В Казань

На потертой ламинированной столешнице Шишка вращался мой мобильный телефон. Сережа!

– Галочка, сценарий приняли. Гуляем!

По Казани. Не была ни разу. Центр потрясающий. В парке на Чёрном озере прямоугольный каток с «Сыроварней» Новикова. По периметру ухоженные пятиэтажные особняки с салонами и магазинами модной одежды. Снег блестит. Музыка играет. Столица, да и только. Как в старинной русской пословице: Казань-городок – Москвы уголок. Но разве что прохожие одеты, как в Питере 90-х, женщин имею в виду, все в белых сапожках и пятнистых шубах. А вот реклама бьет в современном ключе! На билбордах по дороге из аэропорта читаю: «Прости, но твой взгляд не первый у меня».  А на улице Баумана, во времена Ивана Грозного она называлась «Проломной», при входе в магазин табличка: «У нас сувениры как у всех». Здорово, сразу зайти хочется. И зашла. На витринах манишки и шапки. Из козьего пуха, как выяснилось. Зачем только клюнула? Вся этим козьим пухом и обсыпалась. Продавщица мне с гордостью говорит: «Ну что, наелись?».  «Да уж, – отвечаю, – а у вас валик есть, одежду почистить?» А она мне в ответ: «Был, закончился, но здесь рядом на Баумана «Fix Priсe», зайдите». Зайду, как чушка ходить не буду. В общем, между креативностью и качеством здесь большая пока дистанция. За исключением, пожалуй, гастрономии. С этим дела в Казани хорошо обстоят. Котлеты из щуки с Сережей заказали, пиццу с грушей и сыром «горгонзола», вкусно. И вина испанские на уровне. Эта сволочь сыктывкарская, мой муж бывший, единственное благородное наследство мне оставил, в винах научил разбираться (даром что ли, бывший сомелье?). В «Чизарио» была очень приличная Гарнача Риоха, а в новиковской «Сыроварне» вообще улет, Темпранильо «Риберо-дель-Дуеро», выдержанное в бочке.  Малина, пачули, хамон…  А в послевкусии: лесные ягоды и специи, вернее, одна специя, гвоздика из глинтвейна. Хорошее вино, качественное, утонченное. Мы выпили, разговорились…

– Ты «Слово пацана» смотрела?
– Исключительный фильм, по всем статьям. И как бы Олег Янковский порадовался! Ваня, внук его, с большой заявкой актер, сколько харизмы, не оторваться.
– Фильм про Казань 80-х, как ты думаешь, здесь его снимали?

Я взяла паузу и сказала:

– Я, конечно, не художник по свету, но мне кажется, что в Казани все поярче, посветозарнее.
– Вот, правильно. Я проверил – в Ярославле фильм снимали.
– А ты помнишь там момент один? – говорю. – Мать главного героя, пацана-пианиста, челночникам на рынке свою шапку зимнюю проигрывает?
– Да, а что?
– И там подставная парочка народ подогревает?
– Да, хороший момент.
– Момент из моей жизни, но не хороший. Мы ведь с бывшим мужем этим занимались, когда институт театральный закончили и в Москву к моим родителям перебрались. Вот также народ на Савеловском рынке разводили, хорошо зарабатывали. Видеомагнитофон себе купили, стенку, диван, в общем, ни в чем себе не отказывали. Вот тогда мой муж и спиваться начал. Видел в «Ещенепознер» интервью с Аллой Демидовой? Как хорошо она там говорит: не поддавайтесь чужой судьбе, храните свою. А я поддалась…

А потом мы на каток с Сережей пошли. Лед гладкий, вычищенный, и музыка приятная играет, романтическая. Разогнались… Упали, целовались. Сугробы по краям катка свежей арбузной корочкой пахнут. А утром по музеям пошли. На территории Кремля и мечеть, и Благовещенская церковь. Все тут, как Радищев описал: Восток и Запад слились воедино. Так и есть! Фасады домов западные, а лица восточные. Мечети стоят, а по улицам колокольный перезвон разливается. Так красиво, хрусталь!

