Дневники де Сен-Кёра. Книга 6. 10-1647

01/10/1647
Плохая погода устойчива, это может затянуться надолго. Если размоет дороги, то я не доберусь до Роанна и за неделю. Одна надежда на то, что ветер изменится.
Общество по-прежнему хранит гордое молчание. Правда, маркиза позволяет виконту придвигать стул и ухаживать за ней во время обеда. Благодарит его царственным кивком.
Видимо, моего смеха она мне не простит. С того дня она перешла на платья без шнуровок.

02/10/1647
Тишина. Виконт сидит у одного окна, маркиза у другого, я играю с Дангларом, приговаривая: «Милый пёсик! Умная собачка!» Наконец, маркиза не выдерживает. Если бы человеческий взгляд мог поражать, как клинок, я лежал бы бездыханным. Данглар не терпит косых взглядов в мою сторону – от его рычания маркизе нехорошо.
- Виконт! – повелительно говорит она. – Проводите меня в мою комнату.
Я как ни в чём не бывало поднимаю голову и наношу ответный удар:
- Синьора, ужин по-прежнему подавать на три персоны?
Маркиза поджимает свой коралловый ротик, гневно раздувает ноздри, кидает на меня очередной испепеляющий взгляд и уходит, опираясь на руку виконта.
- Данглар, голос! – приказываю я, и мой пёс провожает синьору звонким лаем.
К ужину маркиза не появляется. Виконт ковыряет вилкой в своём салате и медленно наливается краской. Я с невинным видом потягиваю вино.
- Синьор, – наконец начинает виконт, не сводя с вилки застывшего взгляда, – конечно, я должен принимать вас на этой земле как хозяин, но вы позволили себе дважды оскорбить госпожу де Бло, и я как дворянин должен дать вам урок, чтобы вы не забывались.
- Как я понял, одним из оскорблений было моё сегодняшнее поведение, а второе? – спрашиваю я, прикладывая салфетку к губам.
- Ваше поведение на «Лебеде», когда вы преследовали маркизу с недостойными намерениями.
- Это она вам сказала, что я её преследовал?
- Синьор!
- Ах, прошу прощения, вы же были очевидцем.
- Да, после вашего ухода я зашёл к маркизе и видел следы вашего пребывания у неё.
- Держу пари, что приём вам оказали не самый тёплый.
- Синьор, речь не об этом!
- Конечно, вы хотели сказать мне что-то другое.
- Я думаю, мы не ограничимся словами! – воскликнул он, бросая на стол неизвестно откуда извлечённую перчатку.
Я вздохнул. Первый город во Франции встретил меня недружелюбно, первый знакомый – вызовом, первая женщина – пощёчиной. Дела идут лучше некуда!
- Я вызываю вас! – прибавил де Комман, думая, что до меня не дошёл смысл его действий. Я поднял на него глаза.
- Это я понял, а дальше что?
- Что? – он растерялся, бедняга.
Я сочувствующе смотрел на него. Виконт, недоумевая, хлопал глазами.
- Дальше что, синьор? За вызовом обычно следует выбор оружия, места и времени.
- Ах, это!
- А вы забыли?
- Синьор!
- Я слушаю вас.
- Если вам угодно принять мой вызов, завтра в шесть утра я буду ждать вас у городских ворот.
Я кивнул.
- Выбор оружия я предоставляю вам.
- Во Франции, кажется, дерутся на шпагах?
- Если вам угодно, мы будем драться по испанским обычаям.
- С дамой, созерцающей бой из окна?
- Синьор!!!
- Знаете, виконт, мне больше угодно, чтобы вы забыли свои слова, а я сделаю вид, что никогда их не слышал.
- Синьор, не разубеждайте меня в том, что испанцы не трусы.
Виконт слишком хорошо напомнил мне Карлоса де Луна. Я встал из-за стола. У двери обернулся.
- Шпаги. В шесть я буду на месте.
Вот пока всё. Дописываю и отхожу ко сну. Что же, в самом деле придётся обнажить оружие против виконта.

