Новый код. Реальная встреча

Хи-хи, хи-хи: https://www.youtube.com/watch?v=bDmzq0Xm5JY

Читать книгу в присутствии автора принцесса не смогла, что само по себе было странным – раньше она безо всякого стеснения исследовала его рабочие тетради и, наверняка, позволяла бы себе отпускать язвительные комментарии, если бы он не сбегал из комнаты. Стоп! Именно в этом была загвоздка. Писатель не собирался никуда сбегать. Он сидел напротив неё за столом и спокойно ждал, что же она предпримет. Она захлопнула книгу, встала и, пытаясь казаться беспечной, уточнила:
– Мы же сегодня уже точно никуда не выдвигаемся?
Он как–то странно хмыкнул:
– Не лучший вариант выдвигаться, куда бы то ни было, на ночь глядя. Выйдем завтра утром, сразу после пробежки.
– После какой такой пробежки? – принцесса насторожилась; писатель почему–то командовал, хотя совершенно очевидно, что для командования созданы именно принцессы.
– Завтра утром, – спокойно повторил он.
– Угу, – она протянула руку к блокноту, с вызовом глядя ему в глаза. Глаза ничего не выражали; открытым оставался лишь первый уровень и, возможно, ей не удалось бы заглянуть глубже, даже если бы она этого захотела. «Ну, уж нет, – подумала принцесса. – Командовать походом буду я». И решительно взяла со стола блокнот.
«А ты хочешь командовать?» –  моментально прилетел в голову совершенно конкретный мысленный ответ, хотя раньше они никогда не общались в мыслях словами, перебрасываясь разве что образами. Она ответила вслух:
–  Завтра утром разберёмся. Пойду, приведу себя в порядок и спать. Мне куда укладываться–то, командир?
– Ложись у меня на диване. Я всё равно буду работать, – ответил он абсолютно равнодушно, никак не реагируя на провокацию.
Резкая смена линии поведения принцессу порядком смутила. Она согласно кивнула, буркнув что–то, похожее на «Угу» и как можно быстрее выскользнула из кухни, прижимая к груди книгу с блокнотом. Подумала: «Надо будет порыться в шкафу, найти какой–нибудь спортивный костюм. В термобелье становится неуютно, а в платье я больше ни за что не полезу».
– Гостевое полотенце в ванной есть, висит на отдельном крючке. Одежду я подберу тебе сам, – донёсся с кухни неожиданно недружелюбный голос.
Принцесса поёжилась. Происходящее подталкивало к выводу, что писатель научился распадаться на личности и поворачиваться к собеседнику разными сторонами, как чувственной, так и бездушной. А, может, он всегда это умел, просто раньше не пользовался бездушной стороной в её присутствии. На всякий случай она перевела мыслительный процесс на бессознательный уровень (в этом режиме голова наполнялась звуками, символами, образами и нотами, не преобразовывающимися в отдельные мысли), в надежде, что писателю будет лень трансформировать всю это кашу в слова. Вначале она хотела разобраться в происходящем самостоятельно.

Приняв душ, принцесса уютно устроилась на диване и стала искать вопрос, ответ на который смог бы прояснить ситуацию. Вопросов было много, но ей довольно быстро удалось вычислить двойку лидеров. Она была уверена, что просто так писатель не стал бы расправляться с ней, как с персонажем (у неё был неоспоримый литературный потенциал), да ещё и дважды. Значит, у этого «двойного убийства» должна была быть веская причина. Ответить на вопрос «Почему он это сделал?» мог только он, а вот попробовать вспомнить «За что?» имело смысл самостоятельно, но, сколько она не старалась, – память молчала, выбрасывая в сознание эпизоды, связанные с ситуацией лишь косвенно (погружаться в них пока не имело смысла). Плюс, было совершенно не ясно, как сочетаются между собой текущая холодность писателя с одновременной готовностью к совместным путешествиям. «Заманит тебя в замок и там задушит, или в лесу застрелит, что тут непонятного–то. Двадцать пять лет назад ангелом ты точно не была, так что оснований у него наверняка достаточно» – услужливо предположил внутренний голос с некоторой даже весёлостью; он принадлежал рациональной стороне принцессы и редко когда позволял себе эмоции, но Рэй, по старой памяти, вызывал эмоции даже у бездушной стороны.

