Глава 10

Вадим уже более полугода как работал у почвоведов и в принципе не жалел, что устроился к ним. Коллектив был дружным и встретил его хорошо, эти почвоведы чем-то Вадиму напоминали геологов, что те, что эти всегда в пути, всегда в поле, романтики. Для Вадима намечалась первая длительная командировка. После майских праздников он с шефом Анатолием Николаевичем, собирались в дорогу, в одну из экспедиций Целиноградской области. А область была большой, вмещавшая в себя двенадцать районов из конца в конец, за день не доберёшься. В этой командировке шеф должен был решать не только организационные вопросы, но и научные, и даже выезжать в поле для практических работ. Собираясь в дорогу Вадим получил ещё одно письмо от Люси, на которые в последнее время не отвечал даже такими скупыми словами как жди меня и, я вернусь. За эти месяцы без Тани, Вадим как одержимый, без зазрения совести, сокрушал девичью целомудренность и, женскую слабость… Если первые в ужасе отступали, от безудержного натиска и предупреждали других об опасности, то вторые восхищались его не укротимой фантазии, говорили: «Это же конь и зверь в одном стакане!» А Сенька находясь рядом, только искусно дополнял этот дуэт, своей великолепной, пошлой остротой. Похождения друзей, были почти ежедневными и этот ритм вечерней и ночной жизни нисколько не смущал Вадима. Он даже преображался при новизне новых поединков и остроте ощущений. И вот письмо… Вадим вскрыл конверт и впился в кудрявые девичьи строки, Люся писала: «Здравствуй Вадим! Это пятое письмо без твоего ответа, а те в одну строчку жди меня… Как понимать? Я знаю, что ты и сейчас не ответишь, поэтому сообщаю, что я встречаюсь с парнем, который не на шаг не отходит от меня. Пишу это для того, чтобы ты вдруг не вздумал приехать без извещения. Ты обманул меня, а твоё – жди меня – как насмешка. Не хорошо. Уехал как спрятался, как нашкодивший кот, над лизал сливки, а есть не стал… И другим не даёшь, а если бы съел? И жди меня, это было бы не выносимо! Прощай, а жаль… Люся» Вадим прочёл и зло скомкал маленький листок с досадой подумал: «И, что вам всем от меня надо? По началу липните, как паутины со своими гнёздами… Я вам что самец-производитель? А потом исчезаете как в море корабли… Вот возьму, приеду и ушатаю все твои сливки и сдам в народное хозяйство, пусть тешатся…» Скомканное письмо бросил в мусорное ведро. А, бабушка, наблюдая за Вадимом, осуждающе сказала:
-  Бесишься, а зря. Почерк красивый, мягкий, ответил бы…
Вадим впервые повысил голос на бабушку:
-  И ты туда же! Что ты меня, всё время гонишь с этой женитьбой? Мне всего 23 года, пойми ты это!
Бабушка не ответила молча ушла в зал. Вадим вошёл следом и уже спокойней, сказал извиняясь:
-  Прости моя. Но не хочу я жениться, не нагулялся ещё, честно не нагулялся! Веришь?..
-  Верить-то верю, да беспокоюсь, растеряешь по свету детишек, что тогда?
-  Не растеряю! Ты только не сердись. – Уже веселее ответил Вадим.
-  Ладно уж, иди куда собрался, я не сержусь.
-  Спасибо! – И Вадим ушёл к Сеньке.
Он застал его у подъезда дома, садящегося в автомобиль волга. Сенька завидев Вадима, обрадованно крикнул:
-  Садись, поехали!
-  Куда?
-  В, гараж, а там посмотрим…
Вадим сел и они выехали на проезжую часть, Сенька в хорошем настроении, с восторгом заговорил:
-  Завтра в командировку еду, с шефом, на недельку!
-  Я тоже уезжаю. – Отозвался Вадим.
-  Когда?
-  Как и ты, завтра.
-  На долго?
-  Считай на весь сезон.
-  Слухай, а давай к Вике заедем!..
-  К Вике?! – Удивился Вадим, - зачем?
-  Пока нет претендентки, на твоё хозяйство, повидаешься…
-  Что других баб нет?
-  Почему нет! Хоть чем угодно ешь, а Вика, как бы своя.
-  Кому своя?
-  Ну не мне же! – И Сенька улыбнулся.
-  А мне, как ты говоришь, недорогие ближе.
-  Так этого добра, до самой старости, по ноздри будет, а Вика…
Вадим остановил Сенькин монолог, спросил:
-  Вика-Вика, ты что часто у неё бываешь?
-  Не очень, но перезваниваемся.
-  Молодец! Время зря не теряешь и, что она?
-  Ни чего. Тебя ждёт, тоскует.
-  Не огулял ещё?
-  Обижаешь. На подлость я не ходок, она твоя подруга, а мне Катерины хватает, а нет другие есть.
-  Подругой была в прошлой жизни. А ты если хочешь овладеть её, владей. В обиде не буду. – И Вадим досадливо поморщился.
-  Вообще то ты сейчас чушь сморозил в отношении Вики. Да она мне тоже нравится, хорошая женщина, но она ждёт и любит тебя, тоскует.
Вадим опять остановил Сеньку:
-  Давай сменим тему.
-  Давай. – Согласился Сенька, - может развеемся?
-  Когда? Куда? И где?
