Дилемма запретов культурного характера

    Как посмотреть. При желании можно придумать причины, чтобы что-то запретить. И рановато в самом начале повествования упоминать о поздней попытке запрета распространения рок-музыки в СССР. Но пусть будет так.
    В ленинском и сталинском СССР была достаточно хорошо развита джазовая сцена, имевшая впоследствии также симфонический характер. В 1930-е годы советский джаз приобрёл статус широкой популярности, специфика которой просматривается, например, в художественном фильме "Весёлые ребята", вышедшем на киноэкраны в 1934 году. Вместе с тем бывали споры на грани ревности по поводу большей популярности джаза по отношению к симфонической музыке.
    Особо примечателен случай, когда музыканты симфонического оркестра Московской филармонии А. Берлин и А. Броун осенью 1936 года написали статью-жалобу, опубликованную во влиятельной газете "Известия". Возможно, именно эта статья спустя 10 лет поспособствует событиям послевоенного времени.
    В том же 1936 году сформирован государственный джазовый оркестр. Произошло это в соответствии с приказом Комитета по делам искусств. То есть, это был не самодеятельный "биг-бэнд". Нельзя утверждать, что джаз заслужил свою популярность в "стране советов" без боя на остатках прежней культуры и под иностранным влиянием. Далее статус коллектива был изменён на Образцово-показательный оркестр Наркомата обороны и прекратил своё существование после того, как во время фронтовых гастролей попал под удар врага. Оставшиеся в живых участники вошли в 1945 году в Эстрадный оркестр Всесоюзного радио.
    Через год после этого начались политические гонения, связанные с ужесточением контроля над проявлениями либеральных настроений в пользу зарубежной идеологии или международного партнёрства, считавшихся в связи с союзничеством во Второй мировой войне дружественными. Коснулась данная кампания и ранее заслуженных джазовых артистов. Однако решения "судов чести" носили прежде всего общесоюзный характер, касаясь конкретных деятелей, занимавших ключевые должности. Не считая "своевольных" музыкантов. Например, в 1946 году был арестован и отправлен отбывать срок в лагерь ранее эмигрировавший из Германии в СССР, опасаясь расправы нацистов, профессиональный музыкант Э. Рознер, возобновивший деятельность при Н. С. Хрущёве.
    Таков один из примеров разрушения жизни захотевшего быть советским гражданином человека, обернувшийся развалом семьи за причастность к джазовой музыке, которая до этого игралась достаточно свободно не без обеспечения этого со стороны И. В. Сталина, секретаря ЦК ВКП(б). Существует мнение, что к гонениям причастны большевики "старой закалки", предпочитавшие атрибуты дореволюционной арестантской субкультуры, о чём якобы свидетельствует продвижение драматической оперы "Катерина Измайлова" и тому подобного.
    В газете-оппоненте "Правда" была опубликована статья, содержавшая фразу: "Следить за этой музыкой трудно, запомнить её невозможно". Приветствовавшийся за рубежом Д. Д. Шостакович как автор новаторской авангардной оркестровой музыки  наряду с джазистами, почувствовал в свою очередь немилость со стороны властей и был вынужден несколько изменить свои творческие намерения, смягчив их характер в дальнейшем и оставшись весьма востребованным талантливым музыкальным автором. Следует отметить источник новаторской музыки - СССР, далее ставший местом ограниченности или даже стагнации популярной музыки.
    "Нам нужен джаз, и никто не позволит буржуазным эстетам и их покровителям гнать его с эстрады", - слова из другой газетной статьи 1936 года. Возможно, это выразительные слова, но политическое и странное квази-культурное соперничество никуда не делось. Даже если предполагалась нужда в народной музыке "строек социализма", обстоятельства прежде всего использовались для соперничества. Возможно, поэтому одни позиции противостояли другим неоправданно, заключаясь в амбициях или взглядах разных сторон большевизма.
    Порождая противоречия, соперничество с надуманной идеологической повесткой перешло в применение решительных ограничений, сделав естественный ход событий несколько неестественным. И даже если кому-то не здоровилось при Сталине, а кому-то - наоборот, при его преемнике, прежде всего имеет значение усугубление культурного развития искусственной избирательностью предметов культуры для их дальнейшего развития. Таким образом, сделав джаз невостребованным и затруднив его развитие, причастные к данной избирательности деятели сотворили потенциал развития явлений наподобие блатной песни. Однако эстрадная песенная бытность всё-таки могла порадовать советских слушателей, пока культурная жизнь была уверенно ориентирующей, почти безальтернативно благородной.
    Во второй половине 1940-х годов наблюдались попытки ограничений в искусстве под предлогами о негативности зарубежного творчества преимущественно из-за происхождения того. Проводилась русификация многих наименований. Трудно поверить, что совершенно серьёзно воспринимался мотивационный вымысел или вымысел в качестве руководящей силы. В это легче поверить, познакомившись с судьбами известных русских авторов, начавших деятельность в ещё царской России. Одна из невероятнейших таких судеб - жизнь К. Чуковского, детские стихи которого в союзе демонизировались. Кем? Выдумщиками для этого причин. Для службы специальной идеологической цензуре или для раздувания нерадивыми критиками собственного достоинства таким путём?
