Милость Императрицы - 7

... или перечитывая "Капитанскую дочку"

А был ли "князь Фёдор"?

Как уже отмечалось, явных «следов» участия Шванвича-старшего в устранении Петра III помимо «Записок» Шумахера не замечено. Однако и о том, что Фёдор Барятинский вдруг «заспорил» с отрекшимся императором, известно лишь из третьей записки Алексея Орлова, доставленной Екатерине всё тем же «князем Фёдором». Да и помимо Орлова никто «событие» не протоколировал. Но своим неожиданным появлением при Дворе, уже во всю «отмечавшем» удачный переворот, Барятинский породил устойчивый слух о своей криминальной роли в ропшинском «событии».

Однако не оставляет нас мысль, что напрасно современники, а затем и последующие историки, возвели напраслину на «князя Фёдора», как запросто назвал Барятинского отвечавший за "сохранность" задержанного императора Алексей Орлов. Да, конечно же, младший князь Барятинский находился в Ропше в тот день и, причем скорее 5-го июля, а не 6-го, был за столом, и даже, скорее всего, выпивал с Петром III, а затем решился "заспорить" с оным … Но вот это демонстративное награждение его вкупе с Орловыми? И вот ещё: в день своей коронации Екатерина пожаловала Ф. Барятинского чином камер-юнкера и вся его последующая жизнь была связана со службой при екатерининском дворе. Могла ли Екатерина всё время своего царствования иметь перед глазами человека, фактически придушившего её мужа?! Императрица была, конечно, волевой и  жёсткой, но чтобы вот так!? Причем Барятинский дослужился до гофмаршала – т.е. управляющего делами Двора, и был приближенным к Екатерине сановником во всё время её правления. Сын Петра III - Павел - в первый же день своего царствования отправил князя Фёдора в отставку, сопроводив её словами: «… у меня тоже был отец».

Ну так что же, что задушил императора, зато человек надежный и, так сказать, «повязанный»… Но и не злодей по жизни – мемуаристы того времени отмечали добродушный характер князя. И ведь есть же третья записка! Пусть в копии, пусть найдена спустя 34 года, пусть текст сумбурный, но ведь документ! Но вот ведь, незадача: записку эту воспроизвел - как называли Фёдора Ростопчина при дворе, - "бешенный Федька"!

Придется повториться, что документ этот обращён в исторический источник, благодаря копии, снятой с уничтоженного оригинала. Этим «копиистом» оказался Фёдор Ростопчин. На дату смерти Екатерины и начавшегося в тот же день спешного разбора её бумаг Ростопчин был очень  близок к Павлу I. Причем настолько близок, что он сопровождал наследника престола из Гатчины в Петербург сразу же после получения известия о фатальном инсульте, случившемся с Императрицей. Фёдор Ростопчин характеризовался современниками как крайне амбициозный человек. Воцарение Павла I сулило Ростопчину удовлетворение его тщеславных замыслов. А ещё перемена власти позволила бы Ростопчину поквитаться с его врагами! Причем врагов этих к ноябрю 1796 года у него могло накопиться предостаточно… Ростопчин с юности не отличался покладистым характером, поэтому ближний екатерининский круг не допускал его «наверх», а ведь он давно мог, благодаря своим способностям, занять при дворе достойное место.   Еще раз повторимся, что спешность разбора личных бумаг  Екатерины объяснялась острой необходимостью найти завещание императрицы, так как его содержание не сулило Павлу ничего хорошего.
Вместе с другими секретными бумагами Екатерины была найдена и третья записка, содержание которой воспроизвёл Ростопчин. В его «редакции» записки автором текста – Алексеем Орловым – по имени был назван лишь один участник ропшинской трагедии - князь Фёдор Барятинский. Князь, являвшийся на момент смерти Екатерины гофмейстером её двора, на протяжении многих лет мог быть досадливой помехой  амбициозному Ростопчину …

Впрочем, ведь мы в прошлой главе читали мемуары княгини Дашковой... А текст третей записки вошёл в историографию из письма Ростопчина российскому посланнику в Лондоне – Семену Воронцову. Впрочем, зачем Воронцову нужно было ждать так много лет, чтобы узнать содержание переписки Орлова и Екатерины в июле 1762 года? Ведь он был родным и любимым братом Екатерины Дашковой!  Недаром в историографии принято называть княгиню двойной фамилией - Воронцова-Дашкова.