Она поняла, что находится в шаге от потери контроля над собой и решила, что завтра поведёт себя как взрослая – просто распросит писателя обо всём напрямую; он наверняка помнит больше. А пока лучше переключиться с опасной темы на что–то более приятное. Начинать читать книгу на ночь глядя, было страшновато, так что принцесса открыла блокнот… и восторженно затаила дыхание… Любые вопросы потеряли свою актуальность – настолько чётко рисунки, обнаружившиеся внутри, отображали её собственный внутренний мир. Мучительно захотелось снять перчатки, чтобы прикоснуться к ним живыми подушечками пальцев, но принцесса прекрасно отдавала себе отчёт к каким непредсказуемым и непреодолимым последствиям это может привести, так что не стала этого делать. Впрочем, она сделала другую глупость – почувствовав, что картины слишком переполняют её, принцесса улеглась спать с блокнотом в обнимку…

…

Когда человек засыпает в одном измерении, он неизменно просыпается в другом. С детства я засыпала в мир мёртвых, потому что заснуть можно в какой угодно мир, а в мире мёртвых было спокойнее всего. С возрастом, правда, стали попадаться знакомые, обретшие частичку вечности во взгляде, но зачастую сохранившие все земные привычки. И, если с близкими родственниками и друзьями как–то удавалось договориться, что я в их мире просто коротаю часы сна, приятно общаясь и не выполняя никаких поручений (за редкими исключениями), остальные  жители мёртвого мира были не так сговорчивы. Слух о наличии живой девочки распространился быстро, а, вслед за ним, появилось множество страждущих, каждый из которых, с моей помощью, хотел завершить земные дела. Мне же всегда было трудно отказывать людям в помощи. Отказывать мёртвым людям оказалось ещё сложнее, особенно если учесть то, насколько смиренными просителями они были.

Теперь представьте себе, что вы не так давно потеряли близкого, находитесь либо в состоянии болезненного бесчувствия, либо переживаете горе, а к вам подходит незнакомый человек и начинает рассказывать, что вам с того света просили передать… В общем, жить мне с возрастом становилось всё проще, а спать – всё сложнее. Даже пришлось придумать сонный город, где у меня был любимый трамвайный маршрут, тётя Катя, у которой я снимала комнату и, конечно, берег моря, маяк, чайки… По легенде, я приезжала туда в командировки для того, чтобы кататься на трамвае и гулять по пустынному пляжу. Но со временем сломалось и это, сменившись зеркалом моего реального мира, в котором всё было куда грандиознее и куда неуправляемее. Бутовый забор вокруг дома постоянно требовал ремонта, конь разговаривал и переспорить его бывало невозможно, муж убивал направо и налево всех подозрительных соседей, временами в коалиции с конём. В общем, отдохнуть и расслабиться в такой обстановке было непросто, так что спала я с каждым годом всё хуже и позволяла себе видеть сны лишь в тех ситуациях, когда не могла найти ответы в пределах реальности дня.

Действие нового сна началось со средины. Я уже сидела за столом, а тревожная зелёноволосая женщина уже наливала мне чай. Она была растеряна и напугана моим появлением. Возможно, поэтому её руки слегка дрожали. Даже не пытаясь этого скрыть, женщина поставила передо мной чашку и сделала вид, что улыбается. Я удивилась. Улыбка была неискренней, что делало её положение зыбким. С другой стороны, откуда ей было знать, что я люблю докапываться до причин фальшивого поведения.
– Вас зовут Фиалка? Что лишило Вас радости? – спросила я.
Она вздрогнула и, едва сдерживая слёзы, жалобно сказала:
– Есть ещё печеньки. Хотите?
Отрицательно покачав головой, я стала укладывать в голове детали: стол, за которым мы сидели, был больше похож на больничный пост и располагался в полутёмном, плохо освещённом коридоре. В то же время, халат на женщине был не белый, а зелёный под цвет волос, неопределимого фасона. Чтобы не гадать лишний раз, я уточнила:
– Вы здесь работаете?
Вместо ответа, она всхлипнула, всплеснула руками и зажала себе ладонями рот, чтобы не разрыдаться в голос. В надежде как–то её стабилизировать, я взяла в руки чашку, намереваясь отхлебнуть предложенного напитка и поняла, что поверхность чая скованна достаточно толстой уже корочкой льда. Мне даже в голову не приходило, что её внутреннее напряжение так высоко. Я с восхищением посмотрела на зелёноволосую. В считанные секунды заморозить кипяток – это выглядело настоящим чудом. Сочетание анестезии и тревоги впечатляло, но смысла мучить её дальше не было. Да и не за этими ответами я сюда пришла. Решив не прощаться вслух, я поставила чашку на стол, улыбнулась, мягко кивнула головой и, взяв со стола блокнот, с которым пришла в этот сон, встала. 