03-04/10/1647
Что вы думаете? Дуэли не было. Вечером я пошёл к маркизе.
- Синьора, виконт действует по вашим приказаниям?
- Впервые это слышу!
- В таком случае, он ничего не говорил вам?
- Нет, а что?
- Ну, если он не сказал, то и мне нечего говорить.
- Синьор, я понимаю, к чему вы ведёте речь. Что вы от меня хотите?
- Вам не кажется, что виконт способен на безумства?
- Постойте! – она схватила меня за руку. – Говорите, он вызвал вас?
- Да.
- И вы будете драться?
- Да, если виконт не переменит решения.
Она нервно заходила по комнате.
- Знаете, это будет убийство.
- Знаю.
- И вы пойдёте на это?
- На убийство – нет.
- Ах, господи, как вы можете обещать! Если виконт разозлится…
- Не разозлюсь я.
- Всё равно этой дуэли не будет!
- Это сказали вы, но не виконт.
- Виконт скажет то же самое.
- Вы уверены?
- Да!
- Попробуйте, – я пожал плечами.
- Я сейчас же иду к нему!
- Жду вас внизу.
Я ждал до тех пор, пока не пробило полночь. Потом решил, что виконта очень трудно убедить, кликнул Данглара и пошёл спать.
Утром я спустился в конюшню. Лошадь виконта была на месте, и сам он никуда не выходил. Я сел в зале и снова приготовился ждать.
К завтраку явились и маркиза, и виконт. Особенно мне понравился ускользающий взгляд госпожи де Бло. Виконт, ободрённый этим взглядом, откашлялся и невнятно начал:
- Синьор, м-м-м… Я хочу сказать, что действительно погорячился.
«Велика власть женщины!» – подумал я. Виконт смутился под моим взглядом.
- Я забуду об этом, синьор, – ответил я, пряча улыбку.

05/10/1647, Вьенн
Всё ещё сидим в гостинице. Погода чуть улучшилась: в тучах появились просветы, ветер переменился. Если ничего не стрясётся на небесах, завтра-послезавтра мы продолжим путешествие.
Новостей у меня никаких. Маркиза отдыхает в обществе виконта и, право, стоит посмотреть, какой у неё томный вид и какими жадными глазами изучает её виконт. От их вздохов в зале сквозняк. Даже весёлый лай Данглара не действует на голубков. Развлекаюсь набросками романтической парочки.

06/10/1647, Вьенн
Наконец-то поедем! Остаётся провести здесь ещё одну ночь. Утром я встретил виконта в халате возле дверей маркизы и сделал вид, что ничего не заметил. К тому же, я и в самом деле спешил: надо было размять застоявшегося Араба.
Я всё восхищаюсь этим конём. Он умница и очень привязался ко мне. Я его не бью, хлыстик ношу больше по привычке. А ведь подумать только: он у меня всего три-четыре месяца! По-прежнему дичится чужих, но мне повинуется беспрекословно. Очевидно, преданность, которую ищешь в людях, встречается только у животных. Да, напрасно Монтанья предполагал, что Араб необъезжен. Он неплохо выдрессирован, разве что его тогда разозлили…
Я не подслушиваю чужих разговоров, но не моя же вина в том, что маркиза и виконт, остановившись у моей двери, слишком громко разговаривают! Кстати, отзывы виконта обо мне отнюдь не лестные.

07/10/1647
Плывём. Всё к лучшему: мне удалось избежать общества виконта.
Вчера я нанял слугу, и произошло это прямо-таки неожиданно:
Вечером я ещё раз спустился к Арабу, чтобы самолично проследить, какой корм ему кладут на ночь. Человек, который теперь служит у меня, помогал конюху. Я подивился тому, что Араб спокойно терпит его поглаживания да похлопывания, в то время как даже на конюха скалит зубы. Человек признал во мне хозяина приглянувшейся ему лошади. Я попробовал изъясняться с ним жестами и с помощью набора ломаных французских слов. К моему удивлению, он заговорил со мной по-испански. Не совсем складно, но это меня покорило.
Зовут его Гасту Луриндаль. Родом из Пикардии, одинок, лет ему 35-37. Испанский выучил, находясь в плену, откуда его выкупил один испанский дворянин и отпустил на свободу. Судя по его виду, человек это честный и незлой. А что ещё надо? Он неглуп, спокоен, даже чуть холодноват, но если надо… В конце концо, я разбираюсь в людях. За лошадью ходить он умеет, башмаки мои вычистит…
Конечно, главное не в этом. Я хотел отделаться от виконта, сославшись на то, что нам с двумя слугами тесно. Шерон поворчал, но нашёл мне каморку, куда я с радостью и перебрался. Виконт тоже доволен. Но учитывая то обстоятельство, что и капитану, и боцману от меня кое-что перепало, а от виконта – нет, Шерон настроен ко мне благодушно и ворчит лишь, что французские дворяне слишком уж изнежены. К тому же, я не гнушаюсь приглашать его к обеду, который нам подаёт его же повар. Виконт этого не одобряет, но мне-то что за дело? Я доволен, и этого достаточно.

