Светлячки и светочи

 
    СВЕТЛЯЧКИ И СВЕТОЧИ
   
    Я шел раноутренней улицей Правды, неся на себе тяжесть - неопохмеленной после двух бутылок «Макаллан» на троих - головы и слипающихся от бессонницы глаз. И где он берет теперь такие виски?
     - Не такие, а такой, - сказал бы мой друг Серго.
     Я шел по пустынной улице, не видя нигде никакой правды, а только одну трагедию:

     Здравствуй, трагедия! Давно тебя не видали ...

    Я не выспался. Да нет, я совсем не спал, но не от того, что перебрал виски, а от того, что под окнами квартиры Серго всю ночь «плясала» какая-то дискотека - предприимчивые люди пристроили к дворцу спорта «тяп-ляп-сколоченный» ресторан - и дискотека «колотит там понты» до пяти утра. Вот уж, кому война, а кому мать родна.

     … Ну, если хочешь, трагедия, - удиви нас! / Изобрази предательство тела, вынос тела, евонный минус, / Оскорбленную невинность .../ Здравствуй, трагедия, одетая не по моде, / с временем, получающим от судьи по морде. / Тебе хорошо на природе, но лучше в морге…

     И как они могут запомнить так много слов, не связанных логически? После первой бутылки виски то он, то она залезали на стол и поочередно декламировали стихи Бродского, уверяя меня, что окна квартиры, где Иосиф Александрович проживал, видны как на ладони.
     Я давно мечтал побывать у друга, но только вчера мне удалось осуществить свою мечту. Огромная, в центре города — я шел и чувствовал не только тяжесть похмелья, но и своей вины перед Идой, ждавшей меня к ужину. Я люблю Иду, она любит меня. Она знает, что я остался у Серго, и знает, что я её не обману. Только она тоже всегда хотела увидеть, как живёт Серго, но так уж получилось. Я и сам не ожидал, что «брошу якорь» в его квартире, ведь я зашёл к нему только на минутку, чтобы поделиться свалившейся нежданно печалью: "Вай чвен, Серго! Вай чвен" (горе нам - груз.). Мы обнялись и заплакали.
     Серго налил мне виски и стал звонить Иде, извинялся и пригласил ее в эту квартиру на свой день рождения, который наступит у него через месяц. Ида благосклонно извинила Серго, а мне строго-настрого приказала явиться завтра домой к девяти утра, чтобы успеть погулять с собакой, а она могла бы спокойно уйти по своим делам.

     Серго мы знали с института. Его отец был грузин, мать - русская. Денег у него всегда было достаточно, но институт он всё же не закончил. Но дружим мы уже много лет, и, кажется, что наша дружба никогда не закончится. Грузин по натуре, он всегда всех чем-нибудь одаривал. Как Сергей Параджанов. Сегодня он всучил мне золотое колечко с бриллиантом: «Для Иды». Мне всё же показалось, что приготовил он его для своей подруги Азы, как он ее называл, неожиданно для меня нарушившей наше с ним уединение, но потом передумал. Возможно, после того, как подруга Аза перепутала Иосифа Бродского с Фазилем Искандером, а он такие вещи не прощал.
     - Что возьмешь с цыганки? - говорил Серго.
     Хотя на цыганку Аза была совсем не похожа.
     - Ну а кто она, если танцует в цыганском театре? Да, Аза? - смеялся Серго.
     - Аи! Чячё! (Да! Правда! - цыг.). Кто я? Приживалка, вот кто! - смеялась в ответ Аза.
     Балкон квартиры, где жила Белла Ахмадулина и где до сих пор живет ее последний муж Борис Мессерер, и окна бывшей квартиры Фазиля Искандера и вправду были видны как на ладони из квартиры Серго.
     - Вон там они пили кофе, - говорил Серго, показывая на зеленый остекленный балкон на 4-м этаже, - а с Фазилем Искандером можно было поговорить, вернее, покричать, когда он выходил курить на балкон:
     - Как дела, Фазиль Абдулович?
     - Хорошо, хатыр зку (дорогой — абх.).
     - Что пишете сейчас?
     - «Сандро из Чегема», что же ещё?
     - Напишите «Серго из Гурджаани».
     - Ладно. Как закончу «Сандро», так напишу.
     Аза засмеялась и сказала:
     - Врёшь ты всё.
     - Ну, если только немножко, - улыбнулся Серго. - Но он правда здесь жил. А ещё здесь жили Андрей Битов, Анатолий Приставкин, Евгений Попов. Слыхали о таких? Светлячки! - гордо сказал Серго.
     - Не светлячки, - поправила Аза, - а светочи.
     "А она не глупая", - подумал я и прильнул к окну, почувствовав дух богемы, дух знаменитых писателей и поэтов, и проникся еще большим уважением к Серго.
     - Я не знал, что они здесь жили. Потом мне сказали, - скромно и негромко сказал Серго.
     Серго жил один, хотя имел четверых взрослых детей, но все они были пристроены и имели свои «углы». Жена покинула его несколько лет назад, взвалив все заботы о детях на его плечи. Он не жаловался. Сам он был стройный, высокий, плечи широкие, но было видно, что, несмотря на материальное благополучие, приходится ему не так уж легко.