Рей, конечно, был здесь. Он стоял метрах в пяти от нас; женщина вполне могла его видеть, когда наливала мне чай. Я же заметила его только сейчас, когда осматривалась, решая, куда двигаться дальше. Естественно, я обрадовалась. Обрадовалась настолько, что, отвечающая за чувства часть меня, непроизвольно бросилась к нему. Я стояла и смотрела, как она подбегает, вскидывает руки, чтобы обнять его за шею, как тянется виском к щеке… Смотрела, как он перехватывает её запястья, чтобы не дать этого сделать. Смотрела, как она теряется от неожиданности и привычно тает. Что ж, подумала я, так даже лучше – разум и чувства эффективнее допрашивать в разных комнатах. Рей смотрел на меня с вызовом, опустив руки по швам и расставив ноги для более устойчивого положения. Возникало чувство, что он ждёт атаки, хотя и пытается это всячески скрыть. Я попробовала улыбнуться, но бездушная сторона была не способна на тёплую улыбку. Жёсткая же ухмылка передавала собеседнику послание вроде: «Привет, бродяга! Соскучился? Повоюем, как в старые добрые?!», хотя смысл был совсем не в этом. Чтобы не усугублять ситуацию, я решила, что раз путь налево перекрыт, значит, мне надо в другую сторону. Развернувшись к Рею спиной, я двинулась вперёд по коридору, не глядя на то, как очнувшаяся от оцепенения женщина, выбралась из–за конторки и бросилась к нему за пределами моей видимости. Мне безумно хотелось обернуться, чтобы посмотреть – растает ли она так же, как растаяла чувственная часть меня, но я сдержалась, рассудив, что не имею права вторгаться в личное пространство их отношений.

Чем дальше оставался освещённый настольной лампой столик, тем темнее становилось в коридоре. Под ногами стали то и дело попадаться связанные лентами пуанты, кроссовки и прочая спортивная обувь. Коридор был решительно бесконечен. Спотыкаясь об очередную спутанную шнурками пару, я всё чаще думала о том, что пора выходить из этого сна. Какие–то ответы определённо уже были найдены. Во–первых, придётся учитывать интересы крайне нестабильной женщины, знакомиться с которой нет ни малейшего желания. Во–вторых, придётся учитывать интересы Рея, и не факт, что они у нас совпадут. В–третьих, не обойтись без игры на струнах, к которым даже прикасаться запрещено. И, наконец, придётся подобрать себе обувь среди разбросанных повсюду пар, потому что идти босиком по полу неприятно. Ничего из этого я не хотела, так что очень обрадовалась, встретив в конце коридора приоткрытую дверь, за которой обнаружились знакомая комната со знакомым диваном. Из окна струился мягкий лунный свет. Наконец–то можно было лечь и спокойно проснуться.