08/10/1647
 К вечеру будем в Лионе. По-прежнему сыро и прохладно, но я весь день на палубе.

09/10/1647, Лион
Дня на два задержимся в Лионе. Надо отдохнуть и купить лошадь для Гасту. Хоть зима и близится, верхом путешествовать лучше. Тёплой одежды  нас теперь достаточно. Конечно, в наёмной карете путешествовать придётся чаще – свой экипаж мне заводить не к чему.
Виконт с маркизой поехали вперёд, не задерживаясь.
- Будете в Париже, синьор Эндегуэла, заходите, – холодно сказала госпожа де Бло. Господин де Комман отделался лёгким поклоном. Я также раскланялся.

10/10/1647
Едем завтра. Пока второй день солнечно и тихо, путешествовать верхом одно удовольствие. Провизией пришлось запастись основательно: в этом году большой неурожай. Трудная будет зима. И, тем не менее, надо искать Клодину. Скорее бы добраться до Этампа!

11/10/1647, Арнейль
«Гончий Пёс» – недурная гостиница. Общество более-менее порядочное.
Кстати, у Гасту ещё одна хорошая черта: он говорит лишь тогда, когда я спрашиваю, и то немногословен, предпочитает обходиться жестами.
Данглар что-то загрустил. Не болен, а так – бродит по комнате и вздыхает. Подойдёт, положит по привычке голову мне на колени и смотрит задумчиво. Собаки, говорят, чуют недоброе.

12/10/1647
Завтра к утру и в Роанн приедем. Мои расчёты подтвердились: до Роанна я еду вторую неделю. Приключений никаких. Меня пока не ограбили и не убили. Данглар повеселел. Может, он хандрил от присутствия чужого – Гасту. Привыкнет.

