Логово, окончание

Сижу на травке, привалившись спиной к замшелому пню. Жру травинку, совершенно безвкусную, ни о чем не думаю, отдыхаю. В глотке какая-то трудновыносимая горькая кислятина, которую сглатывать совершенно невыносимо, а сплюнуть ещё труднее.

Мышцы гудят, как после скоростного марша по пересечёнке или подъема по скале. Всегда после охоты так. Организм выплескивает в едином мощном пароксизме действия накопленную годами энергию. Потом отходняк, несколько десяков минут, а иногда и час-другой, я физически почти неспособен пошевелиться. Тихонько сижу в уголке, играю в интереснейшую игру "не шевелись и не думай". Да и любое, даже самое маленькое движение, отдает в мышцах крайне неприятной дрожью, как будто отсидел ногу, и вдобавок тошнота накатывает.

В ушах у меня играет минимал, это максимум из того, что я могу вынести из современной музыки, и я продолжаю безмыслие, отдавшись несложным повторяющимся музыкальным фразам.

Внизу, возле ворот ангара, скучает обойма поддержки. Разумеется, они, и не только они, вели нас всю дорогу. Заметить их практически нереально, это десятки будто случайно проносящихся мимо автомобилей, праздных прохожих, которые, на первый взгляд, просто прошли неподалёку, но, на самом деле, действуют как единый организм с отточенной пластикой движений, мгновенно и эффективно. В данный момент возле ангара тройка спецуры и один врач, чуть дальше в густой тени спрятался спецавто с дремлющим водителем и заведённым двигателем.

Ко мне сейчас нельзя подходить, реакция будет ассимметричная, проверено годами. Ждут. Маются на жаре, пьют холодную газировку из банок без надписей, которые потом заберут с собой, курят. Переговариваются. Снова курят. Бычки бросают в круглую серую пепельницу на ножках, которую тоже заберут. После нас тут следов не останется.

В Гнезде работает бригада биологов, упаковывая коконы и то, что осталось от нашего самоуверенного друга. Я им совершенно не завидую, смотреть на то, во что, со временем, после работы наших общих друзей, превратились их бывшие сограждане, лично мне невыносимо. Именно поэтому я, закончив, выметаюсь из подземелья из последних сил, так, будто за мной гонятся все демоны мира.

Я спущусь вниз сам, когда уровни гормонов, ферментов и прочей химии в крови опустятся хотя бы до приблизительной нормы, медик выдаст мне паёк и банку спецкоктейля, который мне поможет очухаться окончательно, и операция может считаться завершенной.
Когда Коляныч открывал пасть, с торчащими во все стороны рудиментарными зубами, я оцепенел. Пасть была похожа на редкостный цветок орхидеи, и завораживала. Оторвать от неё взгляд было решительно невозможно. Внутри что-то набухало, раскручивалось, в предвкушении напрягалось.

Не от страха оцепенел, конечно, хотя в такие моменты от страха никогда не избавится. Во мне бушевала мощная гормональная буря, инициированная запахом ферментов и феромонов, выделяемыми Логовом. Я готовился к этому дню, долго, тщательно. И остальные готовились. Но я -- особенно. Ведь моя роль самая, пожалуй, трудная и ответственная.

Ведь я -- наживка. Именно меня должен притащить в своё гнездо Суперхищник.

Нет, словечко-то какое -- Суперхищник. Твою мать. А чего ж не Король всея Земли? Самомнение у этих тварей дай бог каждому, поневоле позавидуешь. Мы их называем просто -- паразит. А по сути, они ведь и есть паразиты, выбравшие выгодную стратегию присоединения к сильнейшему виду на планете. Ну что ж, Коляныч, когда читал свою лекцию в виде байки (позер!), во многом, в общем, был прав. Действительно, на каждого едока в природе найдётся свой едок. И хищник, использующий людей в качестве пищи, существует. Ест он, правда, не мясо, а питается исключительно психической энергией оцепеневших в коконах жертв, причём, как правило, похищает для своего нечестивого пропитания особей помоложе, поскольку их жизненный потенциал выше и они могут дать больше энергии.