-  К моей Катерине заедем, в общагу, подругу пригласит…
-  Ты, когда на ней женишься?
-  А, мне и так не плохо!
- А, ей?
- А, Ей чего печалиться?.. За мужем, нет ли, я как штык, при ноге! Ну, что едем?
-  Даже не знаю… Смотри сам.
-  Тогда едем! – И Сенька развернул автомобиль в обратную сторону, не переставая говорить:
-  Я там одну, на днях за приметил, сила! Кровь с молоком! Есть, что потрогать… Пока Катьки небыло, я ей в тихушку ворота раздвинул… А, там такой гараж!.. Ну, думаю, я сюда свой вездеход, обязательно припаркую…
-  Что, припарковал?
-  Нет, Катюха быстро вернулась, будто чуя моё грехопадение. – И Сенька расхохотался.
Вадим слушал и настроение было каким-то подвешенным и развеяться не прочь, и
выкладываться, не очень хотелось. Как-то не заметно подъехали к общежитию, ловко припарковались, почти у самого подъезда. Быстро поднялись на этаж и Сенька постучал в дверь. В ответ отозвался приветливый голос Катерины. Друзья вошли.
-  О! Какие гости! – Воскликнула Катерина, поднимаясь из-за стола и тут же засуетилась, как хозяйка квартиры. В комнате за столом сидела ещё одна девушка. Они баловались чаем и перед ней стояла чайная кружка на блюдечке, а рядом, по центру, красовалась ополовиненная бутылка вина.
Незнакомка, улыбаясь пересела на кровать, из сумочки извлекла очки и нацепила их на нос, поднимая взор, с любопытством разглядывая парней.
-  Что за праздник? – Поинтересовался Сенька.
-  Девичник! – Дружелюбно отозвалась Катерина, - а, вы каким ветром?
-  Твой затащил, - отозвался Вадим, - поехали, говорит, проверим.
-  Убедились? – Не снимая улыбки, спросила незнакомка.
-  Вполне. – И, обращаясь к Сеньке шёпотом спросил:
-  Это она с гаражом?..
-  Нет, но всю жизнь мечтал о женщине в очках. – Также шёпотом отозвался Сенька.
-  Ты, что думаешь - улыбнулся Вадим, - у неё всё близорукое, как и глаза? Ошибаешься всё такое же как у всех. – И он открыто посмотрел на незнакомку.
-  Чего шепчитесь? – Спросила Катерина, подозрительно посмотрела на Сеньку.
Вадим рассмеялся, отвечая:
-  Твой интервью хочет взять у твоей подруги.
-  Я ему устрою интервью, микрофон с динамиками по выкручиваю! И добавила, - моя школьная подруга Шурочка! Сто лет не виделись.
А Сенька расшаркиваясь перед Шурочкой, произнёс:
-  Мне достаточно взглянуть на одну чашечку коленки, чтобы оценить весь сервис, вы прелесть! – И галантно поцеловал ей руку.
Шурочка смутилась от столь ломового комплимента, но, по всей вероятности, ей и от этого комплимента было приятно. Она шутливо произвела книксен и посмотрела на Вадима. «Не дождёшься. – Подумал он, - ну и худющая… Не кормят тебя что ли?» А в слух сказал:
-  Я не Дон Жуан, комплиментам не обучен, а по имени Вадим.
-  Очень приятно! – Пропела Шурочка, слегка приседая и обратилась к Катерине:
-  Катя, можно тебя на минуточку?.. – И быстро вышла из комнаты.
-  Ну чего встали? Проходите, присаживайтесь. – Подола голос Катерина и вышла следом за Шурочкой.
Вадим посмотрел на Сеньку, спросил:
-  Она, что обиделась?
-  Да нет секретничать пошли.
-  Ты думаешь?
-  А, что ещё? Сейчас эта синева о тебе спрашивать будет.
-  И ты заметил, что худая?..
-  Что я слепой, не вижу товар?..
-  А, чего тогда расшаркался, коленка, прелесть?!
-  Да они же от комплиментов наполовину готовы!
Оба рассмеялись и Вадим промолвил:
-  Такая худющая, аж светится, как под рентгеном, да ещё в очках, может действительно больная…
-  Ага, близорукая, что спереди, что сзади – отозвался Сенька и оба опять рассмеялись.
Молодые женщины вернулись в комнату и, Катерина прямо с порога предложила:
-  Шурочка к себе приглашает на дачу, у неё там баня…
Сенька тут же подхватился:
-  Здорово Вадим! Нам с тобой в командировку, а перед дорогой не мешало бы в баньке…
-  Сам Пётр великий говорил – последнюю рубаху пропей, а в баню сходи. – Отозвался Вадим.
-  Значит решено! – И Сенька обнял Катерину, а она в ответ спросила:
-  Ты Сеня случайно не на машине?
-  Случайно у подъезда стоит.
-  Ой как чудесненько! – Воскликнула Катерина и добавила, - вы там нас подождите, пока, мы соберёмся, ладно?.. 
-  Хоккей. – Сенька обернулся к Вадиму, - пошли.
Вадим в упор посмотрел на Шурочку, мысленно произнёс – ну и стерва! И следом вышел за Сенькой. Два друга сидели, ожидаючи в кабине автомобиля, курили. Женщины вышли быстро , Катерина в руках несла сумки. Сенька шепнул Вадиму:
-  Садись на зад вместе с Шурочкой.
