de omnibus dubitandum 3. 188

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (1578-1580)

    Глава 3.188. НА ЦАРСКИЙ ПРЕСТОЛ СВЯТОЙ РУСИ ВОССЕСТЬ…

    Все вышло по слову юного царя, причем он совершенно не замечал, что важнейшие его решения внушаются ему осторожно со стороны митрополичьих покоев.
Еще в конце 1546 (1541) года, о Рождественском посту (15.12), заявился к митрополиту Иван со своим словом государевым о женитьбе, как уже не раз и раньше здесь было толковано.

    На другой же день митрополит Макарий отслужил торжественный молебен перед древней чудотворной иконой Владимирской Божией Матери, в Успенском соборе, заложенном еще в 1326 году руками святого митрополита Петра, одного из устроителей Московского царства. Полтора века спустя, в 1471 году, другой святитель, Филипп, воссоздал из камня весь храм, собрав много казны на святое дело.

    Сам святитель был погребен в обновленном храме раньше, чем великий итальянец-зодчий Аристотель Муроль отстроил эту прекрасную усыпальницу первосвятителей московских и всея Руси.

    Создание исторического храма, как в первый, так и во второй раз, сопровождалось рядом чудес и знамений. Словно бы отметить желал рок, что с построением стен храма связана судьба царства.

    «В декабре того года, — пишет летописец, — егда покори великий князь новгородских крамольников и, повернув на Москву, повел свозить камень на церковное строительство, явися на небеси звезда велика, а луч от нея долог вельми, толст, светел, светлей самой звезды. А конец луча того аки хвост великия птицы распростерся. А по Крещении друга звезда явися хвостата над летним Западом; хвост же ея тонок, а не добре долог, а первыя звезды луча — будет темнее».

    Значит, две кометы сияли по вечерам с неба, озаряя вновь заложенный храм, пророча славу.

    Здесь-то собрались по зову Макария все бояре, даже опальные. Из собора к себе митрополит со всеми зваными прошел и объявил, зачем собрал их.

    От митрополита во дворец великокняжеский пошли. В столовой палате Иван их принял, и впервые здесь царь, этот прозванный «ритор в премудрости словенской», всенародно свое первое слово сказал.

    — Отче, господине! — произнес Иван, обращаясь к митрополиту. — Милостию Божиею и Пречистой Его Матери, молитвами и милостью великих чудотворцев Петра, Алексия, Ионы, Сергия и всех руских чудотворцев, положил я на них упование, а у тебя, отца своего, благословяся, помыслил женитися!

    Сперва мыслил я подружию взяти в иностранных государствах, у какого-либо круля альбо цесаря. Но после ту мысль отложил.

    Не хочу жены искати в чужих царствах-государствах, как после отца-матери своих мал я остался, возрос без призору родительского! Вот приведу себе жену из чужой земли, и в норове не сходны станем с нею, то промеж нас дурное житье пойдет.

    Посему и поволил я в своем царстве жены поискати и пояти ю по твоему, отче-господине, пастырскому благословению.

    Говор пошел по рядам боярским, словно вдали по дну, по каменистому, поток пробежал.

    Не все знали, что царь жениться твердо порешил, да еще у себя, на Руси, то есть, вернее, на Москве невесту взять.

    Кто не подозревал о заранее сделанном выборе царя, надеялся: авось их рода девицу залюбит Иван или как-нибудь провести можно будет родственницу на престол московский. Кто слыхал о близости юного государя к Анастасии Захарьиной, все-таки надежды не терял, что иная, более красивая или знатная девушка завладеет Иваном во время смотрин.

    И все зашевелились, здравствовали царя на слове, на решении его, хотя и задело первых бояр, почему раньше с ними отрок не посоветовался…

    Со слезами на глазах заговорил первым, как и подобало, Макарий.

    — Царь-государь! Чадо мое духовное! Порадовал ныне ты молитвенника и слугу своего! Юн еси, а разумом обилен, яко кладезь водою кристальною, жаждущим в отраду и упоение!

    Затем, словно прочитав недовольство в душах у первосоветников и желая смягчить его, продолжал:

    — Особливо всем радошно, что сам ты до благого почину дошел, только у Бога, наставителя царей единого, совету прося. Слезы умиления текут по ланитам моим, и увлажены очи синклитов твоих, честных князей, бояр, думцев и дружинников! Видим ноне: царя истинного, самодержца и государя достойного посылает рок для всея Руси!..

    За митрополитом поднялись с почетных мест казанские все, астраханские и касимовские цари былые, царевичи, нашедшие убежище на Москве и сидевшие по обе стороны престола царского. Недаром третьим Римом Москву зовут.

    Потом, бояре поздравили царя.

    Когда все стихло в обширной палате, поднялся снова Иван и, все так же волнуясь, как и во время первой речи, напряженным, звенящим голосом, торопливо немного, но решительно и отчетливо проговорил:

    — Благодарствую на добром слове тебя, отче-господине! Вас, братья-цари и царевичи!.. Вас, князья и бояре, слуги мои верные, помощники не корыстные! А теперя и еще слово скажу. Отче-господине!

    По твоему, отца моего митрополита, благословению и с вашего боярского совета поизволил я допрежь своей женитьбы поискать прародительских чинов, как прародители наши, великие князья, цари и государи и сродник наш, великий князь Володимир Всеволодович Мономах, на  ц а р с т в о, на великокняжеский стол садились. Волю и я также сей господарский чин исполнити, на великое княжение,   н а  ц а р с к и й  п р е с т о л  в с е я  Р у с и  в о с с е с т ь.

    Особенно сильно выделив последние слова, умолк Иван, опустился на место и стал вглядываться: какое впечатление произвела на всех его речь?

