Твой. Без цензуры... Глава 9

«Умный и состоявшийся мужчина ищет девушку 20-35 лет, с буйной фантазией, для приятного времяпровождения. Делаю профессиональный и эротический массаж. Желательны постоянные встречи раз в неделю»


Впившись жадным взглядом в экран компьютера, в отсутствии посторонних Семен Аркадьевич Степанюга занимался своим любимым делом, сочиняя анкету для сайта знакомств.

Заполнив все графы, изощряясь в фантазировании вокруг своей персоны и приписывая себе качества, коими не обладал, он нажал наконец кнопку «Разместить», когда сам сайт, за создания аккакунта к которому пришлось выложить немало денег, внезапно куда-то исчез, а вместо него на весь экран высветилось сообщение о невозможности возобновления данной функции.

— Нет, ну ты скажи! Безобразие! — не на шутку разъярившись, мужчина стукнул кулаком по клавиатуре, но едва на экране всплыло новое сообщение о «заморозке» его аккаунта за «распространение порнографии», возмущению хирурга не было предела.

— ШТА? — поправив очки, Степанюга уставился в монитор так, словно перед ним было табло самолета, чью посадку на правах пилота он должен был совершить в срочном порядке. — За что меня «замораживать»?

Не в силах справиться с возникшей проблемой самостоятельно, он попытался связаться с сайтом администрации, однако стоило ему зайти на свою электронную почту, чтобы отправить с неё наскоро составленную жалобу, как дверь в кабинет резко распахнулась, и на пороге появился сам Гордеев.

Подпрыгнув на месте от столь неожиданной встречи, Семен Аркадьевич обернулся, чтобы отчитать неизвестного за вторжение в эти «хоромы» без предварительного стука в дверь, но узрев позади себя сияющую физиономию «светилы», несколько опешил от его вторжения, и закусив удила, был таков. Заметив перепуганный вид коллеги, хирург невольно ухмыльнулся, закрывая ногой створку и устремляясь к его столу.

— Ты так энергично открываешь дверь, что можешь когда-то и убить, — сделал ему замечание Семен Аркадьевич, вновь поворачиваясь к монитору.

— Здорово Сеня, как дела? — похлопав коллегу по плечу, Гордеев искоса заглянул в экран монитора. — Работаем?

— Как видишь, — пожал плечами Степанюга, будучи не совсем рад его вторжению. — Я всегда на рабочем месте.

Застигнутый врасплох, он мгновенно удалил свою анкету, сворачивая окно сайта знакомств.

— Да ты, я вижу, Сеня, всегда на рабочем месте! — устремившись к дивану, бросил «светило». — Вот если бы ты хоть иногда с него вставал, тебе бы цены не было!

— Ты мне льстишь, Гордеев.

За то недолгое время, что они успели проработать вдвоем на поприще хирургии, Степанюга до такой степени устал от его выходок, что с некоторых пор начал всерьёз задумываться о переезде в отдельный кабинет, неоднократно намекая на это завотделением.

Тонкая душевная организация Семена Аркадьевича требовала более закрытого пространства, где уединившись от вездесущего и любознательного «светилы» отечественной хирургии, он мог бы спокойно наладить процесс негласного «рэкета» среди пациентов, с которыми давно перешел на рыночные отношения, ненавязчиво требуя от них авторучки, тетради и блокноты. Только на прошлой неделе ему удалось выцыганить у одного больного электрика лампочки по сто ватт и выше, которые он тут же повкручивал у себя дома, раздумывая теперь над тем, как бы наладить подобное освещение и в этом кабинете.

Был у него пациент алкоголик, по медтехнике инженер.  Так заранее узнав о его специализации, после выписки Степанюга заставил его в знак благодарности перечинить в своей квартире все розетки и сделать там даже новую проводку; в электричестве Семен Аркадьевич разбирался похуже, чем в построении «коррупционных» схем, не привыкший довольствоваться малым. Поэтому не совсем понимая мотивации поведения коллеги, Гордеев любил над ним подшучивать: «Ну, скажи мне, Сеня, зачем тебе это надо? Капиталистом хочешь стать?!», на что Степанюга отвечал, мол, это не его дело. Гордеев не обижался, но продолжая наблюдать за тем, с каким трепетом тот относиться к подобным больным, едва до его слуха доходила информация о неограниченных финансовых возможностях «объекта», «светило» не переставал подзадоривать коллегу, переходя порой все границы.

