Сын

На столе для бальзамирования трупов лежала пробитая пулями голова Санни Корлеоне. В левом, залитом кровью глазу зияла дыра. На месте переносицы и левой скулы осталось крошево из мяса и костей. Дон протянул руку и на долю секунды опёрся о Бонасеру.
- Вот видите, что сотворили с моим сыном, - сказал он.
(Марио Пьюзо "Крёстный отец")



На столе, стоявшему в углу небольшой комнаты, стоял чёрной лакированный и ещё более устрашающих в царившей полутьме гроб. Окно было занавешено белой простынёй. В комнате горел свет.

Евгений Юрьевич лежал на кровати устремив свой взор в потолок. Взор его был пуст, бессмыслен и неподвижно. Ни одной мысли нельзя было прочитать в этом взоре. Казалось, всё испарилось, высыхло, как и слёзы, которые утром лились потоками.

Евгений Юрьевич был бы рад закрыть глаза, но образ, мгновенно возникающий тогда пред ним, страшил его до боли. Он боялся вновь увидеть его и поэтому лежал с широко раскрытыми глазами. Нет ничего страшнее, чем увидеть, закрыв глаза, образ счастливо улыбающегося живого сына, тогда как гроб, в котором он - мёртвый - находится напротив тебя. Страшно!

Страшно даже думать об этом. О том, что вот он - сын - тот самый; тот любимый, единственный; тот, для которого ты бы отдал всё; тот, для кого ты жил, ради которого ты... И вот теперь его нет?! Как - "нет"? Что значит это "нет"?! Как?! Почему?!

Страшно. Странно. Непонятно.

В гробу - сын. Тот - любимый, единственный...

А будто ещё совсем недавно он также лежал в детской кроватке. Также?! Но тогда в нём была жизнь! Было дыхание! Было... Всё!..

Ах, как короток век человеческий!

"Но ведь я ещё живу. - думал несчастный отец. - О, есть ли что-то больнее, чем смерть ребёнка?! Того ребёнка, которого ты родил, воспитал, вскормил; которого любил! Как это странно..."

Перед Евгением Юрьевичем снова всплыл образ младенца. Он вздрогнул. Это больно! Это невыносимо больно! Крохотный младенец - смысл всей жизни. Дитя, на глазах возраставшее… росшее… умершее… В гробу.

Образ сына настолько ясно стоял перед взором, что хотелось верить в его существование. Хотелось верить! Разум отказывался думать о смерти! Казалось, распахнётся сейчас дверь, и войдёт в комнату Алексей - молодой, красивый, сильный мужчина - и скажет, как говорил всегда: "Здорово, папань! ". И он - отец - ответит ему, слегка улыбнувшись, - как всегда ответит: "Здорово, сынок! ". А потом они сядут рядышком на диван, как всегда садились последние пятнадцать лет после смерти жены, и поговорят. Обо всём поговорят. И о науке, и о музыке, и литературу затронут, и политику, или религию... Обо всём поговорят! - Как всегда говорили. А после - пойдут пить чай. И, как всегда, Алексей будет пить зелёный, и на вечный вопрос отца: "Что, и сегодня зелёный? ", ответит: "Люблю я, пап, зелёный. С самого детства люблю матушка ещё научила". И замолчат оба при упоминании о матушке, вспоминая. А потом Алексей пойдёт в университет и будет там или читать лекции студентам, или писать статьи, за которые он получал хорошие вознаграждения; а Евгений Юрьевич посидит ещё немного за столом и начнёт после собираться на работу. Быстро пролетит рабочий день среди коллег, товарищей, друзей. И возвращаться будет Евгений Юрьевич с улыбкой, как всегда, заранее зная, что ждёт его сын. Алексей будет ещё заниматься научной работой, когда он придёт. Потом они поужинают вместе. Потом - как всегда, немного волнуясь, Алексей скажет: "Я, пап, погуляю немного? ". Евгений Юрьевич улыбнётся, спросив: "Рита зовёт? " и, получив в ответ смущённую улыбку сына, добавит: "Чего ж не погулять? Погуляй, конечно! ". И когда сын уедет, он, посидев за столом, будет что-нибудь читать или смотреть телевизор, или позвонит кому-нибудь, или...

