Стыдный поступок

     До восьми лет Румянцевы жили в бараке на улице Путейская. Детей там было очень мало, да и те, что были – все разного возраста. Недалеко от Кати жила Ритка Сурмилова, на год её старше: вот, с ней то, девочка и проводила время.
 
   Семья Сурмиловых была зажиточной. Приехала из Карелии на заработки, в отличии от Катиных родителей, которые попали на Север по комсомольской путёвке. Жили они в бараке на две семьи. Это считался элитный барак: с застеклённой верандой, с палисадником. В палисаднике стоял маленький деревянный игровой домик, построенный для Ритки дедом. Каждая деталь домика: от маленького крылечка, вычурных перильцев, резных окошек, столика, лавочек, полочек – всё было, как у настоящего дома. Дед Ритки был мастерский плотник. Родители её, как и большинство родителей того времени, постоянно были на работе. Отец – какой-то начальник в «тресте», а мама «считала деньги», как говорила Ритка. В детский сад она не ходила: с ней сидела бабушка.
 
    По выходным, Катя заходила за Риткой с вопросом, можно ли девочкам поиграть? В доме всегда пахло какой-нибудь вкусной едой, на буфете со стеклянными дверцами и белыми резными салфетками на полках, всегда стояла большая тарелка с выпечкой. При виде такого богатства Катин желудок начинал тоскливо «ныть», но никогда никто не предлагал Кате попробовать вкуснятину. Только один раз Катя застала дома Ритину маму, которая предложила ей присесть к столу и угоститься, поставив перед ней заветную тарелку с печеньем. Волна благодарности накрыла Катю. Она присела на краешек табурета и взяла одну печеньку. БОЖЕ! Какой это был необыкновенный вкус! Так хотелось взять ещё!
- Спасибо, очень вкусно. – Скромно поблагодарила она молодую женщину и мужественно вернулась к порогу. К сожалению, такой случай больше девочке не представился. Размышляя над этим, Катя тогда решила, что всегда будет угощать детей у себя дома.

     Из комнаты с дверями со стеклянными окошками и белыми занавесками, вышитыми «Ришелье», появлялась бабушка Риты. От неё всегда веяло холодом и чистотой. Катя невольно сжималась при её появлении, стараясь спрятать запачканные ботинки. Если бы она могла, то повисла бы в ту минуту в воздухе с поджатыми ногами. Она боялась Ритиной бабки. Это была пожилая женщина: «сухая», прямая и строгая. Чёрные волосы с проседью аккуратно убраны в тугой узел на затылке. Она "впирала» свои чёрные глаза в Катино лицо, складывала жилистые руки на животе и без улыбки «отпечатывала»:
- У нас играть нельзя! Можете ненадолго пойти в домик.
Пока Ритка одевалась, бабка стояла и молча смотрела почему-то на Катю. Катя жалась у порога и мечтала поскорее покинуть неприветливый дом. Получив напутственные наставления, состоящие в основном из «Не …! Не …! Не …!» - Девочки буквально «скатывались» с высокого крыльца, получая по пути подзатыльники от старшего брата Ритки – Герки, следом вылетавшего из дома, который тоже спешил «унести» ноги от строгой бабки на улицу. 
Все выходные подружки играли в домике. Они кормили своих кукольных «дочек» из игрушечной посуды, в набор, которой входила вся кухонная утварь. От такого изобилия кастрюлек, сковородок, поварёшек, кружек и тарелок у Кати таяло в груди. Всё было аккуратно расставлено на полочках для посуды. Правда, брать в игру эти волшебные вещи можно было только, спросив разрешения у Ритки. Причём, просьбу надо было обязательно мотивировать: почему Кате нужна та или иная посудина. Часто случалось так, что Ритке сейчас «самой» это нужно, и дать она не может. Так они и играли: Катя всё время спрашивала разрешения, а Ритка решала, думала - и ставила резолюцию. Наверное, в тот момент, она представляла себя начальником Треста. Катя не обижалась: она знала, что брать без спроса ничего нельзя, тем более - в гостях.   Звучал подобный диалог обычно, примерно, так:
- Ритусик, можно мне взять вон ту тарелочку с синеньким цветочком? – спрашивала Катя. Ритка быстро бросала взгляд на нужную тарелочку, делала важное лицо и задавала свой вопрос:
- А зачем тебе? У тебя уже есть тарелка.
- Ну, это же тарелка для супа, - разъясняла Катя, - а я хочу для своей «дочки» Верочки положить ещё блинчики.» Ритка на секунду задумывалась, потом брала свою куклу на руки и, поглаживая искусственные волосы на фарфоровой голове своей «дочки», растягивая слова, резонно отвечала:
- Хиитренькая, Катюнишна! Ты думаешь, моя Танька не хочет блинчиков в этой тарелочке? Она сама меня сейчас попросила, что хочет блинчиков из тарелочки с синеньким цветочком! Возьми другую.»  Вздохнув, Катя брала другую тарелочку, которая вскоре тоже понадобилась Ритке. Так продолжалось до тех пор, пока Катя не начинала решительно собирать свои вещи, делая вид, что уходит. Тогда хитрая Ритка быстро меняла тактику и ласково просила:
- Ну, Катюнишна, не уходи, бери любую, я больше не буду.
 Катю долго уговаривать не приходилось, и игра продолжалась уже мирно и спокойно.
 
