Уйти, чтобы вернуться

Коляску резко тряхнуло на повороте, и я проснулся. Вот и Покровское! Дубовая аллея, через которую мы проезжали, нисколько не изменилась - огромные дубы, похожие на великанов, охраняющих покой здешних обитателей, стояли тихо и важно. Спрятавшись в листве деревьев, щебетали птицы. Солнце давно перевалило зенит и уже заметно клонилось к горизонту. Дорога совсем просохла, лишь местами попадались мелкие камни и колдобины.

Возница – старик Никодим – сидел на облучке и досадливо крякал, когда колесо попадало в такую яму. При этом старик покрикивал на лошадей, словно они были в этом виноваты, и слегка косился на меня глазом. Весь его облик при этом излучал досаду за эти неожиданные тряски. Было приятно, что старик заботится обо мне, я улыбался ему в ответ и понимающе кивал. Никодима я знал давно - добрый, бесхитростный человек, как большинство в Покровском. Говорил он мало и только по делу. Хорошо иметь такого спутника, особенно в дороге – можно наслаждаться красотой природы, не спугнув её нечаянным, резким словом.

Наконец, усадьба Левиных! Старинный двухэтажный дом с мезонином, амбар, конюшня, беседка – всё знакомое и оттого родное. Коляска подъехала к самому крыльцу. Мальчик, сидевший на завалинке, уже бежит в дом, чтобы предупредить о госте. Через мгновение я вижу Константина Левина собственной персоной. Он торопливо спускается ко мне и, мгновенно узнав, восклицает:
– Ах, батюшки! Миша! Неужели ты? Вот радость-то! А что ж не предупредил?
– Ты же меня знаешь, люблю сюрпризы!

Мы обнимаемся, как братья, и радостно смотрим друг на друга. Костя нисколько не изменился - такой же широкоплечий здоровяк с румянцем на щеках, умным, проницательным взглядом и курчавой бородой, придающей ему мужественности. Весь его облик – олицетворение силы, ума и энергии.
– А Катенька с детьми уехала к сестре, уже неделю гостят, - сетует Левин, и я вижу, что он сильно скучает по жене и детям, хотя и пытается это скрыть.
– Что же ты, совсем один?
– Да разве в деревне можно быть одному? – спрашивает он. – Да и Агафья Михайловна всегда рядом. Я распоряжусь, чтобы тебе приготовили комнату, а пока проходи, располагайся.

Костя быстро поднимается по ступеням крыльца. Иду за ним, попутно глажу рукой резные перила, слегка потрескавшиеся и потемневшие от времени. Как давно я здесь не был! Тяжёлая дубовая дверь, половики на полу, в углу – чучело медведя. Всё привычно и знакомо. Из комнаты выходит Агафья Михайловна, нянька и экономка Левиных, она всплёскивает руками и обнимает меня так же нежно, как и хозяин дома.
– Как я рада Вас видеть, Михаил Сергеевич! Что же так долго не навещали нас?
– Служба, Агафья Михайловна! Вот удалось вырваться ненадолго, и сразу к вам.
– Небось, к сенокосу приехали? – нянька щурит глаза и улыбается, но не подаю вида.
– К сенокосу! Уже начали? – я делаю вид, что огорчён.
– Неделю уж, как косим, - Агафья Михайловна принимает моё огорчение за чистую монету и добавляет: - Да Вы не волнуйтесь, Михаил Сергеевич, луг большой, хватит и Вам!
– Это хорошо! Значит, завтра с утра и начну.

Мне не терпится задать главный вопрос, и, справившись о состоянии дел, я, как бы невзначай, спрашиваю:
– А что Дуняша, справлялась обо мне?
При упоминании о Дуняше нянька мгновенно преображается. Словно заговорщик, она наклоняется ко мне и почти шёпотом произносит:
– Только о Вас и думает! Стёпке, конюху нашему, отказала, он сватался к ней давеча. Каких только подарков ни дарил! А она – упёрлась, и ни в какую. Всё только о Вас и разговоры. Отец её неволить не хочет, жалеет. Пошёл было к барину за советом, да барин у нас, сам знаешь, из либералов. Сказал, что без взаимности сходиться не желательно. Вот такие дела… Да завтра на сенокосе, чай, увидитесь!


Становится радостно от её слов. Сердце сильно бьётся, кажется, ещё немного и выскочит из груди. Вспоминаю весёлые глаза Дуняши, изогнутые полумесяцем брови, полные губы. Агафья Михайловна проводит меня в комнату для гостей, стелет постель и спешно уходит – накрывать на стол. Я с удовольствием замечаю, что и здесь всё по-прежнему – ходики на стене, большой сундук в углу, дубовый стол с изогнутыми ножками, кожаное кресло. Слышатся быстрые, энергичные шаги, и вскоре в комнату входит Левин.
– Освоился? Всё-таки как хорошо, что ты приехал! Завтра на сенокос пойдём, косить не разучился ещё? – Костя не скрывает восторга, а я любуюсь им. Он всё такой же порывистый, страстный и, вместе с тем, застенчивый.
– Не разучился. А что, трава хорошая?
– Разумеется! Чудная трава: клевер, люцерна, тимофеевка. Тебе понравится! Пойдём ужинать.