Рис. худ. Клавдий Лебедев, Венчание и принятие царского титула Иоанном IV   

Впечатление было сильное.

    Отметим, (пишет А. Широкорад в своем историческом исследовании «Путь к трону» - Л.С.), -  что ранее на Руси царями называли лишь византийских императоров и золотоордынских ханов.

    Зачем же понадобился царский титул юному Ивану? Большинство дореволюционных и советских историков считали, что царский титул был нужен для укрепления позиции Московского государства в отношениях с другими странами. Так, А.А. Зимин и A.Л. Хорошкевич отмечали: «Дополнение короткого слова „царь“ и в без того уже пышном титуле великого князя — „Государь и Великий князь Московский, Владимирский и прочих земель“ — делало его носителя равным по чину императору „Священной Римской империи“, ставило выше европейских королей — датского, английского, французского и многих иных, в том числе и ближайших соседей и соперников — польского и шведского, уравнивало с восточными соседями — казанским, астраханским ханами — наследниками Золотой Орды, недавними повелителями Руси… Столица государства, Москва, отныне украсилась новым титулом — она стала „царствующим градом“, а руская земля — Росийским царством» [Зимин А., Хорошкевич А. Россия времен Ивана Грозного. М., 1982. С. 9-12].

    Увы, это всего лишь красивый набор слов. На самом же деле факт принятия нового титула Иваном IV был тщательно засекречен от заграницы.

    Первыми о нем дознались польские послы, приехавшие в Москву через два года. Послы потребовали от бояр письменных объяснений, почему великий князь Московский стал царем. Бояре категорически отказывались дать письменный ответ. Лишь через несколько недель в Польшу были отправлены руские послы, которые постарались затушевать значение царского венчания. «Ныне, — говорили они, — землею Рускою владеет государь наш один, поэтому митрополит и венчал его на царство Мономаховым венцом».

    В других государствах о царе Иване узнали еще позднее. Вообще говоря, ни на Западе, ни на Востоке царский титул московского князя не произвел особого впечатления. Разве что константинопольский патриарх Иосиф за солидную мзду в 1551 году Соборной грамотой утвердил Ивана в царском сане. Грамоту подписали 36 греческих митрополитов и епископов.

    Таким образом, царский титул предназначался в основном для внутреннего потребления. Однако и внутри страны царский титул не прибавил ни на йоту власти Ивану. И так Иван III и Василий III имели власть куда большую, чем большинство европейских королей, и сравнимую лишь с властью турецкого султана и персидского шаха.

    Суть принятия нового титула лучше всего отразил историк Н.М. Карамзин: «Хотя титло не придает естественного могущества, но действует на воображение людей…» [Карамзин Н. История государства Российского. М., 1988. Т. VIII. С. 57–58].

    Попросту говоря, молодой Иван боялся всех и вся — бояр, своих племянников Владимира и Андрея Старицкого, боялся, что ему припомнят похождения матери Елены Глинской и Ивана Овчины. Ведь слово «бастард», а по-русски — «байстрюк», стало бы смертным приговором Ивану. Вот почему и потребовался новый титул.

    16 января 1547 года в главном московском соборе — храме Успения Богородицы — состоялось тожественное венчание (двадцатилетнего – Л.С.) Ивана IV на царство. Сам церемониал почти полностью повторял церемонию венчания Иваном III своего внука Дмитрия. По обычаю московских князей митрополит Макарий возложил на голову Ивана шапку Мономаха. Таким образом, церемония венчания была старая, разница была только в титуле.

    Ряд историков утверждает, что принять царский титул Ивана надоумили его родственники Глинские. Во всяком случае, бабка царя Анна Глинская и ее дети Иван, Юрий и Михаил получили огромные земельные владения на правах удельного княжества. Ко дню венчания Ивана на царство князю Михаилу Глинскому был дан чин конюшенного, а его брат князь Юрий получил боярство.

    Среди общего гула рабских приветствий, в море льстивых, улыбавшихся радостно лиц, среди преувеличенных ликований прорывались для чуткого слуха нотки озлобленного удивления и разочарования.

    Иван, очевидно кем-то подученный, смелой рукой брался за кормило правления, опираясь на завещание отца, назначившего для совершеннолетия сына пятнадцатилетний возраст.

    Юный царь, успевший уже проявить если не разум, то твердую волю свою, — не остановился на полпути и принимал тут же, заветный для московских государей, титул, царя. Этим он равнял себя с первыми государями современной Европы и дома для себя создавал особенно влиятельное и величественное положение главы христиан восточных: недаром из Византии царский титул и орлы были получены дедом юного Ивана.

    Трудно было боярам бороться с отроком, великим князем московским. Каково же будет теперь тягаться с царем всея Руси, той Руси, которая, конечно, с восторгом примет весть о возвеличении государя своего, о своем величии новом. Только намечали его отец и дед Ивана, и смело осуществить решил великие планы их наследник, юный царь Иван.

    Поняли смысл сегодняшнего дня и руские, и азиаты, бывшие здесь; поняли и все послы чужеземные, позванные на торжество, при посредстве толмачей осведомленные обо всем, что говорилось и творилось в палате…

    Не умел пылкий Иван в дальний ящик дела откладывать. Не посмотрел он, что дяди его, Глинские, сычами глядят… Что подручные и похлебные их князья и бояре по углам шушукаются.

    Колеся по Руси, по монастырям, как то желали часто и предки его, царь узнал Русь, уверовал в нее и с молодым задором не пугался ничего.

    А Небо — в лице прозорливого, осторожного и благожелательного политика, дипломата Макария — покровительствовало юному государю, еще бессознательно, но упорно стремящегося к созданию неограниченной монархической власти на Руси.