    Можно считать, что разгул гонений на отечественную интеллигенцию 1940-х годов напрямую связан со взглядами И. В. Сталина. Но стоит пристальнее посмотреть на дальнейшие события, и станет понятно, какова основная причина, действительно карикатурно напоминающая другие примеры диктатуры. Выдающийся русский литератор Б. Л. Пастернак подвергся форме влияния, которую в настоящее время можно считать паразитарной по отношению к идеологии, тезису, тенденции или процессу. В данном случае это групповое противодействие успеху Б. Л. Пастернака и его книги "Доктор Живаго" о послереволюционной действительности и личности в ней; успеху, который обернулся для лауреата Нобелевской премией гонениями вместо почёта и стимула уверенно и с гордостью покорять новые вершины литературы. Негативное моральное давление и преследование заставили автора захотеть обратного, отсутствия признания. Возможно, для того, чтобы от него отстали пристрастные критики, похожие на маленьких клопов, засевших в старом матрасе, принесённом каким-то маргиналом в качестве издевательского подарка. Да и согласно руководящей идеологии того времени и современному видению социальных неурядиц, любое повествование должно иметь позитивный смысл, даже если обладает трагическим содержанием.
    С одной стороны, сталкиваясь с трудностями, разумно их преодолевать. А что если удручает то, что всегда сопровождает человека? Следует приспособиться и жить дальше? А что, если честнее будет определить обстоятельства в качестве грустных, потому что они такие и есть? Увы, это противоречило предписаниям. Поэтому автор не вправе посягать на абстрактные, нивелированные соцреалии при том, что при Н. С. Хрущёве всё-таки достаточно позитивным образом закрепились те самые реалии, которые позже окажутся похожими на долгую инерцию "сталинизма".
    Не будь все сферы творческой деятельности подверженными прямому государственному воздействию, сфера искусств в СССР сохранила бы динамичность развития и естественную самобытность и привлекательность и для "космополитов", и для адептов предписаний. Но творческий потенциал страны принял в значительной степени функциональную форму. При безусловно позитивных попытках формирования положительных образов, примеров для подражания, но с некоторым игнорированием реального негативного потенциала, отчего положительные герои могли существовать как будто в определённых ситуациях. Номинально "чуждые элементы" следовало подавлять, а номинально "не чуждые" - поддерживать. Нездоровая конкуренция оставалась в коридорах учреждений, где происходила.
    В СССР было много выдающихся артистов. Среди них - М. М. Магомаев, Л. В. Лещенко, И. Д. Кобзон, Б. Ш. Окуджава и многие другие, кто воплощали величие советской культуры, противоречивой, но которой можно было гордиться. Но время шло, мир на месте не стоял, и общие культурные тенденции оказались непредсказуемыми, породив более приземлённые течения, покорившие в результате весь мир. Советская культура становилась уязвимой, а вместе с ней и люди, не готовые к падению нравов и многозначительным трактовкам жизни.
    Будучи обязанной удовлетворять упрямые требования госаппарата СССР, творческая среда "развивалась" по заданным надолго стандартам. Вроде бы существовала достаточная свобода действий для реализации творческих, в частности, музыкальных идей, которые если и ограничивались в 1970-е годы, то менее навязчиво, чем в предыдущем десятилетии. Но самодеятельность не могла распространяться, чтобы быть массовой по значению, оставаясь самодеятельностью местного масштаба и любительского качества, чему способствовала затруднительность в приобретении инструментов, оборудования. В результате чего, например, зарубежные гитары наделялись преувеличенными характеристиками. Неформальные мнения не могли не формироваться, а вместе с ними и реалии простых граждан.
    Желающие могли выучиться и стать музыкантами, поступив на работу в вокально-инструментальный ансамбль, который мог записываться у монополиста и выпускаться тем же монополистом, госструктурой под названием "Мелодия". При таком порядке даже могли существовать исполнители хард-рока с налётом тоталитаризма и лексикой для всех возрастов с исключительно позитивными интонациями, даже если в песне речь шла о пьянстве. Если пение "съедало" на магнитной аудиозаписи аккомпанемент, это было нормальным. Удивительно, что была такая рок-группа, как "Сокол" с динамичными сюжетами композиций при очень простой песенной словесности, почти детской, и сходством с западным прог- и хард-роком; ансамбль, характерный для начала и середины 1970-х годов. Кроме "Интеграла", просуществовавшего довольно долго, меняясь, совершенствуясь. Шли годы, а в целом мало что менялось. Царили видимость стабильности и непредсказуемость кризиса.
