Спасти тридевятое и другие приключения Василисы 9

— И что, так и будешь у Яги жить? — встряхнула с крыльца скатерть-самобранку Василиса. Хоть она и волшебная, но крошки никто не отменял. — А кто на страже стоять будет? Города да сёла от лихих людей защищать?
— Не пойду я никуда, — вытянулся во весь рост на траве Никита, закинув руки за голову, — мне тут понравилось. Тепло, светло, кормят вкусно. Слушай, Василиса, ты должна перед Ягой за меня слово замолвить. Как-никак, должница ты моя, за зелье твоё.
— Вот те раз! — всплеснула руками девушка. — Он, значит, пироги мои заговоренные без спроса съел, а я ещё и виновата оказалась! Нельзя тебе здесь оставаться, место это не для простых смертных.
— А я и не простой, — усмехнулся богатырь, жуя травинку, — я хранитель земли русской!
— А так хорошо день начинался. Может, подумаешь ещё хорошенечко?
— Зачем?
— Чего зачем?
— Думать зачем? Я уже решил — остаюсь. Посмотри, какую красоту Яге навёл: крышу перекрыл, частокол новый поставил, редьку с морковкой проредил, воды наносил, ещё и баньку справил. Вот думаю, может, избушке сапоги стачать? А то чего она всё босиком бегает, болят, наверное, лапки-то?
— Ну, дела! — топнула ногой Василиса и ещё яростнее начала выбивать коврик, висевший на нижней ветке дуба. — Где ж это видано, чтобы богатырь силе нечистой помогал?
— Почему нечистой? Я что, баньку зря построил? — приподнялся на локтях Никита. — Или ты про чары разные? Так вы ж с Ягой не злые совсем! Так, сочинили сказочку про поедание детей, чтоб любопытные носы к вам не совали. А сами вон границу охраняете, чтобы почившие живым жить не мешали. За Горынычем присматриваете, не даёте в обиду животинку.

— Тоже мне, добрых нашёл. Иди, говорю, домой, пока я тебя в поганку не превратила да в суп не покрошила! — хлопнула по спине веником богатыря Василиса. — Тебя вон, свои добрые дела дожидаются.
— Нет у меня настроения на добрые дела, — проворчал Никита, вставая на ноги. Отобрал веник у девушки и принялся сам чистить от пыли бабкины коврики. — Как сговорились все. Раз я богатырь, то подавай дела добрые и не спрашивай зачем. Устал я, понимаешь? Да и Яга не против меня во внуки записать, ну, я так думаю. Да у меня ещё сад яблоневый не посажен!

— Да что ж такое-то? — упёрла руки в боки девушка. — Ты про людей посадских подумал? Кто им поможет, коли не ты? Чай заждались, соскучились! Ждут, когда Никитушка с дозором пройдёт, всем страждущим поможет.
— Ага, ждут! Особенно бабка Маланья, наверняка уже всё крыльцо мне шелухой от семечек завалила, ожидаючи.
— А чего так? Неужто откажешь старушке?
— Эта старушка пронырливей Яги, бизнес на несколько деревень организовала, дрова поставляет. У Емели печь одолжит, все дворы объедет, деньги соберёт и ко мне идёт, помоги, мол, добрый молодец! Злые люди обидели, все дрова со двора унесли. Ты их мне заново наруби, в поленницы по вот столько и столько уложи, век благодарна буду. Только прости, я бабушка бедная, заплатить не смогу, вот тебе петушок на палочке!

— Ой, умора, — рассмеялась Василиса, — а я-то думаю, чего это ты от дел ратных отошёл, а тебе не до них, ты в лесорубы заделался!
— Смешно тебе, — фыркнул Никита, сворачивая коврики и занося их в избу, — а мне обидно, что люди добротой и отзывчивостью пользуются в корыстных целях. С ними вся охота добру служить пропадает.
— Да ладно тебе расстраиваться! Иди лучше, киселя поешь, я свежий наварила, ревеневый, — Василиса ловко накрыла на стол, нарезала большими ломтями пирог с капустой и яйцом, разлила кисель по кружкам, самую большую богатырю пододвинула. — Подумаешь, старушка обманула, может, она не со зла?
— А с чего?
— Ну, не знаю. Может, ей некому крышу за пироги с борщами перекрыть, да и грядки за просто так никто не прополет, — и глянув на коврики, сложенные в углу, добавила, — и половички не выбьет.