Вадим пересел и когда поехали, Сенька, не оборачиваясь спросил у Шурочки:
-  Куда?
-  На правый берег. – Ответила Шурочка и почувствовала руку Вадима у себя выше колена…
***
Шёл июль, разгар лета. Когда вырвались за город, на оперативный простор, в салоне восьмиместного газ-69 стало свежо. Перегревшийся мотор, в городской авто-суете, здесь на трассе, обдуваемый встречным потоком ветра, заработал устойчиво, без натуги, с довольно монотонным урчанием. И от этого устойчивого состояния Вадим впал в странную апатию, хотя до этого сутки маялся в городе, не находя себе места от безделья и торопил время к возврату в экспедицию, в совхоз Урюпинку, где уже обосновался с мая месяца, к излюбленному болотцу в густом лесу, к сонной речушке, к словоохотливой и вместе с этим, казавшейся, угрюмой бабушке Маше. Он свободно переключал скорости, то набирая, то сбавляя ход своего авто и всё это проделывал автоматически, по многолетней привычки, почти не задумываясь над своими действиями. Голова была свежей, мысль работала чётко, но его абсолютно ничего не занимало вокруг; ни мелькавший меняющийся ландшафт, ни монотонный говор шефа, который бубнил где-то далеко, не затрагивая слух Вадима. Не чувствуя поддержки  разговора, шеф, Анатолий Николаевич, задремал и наконец уснул, навалившись спиной на спинку сидения. Состояние безразличия у Вадима, почему-то увеличивалось, по мере того, чем дальше отдалялись от областного центра. Не сбавляя скорости, Вадим проскочил Алексеевку, районный центр, распугивая зазевавшихся кур и вырвался за околицу в лесостепь. На трассе их догнала гроза и Вадим обрадовался дождевым каплям, лупившим по ветровому стеклу, сплошной полосой. «Дворники» не успевали смахивать поток струившейся воды, она ползла по щелям, тонкими нитями, на приборную панель, на колени, даже не большими каплями успевала прорваться за шиворот. Настроение поднялось от такого мокрого восторга, захотелось заорать, закричать от этой бушующей в молниях грозы, с треском лопнувшего грома. Такое состояние длилось не долго, стоило только вырваться из этой грозовой полосы, как лучи солнца заиграли всеми цветами радуги на мокром капоте, на асфальте, на листве проплывающих деревьев и в сухой семи-радужной дуге, аркой, нависшей через трассу и на Вадима, вновь навалилось прежнее равнодушие. Что мучило, что тяготило его? Он наверно сам не смог бы толком ответить на этот вопрос. Наверно здесь сконцентрировалось всё – тоска по другу Сеньки, молчание и ложь Вики, предательство Тани и не разборчивая, озлобленная связь с женщинами, которых брал без наслаждения, с остервенением как последнюю, на даче Шурочку, в слезах и стонах разложенную на полках парной. А целомудренных с настойчивым упрямством. Мельком всплывал образ Люси и, исчезал словно лопнувший пузырь. Снова наплыл сосновый бор, а между сосен, разморившийся скот, отмахивающийся от надоедливых слепней. Появлялись окна больших полян, со скошенной травой и сметёнными не большими копнами и опять лес сменялся полями с колосившейся пшеницей. Так и ехали, пока плотной стеной, с обеих сторон трассы, встал лес, а через время потянуло запахом прелого навоза и силосных ям, и далёкий треск сенокосилок. Вадим разбудил шефа.
-  Скоро Урюпинка, - сказал он, закуривая сигарету, - ну и горазды вы спать! Даже грозу проспали не шелохнувшись.
Анатолий Николаевич посмотрел на ленту набегающей трассы, сказал:
-  Так я считай, сутки дома не спал, работы прорва! И ту до конца не закончил. А ты останови, пройтись малость надо, ноги затекли.
Вадим кивнул и протянув ещё метров сто, гася скорость, прижимаясь к обочине, встал. Солнце склонилось на вторую половину небосвода и тени верхушек сосен, упали на дорогу создавая тень и прохладу. Запах хвойной смолы щекотал ноздри, в траве трещали кузнечики, разноголосо пели птицы и где-то далеко в лесу, надрывалась сорока, предупреждая обитателей леса об опасности.
-  Хорошо! – Сказал шеф, выходя из машины и потягиваясь, вдыхая лечебный аромат трав и освежённого дождём воздуха. – Как на курорте. -  И стал прохаживаться вдоль полотна проезжей части.
Вадим затушил сигарету, не вылезая из кабины, открыл дверцу, наблюдая за шефом и прислушиваясь к неугомонной жизни леса. Ему уже не терпелось скорей добраться до места и с головой уткнуться в спальный мешок и, ко всему прочему стал донимать голод. Вадим нажал на клаксон, посигналил. Анатолий Николаевич, подошёл к машине, сел и улыбаясь спросил:
-  Ты чего сегодня как не свой?
-  Наверно устал, - ответил Вадим, - и жрать охота!
-  Тогда поехали. У совхозного магазина останови, прикупим кое чего для еды.
Вадим кивнул и с обочины выехал на асфальт.
-  Вот сколько с тобой работаю, - заговорил Анатолий Николаевич, - полгода уже…
Вадим опять кивнул.
-  Всё хочу спросить, как у тебя дела на личном фронте?
-  Как в анекдоте; справляю лёгкую нужду у каждого забора.
-  Не понял?..