Однажды в качестве больного Степанюге попался депутат местного созыва. Так Семен Аркадьевич настолько рьяно взялся за его «лечение», что втюхивая ему то одну, то другую процедуры наряду с дорогостоящим лекарственными средствами, он продержал этого бедолагу в стенах больницы, пока тот не соизволил расщедриться для него на канцтовары и чашки с эмблемами партии. Чуть позже у него даже дома коты ели из мисочек с лозунгами всяких партий, враждебно настроенных по отношению друг к другу.

Прижившись рядом с ним и переняв часть его опыта, Гордеев научился извлекать пользу из союза с этим аферистом. Лишь позже догадавшись о предпринятой «светилом» тактике, Степанюга начал потихоньку дистанцироваться от него, но окончательно избавиться от влияния коллеги у него так и не получилось.

Какой-то козел додумался поставить их столы в кабинете друг напротив друга, так что за время их совместной работы Гордеев успел до такой степени задолбать его своей манерой поведения, что он автоматически рассчитывал после смерти попасть сразу в рай, ведь свой персональный ад он проживал уже здесь, пребывая в обществе самоуверенного коллеги. С другой стороны, работа с таким типажом невероятно взбадривала, заставляя настроиться на рабочий лад. Что, собственно говоря, происходило и сейчас, в чем он не до конца отдавал себе отчет. Отвлекая внимание Гордеева от дальнейших вопросов, Степанюга плавно перевел разговор в другое русло.

— А как твои успехи на поприще преподавателя? Слышал, тебя назначили куратором одной студенческой группы…

Гордеев утвердительно кивнул.

— И ты совсем не рад подобным изменениям в своей жизни?

Проигнорировав его замечание, «светило» невольно нахмурился.

— А чему радоваться, Сеня? — возразил он. — Эти студенты даже не в состоянии запомнить, где находятся их пациенты, вечно забираясь не в те палаты. А Чехова и Рудаковский, например, третий день не могут найти своих больных, шатаясь по больнице без дела. Я боюсь себе представить, что будет дальше, когда начнутся операции!

Возмущению хирурга не было предела.

— Зря Ковалец меня к ним приставила, — отметил он, жадно косясь в сторону холодильника. 

— Неужели все настолько плохо, Саша?! — вопрошал его коллега, краем глаза поглядывая на свернутую в углу монитора страницу сайта для знакомств.   

— Я бы так не сказал, но перспективных там, в принципе, нет. За исключением разве что Новикова. Он, пожалуй, единственный, кто подает великие надежды, рискуя превзойти по части хирургии даже меня в будущем. Что я не спрошу у него на занятиях, он мне в ответ из десяти слов девять научных. Даже я порой со своей набултыканностью в медицине не всегда его понимаю.  Остальные же просто фрики, клоуны и е*антропы.

Степанюга лишь развел руками в ответ, тайно ухмыляясь; его улыбка напоминала чем-то оскал гиены в предрассветной дымке африканской саванны. Ничего не скажешь, хорошая компания подобралась Гордееву. Семен Аркадьевич надеялся, что «светило» довольно быстро найдет с ними общий язык.

— То-то, я вижу, что ты в последнее время как заведенный ходишь по больнице и ругаешься со всеми подряд, — отозвался он, надеясь хоть как-то поддержать незадачливого коллегу. 

— Но больше всего меня возмущает то, — продолжил Гордеев, больше не фильтруя свою речь, — что в этой группе учится сын нашего шефа. Так что каждый раз, когда мне приходиться ставить этого щенка на место, я рискую навлечь на себя гнев его батюшки, а это может очень нехорошо сказаться на моей дальнейшей карьере в больнице…

— Ну, а что ты хотел, Сань! — буркнул Степанюга, куда больше переживая за сохранность своей анкеты на сайте знакомств, нежели за благополучие пришлого из Москвы коллеги. — Он же сын главврача, а от арбуза, если верить народной поговорке, пэрсики вряд ли родятся.