Я села на край дивана, взяла аккуратно сложенный квадратиком плед, стала его разворачивать и нашла внутри рисунок, моментально отключивший мозг и вернувший на место душу. На обратной стороне было написано: Тэрра Нова. Застыв, я разглядывала детали, пока с периферии сознания не долетел доносившийся из коридора шум. Быстро спрятав лист в блокнот, нырнула под плед и затаилась. В дверь вошла зелёноволосая с огромной сумкой через плечо, а следом за ней – Рей. В каждой руке они держали за шнурки по связке обуви (кажется, они собрали всё, что встречалось мне по пути). Сбросив сумку посреди комнаты, женщина стала заталкивать в неё пуанты и кеды. Рей безучастно ждал. Во сне он чувствовал меня не хуже, чем в реальности, чувствовал мой внимательный взгляд, изучающий ситуацию под прикрытием бахромы. Он слегка покачал пойманными за шнурки кроссовками и почему–то улыбнулся, хотя содержание этой улыбки в полутьме разглядеть было невозможно, а на чувства у меня совсем не осталось сил.  Женщина справилась со своими гроздьями и, не оборачиваясь, протянула руку назад. Рей вложил в её ладонь одну из связок, и зелёноволосая принялась трамбовать её в заполненную уже сумку. Обувка не лезла. Укладчица нервничала. Я прижала к груди блокнот и зажмурилась, чтобы не слышать её голос – было очевидно, что сейчас она не выдержит и что-нибудь скажет.

…

Открыв глаза, принцесса обнаружила себя там же, где заснула, в той же позе – с прижатым к груди блокнотом – и горестно вздохнула. Реальная вещь, взятая с собой в сон, каждый раз сулила неприятности. Она села на диване, подтянула под себя ноги и, вспомнив, как сунула внутрь найденный в складках пледа рисунок, с опаской заглянула под обложку. Первые листы не изменились, а вот совы больше не было. Опустевшее дупло заполнилось изображением закатного побережья. На фоне оранжевого солнца высился суровой башней маяк. К нему чёрной лентой тянулась дорога, в начале которой можно было различить силуэт парочки на мотоцикле. Листок с надписью «Тэрра Нова» на обороте бесследно исчез. Зато в коридоре появились посторонние звуки, характер которых позволял предположить, что сова никуда не делась.

Принцесса собиралась встать, чтобы выглянуть за дверь, но заметила писателя, безмятежно застывшего на коврике под окном на спине. Минуту поколебавшись, она сползла с дивана и на четвереньках (это почему–то показалось самым адекватным в текущей ситуации способом), стараясь не шуметь, подобралась к двери. Предчувствия принцессу не обманули – сова была в коридоре вместе с огромной сумкой обуви. Она яростно добывала из неё пуанты и разрывала их на части. Сейчас пернатое как раз трудилось над очередными розовыми лентами. Очень не хотелось ему мешать, но, чувствуя свою ответственность, принцесса решилась и, как была на четвереньках, высунулась в коридор, предполагая, что коленопреклонённый человек не вызовет у птицы негативных эмоций. Расчёт не оправдался: увидев её, сова бросила своё занятие, издала тревожный писк и поскакала в сторону принцессы. Настроена она была решительно – переговоры в планы явно не входили. Сову интересовали ленты. У принцессы, конечно, лент не было, но стереотип ведь состоял в том, что у всех принцесс ленты должны были быть в обязательном порядке. Донести информацию об их отсутствии с первого раза удавалось не всегда. Попятившись внутрь комнаты, принцесса захлопнула дверь перед самым совиным лицом.

Она подползла к писателю, прихватив по дороге блокнот, и устроилась рядом в полулотосе. Он лежал на спине, в спортивных штанах и футболке, с закрытыми глазами, и было не понятно – это сон, медитация или притворство. Решившись, принцесса аккуратно потрогала его за плечо. Писатель никак не отреагировал. Принцесса немного посидела, раздумывая, что делать и в итоге решила воспользоваться моментом и исследовать бритую писательскую голову. Это было что–то новенькое. Она приложила руку вначале к собственной щеке, проверяя, не холодна ли ладонь, а затем к его макушке, аккуратно перейдя с кончиков пальцев на всю поверхность ладони. Кому–то для медитации и расширения сознания нужны сосредоточенность, тишина и уединение. Принцесса же тратила основную часть своих сил на то, чтобы оставаться в пределах привычной для людей реальности и не расширяться до полной потери взаимопонимания с окружающими. Прикосновение к голове Рея моментально выбросило её за пределы человеческого. Пропало время и умение размышлять. Пропало всё, что можно было бы описать словами. Со стороны это выглядело так, как будто один человек спит, а другой – гладит его по голове, задумавшись о чём–то своём. Губы сами собой складывались в улыбку, и было не понятно – это следствие радости, или её причина. Потому что радость была везде.