Звук открываемой двери внезапно вернул Евгения Юрьевича к действительности. Он открыл глаза: окно занавешено простыней, на столе - гроб.

Боль снова хлынула волной. Вопросы "почему?! ", непонимание, страдание...

Как это тяжело - видеть смерть сына! Как это больно!..

Скрипнул пол. Евгений Юрьевич вздрогнул и приподнялся на локтях. В комнате стоял только что вошедший коллега - Максим. Он был ещё достаточно молод. По крайней мере, моложе Алексея.
- Здравствуйте! - сказал он, протянув руку.
Евгений Юрьевич встал, отправился и пожал протянутую руку.

- Я соболезную, - начал Максим, - по поводу горькой утраты. Мы все глубоко сочувствуем Вам. Тяжело расставаться с родными. Да, это больно. Но помните, что все мы с Вами. Мы поддержим Вас в трудную минуту.

Евгений Юрьевич слушал, опустив голову. Вряд ли они что-то понимают. Но - всё равно - он был благодарен. Его не оставили, ему сопереживают - он знал, как всё это важно!
- Спасибо. - вымолвил он. - Спасибо за поддержку.

Максим подошёл к гробу, чтобы взглянуть на умершего. Долго смотрел. Потом перекрестился.

Евгений Юрьевич сел на диван.

-  Ваш сын... герой. - произнёс Максим, не отрывая взгляда от молодого лица Алексея. - Он совершил подвиг. Его никогда не забудут! Таких героев не забывают. - Максим говорил как-то мечтательно, чуть ли не с завистью.
- Забудут! - горестно вздохнул Евгений Юрьевич. - забудут конечно. Чего им помнить о нём? Недельку пожалеют, посочувствуют утрате; через месяц-два забудется. Всё встанет на свои места. Всё будет по-прежнему. Всегда так было - всё забывается. Только мне вот не забыть никогда. Не стереть из памяти. Так вот! Люди уходят, смерть оставляет свой отпечаток. Воспоминания стираются - память живёт вечно.
- Вот именно, - подхватил Максим, - память! Память - навсегда! А тем более о вашем сыне, о герое. О героях разве забывают?
- Забывают, - махнул рукой Евгений Юрьевич. - О всех забывают. Что уж тут - герой?
- вы поймите, - возразил Максим, - сейчас вообще мало таких людей, кто способен на подобные поступки. Таких мало! А сын вашего в числе тех, которые способны. И они ведь заслуживают славы, почести!
- Эх... Что слава - мёртвому? Что почести - умершему? К чему это всё теперь - подвиги, - когда главного-то нету больше! Нету! И не вернуть уж никак, никогда...
- но он посмертно-герой! Герой нашей большой, великой страны! Он прославился на всю страну своей смертью! Вы не знаете? - ведь его портрет хотят повесить на многоэтажном здании, на одной из улиц. Представляете?! Там каждый день толпы народа, и все они будут лицезреть нашего сына! Понимаете?! Вашего сына! А вы - его отец. Вы по праву тоже заслуживаете той славы! Ведь вы - отец героя страны! Разве можно желать лучшего?!
- Можно. - прервал затянувшееся молчание Евгения Юрьевич. - Можно желать лучшего: жизни!..

Максим поднялся.

- Что мне во всей этой славе? - продолжал Евгений Юрьевич с болью в голосе. - Ведь... сын у меня... нет...

Максим стоял, потупив голову, ещё несколько минут. Царила тишина.

- Ну, мне пора, - проговорил он наконец.

Евгений Юрьевич попрощался с ним и снова лёг. Легче не становилось. Даже от разговора.

Взгляд его скользнул по стене, окну, занавешенному белой простыней, по столу...

