Блудная страсть. Глава первая

Глава первая. Случайная встреча.
               
                "И откроется на Страшном Суде,
                что единственным смыслом жизни
                на земле была Любовь..."
                Митрополит Антоний Сурожский.

Какой бы долгой ни была зима, а рано или поздно всё равно весна побеждает.
И каждый раз душа человеческая радуется её неспешному, неотвратимому началу. Денёк уже заметно прибыл. Кое-где, местами видны свежие проталинки. На подсохших, продуваемых ветром пригорках там и тут проклёвываются первые желтовато-белесые бутоны мать-и-мачехи. И пошло дело. Начинается… Начинается вновь и вновь эта жизнеутверждающая возня всего живого в природе.
 Стоило только солнцу немного пригреть, ещё не до конца отошедшую от долгой зимней спячки землицу, как всё вокруг тут же откликается на этот цикличный зов природы. И всё, всё это оживление и движение направлено к одному - всё живое на уровне инкстинтов жаждет жизни, жаждет любви и желает, во что бы то ни стало, продлить, продолжить, размножить, увековечить себя и свой род.
 Зашевелились в муравейниках полусонные муравьишки. Ожили и вышли из оцепенения разные букашки, жучки-паучки. Совсем ещё слабыми, полупрозрачными крылышками запорхали первые бабочки и мотыльки. Уже попробовали свои первые голоса и  пропели свои первые призывные песни разные певчие птицы. Уже заорали на улицах дурными голосами любвеобильные мартовские коты, выясняя между собою свои запутанные, конкурентные отношения. Зажурчали первые ручьи. Весна одним словом. Весна наступила. И люди, как часть природы, тоже потихоньку начинают просыпаться от долгой зимней спячки. Повсюду пошли субботники.
 И даже на кладбищах в начале весны заметно оживление. Вовсю народ занят уборкой.
 И так не хочется в начале весны человеку вспоминать и думать о чём-то грустном, тем более о смерти, об ушедших за год родных и близких, но, что уж тут поделаешь, если в человеческой жизни так тесно бывают переплетены горе и радость, встречи и расставания, рождение детей, внуков и похороны близких, родных людей.
 И на все и радостные и горькие события нашей жизни, на всё-всё должно
хватать нашей человеческой души. Такой широкой-широкой она должна стать чтобы всё
 это вместить и не потерять при этом себя.
 Как часто в старых советских фильмах бывших республик Кавказа мы видим сюжеты, когда горевание глубокого, отчаянного, безутешного горя героями, уже через минуту сменяется тризнами с застольными песнями, которые затем плавно переходят в танцы.
 Но жизнь всё равно сильнее смерти. Она побеждает. Рано или поздно заканчивается любая самая затяжная депрессия и любое горе отступает.
 Первое дыхание весны. А небо то, небо то какое синее!
 Марина в этих своих размышлениях, в глубокой задумчивости сидела сейчас на скамейке, за кованной, свежеокрашенной, чёрной с серебром, кладбищенской оградой, ограждавшей по периметру территорию на две могилы.
 Одна могила была, по всей видимости, совсем старая. С гранитного памятника на Марину смотрела пожилая, довольно миловидная женщина лет семидесяти с открытым,
приветливым лицом.
 Другая могила свежая, с ещё не до конца осевшей землёй, была по бокам заставлена множеством ещё не успевших выцвести венков и уже подувянувшими, подхваченными утренними морозами  цветами.
 На свежей могиле памятника пока ещё не было. На ней стоял простой деревянный, покрытый лаком крест, к подножию которого был приставлен довольно большой портрет под стеклом, который обрамляла чёрная рамка с такой же чёрной ленточкой сбоку.
 С фотографии смотрел мужчина лет пятидесяти - пятидесяти пяти- не больше, с добрыми, умными, со слегка, как казалось, уставшими глазами.
 Мать и сын будут лежать теперь здесь рядышком в ожидании всеобщего воскресения мертвых.
 Ну вот и всё. Отмучился бедный Славик. Краткий миг жизнь человеческая. А всё бежим, бежим, как муравьи, копошимся,
торопимся куда-то, словами покаянного канона «углебающе, яко пчела, собирающи богатство своё», "вся бо сия не веси кому оставиши".
 «Господи, дай мне силы пережить и это горе» - думала сейчас Марина.
 Ко всему привыкает человек. Даже к утратам близких привыкает. Уже нет такой острой, безысходной боли от потери, как это бывало когда-то в молодости, когда приходилось хоронить кого-нибудь из родных или близких.
 А может быть так происходит, потому что до встречи с ними нас разделяет уже не так много времени, как в молодости?