    В 1980-е годы, когда разрыв в развитии социальной сферы между США с пропагандой их образа жизни, включая трейлерные городки-стоянки и ещё менее привлекательные взору картины и правду об этом в многочисленном чтиве, СССР пытался сохранять стабильность, пусть было невозможно сдерживать творческую общественность.
    К. У. Черненко, профессиональный, опытный политик, деятельный помощник Л. И. Брежнева с его относительно мягкой и успешной социальной политикой, заняв должность главы государства, в 1983-1984 годах при достаточно ясном видении экономических проблем попробовал усугубить общественную ситуацию привлечением к ответственности музыкантов-любителей за их "нетрудовые доходы" с угрозой заведения уголовного дела за творческие вечера квартирного формата. Возможно, сказалось функциональное использование большей части творческого потенциала населения, по поводу чего не виделась никакая альтернатива развития событий.
    Когда-то "матрасные клопы" могли перерасти в серьёзные тюремные сроки за условное несоответствие идеологии. Даже при угрозе вражеской пропаганды, которая в настоящее время известна как всевозможные провокационные вбросы с целью дестабилизации обстановки в обществе, такая форма противодействия была бы несоразмерной и явно обладающей скорее негативными последствиями, нежели позитивными, ведь не все же могут противостоять деморализующим обстоятельствам, как бывало ещё при И. В. Сталине. Да и если воровская субкультура, которая успела обзавестись "ворами в законе" и чёткой иерархией, если себя и не афишировала, это не означало, что её не было. В разветвлённых группировках было не принято показывать прилюдно свою принадлежность. Вот такой соцреализм в конце своего существования.
    Будучи страной во главе с декламатором М. С. Горбачёвым и ростом популярности эзотерических умельцев, обладающих силами целительства и провидения в стране развитого социализма с очень большим научным потенциалом, СССР продолжал быть обладателем большого культурного достояния с некоторой долей нереализованности, высвобожденной залогами "падения нравов". Сложно однозначно описать ситуацию, складывавшуюся при политической перестройке с многовекторной либерализацией. Криминализация и радикализация восприятия творческих процессов не смогли, как и ранее политические доктрины, ограничивать музыкантов, художников, архитекторов, писателей, кинематографистов так, как это было раньше. Во время тотального кризиса 1990-х годов с разрушительными последствиями и несколько позже развитие обходило стороной тех, кто в него не вписались или оказались периферийно с края, имея характер непрекращающихся преобразований, приближавших бывшую страну советов к особенностям "развитого Запада", но без трейлерных городков и с остатками советского менталитета, в чём-то положительного и радующего, а в чём-то деструктивного и удручающего.
    Действительно ли деструктивного как социалистического? Тогда почему подлость по-прежнему может повлиять на общественно значимые процессы, обзаведясь более ярко выраженным имущественным значением? А если вынести "за скобки" все политические особенности, что останется? Нравственный облик и разница восприятия реальности, возводимые в разряд объективной истинности и пребывающие при этом в умах субъектов. Всегда может найтись амбициозная личность, которая не станет гнушаться пересказами о событиях, которых никогда не было, но о реальных людях. Кто-то тактично посторонится, а кто-то примет эстафету и передаст "истину" дальше. Как это повлияет на единение общества? Положительно против кучки "козлов отпущения" или негативно на среднестатистическом субъекте нравственности? В имущественном контексте это бывает неважно. Особенно если ослаблены социальные гарантии. Может сработать система противовесов на основе расхожих интересов. Нужна ли в таком случае нравственность?
    Если вернуться к условиям нравственности соцреализма, общество рискует вернуться к его абстрактным ограничениям, направленным на видимость повышения нравственности населения с незаметными издержками. "Лес рубили, щепки летели", при царе был "Идиот", а при последнем генеральном секретаре - "Тонкомер"; и вместе с ними - главенствующая идея, обосновавшаяся на идеологии, но таковой не являвшаяся, исходя от ответственных за реализацию заданного процесса деятелей.
    Зачем прилежно следовать разнообразным доктринам, направленным на развитие общества и жизни отдельного гражданина, если можно ограничиться достижением выгоды с помощью круга общения? Относительная правда жизни легко победит правдолюбие беспомощных перед этим идеалистов. Зачем включаться в развитие общества в заданных общественно значимых параметрах, если можно выразиться о вымышленной пользе собственной идеи и убедить остальных в том, что это правда? Всё равно достаточно многие готовы принять задачу опошления не вписывающихся в их картину бытия сограждан. "Правдолюбы" и несколько эгоистичные дельцы которое десятилетие продолжают оставаться созданными друг для друга. Одним - зависть, другим - выгода, третьим - порицание. И добро и зло при этом как будто условны.
   Запрет формы без учёта содержания - даже подарок человеку без собственной конструктивной идеи, готовому идти на поводу, чтобы почувствовать себя лучше кого-то других. Достаточно поучаствовать в бездумном порицании и преследовании. А за что, бывает не важно. Да и культура - это же процесс преследования чудаков, разве нет? Вопрос на засыпку и тчк.