     … Я шел по улице этой самой Правды, согнувшись под тяжестью рюкзака, нагруженного Серго экзотическими фруктами, привезенными то ли с Бали, то ли с Мальдив - для Иды. Слава Богу, показался Савеловский вокзал. Вдруг меня обогнали, зацепив, двое бегущих - ни дать ни взять Фагот-Коровьев и кот Бегемот. С Патриарших прудов их занесло сюда, что ли? Или я с ума с утра схожу? Первый был длинный, как жердь, с торчащими усами и в узких клетчатых брюках, а  второй - толстый, черный и с хвостом. Увидев их, я чуть не упал, но не от страха, а потому что поскользнулся. В это время мимо меня пробежал третий, одетый почему-то в теплую серую куртку с надписью на спине «Полиция» и майорскими погонами. Воланд? Или Иван Бездомный? При этом на голове у него была черная вязаная шапочка, а брючины его были разных цветов - одна черная, другая зеленая. Поравнявшись с Коровьевым и Бегемотом, он не стал их хватать, а обогнал, и они вместе припустили, в конце улицы свернули налево и потом исчезли. Если бы не появившаяся сзади сверкающая сине-красными огнями полицейская машина, то можно было подумать, что эта «свита» мне почудилась. Но полиции было уже не догнать убегающую троицу, потому что там, куда они свернули, было встречное автомобильное движение.
     «Ну и дела! - подумал я. - Фаготы с Бегемотами с утра по улицам бегают. Воры это были, что ли? Или это молодежь сейчас так развлекается, дразня полицейских? Самое время. Хотя … Может, из-за вчерашнего?». Решив, что я сразу после десяти, когда встанет Серго, позвоню ему и расскажу о неожиданном происшествии, я пошел дальше к метро.

     Некоторая веселость, появившаяся во мне после видения «свиты», увеличилась при приближении к московской подземке. Девушки, презрев мрачные настроения и усталость, порожденные затянувшейся «операцией», шли в широких белых одеждах — пальто, брюках, шарфах, с распущенными волосами — и им самим, наверно, и мне казалось, что всем вокруг становится теплее на душе, радостнее видеть их, таких свободных и красивых, как невест:

     «… сии, облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? ...» (Откровение Иоанна Богослова, 7:13 (Апокалипсис).

     Пока я раззевал рот на красивых и кажущихся свободными девушек в белом, электричка моя ушла, а следующей надо было ждать больше часа - или на «свежем» воздухе, стоя на платформе, или подъехать на электричке поближе к Иерусалиму, как я называл Новоиерусалимскую, выбирая по дороге, где сойти, чтобы было покомфортнее: Гражданская - нет. Стрешнево - едем дальше. Тушинская - много народу. Трикотажная! Но открытая ветрам, хоть и любимая:

     Проезжаю Трикотажную, для меня такую важную.
     Я встречался здесь с сыночком, он работал в автоточке.
     Я бежал ему навстречу, над платформой ночь отсвечивала.
     Свет в глазах у нас обоих — жизнь для счастья, не для горя!
     Милый мальчик, так похожий на меня, на маму тоже.
     Пролетят года, та встреча в моем сердце будет вечно ...

     … Волоколамская, Пенягино, Павшино - красивые названия, но тоже на семи ветрах! Вот! Опалиха! Выходим.
     Давно я здесь не был. Когда-то бегал на лыжах в этих местах. И не я один. О! Да здесь всё перестроили и настроили, и есть, где часок переждать в тепле. Я поднялся по эскалатору наверх и порадовался своему выбору: можно попить кофе, на людей посмотреть, в окно поглядеть на пути и платформы, чтобы вовремя увидеть свою электричку, а по висящему над проходом табло уточнить ее маршрут. До прибытия моей оставалось еще минут сорок, и я стал наблюдать за идущими через турникеты людьми, которые, в основном, были хорошо одеты, потому что недалеко от станции было построено много разных недешевых ЖСК.
     Электрички подходили, люди уходили, но монотонность этого процесса нарушалась приятным женским голосом, постоянно доносившимся с поста контролера:
     - Доброе утро, хорошего дня!
     - Доброе утро, хорошего дня всем!
     - На работу как на праздник!
     - Хорошего дня и всего вам доброго!
     - Хорошего настроения всем!
     - Доброе утро, родные мои!
     - Здоровья всем!
     - Доброе утро, солнце моё! - И молодая женщина подошла, обняла женщину-контролера, помахала ей рукой и побежала к электричкам.
     - Милые, любимые, родные! - продолжала звонко приветствовать идущих людей, лица которых при этом светлели.
     - Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретимся с тобою? - зазвучал-зажурчал Визбор.
     - Доброе утро, мальчик мой! Доброе утро, зайчик! - обращалась она к детям, и дети не удивлялись, а некоторые отвечали:
     - Доброе утро, тетя Нина!
     Подошел высокий стройный мужчина лет 45-50 в спецодежде, и они обнялись с женщиной-контролером Ниной и стали разговаривать, как старые знакомые, близкие люди.
     Всем людям хочется тепла. И вот появляется маленькая, не молодая, но и не старая женщина в черной форменной одежде и бейсболке и приносит людям такое тепло. Слова Нины шли из самого сердца, и люди это чувствовали, и иные бросались к ней в объятия как к матери, сестре, жене. Людям так не хватает тепла сейчас. И света. Такие люди, как Нина, - светлячки. Они все одеты в белые одежды, если даже одеты в темные.
     Изумленный увиденным, я потерял счет времени и, когда взглянул на табло и часы, понял, что моя электричка вот-вот подойдет. Я подбежал к тому месту, где стояла женщина-контролер, и спросил её:
     - Простите! Вас Ниной зовут?
     Женщина повернулась ко мне, кивнула и сказала:
     - Да, мой хороший.
     - Вы - светлячок, Нина! Благодарю вас. С вами светло, хорошо и весело! - почти крикнул я.
     Нина улыбнулась, а я помчался к электричке, благодаря Бога за опоздание на предыдущую, но мне никак нельзя было опаздывать на эту - меня ждала Ида.

      «… И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои …; и отрет Бог всякую слезу с очей их.» (Откровение Иоанна Богослова, 7:14-17 (Апокалипсис).

17 февраля 2024 года.