Проводя долгие недели, а может, даже месяцы, в коконах, жертвы, опутанные плотной паутиной , непрерывно генерируют особый вид энергии, необходимый паразиту. Питается он большую часть жизни, подобно человеку, самой обычной едой, и только лишь в период размножения ему требуется особая пища.

Такая, которую сможет дать лишь существо, обременённое разумом. Поэтому каждые 100-120 лет паразит отправляется на поиски добычи. Взрослая особь по размерам не превосходит человеческого ребёнка возрастом 10-12 лет, а по силе и ловкости может дать фору хорошо тренированному взрослому бойцу с большим опытом. Тем не менее силовой путь захвата жертв паразиты предпочитают редко, чаще они хитростью заманивают свой будущий обед в своё логово.

Мне очень хочется чего-то сладкого, мороженого, например. Сладкое я вообще способен есть килограммами. Такая биохимия. Но сейчас нельзя. Сглатываю горькую слюну. Двигаться по-прежнему больно.

Я очень аккуратно, медленно, по миллиметру, сдвигаюсь, тянусь к внутреннему карману джинсов. Трудно. Пальцы не слушаются. В глотке поднимается невыносимо горькая дрянь, закрываю глаза, усиленно дышу открытым ртом, вроде полегче. Продолжаю тянуться, и, наконец, нашариваю смятую пачку "герцеговины". Вытаскиваю не менее мятую сигарету, трясущимися пальцами заталкиваю в рот, пытаюсь прикурить от облупившейся зажигалки. Горький дым наполняет глотку, затем бронхи, лёгкие, по телу растекается волна никотинового расслабляющего дурмана. Выдыхаю. Человеческая природа такова, что нам приятно не только то, что нас питает, но и то, что на убивает. Парадокс.

Когда Колян полностью открыл пасть, я замер, в моём теле на полную мощь работала удивительная химическая фабрика, бросающая в кровь в запредельных концентрациях энзимы, ферменты, соли, белки. Под подбородком спазм, некая железа также сжалась, в едином спазме выдав в кровь всю свою секрецию.

Я плюнул длинным, тягучим, шипящим плевком прямо в открывшийся передо мной зев, в котором вот уже почти поднялся стрекательный отросток. Паразиты обездвиживают свои жертвы ядом, представляющем собой крайне сложный фермент, а орган, которые они для этого используют, похож на язык хамелеона. До поры скрытый в пасти, наполненный ядом, он ждёт своего часа. Оконченный костяным отростком-иглой, именно он парализует, вылетая в считанные доли секунд, жертву, пока она заворожена видом полной зубов пасти, похожей на творение безумного художника-биомеханиста. Да, согласен, поглядеть есть на что. В отделении института паразитологии есть великое множество препаратов этих тварей, и каждый препарат завораживает по-своему. Удивительно, как эти звери умеют играть на тончайших струнах человеческой психологии. Долгие годы совместной эволюции приспособили их вид к человеческому, как притертую пробку к горлу стеклянной колбы.

Коляныч будто бы поперхнулся, икнул, его непропорциональные черты, вздрогнув, начали судорожно сокращаться. Пасть конвульсивно закрылась, с отвратительным мокрым хлюпающим звуком, истекая белесой пеной. Конечности подогнулись, руками он попытался вытащить из пасти чужеродное, тревожащее, злое, но не успел, и, всколыхнувшись, осел в темноте коридора.

Мне темнота помехой уже не была, поэтому я, хищно пригнувшись, быстро обследовал гнездо на предмет имеющихся живых паразитов; таковых не было, одни коконы. Понятно: Коляныч тут обитает один, и, подобрав с земли фонарик, я открутил его заднюю крышку и вынул одну батарейку. На торце последней имелась небольшая вмятина, я нажал на неё изо всех сил. Щелчок.

