Китайская коллекция

                Моему отцу посвящается

                Лучше краска на лице, чем пятно на сердце
                Мигель де Сервантес

Чучо сидел в своём крохотном жилище, где кроме него – единственного кормильца семьи – находилась его полуслепая нестарая ещё мать, а также беременная жена Мария и две дочери-погодки трёх и четырех лет. Ютились они, как и все в их бедняцком районе, плотно, если не сказать – сгружено. Комнатка без окон, где впятером все спали, да и грязная кухонька с заляпанной и пожелтевшей от времени газовой плиткой, на которой остывала его порция чилакилес – любимого завтрака мексиканцев, от которого после трапезы домашних для Чучо осталась лишь пара ложек кукурузных чипсов, покрытых густым и захватывающим дыхание от остроты соусом чили.

Вошедшая в кухню Мария посмотрела на мужа и хотела было уже задать ему обычный вопрос, от которого не становилось легче ни ему, ни ей, но посмотрев на согнутую от отчаяния спину Чучо, не решилась. Однако он сам, почувствовав взгляд жены, мрачно произнёс:

- Сегодня пойду к ним. Больше нигде работы, чтобы прокормить нас всех, я не найду. Никогда не хотел связываться с мучачос из картеля, но видно придётся. Образования у меня нет никакого, да и читаю-то я с трудом, а сейчас, когда ударил коронавирус, для меня вариантов вообще не осталось. Ни строек, ни уборки фруктов не предвидится.

Жена обняла его сзади за сутулые плечи и сквозь слёзы сказала:

- Не надо, тебя же убьют! Лупита с соседней улицы уже месяц ходит в чёрном, а всё потому, что муж её связался с этими койотами. Ни прошло и двух месяцев, а он уже в могиле и всё из-за них. Тебя же будут заставлять совершать ужасные, грешные дела. Как ты будешь смотреть в глаза нашему падре на воскресной проповеди?!

- Мария, я уже всё перепробовал, последние полгода работы нет вообще. Даже чистка обуви уже не может нас прокормить. Мы на мели, понимаешь, совсем на мели… - он резко поднял голову. - Когда ты последний раз нормально ела? А тебе ведь через три месяца рожать. Да и не все там погибают. Вот, например, Паблито из нашего квартала уже год как с картелем – приезжает на своём мощном внедорожнике к матери с подарками каждую неделю.

- Да ведь он отморозок, ему человека прибить – что муху прихлопнуть. Да и семьи у него нет, постоянно красуется на своей тачке с новой толстозадой бучоной (buchona, мекс. – девушка наркоторговца, прим. автора). Ему терять нечего, а если тебя не станет, то что будет с нами?! А твоя больная мать, подумай о ней…

- Я уже всё решил. Буду делать, что скажут, но не убивать, остальное неважно. Из нищеты нашей по-другому нам никак не вырваться. Мне всего двадцать два, заработаю немного на безбедную жизнь и уйду, - с напускной смелостью возразил Чучо, смуглой рукой поглаживая чёрные, как смоль, волосы молодой жены.
 
- Ты ведь знаешь, что назад дороги уже не будет? – грустно сказала Мария.

- Посмотрим.

Он встал, сложил в судок несъеденные чилакилес и вышел на узкую пыльную улочку их невзрачного района в пригороде Акапулько. Здесь, среди расположенных на склонах холмов жилых бетонных коробок, будто нарочито раскрашенных обитателями в весёленькие цвета, издали напоминавшие мусорную свалку, он родился.
 
Почему-то вспомнил, как в пятнадцать лет, продавая на пляже туристам из гостиницы холодные напитки, встретил черноглазую, индейских корней Марию, безнадежно предлагавшую отдыхающим купить незатейливые бусы. Ей было тогда всего лишь четырнадцать, а через год они уже стояли перед алтарём, пытаясь успеть узаконить свои отношения, пока не стало видно чрезмерно выдающегося живота девушки. Чучо подумал, что он поступил правильно, по-христиански. Не то, что его отец, которого он ни разу не видел, детьми не занимался, да и мать о нём никогда не вспоминала.

Двое дочек появились как-то стремительно, и, как казалось теперь Чучо, сами по себе. Радость новых родных жизней начала накрывать тень безденежья. Чучо стал ощущать, что работая с утра до ночи развозчиком воды на велосипеде, чистильщиком обуви, а также продажей пива и газировки на пляже, чем он занимался с тринадцати лет, он уже не может прокормить свою немаленькую семью. А теперь этот безумный вирус… Надо было что-то радикально менять.

Чёрный, блестевший на солнце «Шевроле» как обычно по средам был припаркован у дома матери Паблито. На фоне велосипедов и стареньких мопедов, которыми был наводнён их квартал, этот огромный монстр выглядел как приглашение в неизведанный, но прекрасный мир, где деньги позволяют жить именно так, как это делают люди из Алмазной зоны Акапулько – утопающего в тропических цветах самого роскошного района города. Один раз, когда они с его единственным другом Хави заехали на скутере на заросшую кустарниками вершину холма неподалёку от этого фешенебельного квартала, юный Чучо увидел шикарнейшие виллы с огромными лазурными бассейнами, с террасами, выходящими на безбрежное пространство голубых волн. Но что более всего поразило парня, так это то, что вся эта богатейшая охраняемая автоматчиками недвижимость стояла нежилой.