 И слёз, как ни странно, совсем никаких уже нет, и на душе, не соответствующе ситуации, как-то тепло, мирно и спокойно. Взрослеет человек, меняется внутренне и вместе с ним изменяется восприятие происходящих вокруг него событий.
 Марина подставила своё лицо ласковым весенним, совсем ещё не обжигающим, лучам солнца и закрыла глаза.
 «Посижу с полчасика и надо будет уже уходить. Не хочется нарываться лишний раз на кого-нибудь из знакомых с кафедры. Ни к чему  эти лишние пересуды. Сороковой день. Обязательно кто-нибудь ещё сегодня сюда придёт» - думалось ей.
 Марина сидела тихонько, почти не шевелясь, глядела на портрет Славика - глаза в глаза. Один на один. В жизни им редко удавалось общаться с глазу на глаз.
Чаще на людях. Всё на виду у всех.
 В её голове сейчас проносился обрывками, вспышками какой-то нескончаемый калейдоскоп бессвязных воспоминаний из разных прошедших лет и совсем ничем не связанных между собою давным давно, уже казалось бы забытых, событий.
 И зачем интересно вся эта информация хранится в анналах человеческой памяти?
Говорят, что в момент смерти нам обязательно высшие силы «прокрутят», как на киноплёнке до малейших подробностей всю нашу жизнь.
 И навсегда из этого «фильма» будут стёрты лишь те моменты, человеческой жизни в которых человек искренне и деятельно раскаялся. Деятельно — это значит постарался возместить нанесённый ближнему ущерб. Хотя всё это конечно область веры, а не область несомненного знания.
 То ей вспомнился вдруг сегодня момент их первой со Славиком встречи, когда она, будучи ещё студенткой последнего курса мединститута, села за стол напротив него и потянула билет, как всегда по своей многолетней суеверной студенческой привычке, третий слева. И как Славик (тогда для неё ещё Вячеслав Игоревич) посмотрел в тот момент пристально и как будто несколько удивлённо ей в глаза. Марине показался немного странным тогда его взгляд. И одновременно она была удивлена тому, как его глаза и этот заинтересованный, пристальный взгляд ей напомнили что-то из прошлого. 
 А может быть она сама была в чём-то неправа именно вот тогда, в самом ещё начале их многолетних, непонятных и мучительных для них обоих отношений, тогда когда что-то ещё можно было изменить, исправить?
 Если бы вернуть ту первую минуту их знакомства назад!
 Возможно на этот раз она просто не стала бы надолго задерживаться глазами на его встречном взгляде. И тогда не случилось бы этой безумной, не поддающейся никакой человеческой логике, неуместной, никому не нужной, а главное абсолютно бессмысленной с точки зрения здравого смысла, любви.
 Ну а какой был в ней смысл, если по итогу кроме страданий, и душевной боли она им обоим ничего не принесла?
 Что-то непоправимо фатальное произошло в их судьбах именно в момент этой
первой встречи. Какая-то нечеловеческой силы сцепка на уровне незримой ментальной связи случилась тогда между ними.
 От Бога ли это было? А может от дьявола?
 И вовсе не искра пробежала, а вспышкой, осветив всё вокруг, сверкнула, врезалась в пространство между ними, громыхнула, ослепила огромным электрическим зарядом молния, сразив наповал две несчастных и внутренне совершенно одиноких, затерявшихся в бесконечном космическом хаосе вселенной человеческих души.
 А окружающие люди даже не заметили, что что-то  в тот момент между ними произошло.
 Ведь их физические оболочки в виде тел ничуть при этом не изменились и они продолжали сидеть через стол друг напротив друга и вести всё так же внешне спокойно между собою негромкую беседу.
 Всплыл вдруг в памяти и момент их последней встречи, когда она на свой страх и риск пришла навестить его, уже умирающего, в онкологическое отделение клиники, где конечно не лечили, а просто оказывали ему паллиативную помощь.
 От госпитализации в  хоспис Слава тогда категорически отказался. В клинику же эту его взяли, конечно, по блату, как коллегу, несколько десятков лет консультировавшего здесь местных пациентов.
А фактически же попросту дали ему возможность спокойно уйти, обеспечивая  круглосуточный сестринский уход.
 Как же Слава тогда обрадовался её приходу! Хотя от слабости он уже почти совсем не мог разговаривать. Обо всём, что он чувствовал тогда Марине говорили его, на время ожившие, глаза.
 Казалось, что ему тогда было перед ней немного неловко за такую свою беспомощность, за не мужественность, за общий неприглядный внешний вид, ну и конечно за всю ту боль, которую он причиняет ей своим уходом.