-  Отмечаю территорию и всё мимо.
-  Может ни там метишь? – С улыбкой спросил Анатолий Николаевич.
-  Может. – Согласился Вадим.
-  А, что слышно о той твоей беременной? – Шеф знал из угрюмых рассказов Вадима, о сбежавшей от него женщины.
-  Пусто, ноль.
-  Да женщину тебе хорошую надо, девушку, чтоб до самих кишок, по сердцу резанула, тогда всё встанет на свои места.
-  А, где они хорошие? Не встречал, кроме как в пастели, а дальше всё как обычно.
-  Счастливый ты! У тебя всё ещё впереди.
-  Можно подумать, что вы старый.
-  Ну старый, не старый, а сороковник прожил, считай пол жизни за плечами, а тебе… - Анатолий Николаевич, махнул рукой, - короче, не вешай носа солдат!
Так беседуя, въехали в село. По целинным меркам село было большим, здесь в местных лесах, находился пионерский лагерь, крупный торговый центр при въезде в село, напоминал высотку среди рубленных и саманных построек. Рядом с центром киоск, торгующий пивом, столовая и шашлычная. Полный, с сединой по вискам мужчина, в огромной кавказской фуражке, сноровисто торгует шашлыком. Запах жаренного мяса и уксуса вперемежку с дымком, аппетитно растилается во круг, притягивая прохожих. Вадим, припарковавшись через дорогу от торгового центра, наблюдает из кабины, за суетой людей, большая часть которых мужчины. Они кучкуются у шашлычной, пьют пиво и за тем уходят или уезжают на велосипедах, мотоциклах. Этот контингент постоянно меняется, но есть и постоянные клиенты, один такой у столовой, в пыли, уже спит пьяный, а мимо на цыпочках прохаживаются куры. В торговый центр, постоянно заходят и выходят люди, хлопая деревянной дверью, из него вышел и шеф, махнув рукой, подзывая Вадима и направился к шашлычной. Вадим, подошёл и шеф сунул ему в руку авоську, затаренную хлебом, колбасой и чаем в пачках. Во вторую руку, сунул палочку шашлыка.
-  Ешь. – Сказал он, - а я пивка кружку, жарко.
Быстро перекусив поехали дальше. Вадим выгнал машину на трассу и поехал вдоль села, съеденный шашлык только разбудил аппетит, но и поднял настроение. По обе стороны трассы, которая как-бы в селе превратилась в широкую улицу, стояли аккуратные домики с рядами ровных заборов и эта магистраль разделяла село как бы на две равные части; одна половина жалась к реке, другая к лесу, а дальше, за рекой раскинулась степь, до самого горизонта с клетками полей, засеянные хлебом. У самой реки, почти на окраине села стояла гостиница, барачного типа, за ней река, не завидная, местами в летний зной, почти пересыхала, а здесь в Урюпинке, она была глубокой и полноводной, с крутым берегом поросшего камышом. Вадим сбросил скорость и съехал с трассы, направляя машину, к одиноко стоявшему бараку, без единого деревца и куста.
***
Гостиница – не известно какого века постройки. Приземистый барак с узкими окнами, словно бойницы цитадели. Прямо с входа, длинный, заплёванный коридор, в конце его, с единственным окном, засиженным мухами и пылью. По сторонам двери комнат жильцов. В самом конце, у коридорного окна, комната-коменданта, женщины грузной с крупными и сильными руками и с неопределённым на вид возрастом. Она ходила как гусыня, переваливаясь с боку на бок, голос был слегка охрипшим, прокуренным. Любила приложиться к рюмочке «самтреста», которую сама производила и приторговывала приезжим. Сама по себе была опрятной, словоохотливой бабкой. Всем жильцам она казалась такой давнишней, что кроме как баба Маша её никто не называл. Сведущие люди говорили, что ей лет пятьдесят, но толком о ней никто ничего не знал. Зато она сама, о всех жителей села, знала всё досконально – фамилии, имена, клички, прозвища, ходячее справочное бюро! Жила она одиноко, работала за двоих, мужиков не стеснялась ни в каком виде, могла раздеть больного, не ходячего, обслужить как нянечка, обстирывала приезжих, обмывала на селе покойников, бывали случаи принимала роды. Мужчин, всех без исключения, называла сынками. Провинившегося могла «обласкать» таким виртуозным, доходчивым русским словом, что заматеревшие, видавшие виды мужики, разинув рты, с восхищением слушали её доходчивый, красноречивый слог.