- В это время года хозяева отдыхают на Карибах, - вздохнув, пояснил Хави.

Прогнав воспоминания, Чучо постучал в дверь. Открыл сам Паблито. В белой хлопковой рубахе-гуаябере, в черных очках-авиаторах, с подстриженной по последней моде бородкой, ну и с обязательной толстой золотой многокаратной цепью на шее, этот тридцатилетний крепыш олицетворял собой скороспелый успех, присущий всем наркос (боевики наркокартелей, прим. автора). Через ткань надетой навыпуск рубашки отчетливо просматривалась рукоять пистолета – обычное для наркос дело в этих районах, где полиция не появлялась от слова – никогда.

- Чего тебе? – спросил Паблито. – Нам вода не нужна.

- Поговорить нужно, - несмело начал Чучо. – Можно войти?

Прошли на кухню. Дородная матушка Паблито, узнав Чучо, бросилась было предлагать ему подкрепиться.

- Мама, оставь нас ненадолго, - серьёзно и даже мрачно произнёс Паблито, предчувствуя будущий разговор.

Когда женщина вышла, он с щедростью, присущей всем успешным людям, неожиданно «поднявшимся» над массой бедняков, из которых он сам и происходил, достал из нового холодильника бутылочку тут же запотевшего от жары пива, дал его Чучо.  Свернул себе тако, и предложил сделать то же самое гостю. Голодные судороги подступили к желудку Чучо, но он преодолел искушение притронуться к еде и стал излагать свою просьбу.

- Дон Пабло, Вы уважаемый человек и я был бы признателен, если бы Вы помогли мне найти работу. Скажу честно, прокормить свою семью я не могу и готов выполнять любые поручения, какие Вы мне дадите.

Паблито закурил сигару, задумался, потом произнёс:

- Наши матери дружат. Я должен как-то помочь тебе, но, ты знаешь, я принадлежу к ребятам из клана и вся работа исходит от них. Ладно, вот что. Приезжай завтра на городской рынок, я тебя представлю кое-кому и поручусь за тебя, но учти, если ты не потянешь, то я рискую всем, - и он посмотрел на распятие на белой стене.

-

Дон Пако вышел на террасу своей просторной квартиры, расположенной в старом и благополучном районе Мехико – Кондесе. Ему уже было за семьдесят, но он сохранил бодрость, присущую всему его роду, происходящему из кантабрийских конкистадоров. Силы, уверенность в завтрашнем дне ему придавала и его жена Пилар, искренне заботившаяся о нём и считавшая этот союз дарованным свыше благословением. По воскресеньям она ставила в храме свечу перед образом Марии Гваделупской в знак благодарности за ниспосланное ей счастье. Для него же это был второй, поздний брак, детей у них не было.

Давно покинувшие этот мир родители Дона Пако не славились богатством. Конечно, в те далёкие годы в отличие от подавляющего большинства безнадежно нищих от рождения индейцев и метисов, они жили неплохо, даже получили техническое образование в местном инженерном училище. Работали в муниципалитете, и хотя с трудом, но обеспечивали пропитанием троих детей, старшим из которых был Пако.

Он тоже было хотел пойти по их стопам, поступил в техникум, но во времена мексиканской Грязной войны, развязанной в 60-х годах правительством против бунтующих во имя справедливости студентов, бросил учёбу, увлекшись революционными идеями, подпитываемыми тогда триумфом Кубинской революции и личностями Фиделя и Че Гевары. Несколько раз попадал в полицейский участок, неоднократно чудом избегал пуль разгоняющих студенческую толпу военных. Но в конце концов на очередной демонстрации был ранен в ногу и месяц пролежал в больнице.

Именно тогда у юноши зародилась филателистическая страсть, которая со временем переросла в дело всей его жизни. Родители, чтобы подбодрить своего непутёвого сына, принесли ему в палату купленный на блошином рынке альбом с коллекцией марок, посвящённой старым американским автомобилям. Отложив книгу, Пако с интересом стал рассматривать зубцованные бумажные прямоугольнички и квадратики с довоенными кабриолетами и фаэтонами. Некоторые марки были одинаковыми, отличаясь лишь по цвету фона.

- Можно взглянуть? – спросил лежащий рядом старичок со сломанной ногой и жидкой бородкой.

«Как у Троцкого», - подумал Пако, вспомнив портрет с транспаранта на последней демонстрации, чуть не стоявшей ему жизни.

- Пожалуйста, - и передал альбом.

- В этом кляссере неплохие марки, - сказал старичок. – На тысячу песо потянет.

Пако изумился:

- Вот за эти старые, никому не нужные и использованные уже кусочки бумаги?! Вы же сами видите, что на них же уже есть печати, их и на конверт-то не наклеить, чтобы отправить в другой город. Цена им – ноль!

- Тут ты не прав. Дело не в том, что они уже погашены, - услышал молодой человек новое для него слово, - а в том, что, собранные вместе, они приобретают для филателиста (ещё одно новое слово) большую ценность.

- Здесь в Мексике мало кто этим интересуется, есть всего один клуб в столице, где я вот и работаю с марками. Но люди с деньгами, особенно гринго, за хорошую коллекцию могут отвалить любые деньги.