— Дисциплины ноль, мозгов — тоже ноль, — принялся перечислять его достояния «светило», будучи вне себя от гнева, — а ещё спиртным балуется прямо на занятиях. В мое время такие грузчиками обычно заканчивали, а не врачами.

— Грузчиками? Папа хочет сделать из него выдающегося хирурга. 

— Ну, а сделает мудака! — пришел к такому выводу Гордеев, и чтобы хоть как-то компенсировать потерянное время на жалобы коллеге и восстановить потраченные на этот процесс нервные клетки, быстро поднялся с дивана и подошел к холодильнику, резко отрывая его дверцу.

— Осторожнее, Саш! — сделал ему предостережение Степанюга, опасаясь, как бы тот вовсе не разрушил всю мебель.

— Вот ты мне скажи, нахрена надо было покупать двухметровый холодильник, если мы ничего в нем не храним?! — ворчал «светило», перебирая на полках судочки с казенными бутербродами.

— Я всю еду беженцам отдаю, — пояснил ему Степанюга, тщетно надеясь, что коллега не положит глаз на его харчи и оставит ему хоть что-то на обед.

— Все, с завтрашнего дня я тоже начинаю голодать, — принял решение «светило»,  закрывая холодильник и возвращаясь к дивану с чашкой холодного чая с коньяком и добротным бутербродом. — Может, и мне «Звезду Героя» дадут.

— По-моему тебе нужен хороший психиатр, — констатировал факт Степанюга, наблюдая за тем, с каким аппетитом коллега лопает казенные харчи, запивая все это дело чаем с его, между прочим, коньяком. 

Откусив от бутерброда хороший кусок, Гордеев утвердительно кивнул в ответ, соглашаясь с ним на все сто. И один такой психиатр у них уже есть. Филюрин Ефим Андреевич. Он сам к нему недавно обращался, но тот лишь разводил руками в ответ на просьбу о помощи, утверждая, что такому психопату с нарциссичным уклоном как он уже ничего не поможет. Пришлось смириться с постановкой диагноза и продолжить жить с этим «заболеванием» дальше, довольствуясь посредственным результатом своего труда.

Набив наконец свое брюхо и утолив приступ голода, Гордеев допил чай, и, находясь здесь уже в более благостном состоянии, чем был до этого, с удовольствием развалился на диване, приготовившись к исполнению композиции, посвященной собственным будням.

— Песня называется «Будни Александра Николаевича», — щелкнув пальцами, продекламировал «светило», перехватывая осуждающий взгляд коллеги. — Прошу любить и жаловать! А ты, Сень, будь добр, помоги мне с куплетом там, где я буду забывать слова.

      
ПОНЕДЕЛЬНИК — день тяжелый,
(вступил Гордеев, отрезая краюху хлеба)
Вторник тоже… напряженный
(кивнул Степанюга)
Долго длится как всегда,
ДЕНЬ с названием СРЕДА.
(Гордеев вспомнил график дежурств и ненавистные занятия с практикантами)
И в ЧЕТВЕРГ все как обычно: НИ СЕКУНДЫ ЖИЗНИ ЛИЧНОЙ
(Степанюга вздохнул, вспоминая собственную заблокированную на сайте знакомств анкету)
Буду в ПЯТНИЦУ опять о СУББОТЕ помечтать.
(увы, пациенты имели свойство болеть даже по выходным)
Понедельник нафиг нужен,
(отмахнулся Степанюга)
Вторник — я слегка загружен
(Гордеев позвонил Куратову, чтобы тот отменил рыбалку)
Суета, туда-сюда, в день с названием Среда
(машет рукой Степанюга)
И в четверг все как по нотам, в голове одна работа!
(воздев руки к небу, запричитал Гордеев)
Чтобы в пятницу опять о субботе помечтать!