На столе - шахматная доска.

Желая хоть как-то отвлечься от тягостных дум, Евгений Юрьевич подошёл к столу. По нему беспорядочно разбросаны шахматные фигурки. Дрожащей рукой Евгений Юрьевич начал расставлять фигуры. Дрожащая рукой поправил их. Не доставала белого ферзя.

Евгений Юрьевича оглянулся в поисках фигуры...

На пороге стоял товарищ хозяин - Михаил.
- Вы... не видели белого ферзя? - обратился к нему Евгений Юрьевич в рассеянности. Михаил подошёл к столу и, нагнувшись, поднял с пола фигуру и протянул её Евгению Юрьевичу; после чего пристально взглянула в лицо Алексея, лежащего в гробу, и вздохнул:
- Печалишься? А зря, Жень. Он ведь за нашу с тобой свободу воевал. За свободу своих сограждан боролся.
- Боролся... - пробормотал Евгений Юрьевич, - доборолся...

Молчание.

- Я, Женя, тебе соболезнования принёс. И утешение. Я, вот, тоже, знаешь, думал об этом. Обо всём думал. Мне ведь тоже горестно. Все мы знавали твоего Алексея. Великое дело он сделал! За Родину свою стоял до последней капли крови. За свой народ стоял! За отчизну! За Русь свою святую! Понимаешь?
- Где уж - святую... - меланхолично проговорил Евгений Юрьевич.
- Я вот что подумал, - продолжал Михаил. - вспомнилось мне, как человеку верующему - ну, ты знаешь - вспомнилась самое важное: распятие, крест, Голгофа... Так вот, скажи мне: ведь Бог послал на Землю, на грешную нашу Землю, Сына Своего - единственного! Жень, слышишь? - единственного сына! Как у тебя, Женя. Ведь за грехи всего мира, - ты подумай только, - всего мира! Женя! Твой сын тоже за свой народ умер. И мы его благодарить должны. Женя, ты понимаешь? И, когда больно тебе будет, - вспомни, вспомни Господа нашего. Думаешь, как Бог смотрел сверху, с небес?.. А Он ведь видел всё, Женя, видел! Ты представляешь себя, каково это? Видел как гвозди вонзают, как кричат, смеются, плюют в него... И Он всё равно отдал Сына Своего, отдал, Женя. За нас с тобой. Ведь и ты тоже - единственного. И - тоже - за спасение народа нашего. Помни это, помни! Бог не забудет тебя!

Михаил дружески похлопал товарища по спине. Глаза его горели великой радостью. Он знал, он хорошо знал, что великая радость - только через великую скорбь, через боль, через страдания...

- Миша... - выдавил из себя Евгений Юрьевич, - причём здесь Бог?.. Если бы Он мог вернуть мне сына... Но...

Молчание.

- Спасибо тебя, Миша, за утешение. Я понимаю, понимаю... Это нужно... для народа... на благо Отечества... за свободу...

Приятели обнялись.

- Бог... - бормотал Евгений Юрьевич после того, как Михаил ушёл, - на что мне теперь Бог?..

Невыносимая тоска и боль захлестнули Евгения Юрьевича. Казалось, ничто и никто не вырвет его из этого страдания.

Он задумчиво передвигал шахматными фигуры, бормоча: "слон под боем... вилка через два хода... шах... бью... король в опасности... фланг слабенький здесь... " это игра с самим собой захватила его и немного отвлекла от горя. Он знал, что шахматы хорошо помогают в подобных ситуациях. После смерти жены он около трёх часов без перерыва решал шахматные задачки из учебника сына, заперевшись в своём кабинете. Легче тогда не стало, но хотя бы на время разум был отвлечён; иначе можно было сойти с ума.

Вот и сейчас. Евгений Юрьевич раздумывал о лучшем продолжении пешечного эндшпиля, вспоминая различные варианты, когда в дверь постучали. Раздавшийся стук уничтожил все возможные варианты продолжения. Евгений Юрьевич вздрогнул и выронил из рук короля чёрных. Стук повторился.

