de omnibus dubitandum 2. 562

ЧАСТЬ ВТОРАЯ (1575-1577)

    Глава 2.562. НУ, НЕДОЛГО ИМ!.. ПУСТЬ ПОГОДЯТ…

    Бояре все не унимались. Распри и раздоры росли и клубились, грозя затопить все царство.

    Юный царь, в душе которого различные настроения менялись так же быстро и легко, как очертания тучек в небесах, то карал, то миловал бояр своих, сегодня налагая по чьему-либо доносу опалу на боярина, а завтра, по просьбе других, сменяя гнев на милость. Сам он, между тем следуя, кстати, и осторожно данному Адашевым совету, только и делал, что ездил по разным монастырям и, колеся из конца в конец своего царства, узнавал Русь.

    Адашев, собственно, не посоветовал ему ездить, а красноречиво описал, как Кир Персидский и Александр Македонский в юности исходили по всей земле, которая их наследием потом стала. И знали землю… И говорили со всяким, кто жил в земле у них, его языком.

    — И я бы так хотел! — заметил Иван, теперь не стеснявшийся откровенно высказывать перед тихим, вдумчивым Алексеем все свои желания, кроме грязных; о тех он с другими толковал.

    — Да, хорошо бы… Да нельзя. И земля еще у нас не улажена… Могут и тебе вред какой сделать… И не пристало… Хоть и отрок, а царь ты… Вон через год (1541) и боярская опека с тебя снимется… Разве вот что…

    — Что? Говори скорей!

    — Государи завсегда по монастырям благочестивым ездили. Этого никто претить тебе не станет. Вот и ты начни. А там — и монахи, и игумены — всякую тебе правду скажут… И про бояр, и про тяглых людей, как тяжко им от насильников… Они бы рады лучше тебе, царю, последнее снести, а лиходеи и отбирают.

    — Ну, недолго им!.. Пусть погодят… Скоро я с ними! — сжимая кулаки, пробормотал Иван.

    И сейчас же объявил главным боярам, что желает на богомолье по монастырям поехать накануне своего царского совершеннолетия у Бога помощи и совета просить.

    Все только похвалить могли Ивана за намеренье. И до пятнадцати лет своих (9 февраля 1526 г.р.), когда пришла пора, — согласно завещанью отца, — отстранить боярскую опеку и взять правленье в свои руки, Иван посетил до двадцати монастырей и обителей в разных концах Московского царства.

    В декабре 1545 (1540) года побывал царь и во Владимире, когда удалось наконец Москве хоть на малое время снова посадить в Казани «своего» хана и приспешника — толстого Шигалея*.

    Везде и монахи и народ простой с восторгом принимали царя. И всюду — жалобы и слезы доходили до государя на своеволие наместников, окольничих, старост губных, тиунов, вплоть до мелких служилых людей, которые обирали и теснили чернь. И все это залегло в душе и памяти четырнадцатилетнего Ивана.

    Где и чем мог, облегчал он народ, монастырям и селам и пригородам грамоты льготные давал. Но помнил, как еще недавно его самого теснили и открыто грабили алчные, гордые бояре, потомки старой дружины великокняжеской, куда после прибавились потомки удельных князей, потерявшие власть и значение личное, собравшиеся вкруг крепнувшего трона московских царей. И всеми силами не позволяли эти люди, старались остановить в известных границах быстро растущее самодержавие Москвы, грозящее разбить, задушить последние искры их собственной былой мощи и самостоятельности…

    Все понимал на опыте изведавший это молодой царь и решил потерпеть, подождать, пока сможет при помощи «земли» очистить царство от лишнего валежника, сваленного бурями минувших веков.