      Катю тянуло в этот дом по нескольким причинам, одной из которых, была Кукла Люба. Родители подарили её Рите на день рождения. Играть на улице с такой куклой, по словам, Риткиной бабушки - считалось кощунством. Кукла Люба была просто гигантского размера – кукла-великан. Сказать, что одежда на ней, начиная от трусиков с кружавчиками, нижней рубашечки, носочков, туфелек до красивого розового шёлкового платья – великолепна! Ничего не сказать! Когда Ритка первый раз показалась на пороге комнаты с новой куклой в руках, а потом поставила её на пол и повела за ручку к Кате, Катя потеряла дар речи … Кукла сама перебирала ножками!
— Вот, Катюнишна! Шагающая кукла Люба! – с гордостью объявила Ритка. Заворожённая Катя потихоньку приходила в себя… Ритка подвела куклу к подруге, поводила её перед ней вправо-влево, но потрогать не дала:
- Трогать грязными руками – нельзя! – строго сказала она.
- У меня – чистые, я мыла руки с мылом, смотри! – и Катя выставила руки, с растопыренными пальцами, под нос Ритке. Она придирчиво осмотрела чистые ладошки подруги, но твёрдо произнесла:
- Всё! Хватит! Люба уже погуляла, сейчас ей надо идти спать! – с этими словами она развернулась и ушла в комнату. В горле Кати защипало, к нему подкатил ком, слёзы выступили на глазах девочки, но она сдержалась. Игра в этот день не складывалась. Катя рано ушла домой, перед глазами «шагала» кукла Люба.  Так она и «шагала» каждый Катин приход, не "доходя» до неё по разным причинам, придумываемым находчивой Риткой.

     Иногда, Ритку отпускали "на часок" поиграть к Кате, обычно бабушка не разрешала ей «таскаться» по домам, но изредка делала исключение. Катина мама гостеприимно усаживала гостью за маленький стол и предлагала пообедать вместе с Катей. Ритка соглашалась не сразу: «бабушка не велит мне «есть у людей». На что Катина мама резонно отвечала:
- У людей – нельзя, а у друзей – можно, и даже - полезно.
Такой аргумент действовал на Ритку положительно. Она быстро садилась за стол, к радости мамы и Кати. Едок Катя была ещё тот. Накормить её было трудно, но за компанию - с радостью съедала всё, даже суп. Потом девочки шли играть.
- Можешь брать любую куклу, не надо спрашивать разрешения, - говорила Катя. – Мне нисколечко не жалко.» Потом втроём пили чай с сушками. «Часок» пролетал незаметно.
   
     В бараке напротив жила семья Поповых с двумя близнецами: Серёжкой и Тамаркой. Серёжка родился здоровым, а вот Тамарка была немая. В десятилетнем возрасте разум её ничем не отличался от разума шестилетнего ребёнка. Это было безобиднейшее и добрейшее создание. Рот её с гнилыми редкими зубами всегда улыбался. Отец близнецов - часто был пьян и агрессивен. Каждая пьянка заканчивалась дракой. Он колотил жену, попадало и детям. Кто в чём был, они выскакивали на улицу. Крики тёти Тони слышны были всем соседям. Катина мама прибегала на помощь, пробовала успокоить разбушевавшегося соседа, но дело, обычно, заканчивалось милицией. Его увозили и сажали на «пятнадцать суток». На это время в доме наступала тишина и спокойствие. Тётя Тоня «зализывала» телесные и душевные раны на кухне у Румянцевых.  Серёжка вымещал свою обиду на убогой сестре, что всегда возмущало Катю. Тамаркино лицо сморщивалось, как старый сапог, из глаз текли слёзы обиды, она что-то «мычала», выражая свой протест.  Острая жалость вонзалась в сердце Кати. Как разъярённый тигрёнок, бросалась она с кулаками на Серёжку. Но силы противников были не равны: порцию тумаков получала и защитница.  Успокаивая друг друга, девочки уходили к Кате.