  Марина уловила тогда своим взглядом один его жест. При виде её, Славик из последних сил, слабой рукой провел по своему подбородку, как-бы проверяя не зарос ли он щетиной. «Бедный, бедный мой, дорогой, родной человек, как нестерпимо и  мучительно было видеть мне эту твою беспомощность. Но чем же я могла тебе тогда помочь?»
 Слава угасал, таял на глазах. Казалось остатки жизни капля по капле день за днём уходили из него.
 Марина долго сидела у его кровати и молча держала в своих руках его совсем уже слабую, исхудавшую, с прожилками вен, бледную руку.
 Перед уходом она поднесла его руку к своим губам на несколько минут. Понимала ли она в тот момент, что больше никогда в этой жизни уже не увидит его? Да. Конечно. Наверное понимала.
 Слава подолгу лежал с закрытыми глазами. Он был истощён до степени кахексии. Коричневые круги обрамляли его провалившиеся в глазницы глаза.
 Но несмотря на то, что жизнь в его теле уже еле-еле теплилась, его взгляд временами был вполне осознанным и осмысленным.
 Он то впадал в забытьё, то опять приходил в сознание и на какое-то время успокаивался, находя вновь глазами её спокойный, нежный и почти материнский взгляд.
 Какие порою непереносимо тяжелые моменты случаются в жизни людей. И как только мы люди со всем этим справляемся?
 Но всё же, несмотря на пережитое острое горе, как-то живём дальше, выживаем, снова и снова цепляемся за свою единственную жизнь, хотя, временами, нам кажется, что только в силу инерции продолжаем дышать, бродить по свету и что-то ещё при этом полезное и целесообразное в делать. 
 Спустя время наши раны потихоньку затягиваются и мы вновь и вновь  восстаём из пепла, как птица Феникс.
 И к своему удивлению, спустя совсем недолгий в масштабах вечности срок, опять обретаем способность любить, чему-то вновь радуемся, во что-то опять верим и до конца своих дней не перестаём надеяться на что-то светлое и доброе.
 Рано или поздно проходит и исцеляется любая боль. А такие, казалось бы непереносимые моменты жизни, становятся историей, частью нашей биографии, просто подведением черты одного периода жизни и началом чего-то другого, нового.
 А на место, когда-то незаменимых близких людей, в нашу жизнь приходят уже новые люди, становясь на какое-то время для нас такими же близкими и незаменимыми, теми кого бывает так страшно потерять. 
 Марине сейчас вспомнилось, как уходя тогда от Славы, в вестибюле клиники она чуть не столкнулась лицом к лицу с Ритой. Рита сдавала в гардероб своё пальто и стояла к ней в пол оборота.
 Марине тогда показалось, что Рита всё же увидела её, но просто сделала вид, что не заметила.
 На время поток Марининых воспоминаний прервала маленькая синичка с жёлтым брюшком, взявшаяся вдруг из ниоткуда, словно спустившаяся с небес, она описала круг над могилами Славика и его матери и тихонько приземлилась на маленький столик, совсем близко от Марины.
 Марина на секунду вышла из своего задумчивого оцепенения, слегка улыбнулась такой нежданной гостье. Птичка поклевала что-то на столе, опять облетела обе могилы, несколько секунд посидела на ограде и упорхнула восвояси, как будто её здесь вовсе и не было.
 «Привет, дорогой мой Славик!» - подумалось Марине.
Надо было уже уходить, хотя уходить и не хотелось. Опять оставаться один на один со своими мыслями. Как же она устала от этой бессмысленной, бесплодной мыслекрутки.
 Поскорее бы уже закончились выходные. На работе отвлекаешься от этих навязчивых мыслей и становится легче на душе.
 Вот и на кладбище, так же как и на работе, Марине становилось на время значительно легче и спокойнее.
 Атмосфера  кладбища особенная, какая-то немного мистическая что ли и не для
 всех она конечно подходящая. Здесь бывает хорошо только тем, кто уже окончательно примирился со своей душой и совестью.
 Сама кладбищенская тишина исцеляет душу. Это место, где уже никто никуда не торопится.
 Всё хорошо. Всё хорошо. Хотя и грустно немного.
 И пусть, пока ещё мало побитые жизнью люди, продолжают считать, что они рождены на свет исключительно для счастья, веселья и радости. Пусть.
 Ну, а те, кто уже немного пообтесаны, пообколочены со всех боков ею, рано или поздно начинают прозревать, что радости и веселья в таком мероприятии как жизнь совсем не так уж и много.