14/10/1647, Роанн
Через три дня едем попутной каретой в Орлеан. Благодарение богу, всё пока благополучно. Может, не стоит ждать, а отправиться завтра же? Но Данглар опять хандрит. Кстати, из-за него приключилась небольшая история.
Поскольку дон Эндегуэла французского языка не понимает, к разговорам окружающих он не прислушивается. Поэтому иногда я слышу интересные вещи. Вчера днём, когда я сидел в общей зале гостиницы, ожидая хозяина, со мной заговорил незнакомый дворянин. Я дал понять ему, что не говорю по-французски. Он пожал плечами, но не ушёл. Это был мужчина лет сорока, смуглый, с тугими завитками иссиня-чёрных волос. Складки между бровями и в углах рта придавали его лицу слишком суровое выражение, но мягкий, влажный блеск карих глаз несколько смягчал его. При виде таких людей мне почему-то хочется быть весёлым и злым.
Я убедился, что сей дворянин тоже не владеет моим языком, чему я немало подивился, ибо испанский теперь распространён очень широко.
Пришёл хозяин. Я уладил свои дела и отправился к себе в комнату, куда должны были принести обед.
Когда я подошёл к двери, она неожиданно распахнулась, и на пороге появилась дама в пышном светло-малиновом наряде, закутанная в шелка и меха. Меня поразила её внешность. Светлые, почти белые локоны обрамляли нежно-розовое личико, прикрытое узкой полумаской. Я посторонился и поклонился, не отрывая глаз от лица прелестной незнакомки. Впрочем, чем дольше я смотрел, тем больше убеждался, что это не незнакомка. Она прошла мимо меня, взглянув так, что я невольно вздрогнул. Взгляд её был отточен, как хороший клинок.
- Баронесса, наконец-то! – услышал я голос смуглого дворянина.
Вместо ответа баронесса оценивающе посмотрела на Данглара.
- Шикарный пёс! Подарите его мне, Венсан!
- Увы, баронесса, пёс не мой! – последовал взгляд в мою сторону.
Дама протянула руку к шее Данглара. Тот тихонько заворчал, но женщина опускала руку всё ниже, а ворчание моего пса становилось всё громче. Ещё секунда – и он вцепился бы в прелестную ручку баронессы. Я вовремя окликнул его.
- Однако, странное же имя у вашего пса, – сказала баронесса, всё ещё пытаясь приласкать Данглара.
- Осторожно, он укусит вас! – ответил я ей по-испански.
- В самом деле? – она улыбнулась. – Запретите ему это.
- Простите, но я не люблю, когда мою собаку гладят чужие.
Баронесса не ответила и отвернулась.
После обеда я пошёл взглянуть на Араба. Проходя мимо лестницы, прикрывающей выход на террасу, я услышал голоса. Разговаривали двое, мужчина и женщина.
- Если бы это было так рискованно, как вы утверждаете, герцог знал бы, что ему делать в этом случае.
- Герцог! Вы говорите мне о герцоге! Да его подагра, которая стала притчей во языцех, мучает его всякий раз, когда нужно действовать решительно. Я говорю, шевалье, что только кардинал де Рец может помочь нам.
- Де Рец! Я вижу, мадам, что и вы во власти кумира.
- В чьей я власти, шевалье, поговорим позже, а пока скажите, хватит ли для нашего дела двадцати тысяч ливров?
- Баронесса!
- Мало или много?
- Двести солдат…
- Уточняю: двести дворян.
- Что вы предложите ещё?
- Мою помощь.
- Вы едете в Париж?
- Конечно.
- Но как вас примет двор?
- Моё имя и мои связи.
- Но королева…
- Тише!