-  Эх, огонь! – Восторгались они, подначивая бабу Машу. – Ты кума зря шерстишь достоинства наши! Не ровен час, пригодиться…
-  И-их! – Заводилась и без того баба Маша. – Твой что ли сморчок?! Тьфу! Так ты утонешь вместе с ним в моём омуте! Твоя ладонь и в охапку не возьмёт того, что сама имею, меж пальцев растечётся, а туда же…
Мужики надрывно гоготали до слёз, до икоты, припадая на четвереньки или спиной сползали по стене гостиницы, от хохота. Иногда, но это бывало редко, баба Маша днями, не выходила из своей кельи, так она называла свою комнату, у неё шёл запой. Из чуть приоткрытой двери, шёл сивушный запах самогона и шарканье патефонной иглы о старые пластинки. Если мало кто знал про неё что-то, то точно ведали – она фронтовичка. Раз в году, на день победы, она надевала выцветшую гимнастёрку с погонами капитана медицинской службы, такую же зауженную юбку, пилотку на седые волосы, в укороченных, до блеска начищенных сапожках, медленно переваливаясь шла, позвякивая орденами, на местное кладбище, к обелиску павших сельчан. Шла чуть сгорбившись, неся в руках сумку из которой торчало горлышко бутылки с газетным чопом. Там разложив не хитрую снедь, часами просиживала за стаканом самогона, прикрыв устало глаза. О чём думала эта женщина? Кого поминала? Кому, в пол голоса, пела фронтовые песни? Грустно было смотреть на эту одинокую женщину. И всё-таки она Вадиму нравилась, он тянулся к ней. За два месяца которые он здесь прожил, время от времени, возвращаясь в город или с научного поля экспедиции; пыльный, уставший, он спешил к ней и, они мирно, по вечерам, чаёвничали, а то и по выходным дням, не торопливо ведя беседу. Будто он, Вадим, видел в ней родственную душу. Баба Маша по-матерински относилась к нему; порой строга, порой ласково. При нём никогда не ругалась матом, а если это ненароком случалось, то тут же умолкала и смущённо удалялась. Её комнатный уют радовал Вадима, ничего лишнего, как дома в детстве, аскетический, спартанский дух жил в этой комнате. Из мебели кровать с никелированными наболдашниками, сундук вместо шифоньера, три табуретки, стол и этажерка под книгами, да обшарпанный патефон с грудой пластинок. Стопкой на окне газеты, журналы и книги, много книг, но преобладали большей частью по медицине. Иногда к бабе Маше приходили командировочные и брали у неё, за деньги самогон или в долг. Наведывался и местный участковый, так забредёт, для порядка, оглядит комнату и уходит. Бабу Машу не корил за самогон, не выговаривал. Сам фронтовик, изуродованный осколками, он с уважением относился к ней, понимая состояние души этой, нахлебавшейся жизнью, женщины. А Вадим приходил всегда, усаживался за стол и пил приготовленный бабой Машей чай. А чай она умела заваривать – густой и духмяный, бросая при этом в наполненную кружку какой-то сухой травы, от которой прошибал пот и по комнате распрастронялся, такой ароматный дух, что любая болезнь, вылетала как пробка из бутылки! Угощая она говорила:
-  Пей сынок, чай отменный! Всю усталость в миг, как рукой сымает.
Говорила она на простом сельском наречии, хотя, как знал Вадим, она была выходцем из городской интеллигентной семьи.
-  Сам откуда родом будешь? – Интересовалась она, любовно наблюдая за Вадимом.
-  Здешний я Целиноградский.
-  А, родители?
-  Их нет померли.
Она угрюмо покачала головой, тяжело повздыхала и тихо спросила:
-  Годов тебе сколько?
-  Двадцать три.
-  Аккурат в сыновья годишься! Не женатый?
-  Нет пока.
-  Служил?
-  Танкист, механик-водитель.
-  Эх-ма!.. - Она тяжело вздохнула и кивнула на кружку с чаем, - ты пей чаёк то, пей с вареньецем земляничным, вкусно!
-  Спасибо! – Вадим пил чай покрываясь потом и на душе было тепло и уютно.
-  Может выпьешь? – Спросила она.
-  Нет, не хочу.
-  Значит не падкий на горькую?..
-  По настроению. – Ответил Вадим.
Баба Маша улыбалась и в этот миг её лицо преображалось, морщинки разглаживались, глаза светились мягким светом, а голос был тихим и тёплым, как ласкающая рука матери.
-  Я вот всё гляжу на тебя, - говорила она, подперев ладонью подбородок, - цельный день в машине колупаешься, ночуешь в ней, что к своим отдыхать не ходишь?
-  Я люблю на свежем воздухе, да и сама природа, пением ветра усыпляет.
-  А, в клуб от чего не ходишь? Парень ты молодой, а там танцы, девки молодые их у нас жуть как много!
-  Схожу как ни будь.
-  Сходи-сходи. Парней у нас мало, все в города подались, да и девки бегут! – Баба Маша, опять улыбнулась, подсовывая Вадиму, по ближе, кесе с каймаком – Да и, что им тут делать, молоденьким, навоз лопатить? Надрываться, да коров за дойки тягать? Хоть и ядрёные они у нас смолоду, а к тридцати годам изнашиваются, колхозный труд не сахар, да и семья потом, быт сельский, вот и бегут в город.
Она вздохнула, прислушиваясь к голосам за дверью, произнесла не довольно:
-  Опять Николка шумит, надрался скотина пьяная, вот я ему с час задам!
-  Да не ходите вы, - остановил бабу Машу Вадим, - сами разберутся.
-  Ин ладно. Тоже верно. – Она махнула рукой и стала продолжать свою прерванную мысль:
-  В городу-то всё же жисть, она весёлая, театры там всякие, кино, моды, вежливые обхождения, цветы, подарки, а мы бабы ох как это любим!
Вадим улыбнулся, отвечая:
-  Это кому как повезёт, а то и по горше бывает, чем здесь, многие теряют себя…
Он не произвольно говорил так как говорила баба Маша и удивлялся, как просто и быстро, можно перейти на местное наречие.
Баба Маша кивнула, соглашаясь:
-  Ну дурное дело не хитрое, ни без этого, а всё же город!