 Если трезво взглянуть на суть происходящих вещей, не пытаясь малодушно, по привычке любыми способами уйти, спрятаться от реальности, то окажется, что, то, что начинается с надрывного, безутешного плача новорождённого человека и неминуемо заканчивается смертью, вряд ли в конечном счёте имеет своей целью исключительно осчастливить всех тех, кто находится в данном процессе.
 Хотя конечно каждый волен выбирать философию жизни по своему духу и вкусу.
 И каждый человек смотрит своё собственное кино внутри своей головы. 
Ну а тот счастливец который ещё до сих пор убеждён , что рождён для счастья и получения всяческих удовольствий, пусть живёт пока безмятежно, до времени и продолжает таким образом думать. По крайней мере он имеет право так думать, пока живы его родители, друзья и самые близкие ему люди.
 Рано или поздно придёт и их черёд. Никто отсюда не выйдет живым.
Ветерок слегка играл волосами Марины, задувая отдельные пряди ей на лицо.
Лёгкая улыбка какого-то внутреннего умиротворения и душевного покоя витала сейчас на её лице. Она периодически поправляла волосы, убирая пряди с лица,
слегка прищуривала глаза.
 Ей сейчас вдруг подумалось, что, несмотря на такую тяжелую утрату, а Славик
 без всякого сомнения был главным мужчиной её жизни, в последнее
время ей всё же значительно легче стало на душе.
 Это было очень странно, но у неё стала уходить и рассасываться какая-то многолетняя тяжесть, которая почти постоянно давила под ложечкой, в области солнечного сплетения.
 Эта тяжесть накатывала обычно, сразу после пробуждения. Сначала с минуту гуляла где-то неопределённо за грудиной, потом постепенно, немного стихая, становясь уже переносимой, терпимой, эта боль перемещалась чуть ниже, на место своего постоянного обитания «под ложечку» и там, почти совсем утихая, оставалась привычным фоном, почти не замечаемая в обычной повседневной жизни.
 Марина с годами привыкла к этой боли, она сроднилась с ней. Эта боль стала привычной частью её жизни и иногда Марине казалось, что именно в этом месте организма своей отдельной жизнью жила её любовь к Славику.
 Душа человеческая живёт в теле по каким-то своим, одним ей известным законам, совершенно не сообразуясь, не считаясь ни с логикой, ни с разумом своего владельца. Как кошка, которая всегда гуляет сама по себе. И кого ей любить она решает сама, ни у кого на то не спрашивая разрешения или согласия.
«А ведь, казалось бы, смерти Славы я боялась больше всего на свете. Боялась как своего личного, персонального апокалипсиса. Мне даже порою казалось, что с его смертью утратится сам смысл моей жизни. Я им жила, им дышала, им болела несколько десятков лет своей несчастной, нереализованной женской жизни. Господи, зачем и кому всё это было нужно? - Марина сама не понимала кому она сейчас задавала все эти вопросы - а может быть это и на самом деле была вовсе не любовь, а банальная невротическая любовная привязанность-созависимость? И может быть было бы лучше чтобы Славика вовсе никогда не было в моей жизни? Возможно надо было им тогда, ещё в самом начале, расстаться и перетерпеть на расстоянии друг от друга это наваждение?"
 Да ведь это просто какой-то фарс, нелепость, абсурд! Подумать только! Опытный психиатр с многолетней лечебной практикой, заведующий отделения пограничной психиатрии и преподаватель этой самой психиатрии влюбляется в свою бывшую студентку, а затем и коллегу - психотерапевта своей же клиники, сам при этом будучи женат не на какой-нибудь там мало разбирающейся в любовных вопросах враче-лаборанте или патологоанатоме, к примеру, а на самом настоящем клиническом психологе с большим многолетним стажем работы, которая сама на всех этих любовных неврозах, зависимостях, созависимостях и синдромах Адели, что называется, собаку съела.
 Вот это я понимаю Гордиев узел судьбы! Вот это сюжет для любовной мелодраматической повести! Шекспир опять нервно курит в сторонке!
 А если для ещё более значительной закрутки сюжета добавить, что главная героиня Марина, является верующей православной женщиной, которая, несмотря на то, что сама будучи по уши влюбленной в главного героя повести, не может позволить себе вступить с ним близкие, интимные отношения, считая это, называя простыми словами, грехом.
А если добавить ко всему сказанному, тот факт, что «любовники», любящие без памяти друг друга много лет, ни разу даже не поцеловались друг с другом, то история становится совсем из ряда вон выходящей для современного двадцать первого века.