Всё, теперь осталось ждать команду поддержки. А долго, впрочем, ждать и не пришлось, ребята всё время были поблизости, с тех пор, как я известил их о близости охоты. Пригибаясь, поминутно сплевываю горькую слизь, сочащуюся из моих слюнных желёз, я пробираюсь к выходу. Больше мне в этой подземной юдоли скорби делать нечего. Волнами накатывает ярость и тошнота. Надо бороться. Ощущение, будто на плечи давят десятки килограмм. Это отходняк, такое после каждой охоты бывает. Ползу, ежеминутно спотыкаясь, плюясь и матерясь.

Я выползаю сперва из железной двери, оставляя на ней след покрытых потом рук, шатаясь, прохожу через корпус цеха старой фабрики, в глаза бьёт почти невыносимый солнечный свет. Не знаю, сколько раз падаю, но все равно, с матюками, потом, проклиная всё и вся, как-то продвигаюсь. Кое-как, помогая себе руками, ногами, и бог знает чем, я выползаю из заброшенного здания, и, обессилев, приваливаюсь к бревну, очень кстати оказавшемуся поблизости от входа. Пока у меня есть время, вытаскиваю наушники и сую в уши, плеер, подсоединённый дополнительно и к сети Легиона, он всегда со мной. Нажимаю кнопку.

Вот теперь можно и отдохнуть. Какое облегчение. По телу словно растекается жидкий свинец, горячая, муторная тяжесть прижимает к земле. Тем временем все скрытые до поры службы приходят в движение. Внизу готовит аппаратуру группа поддержки, оцепление контролирует район, медики наготове, активируют свои контейнеры со льдом и кто знает чем ещё, напичканные по самое не могу электроникой, и не только ей, по заблокированному для гражданских, военных, и прочих граждан каналу радиосвязи передаётся неисчислимое количество команд, и неисчислимые жеколичества профессионалов включаются в работу. Ибо имя нам -- Легион.

Грузовики с оборудованием следуют указанными маршрутами, останавливаются, откидывая борты, из части одних выгружают аппаратуру, из других выпрыгивает целая толпа военмехов, и, не задерживаясь, пробегает, практически бесшумно, мимо меня, спецура в полной защите ныряет внутрь логова. Однако, хорошо их тренируют. Мне даже немного завидно. Я каждый раз трясусь, как сопляк, впрочем, я именно так и выгляжу.

Боевой ранг М13, это означает мужской пол, 13 биолет. Именно такие и представляют наибольший интерес для паразита, именно поэтому наше обучение начинается с 2-х лет. Институт определяет наиболее перспективных, а отбор этот очень жесткий, из тысячи кандидатов, в лучшие годы, хорошо если брали троих. Затем, после определенных испытаний, они отбираются в группы Охотников. Из сотни выживают, дай бог, двое-трое. Так выходит, что на сто тысяч людей, хорошо, если будет один Охотник. И это ещё хорошая пропорция.

Один Охотник способен избавить город от десятка паразитов за год, ведь эти твари инстинктивно тянутся к скопищам людей. В старые времена паразиты, и вправду, косили людей, как своё стадо, нимало не заботясь ни об удобстве последних, ни о численности.
Но все хорошее когда-то кончается. И однажды светлые умы человечества основали тайное, хорошо законспирированное общество, которое когда-то ещё очень давно задалось вопросом, а почему иногда исчезают люди, которым, казалось бы, ничто не угрожало, живи да живи себе?
Иногда, впрочем, если паразит был слишком молод и неумел, или ему просто не везло и что-то мешало, редким людям удавалось вырваться из смертельной ловушки. Отсюда и легенды про ночных чудовищ, вампиров, оборотней, и прочий бред. Феромоны паразита это ещё и очень сильный галлюциноген.