- А зачем им это? – удивился Пако.

- Тщеславие, самолюбие, хвастовство, позёрство. Называй, как хочешь. Человеку всегда чего-то не хватает. Даже если есть уже всё и в достатке, ему всегда хочется большего и желательно того, чего нет у других.  Тут как раз филателия и приходит на помощь, особенно тем, кто в ней разбирается.

- А вы можете меня научить этому? – робко спросил юнец.

- Могу, вот только дай покинуть это богоугодное заведение, - с деликатной улыбкой ответил старичок.

Уже через месяц, выйдя из больницы и забыв и про учёбу, и про «дело Революции», Пако погрузился в удивительный мир марок, который ему ежедневно открывал дядюшка Пепе (так звали дедушку). Молодой человек, как губка, жадно впитывал тонкости нового для него ремесла: зубцованные-незубцованные, гашеные-негашеные, с клеем и без клея, в блоках и отдельные – марки превратились для него в неизведанное море, которое он, как первооткрыватель новых земель, бороздил, чтобы потом добраться до незнакомых берегов и, как его предки, наладить там жизнь на собственных условиях.

Дядюшка Пепе научил новообращённого филателиста пользоваться каталогами, в которых находилось бесчисленное множество изображений марок со столбцами цифр:

- Покупать надо стараться по цене не более половины от каталога, а продавать по каталожной, - учил марочный гуру. – Всегда смотри на покупателя. Если его глаза горят, не торопись, делай вид, что ты продаёшь коллекцию от скуки. Дай понять, что у тебя есть всё время мира. Цену сбрасывай по чуть-чуть. Когда покупаешь, назови свою цену, послушай и отходи к другим продавцам. Короче, всё время играй в покер. Так заработаешь себе на хлеб с маслом и не только.

Каждую субботу, когда работал клуб филателистов, дядюшка Пепе брал Пако с собой и показывал, как он продавал, покупал или обменивал одни марки на другие, а в конце дня показывал взявшуюся как бы ниоткуда пачку денег. И уже очень скоро сам Пако открыл в клубе свой стенд, приносивший ему доход, о котором его сверстники-бунтари могли только мечтать. А после плодотворного дня они вдвоём шли в парк Чапультепек, где в павильоне у озера старичок заказывал себе рюмку мескаля с апельсином, посыпанным солью из гусениц, а Пако - пиво, чтобы вместе отметить благополучный завершение дня и закусить его ароматными такос-аль-пастор.

-

С утра Чучо надел свою белую подаренную матерью к свадьбе рубашку, которую он носил только по праздникам, и отправился на рынок.

Паблито ждал его в условленном месте. Чучо отметил, что тот явно нервничает, куда-то подевалась его спокойствие и надменность, с которой он общался со своими соседями по району. Жесты стали быстрее и резче.

- Я тебя представлю Барракуде, так кличут моего босса, ты молчи, вопросов не задавай, только отвечай, - взгляд Паблито бегал по сторонам в поисках возможной опасности. – Идем. Да, там все меня зовут Ломтём, не удивляйся.

По хитроумным лабиринтам, надёжно скрывающимся за прилавками и развешенным то тут, то там бельём, они прошли в самое сердце рынка, где находился переделанный в офис ржавый контейнер, в который были врезаны дверь и маленькое окошко. Перед дверью сидел крепкий коренастый метис в чёрных очках, с дробовиком на коленях. Паблито ему кивнул, тот без слов махнул головой в сторону двери – видно, о приходе гостя здесь были предупреждены.

Внутри, в полумраке контейнера, стоял стол, за которым сидел свирепого вида человек с разрезающим левую бровь шрамом, на столе – пистолет. «Beretta», - прочитал Чучо. На диванчике в углу перед входом – ещё двое, их лица скрывала тень, однако в руках у каждого было по небольшому автомату, это парень сразу заметил.

- Чучо, так тебя кличут? – спросил босс.

- Да, сеньор.

- Не сеньор, а Барракуда, у нас тут сеньоров нет, здесь все свои, из простого народа.

Когда босс наклонился ближе к свету, Чучо заметил у него на щеке татуировку в виде косы, которую держит рука скелета.

- Я понял, Барракуда.

- У нас, местных ребят из Акапулько, сейчас складываются непростые отношения с парнями из картеля Халиско. Раньше мы здесь всё держали одни, а теперь пришли эти мучачос. Крутые, вооружены получше Национальной гвардии. У них даже броневики есть. Наши хозяева вроде договорились, поделили город на зоны, но в последнее время их пистолерос начали нагличать. На прошлой неделе расстреляли в баре двоих наших. Якобы они не в своей зоне товар сбывали. Вчера на сходке командиры решили это дело замять для ясности, но мне в группу теперь нужны двое надежных ребят вместо тех выбывших.

Повисла пауза.

- Чего молчишь? Пойдёшь к нам? Это тебе не воду развозить, - Барракуда посмотрел на Паблито, - деньги устанешь считать.

- А что делать? – тихо спросил Чучо.

- Поначалу ничего серьезного тебе поручать не будем. Съездить туда-сюда, передать что-то, забрать. Потом со временем и к настоящим делам перейдём.

- Я готов, - произнёс Чучо, вспоминая, что сегодня он опять не завтракал.