 Ну и чем же, скажете, тогда интересным могут заниматься эти, с позволения сказать, «любовники», чтобы стоило читать о них слезливые романы?
 А они много лет подряд бескорыстно и беззаветно любили друг друга, просто потому что разлюбить у них никак не получалось.  Они пытались. Было испробовано всё.
 А ещё, являясь врачами психиатрической науки и одновременно - учёными исследователями, параллельно они пытаются понять, осознать, что же с ними на самом деле происходит, помогая при этом и своим пациентам переживать подобные болезненные состояния. Ведь как хирург не застрахован от аппендицита или терапевт
от пневмонии, так и психотерапевт не застрахован от любви.
 Но как не стараются некоторые авторы повестей и рассказов закрутить сюжеты описываемых ими историй, а наша жизнь всё равно плетёт из судеб человеческих более изощрённые, невообразимые по степени сложности узоры, с лёгкостью переплёвывая все их писательские потуги и старания. 
 «А может быть отец Дмитрий всё же был тогда прав, назвав её Маринины чувства обычной «блудной страстью»?
 И как всё же нелепо, безжалостно, словно давая щелбан очередному умнику-теоретику, распорядилась позднее Судьба с самим отцом Дмитрием, так легко когда-то рассуждавшем о таких очень на самом деле не простых вещах.
 С какой всё же лёгкостью, можно даже сказать легкомыслием, направо и налево раздают свои советы наши православные батюшки. Ведь они-то разумеется без сомнения знают, как надо правильно всем нам жить. Соблюдай заповеди, молись, делов-то. Всё же просто. А кому удалось их до конца соблюсти? Есть такие?
 Да уж… Ирония судьбы. Что тут скажешь… Когда отец Дмитрий вдруг и сам так же неожиданно и очень крепко влюбился, когда эти же чувства коснулись лично его, он запел уже совсем другую песню.
 И оказалось вдруг, что всё совсем обстояло не так уж и просто, как он когда-то с лёгкостью эксперта объяснял Марине сложнейшие вещи, от которых тогда по сути зависела её жизнь.
 Конечно осуждать его нельзя. Он в чём-то даже вызывает уважение самой способностью принять такое ответственное, безусловно непростое для него решение.      
 Ради любви к женщине священнику снять с себя сан. Разрушить две семьи. Сделать несчастными столько людей вокруг себя. Он то ведь уж точно должен был всё это понимать. Такие болезненные для многих людей вокруг последствия. Но «любовь»… Что тут поделаешь? Ведь это у Марины была, с его слов, «блудная страсть», несмотря даже на то, что никаких интимных отношений с любимым мужчиной никогда у неё не было и того обстоятельства, что сама она была незамужем, а у отца Дмитрия, понятное дело, совсем другая история! Всё оправдывающая, высокая, непреодолимая по степени вспыхнувших в нем чувств любовь!»
 И ещё сейчас Марина вдруг осознала, что легче на душе ей скорее всего стало просто из-за наступившей определённости.
 Ну и пусть, даже если эта определённость была со знаком минус, но всё же точка в их со Славиком истории была окончательно поставлена.
 Неопределённость — вот что является самым беспощадно пожирающим душу червём.
Какие-то напрасные надежды, все эти бесконечные переживания, сомнения, эта нескончаемая многолетняя внутренняя борьба. Так зачем же всё это было? Для чего?
 А может надо было всё же выбрать себя и никого не слушать? Ещё тогда, лет двадцать пять тому назад отдаться своим чувствам и родить Славе двух детей? И не переживать за чувства его бедной, безумно любящей его, тяжело больной жены Риты? И не думать о их дочери? Спаведливо ли предпочитать чужие интересы, а не свои?
Ведь природная правда должна быть на стороне той женщины, которая любит мужчину настолько сильно, что готова родить от него ребёнка, дать миру новую жизнь. А все остальные «правды» они надуманы и идут против естества и природы.
Погодка совсем разгулялась. Уже вовсю полуденноярко, ослепительно светило солнце.
 Рядом с могилой Славика, где сейчас сидела Марина, было совсем тихо, хотя вдалеке на территории кладбища было полно народу.
 Ветром доносились голоса от часовни блаженной Ксении Петербургской. Там видимо шла панихида. Позвякивала цепь кадила, священник, окруженный толпой молящихся, читал какие-то молитвы.
 Вдруг, неожиданно, в кладбищенскую тишину врезался негромкий женский голос:
- Ну здравствуй, Марина! Вот мы с тобой наконец и встретились - при этих словах Марина слегка вздрогнула от неожиданности и обернулась. В двух шагах от входа в ограду стояла Рита.