В маленькой гостиной уже накрыт круглый стол. Пузатый самовар, словно радушный хозяин, стоит по центру. На блюде дымится жареная осетрина, румяная утка, обложенная огурцами, так и притягивает взгляд, в глубоких тарелках – ароматные щи, рядом - миска с кулебяками... Из последних сил сдерживаю себя, чтобы не наброситься на это великолепие, сказывается долгая дорога. Агафья Михайловна входит в гостиную, неся на подносе графин и пару бокалов.
– Хочу угостить гостя настойкой из боярышника!
– А! Совсем забыл! – Константин берёт графин и разливает тёмный напиток по бокалам. – Агафья Михайловна у нас – мастерица на все руки.
– Так уж и на все, - смущается нянька и уходит, довольная похвалой.

Мы едим, пьём и разговариваем. Костя рассказывает о деревенской жизни, новом приспособлении для снятия яблок с деревьев, о детях, жене. Я слушаю, затаив дыхание. Его неторопливая речь для меня - истинное наслаждение, я готов слушать его бесконечно. Наконец, он замечает, что я излишне молчалив, и спрашивает про мои дела.
– Как служба? Есть ли подвижки?
Зная, что Левин не жалует чиновничью службу, я стараюсь перевести разговор на другое:
– Всё, как всегда. Ты лучше расскажи про Дуняшу. Скучает она?
– Ты знаешь, Миша, скажу откровенно. Так вот, ты дурно поступил, когда уехал в прошлый раз, никого не предупредив. Особенно Дуняшу. Я-то привык к твоим неожиданным выходкам…
– Пойми, не мог иначе, - я смотрю в окно, чтобы не встречаться взглядом с Левиным. Солнце уже почти село, но небо – чистое, завтра будет хорошая погода.

Некоторое время молчим. Потом Костя тихо и отчетливо говорит:
– Любит она тебя. С тех пор, как ты внезапно исчез, она места себе не находит. Агафья Михайловна тебе, вероятно, рассказала про конюха?
– Знаю.
– А знаешь – почему спрашиваешь? Завтра и поговори с ней... Однако, братец, засиделись мы с тобой, пора спать ложиться, утром рано вставать.

Мы пожелали друг другу доброй ночи, я вернулся в комнату, разделся и лёг на кровать. Разговор с Левиным всё не выходил из головы. «Что я ей скажу? Поверит ли она? Ладно, утро вечера мудренее, так, кажется, говорят?» Поездка и обильный ужин разморили меня настолько, что через мгновение я уснул.

Встали рано, до петухов. Позавтракали гречневой кашей с маслом и отправились на покос. Ехать было недалеко - верст пять, не более. Солнце ещё только просыпалось, потягивалось лучами и спросонья осматривало владения. Лошадь, запряженная в телегу, бежала резво и хорошо знала дорогу, возница лишь изредка дёргал за поводья. Вдали показалось большое поле, наполовину скошенное. Растянувшись вереницей, шли косцы и почти одновременно махали косами. На одних были надеты кафтаны, на других – простые рубахи. С правой стороны поля бабы раскидывали кругами копны сена и я, приглядевшись, узнал в одной из них Дуняшу. Кровь ударила мне в лицо, и чтобы Левин не заметил, я отвернулся. Но он заметил и слегка улыбнулся.

Как только подъехали к шалашу, и вышли из коляски, Левин распорядился принести косы. Через пару минут старик Фрол вручил нам две новые косы, сказав, что они «острые, как сабля». Не теряя времени даром, мы спешно переоделись в заранее приготовленные рубахи, и встали в один ряд с косцами. Трава и, правда, была мягкая и сочная. Коса шла легко, словно по маслу, иногда я думал, что она косит сама по себе. Мы играючи прошли ряд, потом другой. Когда пошли третий, я вдруг погрузился в особое, ни с чем не сравнимое состояние покоя. Появилось ощущение того, что я не человек вовсе, а этот луг, поющий в вышине жаворонок, лёгкое облачко... Мыслей не было, только радость и блаженство. Временами я словно выныривал из этого состояния и замечал, что Левин испытывает то же. Блаженная улыбка на его лице и отрешённость говорили сами за себя.

Мы прошли ещё три ряда, как позвали обедать. Я оглянулся на проделанную работу и был несказанно рад – скошено было на совесть. Костя подошёл ко мне веселый и оживлённый, дружески хлопнул по плечу:
– Ужасно люблю это дело! Ах, как хорошо, просто божественно! А как ты, справился?
– Как видишь! – я улыбнулся и махнул рукой в сторону покоса.
– Хорошая работа! – сказал Левин. – Поедем обедать?
– Я, пожалуй, здесь пообедаю, ты езжай один.