Шаркающий походкой хозяин дома направился к двери.

Вошёл Андрей - сосед. Евгений Юрьевич устало опустился в кресло. Кивнул в знак приветствия.

Поздоровавшись, Андрей, как и предыдущие посетители, подошёл к гробу.

- Жаль. - проговорил он через несколько минут. - А это всё "вынужденные действия". Это всё - "мы не могли по-другому"! Сволочи! Кто вот их просил лезть? Я не понимаю, правда, - зачем? сократить мужское население? И так девки наши... - он махнул рукой, - сам-то как думаешь, Юрьич?

- Что Мне думать теперь, Андрей? Закон есть закон. А смерть - тоже закон...

Евгений Юрьевич вдруг явственно почувствовал желание умереть. Он так устал от всех этих разговоров, от всех этих совершенно различных мнений, от этих людей, желающих... желающих чего?

- Вот так-то, Юрьич, - продолжал Андрей, - закон. А закон, скажи мне, кто издаёт? кто подписывает?.. Не выбирали мы, Юрьич, в какой стране нам родится... Да что страна?! - важно кто управляет! Важно, чтобы дебилов не было у руля! Чтобы не было тех, кто свои интересы только! Им-то плевать на смерть и на убитых... Им были лишь... Да что там! Сволочи! Ведь они виноваты. Они отправили его туда.

- Конечно сволочи. - не выдержал Евгений Юрьевич. - Но мне что до них? Что от них? Жаловаться? Ругаться? Проклинать? Это всё бессмысленно, Андрей. Да и какая разница теперь. Когда всё уже... кончено...
- Из-за них - конечно...
- Что толку?..

Евгений Юрьевич почувствовал приступ отвращения... ко всему. Он лёг.

Андрей вышел.

Отвернувшись к стене, несчастный отец вперил взор в красный цветок, изображённый на обоях. Красный цветок... Красный сразу вызвал ассоциацию с кровью, кровь - с болью, боль - с утратой, утрата - со смертью, смерть - с войной...

Евгений Юрьевич не обижался ни на власть, ни на правительство. Он слишком хорошо знал Андрея, поэтому почти не слушал его. Есть такие люди - рьяные противники власти. Даже не изменники, а просто - клеветники. Они яростно борются против патриотизма, называя его глупым и бессмысленным. Борются даже не в пользу себе, а, - как они говорят, - за правду. Евгений Юрьевича понимал, что правда давно уже нет... нигде...

Он не был сильно верующим человеком, поэтому и утешение Михаила мало его утешило. А Максим... У всех в жизни разные цели и смыслы; Евгений Юрьевич знал, что у Максима цель жизни - прославиться.

Все соболезновавшие ему думали только о своём. Всех это смерть потрясла. И побудила задуматься... каждого о своём.

Евгений Юрьевич закрыл лицо руками... Но вновь образ сына на предстал перед ним! Последний образ живого сына. Того сына, который уже без улыбки, в военкомате... Образ сына, прощающегося с ним... навсегда!.. Евгению Юрьевичу захотелось кричать от боли!! Он лёг на спину и, широко открыв глаза, устремил остекленевший взгляд в потолок.

Послышался шорох. Евгений Юрьевич шелохнулся.

Дверь скрипнула на ржавых петлях, медленно, тихонько отворилась. В комнату осторожно вошла Рита. Тихо вошла, незаметно; Евгений Юрьевич и не заметил, если бы только не скрип...

Она оглянулась.

Она не сказала ни слова... Тихо подошла к столу. Тихо склонилась надо телом.

Две крупные слезинки выкатились из глаз и, медленно набирая скорость, покатились по щекам. За ними ещё... и ещё... и ещё...