Через какое–то время принцесса вдруг подумала: «Странно, почему так тихо?» и внутренний взгляд стал потихоньку фокусироваться на внешнем мире, наполняясь привычными образами. Прикосновения к голове писателя не рождали никаких звуков, хотя это было почти невозможно – не бывало живых беззвучных людей. А уж его–то она должна была услышать даже сквозь перчатки.
– Рей, ты слишком далеко ушёл, я тебя не слышу. Я волнуюсь о тебе.
Она закрыла глаза, остановила ладонь и уловила где–то в глубине тихий звук, похожий на звон шаров баодинг. Сосредоточившись, принцесса попробовала притянуть его к ладони, и ей это удалось – звук медленно приближался, становясь всё громче, пока не уткнулся в ладонь.

Когда принцесса открыла глаза, писатель смотрел на неё. Момент оказался неожиданно неловким. Надо было или убрать руку, или как–то объяснить присутствие ладони на его макушке, точнее – надо было сделать и то, и другое; и, конечно, не забыть о сове. Решив начать с простого, (сказать хоть что–то), она, совершенно неожиданно для себя, произнесла:
– Твоя голова как огромный тёплый музыкальный шар. Она очень приятная.
Фраза прозвучала нелепо и слишком двусмысленно, но она уже была сказана. Принцесса, смутившись, убрала руку и хотела добавить что–то, что сгладило бы ситуацию, но её перебил послышавшийся из коридора шум. Писатель сел, посмотрел в сторону двери и спросил:
– Что там?
Она смутилась ещё больше и с трудом заставила себя заговорить снова:
– Я спала с твоим блокнотом и… вот, – принцесса показала писателю морское побережье внутри дупла, вздохнула и призналась. – Я нашла во сне твой рисунок и, получается, что спрятала его в дупло. А сова теперь там, в коридоре. Идём, сам посмотришь.
Не дожидаясь его реакции принцесса бодро направилась в сторону двери, традиционно на четвереньках. Писатель последовал за ней тем же способом. Приотворив дверь, они выглянули в коридор и увидели птицу, которая добыла где–то один из дневников писателя и теперь вдохновенно превращала его в труху. Писатель закрыл дверь, привалился к ней спиной и простонал:
– Почему, каждый раз, когда ты появляешься, начинается ад?
– Ну, прости, пожалуйста. Это прямо нечаянно вышло…
Он молча смотрел на принцессу строгим взглядом. Настолько строгим, что было не по себе. Сообразив, что писатель не собирается ничего говорить, принцесса продолжила:
– Я пыталась всё исправить. Хотела с ней поговорить, но она меня не воспринимает. Удалось выяснить только, что она ест мышей, интересуется лентами и считает, что я намеренно её выселила.
Писатель молчал.
– Ещё она сказала, что она – твоя Полинка. Может, раз так, ты сам попробуешь с ней поговорить? Скажи, что я не претендую на дупло, хотя и не могу вернуть его обратно, – принцесса задумалась; фраза вновь вышла нелепой и двусмысленной, даже бессмысленной, но придумать более точный оборот не получалось.
Писатель молчал. Тогда принцесса сложила ладонь правой руки так, чтобы получился импровизированный пистолет, выстрелила себе в висок из двух пальцев и повалилась спиной к нему на колени. Он мог, конечно, изображать безучастность и мог молчать, но убрать тепло из своего тела он не мог. И по мере того, как тепло тел смешивалось, подбирать слова становилось легче, принцессе – так точно.
– Ты ведь не думал, что я вырасту и начну соответствовать стандартам? – спросила принцесса.