На следующей неделе ему предстояло провести операцию больному Митяшу, так что  вовремя подброшенная Степанюгой подсказка послужила ему подсказкой к дальнейшим действиям. Действительно, лучше было и вправду на все забить, передавая инициативу в руки другим врачам. Ну, хотя бы тем же студентам, давно напрашивавшихся побывать на настоящей операции. Ковалец, конечно, осудит такое решение, когда узнает, что всю ответственность за её исход он собирался переложить на плечи неопытных практикантов, но в данный момент у него просто не оставалось выбора.

— Кстати, тут она просила передать какое-то приглашение… — порывшись по ящикам, Степанюга вытащил из-под стола какой-то клочок бумаги, передавая её коллеге.

Выхватив у него из рук эту находку, Гордеев бегло пробежался глазами по строчкам приглашения.

— «Уважаемый, Александр Николаевич, приглашаем вас отметить вместе с нами торжество, устроенное в честь годовщины основания хирургического центра… — проигнорировав целые куски текста, он продолжил чтение в том же духе, акцентируя внимание на том, что было интересно лично ему. — После концерта многочисленной аудитории предлагаются конкурсы, розыгрыши и угощения…»

Дочитав текст до приглашения до конца, «светило» внезапно остановился, осененный какой-то идеей.

— Угощения?! — помимо воли вырвалось у него из уст.

Концерт, конкурсы и фейерверки, радующие глаз рядового обывателя, были ему абсолютно чужды как аквариумной рыбке или морскому коньку показ диснеевских мультфильмов. Казалось, он не придавал этим вещам никакого значения вообще. Кроме угощений. И если минуту назад, терзаясь смутными надеждами, он собирался отклонить приглашение зав отделением на праздник, то ради последнего ему пришлось пересмотреть свои планы.

Не привыкший делать запасы еды, потому что приходил домой ближе к полуночи, ему частенько приходилось ложиться спать голодным. Так что если бы не припрятанные им заранее в закромах банка шпрот с бутылкой дагестанского коньяка, найти которую, скажем так, ему тоже удавалось не всегда, «светило» давно бы начало пухнуть с голоду. И тогда больной Митяш наверняка бы остался без операции, склеив ласты раньше срока. А вот когда «светиле» не удавалось найти эту злосчастную бутылку коньяка, тогда он давился шпротами, проявляя все признаки недовольства от одного осознания, что лакомиться подобным «деликатесом» ему приходилось на трезвую голову.

В противном случае приходилось довольствоваться казенным чаем на рабочем месте и остатками Степанюгиных харчей. Только в отличие от Анкушева, привыкшего пить чай в два глотка, «светило» любил растягивать это удовольствие на полчаса как минимум, цедя этот напиток сквозь зубы. 

— Когда меня сделают зав отделением, я выгоню тебя в подсобку и будешь там свои чаи гонять! — сделал ему замечанием Степанюга.

Услышав подобную несуразицу, «светило» расхохотался в ответ, наслаждаясь своим нынешним положением. Небольшая порция коньяка давно ударила ему в голову, позволяя ему немного покуражиться над коллегой-карьеристом.

— Не вижу в этом ничего смешного! — рявкнул Степанюга, не зная, как ещё выдворить его из кабинета и отправить к больным. — Подожди, вот Ковалец уберут, и тогда я посмотрю, кто засмеется из нас последним.

— Только не переусердствуй с ожиданием, Сенечка! — возразил Гордеев, прихлебывая из чашки остатки чая. —  А то сам знаешь, чем это чревато.

«Светило» казалось получал своего рода удовольствие от созерцания мучений этого крохобора.

— А ты, небось, уже замахнулся на кресло зав отделением нейрохирургии?! — елейным тоном протянул Степанюга.

В ответ Гордеев загадочно улыбнулся. Ему не хотелось раскрывать всех своих «карт» заранее. Тем более он ещё не знал, чем обернется вся эта ситуация лично для него.

— Пока ничего не могу сказать по этому поводу, — отозвался он, допивая чай и параллельно смахивая крошки с чьей-то болезни истории, которую он использовал в качестве подставки для степанюгинских бутербродов: — Как говорил киноперсонаж Ганнибал Лектор: «Пожуём — увидим».

Глава 10

http://proza.ru/2024/02/22/942