На Дальнем Востоке

Осень. Москва. Гостиница. Однажды ночью в номер, где я жила, с шумом вселилась женщина с ребенком лет семи. Уже утром я разглядела, что девочка плохо видит, толстые линзы очков помогали ей едва различать предметы.   В этот же день Татьяна, так звали эту женщину, определила Наташу в клинику глазных болезней имени Гельмгольца, где ей должны были сделать операцию на глаза.
Вечером разговорились, оказалось, что они из портового города на Дальнем Востоке. Собранная, яркая женщина, порой предавалась унынию, много курила. Переживает за ребенка, подумала я. Прошло два-три дня.  Сейчас и не вспомню, что подтолкнуло ее к разговору.
 
История эта случилась, по рассказу Татьяны, несколько лет назад. Семья, муж военный, двое детей,  по профессии она торговый работник. Младшей дочери Наташе в тот год исполнилось год, и ей пришлось выйти на работу. А старшей дочери Светлане шел седьмой год, в сентябре она собиралась в первый класс. В конце мая детский сад, сделав выпускной, распрощался с детьми из подготовительной группы. До первого сентября было еще три месяца, родители  Татьяны и ее мужа жили далеко, в Украине и Белоруссии. Конечно, можно было бы отвезти Светлану к родителям, но путешествие через всю страну в это лето не входило в их планы. Так что младшую она отводила каждое утро в сад перед работой, а старшую дочь оставляла дома или во дворе, прося соседей присмотреть за ней.

  - Старшая Светлана родилась без патологий, нормальным ребенком. А младшей Наташе уже в полгода  поставили диагноз – почти слепоту, - продолжала рассказывать свою историю Татьяна. – Врачи сказали, что это из-за меня, оказывается, у меня был отрицательный резус-фактор. Последствия этого сказались на зрении девочки. Мы с мужем переживали, но не теряли надежду: ведь многим возвращали зрение в офтальмологических клиниках.
 
В тот теплый июльский день ничто не предвещало беды: Светлану она оставила во дворе, где играла детвора. Ближе к обеду Татьяна прибежала домой, чтобы покормить ребенка. Во дворе девочки не было, поиски за домом, в подъезде ничего не дали. Рядом с ними квартиру на площадке занимали студенты. На расспросы мамы, где и когда они видели Светлану, один из парней ответил, что видел, как девочка с соседом с верхнего этажа поднимались к нему домой.
Сердце Татьяны чуть не оборвалось: каким-то седьмым чувством она поняла, что ей не следует сейчас стучаться к этому соседу. Мужчина недавно обосновался в этом доме, в квартире друга, который на лето уехал в материк (так жители Дальнего Востока называют центральную часть страны).  Все знали, новый квартирант недавно освободился из колонии.

Соседи быстро вызвали милицию. Уже через несколько минут оперативники стучались в дверь новому жильцу, а тот не откликался. В конце концов, дверь была взломана: мужчина сидел на кухне. На расспросы о девочке угрюмо твердил: никого не видел. Уходило драгоценное время, милиционеры в надежде найти девочку живой, переворошили весь дом. Самые худшие подозрения их оправдались, когда они заглянули под стол. Из-под стола достали несколько пакетов кровавого месива.
 
Последующие события мать плохо помнит: как приехали родители и как во время похорон у ее отца от горя случился инсульт. Позже она узнала, что врачи  по кусочкам собирали тело, чтобы родители могли предать земле  своего ребенка. Анатомирование показало, да и убийца не скрывал, что он изнасиловал Светлану. Преступник, за плечами которого были три судимости, знал: нужно замести следы, чтобы скрыть убийство. Он расчленил тело, разложил по кулькам. Как затравленный зверь, он кинулся искать большую сумку или мешок. Перевернул весь дом, и уже нашел холщевый мешок, когда в дверь постучалась милиция. По его замыслам, он собирался вынести труп из дома и выкинуть в глубокие воды Амура. Задержись Татьяна немного на работе, бывшему заключенному удалось бы совершить задуманное.
 
…Нависла жуткая пауза, от услышанного рассказа я окаменела. Помолчав немного, Татьяна продолжала свой рассказ. Преступление взбудоражило весь дальневосточный город. Был долгий суд, приговор. Жители города требовали смертной казни для изверга в человеческом обличии.
 