- Но для начала ты должен пройти проверку, выполнить простое задание, - заявил босс. – Например, вскрыть какую-нибудь тачку в Алмазной зоне и все вещи принести мне. Если там наберётся хотя бы на десять кусков, то тест пройден. Подбери ещё кого-нибудь из друзей, и мы потом возьмём вас вдвоём на «соцобеспечение», - краем рта ухмыльнулся Барракуда.

Его подручные засмеялись.

Чучо кивнул.

- Веришь ли ты в нашу святую? – вдруг спросил главарь.

- В Марию Гваделупскую, конечно, каждое воскресенье ставлю в церкви перед ней свечу, - улыбнулся Чучо.

- Да нет, - начал раздражаться босс, - в Санта Муэрте, Святую Смерть - нашу главную богиню, которую мы почитали ещё до прихода сюда этих вонючих испанцев с их лицемерными священниками. Вот её, - и он показал в дальний угол контейнера, где Чучо только сейчас заметил алтарь, на котором перед фигурой костлявой смерти с косой, одетой в золотой балахон с капюшоном и украшенной бусами и яркими тропическими цветами, горела огромная свеча.

- Не знаю, - произнёс Чучо, стараясь замять неудобный для него разговор. Он тут же вспомнил, как падре на проповеди несколько раз предупреждал всех об опасности поклонения Санта Муэрте: «Не попадитесь в ловушку! Запомните, святая смерть - это сам Сатана, истинно говорю вам - это язычество, зло и ересь. Воздавать почести надо нашему Спасителю, жизни и любви!».

- Ладно, выполнишь это задание, принесешь улов, а потом со временем сам будешь ей поклоняться. В моей команде по-другому нельзя. Сегодня ты есть, а завтра ты уже в другом мире, да и жизнь любая – твоя или его – не стоит больше пяти песо. Не Иисусу же свечи ставить?! Только Святая Смерть тебя утешит по ту сторону этого мрака, - стал проповедовать Барракуда.

Остальные, включая Паблито, понимающе закивали.

- Вот тебе ещё ствол, мало ли чего, припугнёшь там лохов, – он показал на пистолет на столе. - А если туго придётся – не раздумывай, стреляй. Пришьёшь кого, желательно полицейского – сразу ко мне в помощники попадёшь, а дело это выгодное. – Барракуда встал, взял оружие и с напряжением вложил его в руки Чучо, потом потрепал его по щеке. - Да, я уже говорил – не забудь товарища. На такие дела по одному не ходят.

Чучо раньше никогда не держал в руках ничего опаснее мачете – это было когда он в летний сезон работал на заготовках сахарного тростника. Сталь была холодна и то ли от этого, то ли от невольных тревожных мыслей холодок пробежал по его спине.

- Ломоть, научишь новичка обращаться с пушкой, - услышал парень слова Барракуды, когда он не чуя своих ног как во сне выходил из контейнерного домика.

-

От первой жены у Дона Пако было двое взрослых сыновей, один из которых – Хесус – получил хорошее образование в ведущем университете Мехико, работал в Министерстве финансов и жил со своей женой неподалёку от него, в том же районе города. Другой, Алехандро, также на деньги отца окончил престижную академию внешней политики, что дало ему возможность работать по дипломатической линии. Сейчас он с семьёй находился в Перу.

На этих выходных Хесус пригласил отца съездить вместе на своей машине – двумя парами – к океану. После строительства в 90-х скоростной трассы Мехико-Акапулько бескрайняя водная гладь, перед которой раскинулись фешенебельные отели, резко "приблизилась" к столице. И вместо десяти часов до океана теперь можно было добраться лишь четыре. Красота! Теперь можно было наслаждаться жарой и теплым морем хоть каждый уикенд.

Дон Пако не очень стремился к океану. Только что он умело и с выгодой для себя выменял у приехавшего из Китая бизнесмена удивительную коллекцию марок времен Культурной революции стоимостью пару десятков тысяч долларов. После таких приобретений ежедневно, по нескольку часов подряд, он запирался в своем кабинете и занимался своего рода «медитацией». Доставал лупу с подсветкой, открывал каталоги и внимательно изучал серии или отдельные марки на предмет дефектов, водных знаков или, не дай бог, плесени. Сравнивал с каталожными столбцами, цокал языком, если были изъяны или, наоборот, слегка улыбался, когда понимал, что качество материала отменное.

Не успел Дон Пако положить кляссер на стол и включить лампу, как вошла жена.

- Что такое, Пилар? – раздраженно спросил филателист.

- Извини, что прерываю тебя во время твоего священнодействия, но я сегодня видела дурной сон, а если его не рассказать сразу, то, во-первых, он сбудется, а, во-вторых, забудется. Так говорят. А сегодня ещё ночь с четверга на пятницу, - Пилар верила в приметы, и муж это знал.

- Ну, хорошо, что там было? - смягчился Дон Пако.

- Подробности, пока я просыпалась, немного поблекли, но помню, что мы с тобой вдвоём были заперты в каком-то тёмном подвале, и нам явно грозила опасность и даже смерть - кто-то хотел убить нас, я даже помню пистолет, направленный мне в лицо. Это всё.

- Ну ладно, рассказала, и прекрасно. Могу я продолжить?

- Не забудь, мы завтра едем с твоим сыном и невесткой в Акапулько, - и Пилар вышла из комнаты.