Дальше задерживаться было неприлично. Я ускорил шаги.
Вечером я сидел у камина, потягивая вино. Остальные гости сидели более тесной компанией, а в моём углу было темно. Кроме того, кресло с высокой спинкой было повёрнуто в сторону от камина.
Неожиданно совсем рядом раздались шаги, я увидел край расшитого платья, и голос баронессы произнёс:
- Тише, шевалье. Делайте вид, что ничего не происходит. Вот деньги.
Рука протянула объёмистый мешочек. Другая рука приняла его.
- Золото!
-А вы как думали?
Монета со звоном упала на пол. Мужской голос помянул чёрта.
- Да не шумите же так!
- Милая мода – хранить золото в дырявых мешках.
- Вы невыносимы! Оставьте в покое монету, у вас их ещё предостаточно.
- Погодите, по-моему, она закатилась под кресло.
После этих слов появилось лицо смуглого дворянина, на которое я невинно воззрился.
- Ну? – нетерпеливо осведомилась баронесса.
Шевалье откашлялся. Баронесса подошла к креслу. Я встал и поклонился.
- А, синьор испанец! – сказала она.
- Простите, я, кажется, мешаю. Вы что-то уронили?
- Я? Нет-нет!
Шевалье тем временем шарил под креслом. Конечно, кроме пыли, там ничего не было: монета укатилась дальше. Шевалье поднялся, отряхнул пыль с колен и уставился на меня. Чего доброго, подумал, что это я взял монету.
- Синьора, отчего этот достойный дворянин так подозрительно смотрит на меня? – осведомился я.
- Шевалье! – прошипела баронесса, а мне игриво сказала: – От неожиданности. Он никак не поймёт, откуда вы взялись.
- Из этого кресла, объясните ему, пожалуйста.
- Спросите у него, не видел ли он… – начал шевалье.
- Подбирайте же выражения!
- Э, чёрт, он всё равно ни слова не знает по-французски!
- Шевалье!
- Если синьору угодно поискать, то пусть он изволит пройти чуть дальше: круглые вещи обычно далеко закатываются, – сказал я.
- Подите прочь! – ласковым тоном сказала баронесса, обращаясь к шевалье. Тот сверкнул глазами и ответил:
- Не будьте легкомысленной. Испанцам нельзя верить. Что до меня, то я их всех вздёрнул бы на первом суку.
- Шевалье!
Он удалился. Баронесса села в кресло, я сел рядом на стул. Начался милый светский разговорчик. Поболтали мы, вдруг баронесса говорит по-французски:
- Проводите меня.
Я делаю вид, что недоумеваю. Она игриво хлопает меня по руке, начинает смеяться, будто она, забывшись, сказала какую-то глупость. Наконец, мы расходимся. Наши комнаты недалеко друг от друга.
Ночью меня разбудил шум в коридоре. Я приоткрыл дверь и выглянул. Баронесса в пеньюаре и со свечой в руке что-то объясняла дюжему молодцу туповатого вида. Вскоре появился шевалье в дорожной одежде. Двое слуг вынесли сундук. Когда шевалье проходил мимо меня, я окликнул его. Он подошёл. Я знал, что делаю глупость, но…
- Если вы не очень торопитесь, то вернитесь в залу и поищите монетку, она до сих пор лежит там, если её не подняла служанка.
Изъясняться по-французски я ещё не разучился. Шевалье отпрянул от меня, потом несколько раз смерил взглядом:
- К сожалению, я очень спешу, – процедил он сквозь зубы.
- А, ну тогда счастливого пути!
- Мы ещё встретимся!
- Если доведётся.
Закрыв дверь, я снова лёг.
Утром меня снова разбудил шум. Уезжала баронесса. Её карету я видел в окно.
Чувствую, будет продолжение.