*) Шах-Али хан (царь Шигалей [Шиг-Алей // Еврейский энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907], тат. ;ah;ali, Ша;гали, ;;; ;;;;; 1505, Сурожик (?) — 22 апреля 1566, Касимов [Лета 7074… Того же месяца апреля в 22 день, не стало в животе на государеве жалование на Касимове городке Шигилея царя Шихавлеяровича; на Казанском юрте сидел государевым жалованием трижды. — Отрывок из летописи о временах царя Ивана Васильевича Грозного 1563—1567 гг. // Русская историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссией. — 1876. — Т. 3. — Ст. 161—294. — Ст. 273]) — касимовский правитель (1516—1519, 1537—1546, 1546—1551, 1552—1566), казанский хан (апрель 1519 — май 1521, июнь — июль 1546, август 1551 — март 1552). Сын Шейх-Аулияра и Шах-Султан, брат казанского хана Джан-Али. До первого получения в 1519 году казанского престола («воцарения») именовался царевичем (султаном), после — царём (ханом).
Отец Шах-Али — султан Шейх-Аулияр из рода золотоордынского хана Тимур Кутлу [Димитриев В.Д. Шах-Али // Электронная Чувашская энциклопедия = Чувашская энциклопедия : в 4 т. / Гл. ред. Ю.Н. Исаев. — Чебоксары: Чувашское книжн. изд-во, 2011. — Т. 4: Си—Я. — 797 с. // Чувашский государственный институт гуманитарных наук] — потомок чингизида Урус-хана, и племянник хана Большой Орды Ахмада [Рахимзянов Б. Казанский и касимовский хан Шах-Али: предатель народа или заложник судьбы? // Реальное время: Интернет-газета. — 2018].
В 1516 году после смерти отца получил касимовский престол.
Первое правление в Казани
В 1519 году был приглашён на казанский престол аристократией ханства во главе с Булатом Ширином, по настоянию Москвы. В апреле 1519 года при церемонии возведения на престол присутствовали руский посол Фёдор Карпов и воевода Василий Юрьевич Поджогин, который прибыл в Казань с военным отрядом. Посол Карпов активно вмешивался во внутренние дела ханства, что вызвало недовольство новым ханом и привело к его свержению весной 1521 года. Руский гарнизон был вырезан, а казанским ханом стал сын крымского правителя Сахиб I Герай. Новый казанско-крымский альянс вылился в совместный поход против Москвы.
На руской военной службе
В 1523 году во время казанско-руской войны командовал рускими войсками, армия под его руководством большой активности не проявила, ограничившись разорением черемисских и чувашских земель.
Герберштейн, посетивший Москву в 1526 году, видел Шах-Али на великокняжеской охоте. Царь Шах-Али везде находился по правую руку великого князя Василия.
Опала
В сентябре 1532 года получил Каширу и Серпухов, куда и отбыл. Однако, уличённый в связях с Казанью, в январе 1533 года был сослан в Белоозеро, где оставался в заточении до конца 1535 года. Но больше самого хана пострадали его люди: в июне 1535 года порядка 80 человек — татар Шах-Али — посадили в тюрьмы. Их морили голодом, а тех, кто не умер своей смертью, казнили. Их жён и детей крестили зимой 1536 года. В это время при малолетнем Иване Васильевиче регентшей была его мать Елена Глинская. В январе 1536 года был прощён и торжественно принят вместе с женой Фатимой (;;;;;;) в Москве великим князем Иваном Васильевичем и великой княгиней Еленой Глинской. Скорее всего, после этого был отправлен княжить в Касимов.
Дальнейшие войны с Казанским ханством
Участвовал в походах Руского царства против Казанского ханства (1537, 1540, 1541, 1548, 1552 годы).
В 1546 (1540-41 гг.) году при содействии посла — великого князя Евстафия Андреева — занял ненадолго казанский престол, но был изгнан крымским мурзой Сафа-Гиреем.
В 1548 году начался новый поход руского войска на Казань. Шах-Али принял в нём активное участие. В 1550 году умер казанский хан Сафа-Гирей. Согласно русским летописям, по совету Шах-Али было выбрано место для строительства крепости Свияжск (1551).
В 1551 году Шах-Али вновь встал во главе Казанского ханства. Из плена были возвращено 60 тыс. русских людей. От Казанского ханства отторгалась Горная сторона, где располагался Свияжск. В марте 1552 года по требованию Ивана Грозного оставил казанский престол. По договорённости в Казани должен был править московский наместник боярин Микулинский, Семён Иванович, но в городе произошёл мятеж. Новым и последним казанским ханом стал Ядыгар-Мухаммед. В том же году Шах-Али принял участие во взятии Казани.
Участие в Ливонской войне
В конце 1557 года был поставлен во главе войска, шедшего против Ливонии. Страшно разорив Ливонию, Шах-Али 1 сентября 1558 года посетил Москву, где был принят царём Иваном Васильевичем. В 1562 году он принимал участие в походе на Полоцк, однако в самом взятии города не участвовал. В 1564—1565 годах охранял границу в районе Великих Лук.
Согласно некоторым источникам построил Ханскую мечеть в Касимове.
Семья
Последней его женой в 1553 году стала Сююмбике.
 