-  А, сами-то, чего здесь? Раз город расхваливаете.
-  Жила в городу-то и долго, а с час не могу. Вот ты говоришь природа тебе нравится и я, старый человек, к ней тянусь.
-  Это вы бросьте, старая, последние дни считать рано.
-  Э, милай! Для меня каждый прожитый день, последний, а за ласку спасибо!
-  Баба Маша, простите за столь не скромный вопрос, а дети ваши где?
-  Нет детишек-то, бог не даровал.
-  А, муж?
-  И мужа нет и не было его.
-  Это как же, всю жизнь одни? – Искренне удивился Вадим.
-  Война помешала.
-  Так после войны сколько лет прошло?! Четверть века! Неужели так-таки никто не посватался?
-  Были, почему нет… Только я не пошла, не захотела чистую память марать.
-  Чью память?
-  Свою, по не состоявшемуся мужу Анатолию. Воевали вместе.
-  А, где он?
-  Погиб. – Баба Маша встала из-за стола, подошла к сундуку, порылась за его боком, гремя пустой стеклотарой и извлекла бутылку, возвращаясь на место сказала:
-  Разбередил ты мне душу сынок, сколь годов минуло, а как вспомню парня мово, не могу, выпить тянет.
Она поставила бутылку на стол из тумбочки-этажерки, извлекла банку солёных груздей, несколько штук выложила в не глубокую миску, а банку вернула на место. Откупорила, ещё крепкими зубами, пробку, налила в гранённый стакан, мутной жидкости, потянуло сивухой. Вадим поморщился, спрашивая:
-  Вы зачем такую гадость пьёте? Ведь водка есть и не плохая.
-  Ну не скажи. В том-то и дело, что химия, а здесь своя, без примесей, чистый спирт- первак.  Хоть и вонючая зараза, а всё-таки спирт, налить? – Она в ожидании посмотрела на Вадима.
-  Нет, в другой раз.
-  Ладно. – Она кивнула и почти единым махом, опорожнила полный стакан, не отставляя его тыльной стороной ладони, занюхала первак и только потом отставив стакан, взяла пару грибков, бросила в рот, аппетитно захрустев ими, - хорошо, - с выдыханием произнесла она, - как святой воды глотнула.
Вадим с восхищением наблюдал за ней.
Закусывая баба Маша потянулась к подоконнику, за папиросами. Курила она беломор, не сплющивая гармошкой мундштука. Прожевав и проглотив пищу, зажала зубами папиросу, прикурила, затягиваясь несколько раз к ряду, выпустила огромную струю дыма. Посмотрела на Вадима, сказала обволакиваясь дымом:
-  Чем дальше от войны, тем хуже табак гонят, слабый да мягкий. Вот раньше махорка была или тот же Казбек, до кишок доставал! По хлеще наркомовских, наркомовские знаешь?
-  Сто грамм. – Ответил Вадим.
-  Тоже ни чего! Мы ей, в полевых условиях, в место спирта пользовались, при операциях, чистая водка была, чистая!
-  А, вы кем были на фронте?
-  Сестрой милосердия, санитаркой короче.
-  А, ваш парень?
-  Дался он тебе, - продолжая курить, говорила баба Маша, - да и не люблю я вспоминать, сколь лет прошло, а всё равно тяжко.
-  Интересно… - Вадим тоже закурил, - вы такую жизнь прожили, кто знать будет? – Вадим улыбнулся, - вы мне, я другим и как в песне – не по меркнет ваша слава… Это же история.
-  На это книжки есть. – Не согласилась баба маша.
-  Так-то книги. А, вы, как частное лицо, живой свидетель и это тоже история!
-  Таких историй во круг тысячи было, горько.
-  Баб Маш, а может ваш жених жив? Вы же не искали.
-  Не-ет, погиб он, почти что на глазах.
-  Не люблю слово почти, туманно как то, вы видели?..
-  Не видела, отходили мы тогда, в окружении были, а он, Толик мой, прикрывать нас оставался, на прорыв мы шли. Я в том бою тяжело-раненная была, в брюшную полость, потом госпитали, другие фронты… - Баба Маша замолчала, опять глубоко затягиваясь папиросным дымом.
-  И, что дальше?.. – Не терпеливо спросил Вадим.
-  А, дальше, кто его знает? Может в плен попал и там сгинул, а может выжил и потом в боях погиб… Не знаю, не вернулся. Война-то тяжёлая была.
-  А, когда это было?
-  В, сорок втором, вторая ударная армия.
-  Погодите! – Воскликнул Вадим, - это которой командовал генерал Власов? Армию сдал.
-  Армию никто не сдавал, - баба Маша последний раз глубоко затянулась и гася папиросу в старой консервной банке, продолжила говорить через дым, выпускаемый изо рта, - она дралась и погибала в болотах, а Власов один сдался, сволочь! Людей бросил. – баба Маша замолчала, устало вздохнула и потянулась за бутылкой, наполняла стакан. Молча выпила, снова захрустела грибочками.
-  Чёрт возьми! Вы так рассказываете, пьёте и закусываете, что слюнки текут!
-  Так давай плесну…
-  Её богу уговорили! – И Вадим подвинул свою кружку.