- Помню-помню, - слегка раздражённо пробормотал себе под нос Дон Пако, открывая альбом и склоняясь над марками.

«Медитация» началась. Первая страница кляссера не принесла неожиданностей. Все разноцветные марки с иероглифами в блоке были среднего качества, зубцовка была кое-где повреждена, но для коллекции полувекового возраста это было нормально.

Сюрприз ждал на третьем развороте, где начиналась выпущенная в 60-х годах серия «Учёные древнего Китая». В 50-марочном листе, на котором красовались одинаковые портреты знаменитого для китайцев вельможи, что-то было не так. Дон Пако это почувствовал с первого взгляда. Филателистическая интуиция никогда его не подводила. Он с трепетом охотника, подстерегающего редкую добычу, взял лупу, включил подсветку и с выработанным десятилетиями вниманием стал рассматривать блок.

Первый ряд был закончен всего лишь за минуту – ничего особенного. Второй ряд – и вот она, шестая марка: надпись в левом верхнем углу именно этой марки отличались одним ошибочно отпечатанным иероглифом от всех остальных на листе. Предвкушение редкой победы нарастало. Дон Пако сверился с таблицами в каталоге. Да! В 1962-м действительно вышла лишь одна «дефектная» серия этих марок в количестве всего тысяча экземпляров, которая частично была изъята правительством Китая. А то, что по недосмотру почтовых сотрудников Поднебесной осталось в ходу, стало желанным трофеем всех филателистов. Ведь этот маленький «лишний» иероглиф повышал для коллекционера стоимость блока, да и всего комплекта, сразу в несколько раз!

Дон Пако кашлянул, медленно и с достоинством встал со стула, подошёл к располагавшемуся на дубовом столике хрустальному графинчику с выдержанной редкой текилой, которую он позволял себе в самых торжественных случаях, налил её в коньячный бокал. Далее с видом триумфатора вновь подошёл раскрытому кляссеру, бросил на него взгляд, в котором можно было угадать и радость полководца, взявшего после трудной осады мятежный город, и снисхождение к пленным врагам, которых он намеревался в этот раз помиловать, а не лишать жизни. Закрыл альбом, сел в кресло, пригладил пышные усы и пригубил тонко пахнущий тропическими травами божественный эликсир.

«Это заслуженная победа!», - подумал он и широко улыбнулся.

-

Когда Чучо попытался спрятать от домашних пистолет, то его тут же «застукала» Мария. Поднялся вой, слёзы, вышла мать, и он понял, что дома спрятать оружие не удастся.

- Ты всё-таки связался с этими паршивыми наркос? – рыдала жена. - А если кто-нибудь из девочек его обнаружит и нечаянно выстрелит в себя или ещё в кого? – указывала она дрожащей рукой на пистолет. - Ты об этом подумал? Чтобы этой гадости в нашем доме не было!

Пришлось обернуть «Беретту» в тряпку, сунуть в продуктовый пакет и идти к Хави. Больше Чучо ничего придумать не смог.

У Хави родители умерли и жил он один в бетонной коробке, которая была хоть и меньше, чем у Чучо, но зато своя. Парень был сутул, хромал на правую ногу. Может поэтому с девушками знакомиться он стеснялся, ну и женат, естественно, он не был.

Так же, как и его друг, Хави перебивался с хлеба на воду, но так как он существовал в одиночестве, то на тако денег ему хватало. А ещё от отца у него оставался чиненый-перечиненый мопед с гордой надписью «Italica», причём к мотопроизводителям с Апенинского полуострова этот сделанный из китайских палок драндулет отношения не имел никакого.

На свою радость Чучо застал приятеля дома. Закрыл дверь, чтобы никто не подсмотрел, и вытащил из пакета тряпку с пистолетом, аккуратно развернул её, и оружие с глухим стуком легло на стол.

Хави присвистнул:

- Откуда это у тебя?

Чучо рассказал ему историю про Паблито, Барракуду и испытание, которое необходимо пройти для вступления в ряды городского картеля. Хави слушал с большим вниманием. Когда Чучо, как ему велел Барракуда, предложил идти на дело вдвоём, то его друг на удивление быстро согласился:

- Какой же ты молодец! Такой шанс в жизни предоставляется только раз, а ты не побоялся и сам его себе наколдовал. Я бы на такое не решился, – ликовал Хави. - А дело это мы обязательно провернём. Давай быстрее попробуем. Завтра понедельник, туристов и приезжих будет немного, а полиция в этот день вообще в Алмазной зоне не появляется.

И они стали разрабатывать план кражи, который в целом оригинальностью не отличался. В полуденное время, когда немногочисленные оставшиеся у моря богатенькие столичные толстосумы заезжают в пляжный клуб, чтобы пообедать перед тем, как отправиться домой в Мехико, ребята на мопеде будут курсировать в поисках добычи. Найдут удачно припаркованную машину, быстро залезут в неё, вытащат вещи и поминай, как звали!

- Мы с тобой скоро «поднимемся» и переедем из этого ужасного места, - продолжал мечтать Хави, - о наших делах будут ходить легенды, и мы сможем сделать себе отличную карьеру с ребятами Барракуды, так его, кажется, зовут?

