высоком синем небе?..
Старик был мудрый, он правду сказал. Потому что в кабине из бронестекла сидел мой папа, Владимир Дмитриевич, только не капитан, а сержант, потому что тогда на наших бомбардировщиках летали не только офицеры, но и сержанты. И у него была автоматическая пушка, из которой он в этот день не стрелял, а он -- учил стихи. Возможно, Пушкина.
Сержант Володя готовился к экзаменам в школе. С собой за пазуху лётной куртки с меховым воротником (на высоте же большой холод!) он брал учебник. На этот раз -- по литературе. И пока самолёт Ту-4 по прозванию "летающая крепость" (точь-в-точь похожая на американский Б-29, только наши конструкторы заменили американские пулемёты автоматическими пушками и вместо заднего шасси сделали шасси переднее), пролетев по своему маршруту, вернётся на родной аэродром -- мой папа уже знал ещё одно стихотворение. Или новые формулы по алгебре, или химии с физикой...
Поэтому он сдал все экзамены в школе вместе с юными школьниками (хотя из-за войны
учился в школе лишь до пятого класса), а потом во время отпуска -- поступил в
магнитогорский металлургический институт.
А когда он заканчивал институт, то познакомился с моей мамой Аллой Яковлевной. А уж тогда они и стали -- моими родными папой и мамой.
О тех же корейских рыбаках в лодке на озере солнечным утром -- он мне не раз рассказывал, что хорошо их видел из-под облаков...