Но разве юная княгиня могла знать содержание посланий Алексея Орлова к Екатерине II из Ропши уже тогда – в первых числах июля 1762 года? Чтобы разобраться с этим, придется повторить цитату из мемуаров Воронцовой-Дашковой:
 «… Письмо было написано собственноручно Алексеем Орловым. Писал он, как грузчик; вульгарность выражений, бессвязность мыслей совершенно пьяного человека, мольба о прощении и какое-то недоумение перед случившимся – все делает этот документ чрезвычайно интересным для тех, кто хотел разоблачить ужасную клевету, широко распространяемую против Екатерины,  которая, если и имела слабости, была неспособна на преступление. Смертельно пьяный, не помня себя от ужаса, Алексей отправил императрице своё послание спустя несколько минут после того, как Петра III не стало».

Судя по этому высказыванию,  Дашкова или сама держала в руках записку Алексея Орлова, или же текст ей прочла сама Екатерина тогда, когда юная княгиня посетила императрицу через день после рокового известия. Описание этого "документа» используется княгиней для доказательства того, что императрица «была неспособна на преступление».
И вот далее княгиня делают эмоциональную запись, позволяющую нам вспомнить, что мы, собственно, пытаемся выяснить, кто непосредственно прекратил жизнь Петра III.
Опять читаем записки княгини Дашковой: «Вечером в апартаментах императрицы я высказалась весьма неосторожно, выразив надежду, что Алексей Орлов теперь, наконец, поймет: отныне мы не можем иметь ничего общего, и он никогда не посмеет со мной заговорить. Все братья Орловы стали моими непримиримыми врагами, и Алексей после возвращения из Ропши, несмотря на свою наглость, ни разу в течение двадцати лет не дерзнул обратиться ко мне хотя бы с одним словом».
А как же князь Фёдор Барятинский? К нему у Дашковой не было претензий? Почему только Алексей Орлов «в течение двадцати лет не дерзнул обратиться» к княгине?! Ведь, будучи сначала камер-юнкером, затем – гофмаршалом Двора, князь Барятинский должен был непременно попадаться на глаза Дашковой, да и избежать разговора с ней за все долгие годы придворной службы он никак не мог. Но ведь нет – он никак не заслужил гнева княгини и не упоминается ею как участник убийства Петра III.

Так что же получается? На Барятинского указывает Ростопчин, но лишь в составленной им же копии третьей записки. Причем у Ростопчина мог быть, что называется, мотив «утопить» Барятинского. Узнавшая - практически через день после трагедии, - содержание записки княгиня Дашкова Барятинского не упоминает. Весь свой гнев Дашкова обращает на Алексея Орлова, с которым до известия о «событии» у неё никаких трений быть не могло – слишком далеко Орловым было до Дашковой. Напомним, что княгиня была племянницей Канцлера империи – Михаила Воронцова. Отец княгини - брат Канцлера - был в то время генерал-аншефом. А муж –  Михаил Дашков, благодаря замужеству с которым юная Екатерина Воронцова и получила княжеский титул, – был в родстве с августейшей фамилией и прочее, и прочее. Так что на тот момент отношение княгини к Орловым было вполне сообразно их статусу, который они имели до участия в перевороте. 
Также о роли Барятинского никак не высказывался брат княгини – Семен Воронцов, – который оставил весьма обширный архив. Семен был на год младше сестры - накануне переворота ему исполнилось 18 лет, - и всю жизнь был с ней очень близок.
На это можно возразить, что о Барятинском, как о фактическом убийце, ещё долгое время шептались по великосветским салонам Петербурга. На это трудно возразить, но шептаться о братьях Орловых тогда стало уже просто опасно. Напомним, что в благодарность за оказанные услуги Алексей Орлов из сержантов стал сразу генерал-майором, а Фёдор Барятинский из прапорщиков - только поручиком.

Используя тот же метод, который декларировала княгиня Дашкова, защищая Екатерину, т.е. от противного, можно предположить, что последовавшие после «события» награждения  и наказания демонстрируют фактическую степень участия лиц в перевороте и в ропшинской трагедии. О награждении братьев Орловых, Барятинского, Кирилла Разумовского и прочих мы уже знаем. А вот что пишет Шумахер о том, как "наградили" Шванвича: «… Собственно убийца – Шванвич – тоже явился к этому времени, был произведен в капитаны и получил в подарок 500 рублей. Такое вознаграждение за столь опасное предприятие показалось ему слишком малым, и он пошел к гетману {Кириллу Разумовскому}, как для того, чтобы сделать ему о том представление, так и пожаловаться, что ему дают весьма отдаленную часть в Сибири. Тот, однако, не вдаваясь в рассуждения, весьма сухо ответил, что отъезд его совершенно необходим, и приказал офицеру сопровождать его до ямской станции и оставить его, лишь убедившись, что он действительно уехал».