А ещё ему представились девушки, которых он будет водить в рестораны, целовать, запивая кураж коктейлями с зонтиками, а потом будет ночь и блаженство…

Чучо этого оптимизма не разделял. В голове сидел образ грозной Святой смерти с косой, татуировки на лице Барракуды и его слова про двух выбывших бойцов, которые сейчас попали в объятия этой богини. И почему-то на секунду перед его мысленным взором возникла жена в чёрном, стоявшая вместе с дочерьми перед гробом.

Чучо поёжился:

- Могу я оружие у тебя оставить, а то у меня дома нельзя.

- Конечно, - ответил Хави, - оставляй, что я, не понимаю что ли?

- Я завтра в двенадцать к тебе зайду и отправимся.

- У нас всё получится, не беспокойся. Я тебя не подведу, - в который раз заверял Хави, провожая друга.

-

Вот уже третий день, как Дон Пако с Пилар, своим сыном Хесусом и его женой наслаждались солнцем, океаном и прекрасной морской кухней. Жили они в арендованной на выходные вилле, располагавшейся на самой вершине холма. Внизу полумесяцем вырисовывалась акапулькская бухта, огромные корабли в которой с такой высоты казались игрушечными.

После душного, сухого и грязного Мехико, располагающегося на более чем двухкилометровой высоте над уровнем моря, Акапулько обнимал гостей, будто желающая почудить полупьяная красотка, которая ради прикола вдруг решила пристать к застенчивому юноше на вечеринке. Кислородное опьянение спустившихся с гор людей вместе с головокружением от курортного счастья и выпитого ледяного шардоне за эти несколько дней привели путешественников в блаженно-расслабленное состояние тропикоза, когда мозги уже полностью расплавились, а весь мир представляется лишь сплошной рекой наслаждений.

Разгорячённый желтый диск скоро готов был нырнуть за бескрайний морской горизонт. Дон Пако достал из холодильника бутылку шампанского:

- У меня есть прекрасный повод открыть это игристое колдовство, - произнёс он своим родным, собравшимся перед бассейном. - На прошлой неделе я приобрёл коллекцию китайских марок, а в итоге, как я определил, она оказалась почти что бесценной! За неё я смогу выручить раз в десять больше, чем ожидал.

- Только не говори, что ты взял её с собой на отдых, - засмеялся Хесус, наблюдая, как искрящаяся на солнце жидкость расходится по бокалам.

- Конечно, взял. Я не смог преодолеть искушение, чтобы каждый раз перед сном не взглянуть на этот блок, где одна единственная марка отличается от всех остальных лишь иероглифом. А ведь именно он позволит мне на аукционе выручить за всю коллекцию прекрасную сумму с ласкающими глаз нулями.

Он хотел пофилософствовать на эту тему, придумав, что это очень похоже на жизнь, где всё состоит из случайностей, но тропикоз унёс эту мысль так же быстро, как лёгкий бриз отогнал изящную тучку от стремительно падающего в океан солнца.

И вместо заумной тирады у бассейна раздался звон хрусталя.

На следующее утро – понедельника, чтобы вернуться в столичный мегаполис без пробок – компания решила, что сразу домой они не поедут. Желание продлить приморское счастье было слишком велико. Хесусу посоветовали один неплохой бич-клуб, располагавшийся на берегу океана, где можно было и искупаться, и перекусить, чтобы уже в полнейшем блаженстве вернуться в затянутую смогом котловину города Мехико.

За эти дни коварный тропикоз проник уже во все члены тел четвёрки гедонистов и безраздельно господствовал в их мозгу. Движения путешественников давно стали медленными, мысли тянулись неторопливо, то появляясь ниоткуда, то пропадая в никуда.

Хесус грузил чемоданы и сумки в багажник своего внедорожника. Их было совсем немного, но после очередного его вопроса «Все ли готовы?» кто-то вспоминал, что забыл на вилле либо солнечные очки, либо плавки, либо часы.

Наконец-то все были собраны. Последним, как капитан корабля, виллу покинул Дон Пако, гордо держа в руках кейс, в котором хранилась чудесная коллекция. Его он лично водрузил поверх всех вещей и лично, со значением нажал кнопку автоматической двери багажника, которая в такт окружающей неге плавно опустилась и вежливо защёлкнулась.

Дорога в клуб тянулась по холмам, то вырывая из зелени живописные виды заливов, то открывая тянущуюся в бесконечность горизонта белую ласкаемую волнами полосу пляжа.

Искомое место оказалось уже на выезде из города. В будний день машин на этой дороге почти не было. Двое каких-то парней на ветхом мопеде догнали их «Тойоту», какое-то время ехали рядом, но на это обстоятельство особого внимания никто не обратил. Все были слишком расслаблены, чтобы вспоминать про обычную бдительность, которую необходимо проявлять, передвигаясь по стране на машине: в бедные кварталы не заезжать, в безлюдных местах не останавливаться.

Вот и клуб в ста метрах, и Хесус, мозги которого от жары соображали не лучше, чем у остальных, припарковал свой внедорожник в теньке построенных вдоль дороги высотных домов. Обычно в неизвестных местах все подъезжают непосредственно к заведению, а ключи отдают парковщику, но чувство опасности окончательно покинуло всех. Им прежде всего хотелось быстрее охладиться в бурлящих морских волнах.
Четверка вышла и чуть ли не побежала к бич-клубу. Мужчины взяли лишь кошельки, а женщины даже оставили свои рюкзачки и сумочки, причём один из них был брошен прямо на самом видном месте - на переднем сидении.