Шах-Али умер бездетным. Одно время при нём жила племянница, казанская царевна — дочь Джан-Али, которую он принял к себе в дом и воспитывал, как дочь. В 1550-1552 годах её сватал за своего сына ногайский мурза Исмаил, но свадьба эта не состоялась, так как русское правительство не разрешило выдать казанскую царевну за границу. В мае 1552 года царевна была выдана замуж за астраханского царевича Хайбуллу, выехавшего на службу в Россию и получившего в управление город Юрьев.
Кроме дочери Джан-Али, Шах-Али воспитал ещё двух близких родственниц (но не дочерей) — Хан-Султан и Маги-Султан (Мах-и-Султан): «Первая из них умерла в девицах в 1558 году, 27 лет от роду, другая пережила Шах-Али и в эпоху его кончины была ещё не замужем». Вскоре после кончины Шах-Али русское правительство предлагало крымскому хану Даулету женить сына или внука на Маги-Султан и взять в приданое Касимов.
Погребён в Касимове в своём мавзолее с татарской надгробной надписью, который построил в 1556 году. Памятник на могиле Шах-Али поставлен его приёмной дочерью Маги-Султан.
Литература
Бартольд В.В. Шах-Али // Еврейский энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Вельяминов-Зернов, В.В. Исследование о касимовских царях и царевичах. Ч. 1. — СПб., 1863.
Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства / М.Г. Худяков; [Вступ. ст. М.А. Усманова]; Сов. фонд культуры. — 3-е изд., испр. и доп. — М.: НПО «ИНСАН», 1991. — 318 с

Булат Раимович Рахимзянов — старший научный сотрудник Института истории им. Ш. Марджани АН РТ, кандидат исторических наук.
Окончил исторический факультет (1998) и аспирантуру (2001) Казанского государственного университета им. В.И. Ульянова-Ленина, пишет в своей статье «Казанский и касимовский хан Шах-Али: предатель народа или заложник судьбы?», - Трижды казанский и четырежды касимовский хан Шах-Али надолго остался в памяти татарского народа. Вот только память эта скорее негативная. «Отвратительный персонаж татарской истории», «подонок», «предатель татарского народа» — не раз приходилось слышать, читать и собственноручно редактировать подобные высказывания о Шах-Али. В основном его считают пособником русских во время взятия Казани, «марионеткой в руках русских государей», «человеком, передавшим Казань в руки Ивана Грозного», а потому — чужим, предателем и ренегатом. Кем же он был в реальности, так ли все просто с его образом и судьбой политика и человека?
Факты из жизни Шах-Али
Отец Шах-Али, султан Шейх-Аулияр, был сыном султана Бахтияра, большеордынского Джучида; он был племянником хана Большой Орды Ахмада. Крымское ханство всегда враждебно воспринимало назначение потомков хана Ахмада как на касимовский, так и на казанский престолы: «…Ахматовы и Махмутовы царевы дети наши недрузи, а и ты брат наш (Василий III, — Л.С.) зовешь их себе недрузи и в грамотах в своих завсе к нам о них пишешь, и ты от их же детей нашего недруга Шиг-Овлеяру царевичу Мещерской юрт (Касимовское ханство, — Л.С.) дал еси и гораздо ему честь чинишь».
И в 1519 году, когда Шах-Али впервые назначили на казанский престол, Крым заявил решительный протест. Посол в Москве, князь Аппак, так сформулировал позицию Крымского ханства: «Изстари недруг ординские цари государю нашему, а ты ныне того юрта послал на Казань царя».
 