       Когда Детский сад закрывался на «карантин», Румянцевы оставались дома. Тамарка часто забегала к ним то за солью, то за хлебом, с энтузиазмом восклицая: «Мама - мома!», что означало: мама - дома и послала её за нехваткой. Катина мама давала нужную вещь и приглашала Тамарку поиграть с дочерью. Тамарка «пулей» неслась домой и быстро возвращалась обратно. У порога снимала галоши, степенно спускала на плечи тёплый коричневый, в крупную клетку платок, приглаживала длинными тонкими пальцами вьющиеся золотистые волосы и торжественно входила в комнату, где играла в своём уголке Катя. Садилась рядом. Катя давала ей куклу и начинался диалог, во время которого Тамарка радостно «мычала», брызгая слюной, и смеялась лёгким, каким-то не детским смехом. Потом они пили чай с блинами и сгущёнкой.

     Ритка не любила Тамарку, откровенно выражая своё брезгливое отношение к ней, но терпела из-за Кати, норовя исподтишка ущипнуть или передразнить ненавистную соперницу. То и дело за спиной Кати раздавалось обиженное «мычание» девочки. Однажды, произошло событие, которое сильно повлияло на взаимоотношения трёх соседок... Ритка, как никогда, была настроена по-боевому. Она зашла за спину, ничего не подозревавшей Тамарке, и плюнула ей на платок, предложив Кате сделать тоже самое. Катя - решительно отказалась. Тогда Ритка угрожающе произнесла:
- Или ты плюнешь, или я с тобой дружить не буду! И в домике ты играть не будешь, и Любу больше не увидишь! Как раз завтра я хотела тебе дать поводить её за ручку. Но, если ты не плюнешь!.. Я могла предложить тебе стукнуть «немую», но «плюнуть –это же не больно!
Перед мысленным взором Кати промелькнули все перечисленные радости и блага, которых её лишали в случае отказа. Решимость её «зашаталась» и рассыпалась, как «карточный домик». Девочка зажмурилась и - плюнула… Ритка расхохоталась и стала обплёвывать платок несчастной Тамарки. Та крутилась на месте и возмущённо «мычала».
- Давай, давай Катюнишна, плюй!
 Катя впала в ступор … Она тупо смотрела на разыгравшуюся сцену: Тамарка беспорядочно вертелась, а Ритка всё плевала и плевала. Наконец, Тамарка заплакала и побежала домой.
- Так ей и надо! Будет знать! – со злостью кричала Ритка. А Катя продолжала стоять и смотреть на неё. В груди поднималась ненависть, обида и стыд. Ей было стыдно, что она поддалась на провокацию, испугавшись потери единственной подруги, дружба с которой сулила столько удовольствия. Она резко развернулась и быстро пошла, а потом побежала прочь от этого кошмара.
- Куда ты, Катюнишна? Пойдём ко мне, я дам подержать Любу! – кричала вслед недоумевающая Ритка. Оставшись одна, она постояла какое-то время с надеждой, что Катя передумает и вернётся, но та не вышла.
 - «Ничего, завтра явится. Никуда куда не денется.» - подумала Ритка и беспечно поскакала вприпрыжку домой к своим неоценённым «богатствам».  Девочка так и не поняла, что навсегда потеряла подругу.

     К вечеру у Кати поднялась температура. Врач, приехавшая на вызов, внимательно простучала и прослушала лёгкие ребёнка, заглянула в горло, помяла живот и недоумённо пожала плечами.
- Видимых причин - не наблюдается, возможно, ребёнок просто переутомился. Надо подольше поспать, пить молоко, побыть дома. Болела Катя долго. О своём поступке она умолчала, ей было стыдно и страшно, что, узнав о случившемся, мама перестанет любить свою девочку. Много лет спустя, когда уже стала взрослой, Катя всё-таки рассказала маме эту историю.

     Тамарка по-прежнему забегала к ним, беспокоясь о здоровье маленькой подружки. Она не сердилась на Катю, забывая сразу всё плохое. Её сознание отторгало злость и обиду, сохраняя на лице божественную радость. Тамарка садилась рядом с кроватью Кати на стульчик и устремляла загадочный взгляд куда-то вдаль, улыбаясь своим, никому недоступным мыслям.  Ласковое поглаживание по горячей ручке, участливое тепло девочки успокаивало, убаюкивало и возвращало к жизни маленькую душу, истерзанную раскаянием.

      Больше Катя никогда не ходила к Риткиному дому. Она совершила стыдный поступок и получила свой первый жизненный урок неоправданной нравственной жестокости, о котором будет помнить всю жизнь.