-

Чучо и Хави уже битых два часа кружили на мопеде по Алмазной зоне. Был понедельник, и попадались лишь старые проржавленные машины работяг, которые ехали по своим делам. В припаркованном у обочины автохламе тоже брать было нечего.
Пистолет, засунутый Чучо за пояс, топорщился под футболкой. А потная спина управлявшего двумя колёсами Хави на поворотах и при торможении неприятно тёрлась о рукоять «Беретты», поэтому Чучо приходилось всё время придерживать его левой рукой, правой же он держался за крыло мопеда.

И вот они увидели, что навстречу едет свеженький бежевый внедорожник со столичными номерами, который явно направлялся в единственное работавшее здесь в этот будний день заведение «для богатеньких».

«Кажется, оно!», - промелькнуло в голове у Чучо. Он тронул за плечо Хави, но тот уже и сам всё понял, притормозил, постоял немного, чтобы не вызвать подозрений у пассажиров «Тойоты». Потом он развернулся, газанул, и они поравнялись с машиной. Люди внутри, казалось, были увлечены разговором и не обратили никакого внимания на их приближение. Внедорожник притормозил в тени, не доехав сотни метров до клуба.
 
- Проезжай дальше, развернись и встанем вон там, за углом дома, - прокричал Чучо, показывая назад и стараясь перекрыть треск мотора. Хави кивнул.

Они слезли со своего железного «ослика» и приступили к разработке тактики первого в их жизни «дела».

Хави рвался в бой:

- Подождём полчаса, мало ли чего, вдруг им там не понравится? Потом подойдём пешком, посмотрим, есть ли что интересного в тачке. И уж решим, стоит ли игра свеч.

Чучо согласился.

Для грабителей машина стояла на удивление удобно. Тень и вокруг - никого. Они подошли.

- Гляди! – Хави показал на лежащий на переднем сиденье дорогой кожаный рюкзачок, который как будто говорил некоей Алисе из Страны Чудес: «Возьми меня!».

- Так, стой на стрёме, а я внимательнее погляжу, что да как, - и он прильнул к стеклу, прислонив ладони к вискам, чтобы посторонний свет не мешал наблюдению.

- Да там и багажник набит сумками! – присвистнул Хави. – Бежим к мопеду.

Через пару минут они уже подкатили к «добыче» на моторе.

Чучо слез, а Хави остался «под парами».

- Разбей рукояткой окно задней двери, лезь внутрь и хватай всё, до чего дотянешься. Но и лишнее не бери! – наставлял он, будто каждый день этим промышлял.

Чучо неуверенно ударил по стеклу. Оно не поддалось.

- Сильнее, сильнее! – прокричал Хави.

Со второго удара окно рассыпалось на небольшие острые кусочки.

- Быстрее, ныряй внутрь! – торопил Хави.

Чучо неуклюже залез в пробоину, почувствовав на рёбрах резкую боль. Это остатки разбитого стекла врезались в бок. Он схватил «любезно» оставленный рюкзачок с переднего сидения, выбросил его наружу. Повернулся и дотянулся до кейса из багажного отделения, выбросил и его, за ним полетели чемодан и дорожная сумка.

- Хватит! – услышал он голос приятеля.

Наспех обвешавшись уловом, они газанули по дороге и завернули за заветный угол дома, чтобы спрятаться и перевести дух.

Сбросили вещи на землю, отдышались. У Чучо на разорванной футболке проступила кровь, бок зудел. Он отдал приносивший ему теперь реальные страдания пистолет Хави:

- Подержи, я посмотрю на рану.

Порез был достаточно большой, кровь густо сочилась, и Чучо почувствовал, что в этой жаре он быстро теряет силы.

Хави раскрыл украденный рюкзачок.

- Ничего себе! – воскликнул он, доставая из него мобильник, планшет, дорогие часы, кошелёк и даже золотые украшения – всё то, что бережно «приготовила» для них разомлевшая от жары жена Хесуса.

Держа «Беретту» в правой руке, Хави осторожно выглянул из-за дома на дорогу, где в метрах пятидесяти стояла ограбленная ими давеча машина. Он увидел, как к ней подходил молодой человек в шортах.

- Давай всё заберем, - вдруг страстно зашептал он приятелю. – Редкий шанс! Там ещё два чемодана, набитых добром. Ты говорил, что если кого-то прибить, то нас сразу возьмут на хорошие позиции в картеле. А этот недотёпа вышел один.

Он снял пистолет с предохранителя.

- Не надо! – захрипел теряющий силы Чучо. – Сгорим в аду, отдай ствол!

Он потянулся к руке Хави, но тот оттолкнул его окровавленные пальцы.

- Ты как хочешь, а я иду!

-

Океан был прекрасен, волны неожиданно для этих мест, успокоились.
Окунувшись в морской прохладе, путешественники заказали себе по рыбному блюду – робало-а-ла-веракрусана – и с огромным удовольствием запили эту амброзию очередной бутылкой белого ледяного вердехо.