  - Я бы не выжила тогда, если бы не было у нас малышки Наташи, - говорит Татьяна. -  Я хотела забыть все это, как страшный сон, но ничего не получалось.
Картина того дня сама всплывала в памяти,  стоило только задуматься,  Прервать эти кадры оказалось невозможным делом. Она понимала, что есть лишь один способ забыть ужасное зрелище – не жить самой, умереть и унести с собой весь этот кошмар. И только сознание того, что здесь останется осиротевшая Наташа, к тому же плохо видящая, останавливала ее от этого шага. В самые тяжелые минуты она прикладывала голову к сердцу маленького существа, а едва слышный стук в груди говорил: жизнь продолжается.

Шли годы,  Наташа подрастала, а незрячесть ее все усугублялась. Пришло время отправляться в первый класс: так как она не могла учиться в обычной школе, ее определили в краевую школу для незрячих детей в Хабаровске. К тому времени в семье родился мальчик. Конечно, к рождению ребенка супруги в этот раз отнеслись со всей серьезностью. Сейчас-то они знали, что отрицательный резус-фактор одного из родителей мог стать причиной самых разных заболеваний у новорожденного. Поэтому будущие родители прошли обследование, чтобы родить здорового малыша.
 
Но все это время родители не теряли надежду  вернуть Наташе зрение. Они следили за новостями об удачных операциях в больших городах, правда, терялись в догадках, а смогут  ли врачи помочь им, в их конкретном случае.  А как попасть в эти центры, где глазные операции были поставлены на поток, они не знали.
 
Забегая вперед, скажем: вскоре им улыбнулась удача. Семья военного получила путевку на Черное море. В один из вечеров, прогуливаясь по набережной, они познакомились с отдыхающими. Среди них был летчик, который вызвался помочь им в осуществлении их мечты – попасть в московскую клинику глазных болезней. Летчик дал координаты знакомого врача, который должен был помочь. И действительно, вскоре от московского доктора пришла телеграмма, он приглашал их на обследование. Пришел вызов, была проведена диагностика, предстояла операция, сначала на один глаз, потом на второй. И вот они здесь, в Москве…

Воцарилось долгое молчание. Татьяна курила сигареты одну за другой, теперь я понимала причину этого пристрастия. Конечно, в тот вечер я не готова была услышать такое откровение. Мне было плохо, я отчетливо представила услышанное. По моему лицу катились слезы. Помню, я повторяла: Таня, как же ты пережила это горе?

При нашей встрече мать и дитя приехали в институт глазных болезней на первую операцию. Уже через неделю Наташу выписывали из больницы. В тот день с утра Татьяна поехала забирать дочь из больницы, и уже через три часа на пороге гостиничного номера стояла курносая первоклашка с перебинтованным глазом.
Все переживания были позади, наконец-то состоялась долгожданная операция. И я не скрывала своей радости по поводу состоявшейся операции. Теперь бы им поскорее, без приключений добраться до Дальнего Востока, думала я, помогая раздевать Наташу. Татьяна успела шепнуть мне вердикт врачей: Наташе возвращено зрение на оперированный глаз примерно на 60%.
 
И тут такое началось! Надо было видеть, как восторгалась девочка при этих словах. Неуклюжая, сбивая все на своем пути, спотыкаясь об углы, она прыгала в небольшой комнатке московской гостиницы. Мы позволили ей насладиться этим чувством, оберегая и следя лишь за тем, чтобы она не повредила глаза. Возгласы и крики заполонили все пространство. Да, сейчас глаз перевязан бинтом, но через несколько дней снимут бинты, и тогда она увидит маму, папу, братика. Я отчетливо представила,  каким же она увидит этот мир...

Через несколько дней они уезжали на Дальний Восток. Провожая, мы сдержанно простились, говоря, как принято в таких случаях, самые обычные слова. Через 3-4 месяца они должны были вернуться в Москву вновь, на следующую операцию. У меня не было никаких сомнений, что и вторая операция Наташи пройдет удачно.
 
В день, когда мы встретились, стояла пасмурная погода. Посмотрев в окно, я уловила сходство с тем далеким днем. А за окном – туман, такой же, как тогда. И только время, прошедшее с того дня,  неумолимо: прошло уже много лет.