***
Вспоминая всё это сейчас, Вадим загнал автомобиль, под окна тыльной стороны гостиницы. Солнце как отрезанный каравай на половину спрятал своё поджаристое тело и кровавый цвет упал на крыльцо входа. Из него высыпали сотрудники, встречая Анатолия Николаевича. Вадим заглушил мотор, открыл все дверцы своего тентованного газика, поднял капот, чтобы проветрился мотор. Сходил к реке и двумя вёдрами воды ополоснул, освежая внутренность салона и только затем направился в комнату, к бабушке Маши. Она ждала его и как только он появился, с полной сумкой гостинцев, принялась накрывать стол. Вадим, проходя в комнату, поздоровался с бабушкой.
-  Здравствуй милый, устал? – Приветливо отозвалась бабушка Маша.
-  Есть маленько и дьявольски хочу спать! – Не стал возражать Вадим.
-  Не ложись пока солнце не сядет, на закате голова болеть будет. – Сказала баба Маша и пригласила Вадима за стол, - садись ужинать будем, что бог даровал.
-  А, он послал в лице моей бабушки, гостинец вам. – Сказал Вадим и стал выкладывать из сумки, продукты на стол.
-  Куда столько? – Запротестовала бабушка Маша.
-  Это моя бабушка вас благодарит, за ваше земляничное варение и, что не даёте мне помереть с голоду.
-  Ну коль так, - не стала возражать баба Маша, - вышлю и я её баночку грибочков, по потчуешь.
-  Спасибо! – Поблагодарил Вадим и с улыбкой сел, за уже накрытый стол.
Они ужинали, переглядываясь и от присутствия друг друга, ощущали как-бы родственный восторг. Уже за чаем долго вели беседу, пока Вадим, не заклевал носом.
-  Иди спать. Хватит лясы точить. – Ласково сказала баба Маша.
Вадим не споря поднялся, поблагодарил и вышел на свежий воздух. Многочисленные звёзды густо усеяли чёрный небосвод. Белый свет луны, с пятнами оспы, поливал сказочно землю. В сероватом прохладном воздухе, от реки шёл разноголосый крик живности и слабый шелест воды о прибрежный песок. Вадим споткнулся о берёзовую чурку, выругался, отталкивая её ногой в сторону и залез в кабину, разделся и залез в спальный мешок. От усталости и сытного ужина, веки сами собой отяжелели, наливаясь сонливостью, он застегнул молнию и с облегчением закрыл глаза. Сквозь навалившуюся дрёму увидел Люсю, её доверчивые зелёные глаза и тихий голос, из строчек, последнего письма: «И всё-таки ты не хорошо поступил, уехал как спрятался…» - Вадим блаженно потянулся, хрустнул суставами, сон слегка отошёл и, он ясно представил себе Люсю, подумал: «Хорошо если ждёт и, чего это я ради психанул? Это же здорово, что ждёт! Вообще то женщины благороднее нас – реже лгут, меньше грешат, да и жертвуют собой гораздо чаще, ну, а коль грешат, то так сжигают за собой мосты, что диву даёшься! Мы так не умеем. Надо написать, ответить, она-то тут причём? Ну потерял Вику, ушла Таня, она же не виновата! Всё, напишу! Или приехать?» Вадим от этой мысли, повернулся на бок: «Как это я сразу не сообразил? Ведь у меня по осени отпуск. Махнём вместе с Сенькой, засватаем. Год нормальный срок для обоих, увезу её, заживём! И потом, бог троицу любит.» - Вадим с радостным восторгом улыбнулся, закрыл глаза и сон тут же накрыл его своим одеялом, унося в красивый Барнаул.
Село просыпалось, лишь только край диска солнца, показался из-за горизонта. В утренней прохладной тишине, далеко разносился, хлопок пастушьего кнута, а ближе, на реке, гортанные звуки гусей. Вадим проснулся и лёжа в мешке, прислушивался к голосам давно проснувшегося села. Он бодро выскочил из мешка, приседая и прыгая сделал зарядку. Мимо гостиницы с шорохом и мычанием проходило совхозное стадо. Вадим поднял голову в прозрачной синеве ни облачка, пусто. Стадо прошло и чарующие запахи села, как скошенного сена, парного молока, цветущего разнотравья, с приятным томлением, напоминало детство окраины города Целинограда. Лучи утреннего, лечебного солнца, празднично заливали весь горизонт. Вадим достал полотенце и мыло, и направился к реке принимать утреннюю ванну. Плескался не долго и освежившись, стал одеваться, одеваясь подумал об Ирине, полненькой, сельской кокетке, с которой познакомился несколько дней назад. Вадим потянулся к бардачку, извлёк приличный кусок хлеба, присыпал его круто солью, после купания желудок напомнил о голоде и с наслаждением, жмурясь, откусил. К бабушке Маши идти не хотелось, он отвинтил крышку походной фляжки и сделал несколько глотков холодной воды. Жуя, направился в нескольких минутах ходьбы от села, в лес. Сегодня, Пв воскресный день, прямо с утра, захотелось полного одиночества. В лесу куковала кукушка, Вадим прислушался к её «пению», эхом оседавшем в лесу – говорят если загадать желание, то она от кукует его тебе. Но он не верил ни в какие приметы, да ещё такой бездомной нахальницы. Углубляясь всё дальше в лес, Вадим шёл к не большому болотцу, похожий на огромный пятак лужи, который обнаружил совсем недавно, прогуливаясь в лесной тиши и, где можно было полежать, отдохнуть в тени ветвей и запахах лесного аромата. В этом не приметном болотце, росли огромные лопухи и яркие, в белизне лилии. Рядом с водой стояли две пушистые ели, с густыми лапами ветвей до самой земли, у этих елей Вадим сел, в пахучую, высокую траву, прислушался к жизни леса и улыбнувшись своим мыслям, откинулся на спину, в эти сочные, травяные кусты, закинув руки за голову. И сразу же вспомнил вечер и танцы в сельском клубе, и знакомство с Ириной. После поездки по опытным полям, вечером, умывшись с дороги, направился к совхозному клубу, там в его фойе шли танцы. Играла громко музыка из колонок, стоявших по бокам не большого подиума. Кружились пары, утопая в сигаретном дыму. Вадим, встал у входной двери и стал осматривать зал. За пятаком танцующих была стойка бара, торговавшая пивом и табачными изделиями. Несколько столиков, за которыми вольготно расположилась группа парней, местная приблатнённая шпана, хозяева положения, догадался Вадим и перевёл взгляд на танцующих, пары в основном были дамские, парней танцевало мало и то командировочные. Свободные, от танцев девчата, стояли группами вдоль стены, они сразу обратили на него внимание, перешёптывались, озорно смеялись в рукава. Из одной группы отделилась, по всей вероятности, местная, шустрая девчонка, слегка полненькая, с раскосыми глазами. Её лукавый в искорках озорства взгляд игриво улыбался, она смело подошла к Вадиму.