В то время Шах-Али было всего 13 лет, он родился и воспитывался в Московской Руси. Источники свидетельствуют, что юный казанский хан обладал отталкивающей внешностью. По словам руского летописца, он был «зело взору страшного и мерзкого лица и корпуса, имел уши долгие, на плечах висящие, лице женское, толстое и надменное чрево, короткие ноги, ступни долгие, скотское седалище...». «Такого им, татарам, нарочно избраша царя в поругание и в посмеяние им», — зло добавлял он. Сходное описание дает Сигизмунд фон Герберштейн: «У него было огромное брюхо, редкая бородка и женоподобное лицо, [на уши свисали две длинные черные пряди]».
В 1519—1521 годах в Казани основным обязательством как со стороны Шах-Али, так и со стороны казанского правительства было охранение интересов руских подданных, проживавших в Казани. При этом, по данным «Казанского летописца» (доверять которым стоит с большой опаской, но все же), крымские князья в период его первого правления в Казани увещевали Шах-Али порвать вассальные связи с Москвой, получить самостоятельность: «…будешь с Руси дань емляти, яко же и прежде деды наши… Ныне же… князь руский недоволен владети Казанию… ненавидит рода нашего, на Астрахань с крымским ханом воинство посылал, и тех разорили, и хосчет грады по Волге строити и нами не яко со други, но аки рабами владети и во свою веру превращати».
Шах-Али, споря с ними, якобы говорил: «Если деды и прадеды наши от Руси дань имаху, тогда Орда была едина, имела единого хана и все его слушали. Руские же тогда были разрознены и великого князя не боялись, приходя в Орду к ханам, друг друга губляху и один на другого дани возлагаху». Тогда можно было с них и дань взимать. А сейчас Русь окрепла, великий князь всех одолел и стал так силен, что «не можем противиться ему. А на крымцев не надейтесь потому, что крымские ханы хотят все себе покорити».
«Казанский летописец» сообщает интересные сведения об условиях, заключенных казанскими князьями с Шах-Али при его вступлении на престол в 1546 году:
1. «да не убиен будет от них»;
2. «тако же они от него разпленени да не будут, никоя же вины прошлыя не мстити»;
3. «да идет с ним не в велицей силе».
Хан не должен был вводить с собою в Казань московского гарнизона и обязался не мстить и не преследовать за прежние вины, а казанская знать гарантировала ему личную безопасность.
 
Автор «Казанского летописца» изо всех сил старался изображать Шах-Али в положении пленника в стане разбойников: «И бысть тогда в Казани царь един, в лето 7054 (1546 год, — Л.С.), не яко царь, но яко пленник изыман и крепко брегом, и не испущаху его из града гуляти со своими его никакоже… и в царское место власти смиряющеся пред ними, и повиновашеся, и ни в чем же им пререковаше, и славны пиры на них творяще по всея дни, и дарове им подаваше, не царствовати уже хотя, но тем некако от смерти горькия избыти». В 1546 году Шах-Али продержался на престоле всего один месяц.
Когда в 1551 году Казанское ханство должно было разделиться на две части — на «горную» (с крутым берегом; там, где сейчас расположен Верхний Услон) и «луговую» сторону (где расположена Казань), Шах-Али «того не залюбил, что горная сторона будет у Свияжского города, а не у него к Казани». М.Г. Худяков писал по этому поводу: «Очевидно, даже и этот уроженец и постоянный сторонник Руси, чуждый Казанскому ханству, был озадачен таким странным проектом». В сентябре 1551 года Шах-Али послал своих гонцов в Москву с просьбой о возвращении Казани Горной стороны. Бояре от себя сообщали в Москву, что якобы казанцы укрывают пленных, а Шах-Али, боясь волнений, не карает таких людей.
В октябре 1551 года в Казани уже в среде самого правительства возник раскол. Во главе оппозиции стали си[м]бирские князья. Они вступили в сношения с Ногайской Ордой. Заговор был направлен против хана Шах-Али и московского посла, но был скоро раскрыт. При обысках была найдена переписка с Ногаями. Расправа с заговорщиками была жестокой: хан пригласил их на пир, и в это время верные Шах-Али князья произвели резню; успевшие выскочить во двор были убиты московскими стрельцами, окружившими ханский дворец. Репрессии были произведены и в Казани — было казнено около 70 человек.
В январе 1552 года казанские послы в Москве выступили с заявлением: они говорили, что не могут ехать в Казань, боясь хана Шах-Али, и просили великого князя, чтобы он «Шигалея свел с Казани, а дал бы им наместника боярина своего, а держал бы их такоже, как и во Свиязском городе». По всей видимости, проживавшие в Москве казанские подданные связались с князьями, которые служили в Свияжске и имели контакты с самой Казанью. Шах-Али они были недовольны и говорили, что он их, казанцев, убивает и грабит, насильственно забирает жен и дочерей. Тогда им уже стало казаться, что руский правитель (наместник, воевода) будет более приемлем, чем этот ненавистный им хан.
Пред взятием Казани А. Адашев требовал от Шах-Али, чтобы он впустил в город московские войска. Шах-Али ответил, что в исламский город руские войска не впустит, однако сам он уедет в Свияжск.
 