Костя посмотрел проницательным взглядом и, мгновенно сообразив, в чём дело, понимающе кивнул, сказав на прощанье:
– Удачи, мой друг! Всё, что посоветую – будь честен с самим собой.
Левин уехал. Я переоделся в сухое и развязал узелок с провизией, который перед отъездом мне передала Агафья Михайловна. Там оказалась бутыль с квасом, краюха ржаного хлеба, яйца и соль, завёрнутая в бумажку. Ел я с аппетитом, труд и свежий воздух сделали своё дело. Всё время пока я ел, мысли о встрече с Дуняшей не давали покоя: «Сказали ли, что я приехал? Как она меня встретит? Простит ли? А может рассказать ей обо всём? Нет, рано! Что же делать?»

Я встал и решительно направился к ней, нужно было объясниться и как можно скорее. Время не ждёт. Через несколько шагов я вдруг увидел, что Дуняша идёт, почти бежит мне навстречу, глаза у неё заплаканы. Некоторое время мы стояли друг перед другом, словно проверяли – сохранилась ли искра, однажды проскочившая между нами? Потом, не сговариваясь, обнялись крепко и застыли на мгновение, слушая стук сердца.
– Зачем Вы уехали, не сказавшись, барин? – произнесла Дуняша с обидой в голосе и ещё сильнее прижалась ко мне.
– Дунечка, милая, ну почему на «Вы», почему «барин»? – я готов был сквозь землю провалиться от отчаяния, - прости меня, радость моя, это было гадко, подло! Придёт время, и я всё расскажу тебе…позднее …
– Когда же?
– Не пытай меня, Дуняша, прошу! Как же я люблю тебя! Как хорошо, что мы встретились! – я жадно целовал её брови, волосы, губы, глаза. Слезы счастья стекали по моим щекам, перемешавшись с её слезами.
– Я буду ждать тебя, Миша! – она вдруг перешла на «ты» и, не дождавшись ответа, поцеловала меня в губы, так крепко, как может целовать женщина мужчину после долгой разлуки с ним. – Буду ждать столько – сколько нужно. Ты – мой суженый! Бог нас свёл, и никто кроме Него не сможет разлучить.
– Знала бы ты, как я хочу забрать тебя к себе! Или навсегда остаться здесь…
– Так останься! – Дуняша неожиданно отпрянула и посмотрела на меня своими чёрными, как смородина, сверкающими глазами и вдруг, словно что-то увидев, пригорюнилась и загрустила.

Сердце моё разрывалось на части. Я чувствовал её боль и отчаяние, но что я мог сделать? Пообещать и снова нарушить? Она и, правда, не выдержит – выйдет замуж за конюха или плотника, будет вести привычную жизнь - рожать детей, варить щи, работать в поле. Но будет ли она счастлива?
Дуняша, будто чувствуя мои терзания, успокоилась, подалась ко мне, и снова я ощутил на губах её поцелуй. Так, что закружилась голова, и неистово забилось сердце.
– Пусть так! Если не в силах – оставим всё как есть. Только приезжай ко мне почаще, слышишь? Я должна быть спокойна. Ведь ты – вся моя жизнь, не будет тебя и меня не станет. А если не сможешь приехать - подумай обо мне. Я почувствую… где бы ты ни был…
Высоко в небе пел жаворонок, вдалеке вжикали косы, лёгкий ветерок играл с облачками, а мы любили друг друга. Любили так, словно этот раз - последний…

…Я проснулся в небольшой светлой комнате, напичканной компьютерами и другими непонятными аппаратами. Человек в белом халате подошёл ко мне и радостно приветствовал:
– С возвращением, Михаил Сергеевич!
– А как?.. Что происходит?.. Где я?..
– Всё хорошо! Это обычное явление – кратковременная амнезия при возврате. Скоро придёте в норму, не волнуйтесь.
Через полчаса я вспомнил, где нахожусь. Институт времени, комната для перемещений. Время, оплаченное мной, истекло. Я снова сбежал от неё. Сбежал как последний трус! Когда я смогу вернуться? Лет через пять, когда накоплю требуемую сумму? Пять лет!

На улице было шумно - гудели клаксоны автомобилей, слышался звук отбойного молотка, гул вертолёта. Шёл мокрый снег. Тёмное небо, сплошь завешенное тучами, добавляло к этой картине тоски и уныния. Пешеходы, уткнувшись в телефоны, шли, словно бесконечная серая масса, готовая растоптать и не заметить. Я вернулся в съёмную квартиру и, не раздеваясь, сел на диван. В голове стучала одна только мысль: «Вернуться. Во что бы то ни стало - вернуться обратно!». Краем глаза я заметил на экране монитора мигающий символ – пришло сообщение. Ответ на запрос, сделанный год назад.

Я стал читать, и уныние, переполнявшее меня, стало мгновенно уходить. Далеко впереди замелькал, пусть ещё слабый, лучик надежды. Собрать чемодан, отдать ключи от квартиры соседке, вызвать такси – всё это было делом нескольких минут. Через час я уже ехал в поезде, крепко сжимая в руке клочок бумажки, на котором был написан временный адрес человека, который мог изменить для меня весь мир. Человека, имя которого никто не знает, и только его прозвище говорит само за себя – «Darkside Hacker», что значит «тёмный хакер». Он умеет взламывать временные петли и делает это виртуозно. Слишком виртуозно.