Горького я не люблю, в отличие от моей мамы-филологини, но Шаляпина ценю. Музей их в Казани потрясающий. В доме бывшего крестьянского сына, купца первой гильдии Деренкова. Они с ним дружили, а Горький еще и подрабатывал в его пекарне. Так вот, не знаю, как Сережу, а меня тут просто сразил один экспонат. Витрина под стеклом, а в ней табакерка Горького. Она в буквальном смысле спасла ему жизнь. Я прочитала и онемела: «Вчера со мной случилось нечто странное и очень глупое: в одиннадцатом часу вечера, гуляя на Откосе, я встретил некоего неизвестного мне субъекта. Он спросил меня: «Вы Горький?» – и получив ответ, ткнул меня ножом в левую сторону груди, настолько сильно, что я упал на колени. Нож прорезал мое великолепное пальто, тужурку, разбил мой хорошенький каповый портсигар и остановился в нем, не коснувшись кожи… Разумеется, я не пытался и не намерен ставить себя под охрану тех законов, которые не уважаю, и полиции, с которой у меня совершенно определенные отношения». Вот и говорите теперь о вреде курения. Каповый портсигар… Набрала в интернете – из вяза, надежный. Жизнь спас! Случилось это в Нижнем Новгороде, когда Горькому уже 35 лет было. А здесь, в Казани, в 19 лет он сам себе в сердце целился из-за безответной любви к сестре Деренкова. Но попал в лёгкое. Все годы его лечили от туберкулеза, а после смерти, как рассказала нам экскурсовод в музее, сделали вскрытие и оно показало, что это не туберкулёз, а его подраненное легкое ему всю жизнь вредило.

Сережа вдруг заторопился в отель, говорит, надо срочно поработать. Загадочный все-таки человек. Раскрываю его, как свиток, стараюсь, по крайней мере. Задаю ему неожиданные наводящие вопросы, а он, свиток этот, не разворачивается, так и застрял на трети. Куда он сейчас бежит? Компьютер его в номере остался, и заработок у него – сценарии, может быть, правда, вдохновение вдруг нашло после посещения музея Горького и Шаляпина. Или все-таки жене и детям пришло время звонить? Хоть он и говорит, что у него нет семьи, но никому сие неизвестно. И распорядок дня у него какой-то подозрительный для человека, живущего с родителями. Ночью до трех не спит. Предположим, пишет. Но ведь и в 7 утра вдруг прерывает наш разговор по телефону – и на мой вопрос: куда вдруг заторопился – отвечает: не скажу. Может быть, у матери его деменция? Таблетки ей по часам дает или уколы делает?

Думая о нем, я забрела на улицу Мусы Джалиля. Вижу – очень красивая церковь стоит. Яркая, желто-синяя, чем-то своим орнаментом нашу Николая Чудотворца в Хамовниках напоминает. Вхожу: лавка с иконами, дверь справа опечатана, а вторая, в конце коридора, открыта. И выходит из нее усатенькая пожилая женщина, упитанная, воротничок белой блузки жемчугом вышит, юбка длинная, а из-под нее полусапожки черные на небольшом каблучке виднеются. Не успела я войти, она ко мне: «Заходите, входной билет 100 рублей с экскурсией». Ну, думаю, как раз без Сережи и развлекусь. Выяснилось, Петропавловский собор купец Михляев в 1565 году построил в честь царя. Петр Первый в военно-персидский поход через Казань отправился, а Михляев его в свой дом погостить пригласил. И так они друг другу понравились, что Петр отдал в управление купца все нерентабельные суконные фабрики Казани, а Михляев в честь царя построил этот Петропавловский собор. Усатенькая женщина, излагая мне эту историю, совсем не улыбалась, а смотрела, оцепенев, на стену храма, как будто за ней прятались Петр Первый с Михляевым и следили за тем, правильно ли она о них рассказывает.

И вдруг в кармане моей рыжей дубленки зазвонил телефон, очень громко, я его забыла на бесшумный режим поставить. Усатенькая даже вздрогнула от неожиданности. Я обрадовалась и выскочила из собора. А это был не Сережа…

– Гала  (с призвуком «х»), это ты? Такие дела… Опять он приходил.
– Кто, мама?
– Этот старик высоченный, седовласый, помнишь?
– Какой?
– Тот, фантом, который на твоей детской фотохрафии проявился, за кустами, хде ты, я и папа в Анапе, помнишь?
– Мама, ты дома?
– Вот как раз он ночью домой и приходил. В 4 утра. Чувствую, кто-то на меня смотрит, открыла хлаза – он! Что-то сказать хотел, но я спухнула его.

Я бегом в отель. Сережа был в номере, по телефону с кем-то говорил. Увидел, что я чемодан схватила, прервал разговор.

– Что случилось, Галочка, я работал, ты обиделась?
– Мне срочно домой надо, у меня мама чокнулась.