 15/10/1647
Приключений нет, если не считать того, что сегодня утром я вовремя пошёл проведать Араба. Иначе его бы просто украли – его уже приказали седлать. Впрочем, он сам за себя постоял: я не считаю синяки и порванную одежду на тех несчастных, которые подступились к моему коню. Помог и Гасту. Мне не очень хотелось связываться с простолюдинами.

24/10/1647, Орлеан
Наконец-то Орлеан! Здесь есть о чём писать и что рассказывать. Я люблю этот город, и с ним у меня связано немало воспоминаний. Одно из них следующего рода:
Первым делом после приезда, т.е. вчера около трёх пополудни я отправился гулять по городу, рискуя на каждом шагу встретить знакомых. Я специально выбирал оживлённые улицы, на которых находятся дома моих друзей. У Собора я встретил графа Лекланше. Узнать его было трудновато, он изменился. Впрочем, нового в нём появилось мало: какой-то затуманенный взгляд, печально вздёрнутые брови. Граф ехал с незнакомым мне молодым человеком и оживлённо беседовал с ним.
Потом я навёл справки. Граф всё-таки женился на Сильве де Ла Жоссеран. Мне говорили, что немалую роль в этом браке сыграло родство невесты с герцогом де Лонгвиль. Но этим слухам я не придаю значения. Три года назад, когда граф уже был обручён, об этом обстоятельстве никто не говорил.
Задачей для меня стало попасть в салон Лекланше, точнее, в салон графини. Это стоило мне немалых хлопот, но своего я добился. Чтобы немного обезопасить своё пребывание в этом доме, я надел повязку на левый глаз. Шрам над правым в достаточной мере меняет его выражение.
И вот, сегодня я осуществил свои планы. Дон Эндегуэла был неплохо принят. Стоит сказать, что в салоне графини собирается весь бомонд Орлеана, т.е. все мои знакомые. Риск был велик. Но всё прошло так успешно, что я сам удивился.
Графиня поначалу ограничилась светскими фразами. У неё было достаточно поклонников, каждый из которых по мере сил развлекал её. Мне же удалось собрать маленький кружок, в котором завязалась сугубо дипломатическая беседа.
Этот разговор постепенно привлёк многих. Некоторые пришли, желая блеснуть своими знаниями, немногие – из настоящего интереса. Прочих развлекал сам процесс разговора. Дамы заскучали, и графиня вынуждена была обратиться ко мне:
- Синьор Эндегуэла, я прерываю ваш разговор лишь потому, что моя задача как хозяйки дома следить, чтобы мои гости не скучали.
Граф умоляюще взглянул на жену, но она не заметила этого.
- О мадам, когда на нашу долю выпадает такая интересная беседа, мы стремимся насладиться ею до конца, – запротестовал кто-то.
- И всё-таки, господа, я прошу вас переменить тему разговора.
Я поклонился, потому что последняя фраза была адресована ко мне. Завёл разговор об искусстве. На такие темы всегда приятно разговаривать с людьми высокообразованными. Получился дальше небольшой спор о последних пьесах, которые прошли в Париже в театре Ришелье. Графиня время от времени наезжает в Париж, так что она в курсе всех событий. Из беседы я почерпнул немало интересных фактов. К тому же, у графини Сильвы немалые связи с поэтами и писателями нашего времени. С поэзии речь перешла на музыку, но разговор как-то сник, а я почувствовал сильное волнение, как будто вот-вот что-то случится. И мои предчувствия оправдались.
- Увы, господа, никто в Париже не играет так, как мадемуазель Ламарк, – тихо сказала графиня.
- Ради бога, Сильва, не надо тревожить старые раны! – воскликнула одна из её подруг.
- А кто эта особа? – спросил я у самого графа.
- Подруга моей жены, очень близкая подруга. Известная пианистка.
- С ней что-нибудь случилось? – полюбопытствовал я.
Граф странно посмотрел на меня и ответил:
- Она умерла.
- Господи помилуй, отчего же, синьор?
- От внутренней болезни.
В горле у меня стоял комок, но я упорно сопротивлялся нежеланию графа говорить на эту тему:
- Говорят, внутренние болезни происходят от сильных переживаний…
- Возможно, – очень холодно ответил граф и повернулся с каким-то вопросом к одному из гостей, т.е. спиной ко мне.
Увы, желающих поделиться со мной тайной этой истории не нашлось. Подтверждение тому, что в этом доме к памяти умерших относятся с почтением. Ах, Жоли, Жоли…
Я не хотел быть навязчивым. Отсидев положенное время, я уехал к себе в гостиницу.
Итак, мой «грим» вполне надёжен, и я могу ехать даже в Париж. Париж? Нет, нельзя! Или всё-таки? Не знаю, не знаю.
Сначала дела. При всём моём желании остаться в Орлеане подольше, я должен ехать. Завтра – в Этамп!
Кстати, у графини Сильвы есть очаровательная малышка. Ей всего десять месяцев. Нам выносили её показать. Девочка – чудо!
Да, двадцатого октября у меня был первый на французской земле приступ. Неужели я на всю жизнь обречён мучиться? Скверно! А доктора в Испании молчали.

26/10/1647, Этамп
Я у цели. Но пока ничего не добился. В первый день трудно браться за дела.

28/10/1647, Этамп
Куча хлопот. Был у женщины, которой мы оставляли Клодину. Немалого труда стоило разыскать её, ведь имени её я не знал. Но получены следующие и, увы, печальные известия.
Клодина жила у мадам Дюпоне три месяца, потом она хотела уехать. Кончились деньги, оставленные Матье. Мадам Дюпоне приютила бедняжку из жалости. Чтобы не быть обузой, Клодина занялась шитьём и стиркой (милостивый боже!). В последний месяц беременности она совсем слегла. Роды были очень тяжёлые. Шестнадцатого сентября одна жизнь сменила другую: родился мальчик, а бедняжка Кло тихо скончалась. Шестнадцатого – страшное совпадение, в этот день я попал в плен… Но продолжаю.
Ребёнка взял к себе священник, его экономка мадам Лауш была в дружеских отношениях с мадам Дюпоне. При крещении ему дали имя Жерве-Батист. Через год священника перевели в другую епархию.
Итак, чтобы выполнить своё обещание, я должен ехать в Жуанвиль.

28/10/1647, Фонтенбло
Никак не могу отсюда уехать. Подумать только: до Парижа рукой подать, а я еду мимо! Дьявольское искушение! Гасту, зная, что мы держим путь в Провен, всё же спросил, куда мы поедем. Каюсь, я рассердился и приказал ему молчать и не задавать лишних вопросов.
Но он прав! Увидеть Париж – только этого хочу я!