— Да ладно, если бы она одна такая, — вздохнул Никита. — Вот недавно прискакал ко мне гонец от самого царя, так мол и так, выручай! Украл Кощей зазнобу мою, Машеньку. Верни любушку мою, ничего не пожалею, чего хочешь проси!
— И?
— Что и? Прискакал я к Кощею, отдай, говорю, красна-девицу, что из-под венца украл! Не то биться будем.
— Ох, и храбрый ты, Никитушка!
— Ага, храбрый. Меня Марья сковородкой до самых ворот гнала. Знать, говорит, не знаю никакого царя, а батю обижать не дам! Мол, сватался к ней какой-то плешивый, да она ещё о замужестве не помышляет. Я, конечно, потом с ними помирился. Кощей мне даже меч-кладенец подарил за то, что я первый, кто решил честно за дочь его биться, а не попытался, как все остальные, в мешке умыкнуть. А главный казначей, Митрофан? Ну тот, из три четвёртого царства?

— А ему-то что понадобилось? — удивилась Василиса. — У них же свои богатыри есть.
— Были, да закончились, — махнул рукой Никита, задев и рассыпав по полу яблоки, что лежали в большом блюде. Бросился собирать, да не удержался, чтобы ловкость свою продемонстрировать, начал ими жонглировать и продолжил рассказ. — Так вот, приходит ко мне Митрофан и говорит, так мол и так, всю казну государства нашего обманом выманило чудище лесное. Не знаем, чем теперь дружине за службу платить да как с честными людьми за продовольствие к царскому столу расплачиваться. Всё, что нажито непосильным трудом, всё пропало! Два сундука золота, три серебра да ларец с камнями самоцветными.

А сам в ноги падает, плачет, бороду на себе рвёт, обещает в омут глубокий прыгнуть, лишь бы с позором людям в глаза не смотреть.
— И? Что дальше-то? — не выдержала, отобрала яблоки у богатыря Василиса, усадила его за стол, всучила сапог, чтоб самовар раздул, а сама тесто мять взялась.

— Да что дальше, нашёл я чудо лесное. Маленький такой, а уши большие, на ослика похож, только по деревьям прыгает да по-птичьи щебечет. Я его морковкой приманил и давай лекцию читать, что нехорошо брать чужое, даже если ты маленький и очень симпатичный.

Лешунок лесом поклялся, что ничего ни у кого не брал. А это для них как для нас крест! Вот я и задумался, а не дурит ли меня казначей. Вернулся в три четвёртое, нашёл Митрофана и давай с ним воспитательную беседу проводить. И что ты думаешь?
— Чего?
— Услышал Митрофан, что Лешунок девчатам за песни звонкие да сердца добрые по ожерелью с камнями дивными подарил, позавидовал, решил себе лесные богатства прибрать. И, главное, уверял, что у нечисти забрать — дело богоугодное! Тьфу! Так он по итогу на меня ещё и обиделся, что я ему сундук с добром принести отказался. Пожаловаться обещал.
— И пожалуется?
— Обязательно, — вздохнул богатырь, — похвалы за дело не дождёшься, а жалобы только так пишут. Вот как тут добро творить? Кончится моё терпение, уйду из богатырей. Говорил мне отец: иди, Никита, в повара, и сам сыт будешь, и семью прокормишь. Чего не послушал?
— Ишь, чего удумал! — шлёпнула об стол тесто Василиса. — Это что теперь, из-за нескольких дураков другие люди без защиты от нечисти оставаться должны? Так и быть, перед бабушкой слово замолвлю, тем более, что и ты меня не раз выручал, но из богатырей уходить не смей!

Богатырь покраснел и удивлённо хлопал глазами.
— Всегда будет кто-то, кто попытается свою выгоду извлечь, — продолжая отбивать тесто, ворчала девушка. — Подумаешь, не ты первый, не ты последний. Из богатырей уходить! Пирогов я тебе и сама напеку, а ты давай, одна нога здесь, другая там!
— Чего? — не понял Никита.
— Да чего непонятного, сейчас заставы обходи дозором, а к вечеру возвращайся. Яга как раз из лесу придёт, грибов принесёт, я картошки отварю, молочка свежего надою, ужинать будем. А дальше посмотрим, что утро скажет. Понял?
— Понял, — кивнул богатырь, поднимаясь с лавки, — ты мне своими словами веру в себя вернула, честное слово! Даже и не знаю, как тебя благодарить.
— Не надо меня благодарить, — отмахнулась Василиса, поморщившись, — иди делом займись, нечисть погоняй. А мне ещё дождь вызвать надо, огород полить. Картошка сама себя не вырастит, её поливать да полоть надо, а то бабушка зачёт не примет. Она, когда голодная, и на лопату посадить может.