Рис. Иван Грозный и Шах-Али (обращен лицом к зрителю) под Казанью, худ. Ф. Халиков

6 марта 1552 года Шах-Али вывел московский гарнизон из Казани и вместе с ним уехал в Свияжск. Под фальшивым предлогом ему удалось вывести с собой из Казани 84 человека князей и мурз; их он передал московским властям в качестве заложников.
В дальнейшем Шах-Али участвует в завоевании Казани, находясь в войсках великого князя. С ним находились его касимовские татары. После падения Казанского ханства Шах-Али поселился в Касимове.
Роль Шах-Али в падении Казани
Во время осады Казани Шах-Али с его татарами находился на одном из ответственных фронтов, вместе с Большим и Передовым полками; располагался он со стороны Арского поля. Хан участвовал во всех военных советах во время осады.
При общем ликовании москвичей после взятия Казани Ивану Грозному принес свои поздравления и Шах-Али, но в довольно сдержанных выражениях, — он кратко сказал: «Буди, государь, здрав, победив супостаты, и на своей вотчине на Казани навеки!» На это руский царь милостиво ответил, что самому хану известно, сколько раз посылались войска против Казани, известно также ожесточение казанцев, и вот теперь, по словам московского правителя, Бог сотворил свой праведный суд — москвичам показал свое милосердие, а казанцам «отмстил за кровь христианскую».
У Искандера Измайлова есть интересная статья о Шах-Али. Он пишет: «В сознании современных людей — это антигерой татарской истории, касимовский и казанский хан, марионетка в руках руских государей, передавший Казань во власть Ивана Грозного и за это не заслуживающий оправдания. Но в народной песне он предстает мятущейся личностью, человеком, пытавшимся спасти своих подданных — «деток», но не сумевшим переломить обстоятельства.
 
Называл я (вас) всех (руских, — Л.С.) друзьями,
Оказалось — вы не друзья мне:
Я жил, считал (вас) друзьями,
Оказалось — вы все враги мне.
О дети (мои), дети (мои)!
Остаются они от нас в слезах.
Деньги, остающиеся от нас,
Руские, приходя, забирают.
Может быть, народ своим тонким историческим чутьем понял весь трагизм его положения «своего среди чужих и чужого среди своих», уловил (или хотел уловить) в его словах нотки раскаяния и искреннего переживания за судьбу своего народа?» (Измайлов И.Л. «…Казань-город на костях стоит» // Родина. 2005. № 8. С.110-114).
Так кто же он?
Итак, Шах-Али активно использовался Московским государством как проводник промосковской политики в Казани. В целом этот хан был достаточно послушным Москве, и ни в одно из его правлений в Казани с его стороны не было «ослушания» московского великого князя. Для самого хана казанский престол был значительно престижнее, чем управление Касимовским ханством, и он однозначно стремился к его обладанию, несмотря на то, что зачастую это было связано со смертельной опасностью (его родной брат Джан-Али был убит в Казани местной знатью). Шах-Али трижды изгонялся из города.
Думаю, роль Шах-Али в истории татарского народа и его государственности была неоднозначной; все же не стоит причислять его к «предателям», как это иногда делают горячие татарские «патриоты». Скорее, это был человек, ставший заложником своего происхождения (ветвь большеордынских Джучидов, которых в силу целого ряда причин не любили ни в Крыму, ни в Казани) и жизненных обстоятельств, в которых он оказался — родился на территории Московского государства и при этом воспитывался в семье, где, скорее всего, чтили еще золотоордынские имперские традиции и помнили времена, когда Орда была на пике своего могущества. Все это, скорее всего, привело к тому, что он воспринимался чужим казанской знатью (не стоит забывать, что он был пришлым в Казани) и относительно «своим» москвичами, активно использовавшими его в своих целях. Однако нельзя сказать, что своими действиями хан всегда был безоговорочно на их стороне. На чьей же стороне была его душа, мы уже никогда не узнаем.
Везде и монахи и народ простой с восторгом принимали царя. И всюду — жалобы и слезы доходили до государя на своеволие наместников, окольничих, старост губных, тиунов, вплоть до мелких служилых людей, которые обирали и теснили чернь. И все это залегло в душе и памяти четырнадцатилетнего Ивана. Где и чем мог, облегчал он народ, монастырям и селам и пригородам грамоты льготные давал. Но помнил, как еще недавно его самого теснили и открыто грабили алчные, гордые бояре, потомки старой дружины великокняжеской, куда после прибавились потомки удельных князей, потерявшие власть и значение личное, собравшиеся вкруг крепнувшего трона московских царей. И всеми силами не позволяли эти люди, старались остановить в известных границах быстро растущее самодержавие Москвы, грозящее разбить, задушить последние искры их собственной былой мощи и самостоятельности…
Все понимал на опыте изведавший это молодой царь и решил потерпеть, подождать, пока сможет при помощи «земли» очистить царство от лишнего валежника, сваленного бурями минувших веков.