Она смотрела ему в глаза обычным человеческим взглядом, соединяющим воедино радужки, а не зрачки. В суфийской отрешённости его глаз, в сочетании с теплом тела, было не только спокойствие, но и какая–то невнятная надежда, которую пытались опровергнуть произносимые вслух слова:
– Я вообще давно о тебе не думал. И не хочу больше думать.
– Зачем тогда ты меня искал?
– Я не искал тебя. Я решал свои задачи.
– Зачем тогда ты выкладывал найденные решения в открытый доступ с кодами, которые не сможет прочесть никто, кроме меня? Ты делал это осознанно или бессознательно?
Писатель глубоко вдохнул и, сохраняя безучастность, ушёл от ответа:
– Всё это тебе кажется.
–  Всё, что мне кажется, существует, – не сдавалась принцесса. – И это больше похоже на желание встретиться, чем на желание забыть навсегда. Возможно, встретиться для того, чтобы забыть. Но это ведь не выяснишь без встречи, правда?
– Всё, что нужно было мне, я нашёл, – упрямо повторил он.
– Может быть, – ей пришлось согласиться. – Тогда просто потерпи немного, пока я тоже найду то, что нужно мне. Я ведь не делала этого только потому, что ты мне запретил.
– А что тебе нужно? – всё же не удержался он от вопроса.
Она тоже хотела уйти от ответа, но не стала этого делать и тихо сказала:
– Мне нужна хотя бы на время моя навсегда утраченная беззаботность, просто вспомнить, как это бывает. Я за ней скучаю. И мне нужен ты. По тебе я скучаю тоже... Мы же пытались остаться друзьями? Почему нельзя попробовать ещё раз? – она усмехнулась, сменила интонацию и привычно подстраховалась, – Как минимум, мир спасём, и я отстану.
Она хотела добавить что–то ещё, но из–за двери послышался резкий крик, и стало очевидно, что всё это время сова их внимательно подслушивала. Принцесса инстинктивно закрыла лицо ладонями. Она была вовсе не робкого десятка, но сейчас, балансируя на грани детства и зрелости, чувствовала себя настолько же беззащитно, как 25 лет назад. Вместо памяти принцесса перемещалась во времени, так что она не вспоминала события, а каждый раз проживала их заново. Может быть поэтому, вместо того, чтобы сказать свою любимую фразу: «Я что–нибудь придумаю»,  она жалобно произнесла:
– Придумай что–нибудь, – скрестила руки на груди и закрыла глаза.
Писатель думал. Совершённое принцессой виртуальное самоубийство давало о себе знать, ведь ни одна смерть, даже вымышленная, не проходит бесследно. Она лежала у него на коленях и замерзала: пальцы немели, висок пульсировал, мысли отсутствовали. Её сковало давно забытое желание исчезнуть. Если бы можно было сделать это так, чтобы не осталось ни единого следа, ни одного воспоминания, она бы это сделала. Хотелось исчезнуть абсолютно, вырезав из реальности всё – прошлое, настоящее и будущее, – как будто её никогда не было. Она ушла в себя так глубоко, что не сразу почувствовала его ладонь, гладившую её по голове.
– Не надо исчезать, – сказал он вдруг очень ласково, убрал руку, сменил интонацию и, подстраховавшись, добавил, – Иди лучше завтраком займись.
Принцесса резко села и прислонилась ухом к двери. Сова сердито цокала когтями по полу. Кажется, она маршировала туда–обратно вдоль двери, с той стороны.
– Как я пойду, там сова? Вряд ли она обрадуется, если я начну хозяйничать на кухне.
– Открой дверь, запусти её внутрь и иди.
– «Встань и иди», – фыркнула принцесса, но при этом послушно встала. На миг замешкавшись, она уточнила. – А ты ей новое дупло нарисуешь, да? Если что, она любит ленты и бусинки.
– Я разберусь.
– Подвинься тогда что ли, а то, как я дверь открою?
Писатель перебрался на диван. Принцесса приоткрыла дверь и, подождав, пока сова решительно ворвётся в комнату, выскочила наружу и плотно закрыла дверь за собой.

КОМПЛЕКТАЦИЯ:

Тёмная сторона Гамлета – http://proza.ru/2024/02/26/101
Роза – http://proza.ru/2024/02/26/1629
Единственная ночь – http://proza.ru/2024/02/26/1859

Венеция – http://proza.ru/2024/02/27/858

Фотограф: Шааз Джунг (хотя я очень хотела в качестве иллюстрации разместить рисунок совы...)

Исполнитель Гавриил Лубнин: https://www.youtube.com/watch?v=SnbPw6A94bc (хотя моя насмешливая составляющая настойчиво предлагала мне выбор между композициями "Она обещала" и "Случилось" того же автора, а я не хотела...)