Итак, люди задались вопросом, а что же, собственно, с ними происходит. С теми, кто такие вопросы задавал вслух, довольно скоро происходили всевозможные происшествия. То вдруг ни с того, ни с сего человек, в жизни которого не происходило ничего особенного, выбрасывается из окна, то прыгает под поезд, вскрывает вены, стреляет себе из ружья в голову. И люди задумались, не является ли это чьей-то злой волей. В строжайшей тайне, с использованием всех мыслимых и немыслимых предосторожностей, было организовано общество суперпрофессионалов, работающих исключительно над этой загадкой. Множество учёных, воинов, инвестигаторов, да и простых людей приложили все свои силы, чтобы найти ответ. И этот ответ довольно скоро был найден, и он поражал воображение. Веками люди жили рядом с врагом, который, нимало не интересуясь их устремлениями, пожирал их, невозбранно плодясь и пользуясь плодами их труда. Выяснилось, что паразиты эксплуатировали человеческий род, так же, как люди, например, используют свиней, пожирая их. Занимая высокие посты, направляя развитие человечества в удобном для них направлении. С той лишь разницей, что, люди, разводя тех же свиней, прилагали усилия, дабы их питомцам было комфортно жить и плодиться, а паразиты на подобные условности плевали с пожарной каланчи. Им было неважно, главное -- результат.

Для паразита, в общем-то, дослужиться до значимого поста было несложно: во-первых, учитывая их видовую способность втираться в доверие и располагать к себе людей, подверженных атаке феромонов, а во-вторых, паразиты жили долго. Типичный паразит мог коптить небо лет триста, а может, и все четыреста, подпитываясь жизненной энергией тех, кого он пожирал. Так получилось, что, за время, пока человечество, фигурально выражаясь, встало на ноги, довольно значимую часть его верхушки составили именно паразиты. И им, ясное дело, было невыгодно, чтобы о них узнали, поэтому в какой-то момент сообщения об исчезновениях людей начинали усиленно замалчиваться. Подавалась это, понятно, под соусом нераспространения информации, могущей привести к панике, и все прочее. Хотя протечки в информационное пространство и случались, время от времени: взять хотя бы известные истории о Марии Целесте или Кроатоне.

Легион начал свою работу на заре времён, когда хомо сапиенс ещё бегал голый по равнинам Единого континета. Медленно, неэффективно, но уверенно, паразитов начали выбивать, и этому способствовало одно качество. Паразиты были исключительными индивидуалистами, каждый пасся на определенной отвоёванной им территории, и мысль о том, чтобы скооперироваться вместе для решения какой-либо задачи, никогда не приходила им в голову. Вероятно, это проистекало просто из того, что обычно таких задач никогда не возникало. Естественных врагов у паразитов не было, отчего они и возомнили себя князьями мира. Лишь в период размножения паразит мог подпустить к себе самку, да и то ненадолго.

Легиону эта особенность очень упрощала задачу. За несколько тысяч лет поголовье паразитов было уменьшено в сотни раз, учитывая тот факт, что их, в пересчете на человеческое поголовье, было в сотни раз меньше. И это естественно: львов много меньше, чем антилоп, на которых те охотятся. И волков, соответственно, много меньше, чем зайцев.

Развитие человечества отреагировало на это мгновенно: получили мощный толчок вперёд науки, ремёсла, общественные формации. И немудрено, ведь нерастраченная психическая энергия искала выход. С тех пор Легион стал незримой силой, контролирующей безопасность людей.
Мимо меня несут алюминиевые носилки, на которых обрюзгла туша Коляныча. Удивительно, как преображаются эти существа, когда теряют над собой контроль. Как могли принимать за подростка округлую, весом за 200 кило, одутловатую тварь?

Удивительная вещь феромоны. Я, скрипя суставами и кряхтя, как старый дед, медленно поднимаюсь. Внизу, у ангаров, народ нервно курит. Ждут, матюкаясь и плюясь, а может быть, и кости мне перемывают. Ну что ж, всегда так было. Прихрамывая на не совсем ещё послушную ногу, по едва различимой тропинке я начинаю спускаться.

Работы ещё навалом. Позавчера сообщили, в Тропарёво пацан пропал.