- Какая удивительная кокосовая горчинка, - глотнув вино, заметил Дон Пако, - а ведь там у нас наверху, - он махнул в сторону от моря, где по его представлениям находился Мехико, - в этом вине, кроме кислятины, ничего и не разберешь.

Пора было возвращаться.

- Как ни хорошо здесь, но надо двигаться домой. В ноябре темнеет рано, а я ненавижу ехать в темноте, – подвёл черту под отдыхом Хесус.

Позвали официанта, попросили счёт, который он нёс на радость компании очень долго.

- Я пойду вперёд, - сказал Хесус, - подгоню машину ко входу.

Подходя к своей «Тойоте», он заметил какие-то странные, тёмные кусочки стекла на тротуаре. А когда поднял глаза выше, сомнений уже не оставалось. Вместо затемнённого стекла задней двери зияла дыра, а на самой двери и на обочине виднелись свежие кровавые пятна.

Хесус оглянулся – вокруг никого.

Вдруг прозвучал выстрел – он машинально присел. Снова посмотрел по сторонам. «Наверное, петарды», - подумал он. Местные частенько взрывают их в большом количестве по поводу и без повода.

Очнувшись от шока, он побежал к охранникам клуба, но они находились достаточно далеко от места преступления и только пожимали плечами, а старший из них, крепкий парень с армейской выправкой, указал Хесусу на главную его ошибку, которую он и так уже осознал:

- Парковаться надо было у нас, а не в тени!

Тут вышли остальные трое.

- Нас ограбили! – печально констатировал факт Хесус.

- А моя китайская коллекция? – в надежде на чудо спросил изменившейся в лице и белый,как полотно, Дон Пако.

Хесус молча покачал головой.

-

Хави бросился было вперед, чтобы атаковать вышедшего из клуба водителя, но сидевший на корточках Чучо схватил его за ногу. Тот упал, инстинктивно подставляя под себя ладони. Пистолет в правой руке ударился боком о мостовую, Хави машинально дёрнул пальцем и оружие выстрелило. Пуля залипла в асфальт.

Чучо из последних сил за ноги поволок упавшего ничком приятеля за угол дома, хранившего их от лишних глаз. Хави перевернулся на спину и направил «Беретту» на недавнего компаньона. Чучо закрыл глаза, ожидая ещё один, последний в его жизни выстрел.

Но он не прозвучал.

Чучо открыл глаза. Его друг сидел на асфальте, склонив голову к коленям. Пистолет лежал рядом.

- Прости меня, - тихо произнёс Хави, - чёрт попутал.

Потом они молча сели на мопед и окольными путями, чтобы не вызывать подозрений полиции, выехали из Алмазной зоны города.

Подъехали к дому Хави, занесли «экспроприированный» багаж в дом.

- Я позову нашу соседку, медсестру, она заклеит тебе раны, - оживился хозяин квартиры. – Вроде ничего серьёзного.

Чучо молчал. Ему было плохо, но не столько от боли в боку, сколько от пережитых волнений. Мир только что изменился для него, но пока он не понимал - как.

Когда полная немолодая соседка-медсестра ушла, залатав рёбра Чучо (как и предполагал Хави, рана оказалась поверхностной), он уже принял решение и твёрдо сказал приятелю:

- Отнесёшь всё барахло Барракуде сам. Тебя Паблито проводит. Скажешь, что пошел на дело со мной, пистолет отдашь и ещё добавишь, что ТЕБЕ пришлось выстрелом припугнуть этих… в машине. Сам понимаешь, риск в этом случае был больше, и ты сразу станешь на хорошем счету. А я, мол, раненый лежу дома и не смогу, да и, между нами, не хочу работать с ними.
 
Хави с удивлением отложил в сторону вынутый им только что из чемодана дорогущий ноутбук:

- Как же так?! Тут отличный «улов». Тебя же сразу возьмут в команду, навсегда забудешь о бедности, семья будет в богатстве купаться.

- Я уже принял решение, не спрашивай меня о причинах. Ты можешь подумать, что я трус, что испугался, как только пролил первую кровь в этом… деле. Но сейчас для меня ясно как день, что это не моё.

- Ну как знаешь, - пожал плечами Хави.

В это время он открыл кейс, в котором находился кляссер с такой милой сердцу Дона Пако китайской коллекцией.

- А это ещё что такое? Какие-то старые марки. Похоже, не наши, - перелистывал Хави проложенные папирусной бумагой картонные листы альбома. – Знаешь что, это я боссу не понесу (он уже представил, как сдаёт добро будущему начальнику, и как тот одобрительно кивает). Меня там за это на смех поднимут. Возьми себе на память. Дочкам отдашь.

Чучо вернулся домой. Он чувствовал огромное облегчение. На шею бросилась Мария. Когда она ощутила под окровавленной футболкой умело перевязанный бок, тихо заплакала.

- Всё будет хорошо, - заверил он, - я туда больше не пойду. Проживём как-нибудь. Коронавирус этот долбанный закончится рано или поздно.

Подбежали дочурки и обняли его с двух сторон за ноги.

Удерживая влагу в глазах, Чучо сказал:

- Посмотрите, что я вам принёс! – и отдал им альбом.

Девчушки с криком, вырывая друг у друга увесистую книгу, побежали к столу, чтобы быстрее рассмотреть, что за невидаль им принёс отец.