Глава 2. Глубокое погружение

Да вот, начнём, пожалуй, хоть и с этого...
Жил в Нижних Сероглюках некий Трофим, животновод по должности. После развала колхозной системы никто уже точно правда не знал, кого он теперь разводит.
И были у этого Трофима двое закадычных приятелей-собутыльников: Колька, деревенский ассенизатор, и бывший агроном, а ныне успешный самогонщик, Иван Лебедь, по кличке "Дон Лебидо".
Вот сидели как-то дружки на травке у заброшенного колхозного сеновала, любуясь живописным закатом и употребляя известный напиток. И вдруг предложил Трофим неслыханное — поехать аж в самый Питер и купить там автомашину.
— А чо? Скинемся всей деревней и купим. Я уже присмотрел — "Хумер" называется, вроде той, что Кузькину мать привозила, здоровенная-я…
— Я не против, — положительно высказался Колька-ассенизатор. — Только по пятницам — чур, моя. Частный сектор буду обслуживать.
Дон тоже не возражал — машина представительского класса всегда пригодится!
На том и порешили.
Созвал Трофим сероглючан на вече, чтобы всё обстоятельно обсудить. Принципиальных возражений предложение не встретило, однако собрание немного затянулось, поскольку после сбора средств и банкета, селяне на радостях набили пару морд и пришлось ещё мириться. Так что освободились активисты только к следующему вечеру.
Пересчитав оставшуюся наличность, обнаружили неожиданно большую сумму — не хватало всего чуть-чуть, поскольку присмотренный «Хумер» был достаточно подержанный и хорошо уценённый. А в Сероглюках же такие мастера имелись — блоху на ходу подкуют, не то, что автомобиль подержанный отремонтировать... Плёвое ведь дело.
Утром направились втроём в город, оформили там на месте кредит, купили тачку и погнали назад в село. Вот только по дороге в двигателе начало сильно стучать... Последние километров пять толкали уже руками, еле успевал Иван выпадающие запчасти с дороги подбирать. Но докатили, а как же!
Сильно умаялись. Отдали машину и выпавшие из неё детали знающим людям поковыряться, а сами пошли отобедать. Зашел Трофим после обеда, уже на следующий день, посмотреть, что кузнецы там с "Хумером" учудили. Почему-то лишних деталей у мастеров даже добавилось, а при попытке завести двигатель — только полыхнуло синим огнём из выхлопной трубы, но с места машина не сдвинулась. Открыли капот, а оттуда с диким воплем выпорхнула подпаленная курица...
После такого унизительного фиаско отправился Трофим обратно в Питер, да так в Нижние Сероглюки более и не возвращался.
Относительно его дальнейщей судьбы мнения сероглючан разделились — одни говорили, что получил он в городе неимоверную страховку за испорченный лимузин и сейчас гульбанит где-то не то в Майкопе, не то в Майами, другие — что сгинул он насмерть, попав, по смешному совпадению, под такой же точно автомобиль. И только впоследствии оказалось, что эпизод с покупкой лимузина закрутил такой неимоверный водоворот удивительных событий, что... Но об этом позже.
А из негодной машины сделали очень удобный курятник, благо всех петухов и куриц просто тянуло туда какой-то загадочной силой. Так на вечную стоянку и определили — возле заброшенного колхозного сеновала. В итоге все остались довольны.
Однако вернёмся пока к нашему редактору.
От редакции до съемной квартиры Сучьева идти надо было минут пять. Но тревожное настроение, овладевшее им после визита санитара и прочтения первых страничек Митенькиной тетрадки, налагаясь на витавшее в вечернем воздухе Сухоморска предчувствие скорой настоящей весны, произвело странный и непредвиденный эффект. Может, конечно, сыграла свою роль и выпитая бутылка водки... Короче говоря — редактор потерялся!
Хотя поселок городского типа был довольно таки маленьким, чтобы в нем мог потеряться взрослый мужчина, но такое всё же случилось.
К счастью, ранним, ещё прохладным утром, тело Мстислава Егоровича было обнаружено неглубоко зарытым в стогу прошлогоднего сена на ближних подступах к Сухоморску, им же самим. Как потом оказалось, всего в каких-то полутора часах неторопливой ходьбы от редакции.
Загадочная тетрадь по прежнему была с ним и это был знак! Отряхнув с одежд солому и освежив лицо бодрящим утренним воздухом, блудный редактор поспешил на свое рабочее место.
Продолжение тетрадных записей оказалось неожиданно лирическим:
"Инда бывает — рассупонится небушко над Сероглюками, разулыбается солнышко — навозик прогреет ласково, и встает аромат над селом — такой неповторимо родной, особенный… Хоть и Нижние они почему-то (а Верхних никаких и нету вовсе, разве что Верхний Кандюк неподалеку имеется), Сероглюки наши, а такие высокие чувства родятся у всех местных — ну хоть по небу летай от счастья невысказанного..."
Действительно, как тонко подметил Митенька, аура у Нижних Сероглюков и вправду была какая-то необычная, даже прямо скажем, уникальная. Выделялись и местные жители своим особенным, трепетным отношением к жизни. Такая вот, например, история имела однажды место:
Сидели сливки сельские на полянке возле сельпо, похмелялись, а Михрюта возьми и брякни:
— Э-эх, мужики, а ведь неправильно мы живем!
Слегка замутненые принятыми на грудь дозами, мозги коллег даже не успели отреагировать на такой смелый вызов, как он продолжил:
— Ну вот, возьмем, допустим, Микки…
В прозрачном и ароматном воздухе явственно послышалось напряженное потрескивание — натужно заработали головы оппонентов, пытаясь вникнуть в смысл его речи.
— И чё..? — сформулировал, наконец, Колька-ассенизатор всеобщее недоумение.
А тут следует пояснить, что этот самый Микки на самом деле была она, то есть в миру — Ирка, учителка местной начальной школы. Она по вечерам переодевалась в мужика и принимала участие во всех культурных мероприятиях уже как Микки. Он, единственный во всех Сероглюках, а то и вообще в округе, курил сигару, причём вот уже года два — одну и ту же, и носил галстук-бабочку. Вначале это даже немного коробило изысканный вкус сероглючан, но поскольку ссориться с училкой было не с руки, в итоге все смирились с таким её поведением, даже делали вид, что не знают, будто это на самом деле Ирка.
Отпихивая взявшуюся откуда-то козу, которой, видать, сильно понравилось содержимое его брючного кармана,
Михрюта развил мысль:
— Или вот коза, — раздражённо двинув её в морду растопыренной пятернёй, на что та снова настырно лезла в карман, он уже более энергично продолжил:
— Сука!
 
У Митеньки эта совершенно банальная история была выписана так романтично и с таким скрытым смыслом, что редактор даже позавидовал:
"...Мудро глядя внутрь себя припухшими покрасневшими глазами, общество согласно и одобрительно закивало, тихо ропоча:
— А ведь прав, Михрюта-то...
Исчерпав лимит красноречия и вполне удовлетворяясь позитивной реакцией на свои тезисы, оратор вновь расслабленно откинулся на траву, со спокойствием бога уставившись в ясное голубое небо, раскинувшееся над Нижними Сероглюками.
«Хорошо-то как, сука...» — подумал он, утомленно закрывая глаза."
— На такой материал напоролся, стервец! Роман целый можно про эти Глюки написать. — Мечтательно уставившись в окно кабинета и совсем не замечая надоевшей прозы сухоморской улицы, Сучьев уже романтически грезил манящими поэтичными просторами Нижних Сероглюков...