Рита всхлипнула и, наклонившись, припала своими живыми губами к мёртвым, умершим, давно уже охладевшим губам Алексея. Она впилась в них, как Ромео впился в сосуд с ядом. Она впилась в них, будто её поцелуй был способен оживить умершего. С болью, с отчаянием, с бессильной надеждой... Слёзы струились из глаз... Она прикоснулась своей розоватой щёчкой к бледной, мёртвой щеке Алексея. Своими живыми руками прикоснулась к его холодному лбу. Одёрнула руки, будто обожглась.

Она упала бы, если бы Евгений Юрьевич не поддержал её. Он усадил девушку на диван. Слёзы покатились из его глаз при виде её страдания. Она, рыдая, положила голову на его плечо. Он обнял её, ласково проведя рукой по взлохмаченным волосам.

Сколько времени они сидели так - неизвестно. Слов здесь не нужно было. И времени тоже - не нужно. Рита рыдала. Евгений Юрьевич молчал. Им было хорошо вместе. Они никуда не торопились. Некуда было... торопиться...

Иногда Рита что-то бормотала, обращаясь то в пустоту, то к отцу умершего, то к самому Алексею. Евгений Юрьевич отвечал невпопад, вспоминая прошлое, говоря о настоящем... Обоим будущее оказалось страшным.

Немного успокоившись, Рита сказала, что кто-то из соседнего дома, увидев её, начал говорить о власть, политике и "всякой другой чепухе".

- Тут... Алексей, - говорила Рита, - а он - о власти...
- Андрей. - сказал Евгений Юрьевич. - он приходил ко мне.
- И что он сказал?
- Сволочи!
- Сам он - сволочь!
- Сам он – сволочь! – процедила сквозь зубы Рита. – Причём здесь власть? Да, война отбирает детей у отцов. Смерть забирает… Не винить же нам Бога? Да, Евгений Юрьевич? Правильно?
- Правильно… И Бог здесь ни причём.
- Никто ни причём. – горько заметила Рита. – Только нет человека – ничто уже не поправишь!


Молчание.


- Вам бы прогуляться, Евгений Юрьевич, - предложила Рита.


Евгений Юрьевич согласился. Он понимал, что ей ещё хочется поплакать… одной…


Он оделся. Вышел на улицу. Зашагал прочь.


Зимой ночь наступает рано. Рано закат, рано вечер.


Город окутан мглой. Зажигаются окна, фонари. Медленно падают, кружась в морозном воздухе, пушистые снежинки. Медленно движутся автомобили. Только люди всё спешат куда-то, торопятся, толкаются, пробиваясь сквозь толпу. Бегущая строка бежит куда-то, исчезая, и вновь появляются уже знакомые слова. Мигает реклама.


Вот ещё какая-то вывеска:

«Присоединяйся к СВОим!
Служба по контракту!
Адрес:
Телефон:                »


Евгений Юрьевич грустно оглянулся. Вспомнились почему-то слова Андрея: «Это они его туда отправили!»


Что толку? Да, он мог кричать: «Что вы сделали с моим сыном?!», «Зачем убили его?!», «За что?!», «Какое право?!»


Внезапно Евгений Юрьевич почувствовал головокружение. Он протянул руку и на долю секунды опёрся о столб. Тот самый столб, возвышавший среди других кричащих реклам свой голос.


Так же кружился снег. Так же спешили куда-то пешеходы. Всё – так же…


- Никто ни причём, - проговорил Евгений Юрьевич. Боль на миг отхлынула от сердца, на секунду расстворилась в морозном воздухе; на мгновение сделалось чуть легче, рассеялся туман горечи, затмевающий всё, вновь возникла способность здраво рассуждать, и страдающий отец произнёс дрожащим голосом. – Никто ни причём. Только… права была Рита… Отбирает война у отцов… единственных сыновей… Может прав был Михаил, что взял он на себя грехи… Может и Максим был прав… Действительно же – герой!.. Только всё равно мне теперь жить с этой болью всю жизнь… Да и Ритке тоже вот… плакать приходится…

Умер сын! Убит! Не вернуть его уже больше… Никогда!



Декабрь 2023 – январь 2024