-  Потанцуем? – Спросила она и оглянувшись, подмигнула подружкам.
Вадим оценивающе смерил взглядом незнакомку, ответил:
- Понимаешь какое дело, я не танцую, вернее слаб в танцах, а вот проводить такую хорошенькую как ты, готов.
-  Провожатых и без тебя много, а вот потанцевать увы.
-  А, парни? – Вадим кивком головы показал на местную братву.
-  Это медведи, -не глядя в их сторону отозвалась незнакомка, - поколотить кого мастера, а потанцевать, - она усмехнулась, - ноги мешают…
Вадим усмехнулся, ответил:
-  Так и я о том же.
-  Что у городских тоже тяжесть в ногах?..
-  Не знаю, но я действительно не танцую, я играю.
-  На наших, девичьих струнах?
-  На гитаре.
Девушка с ещё большим интересом посмотрела на Вадима и серьёзно спросила:
-  Если найду, сыграешь?
-  Даже спою, но с условием…
-  Ну? – Спросила она.
-  Ты меня проводишь.
-  Что дороги не знаешь или боишься?
-  Боюсь.
-  Кого?
-  А, ваших костоломов, сама же предупредила.
Девушка усмехнулась, смерила Вадима взглядом, ответила:
-  Ага, тебя напугаешь, но помогу чем смогу, тем более, что ты мой сосед, наш дом через улицу от гостиницы.
-  Ни разу тебя не видел.
-  Так ты задумчивый, даже когда купаться ходишь, во круг себя ничего не замечаешь, меня чуть не раздавил, пока я загорала…
-  Извини. – С улыбкой, отозвался Вадим.
-  И величают тебя Вадим.
-  А, тебя?
-  Иркой кличут, так ты сыграешь?
Вадим разглядывал девушку оценивающе с подоплёкой. Чувствуя его не двусмысленный взгляд Ира оборвала его мысли:
-  Чего уставился? Не на смотринах!
-  Интересная ты, кровь с молоком! Мягкая и удобная…
Ира не смутилась от такого комплимента, ей приходилось выслушивать и более откровенные оценки, поэтому дерзко ответила:
-  А, ты пробовал?..
-  Ещё не вечер.
-  Раскатал губу! Заработай.
-  Всегда готов! Только играть на чём, инструмента не вижу.
-  Найду.
-  С, удовольствием и только для тебя!
-  Хорошо. – Ира кокетливо повернулась и блеснув швом капрона, под короткой юбкой, направилась к сидевшим парням.
Вадим проводил её восхищённым взглядом и посмотрел в сторону девушек. Они, опять дружно рассмеялись и отвернулись в полуоборот от него. Музыка стихла. Послышались громкие голоса, смех, шорох ног снующей молодёжи. Вадим поискал глазами Иру, но в этой безудержной толчеи её не заметил и, отойдя от двери встал рядом с девчатами, те опять прыснули смехом и, Вадим увидел Иру, она взмахом руки позвала к себе. Вадим подошёл, Ира приветливо улыбнулась ему, рядом стоял молоденький парень с электрогитарой. Ира, забирая от него инструмент, подала Вадиму, сказала:
-  Если восхитишь, не только провожу, но и при всех, поцелую.
-  Ловлю на слове, - отозвался Вадим и прошёлся аккордами по струнам.
По залу поплыл переливающийся звук из динамиков.
-  Что спеть? – Спросил Вадим у Иры.
-  Я, заказывала музыку. Пой, что хочешь.
Вадим снова прошёлся, с перебором, по струнам и запел свою любимую, сиреневый туман. Зал затих, а голос Вадима из микрофона, в унисон с гитарой, заворожил слушателей. Ира с удивлённым восторгом смотрела на Вадима, он пел так задушевно, что она вдруг, почувствовала, как он сейчас ей нужен. Этот приятный и ласковый баритон, эти кучеряшки волос, на потном лбу и всё его накаченное мускулистое тело.
, Вадим прекратил петь и в последнем аккорде, притушил звук гитары ладонью. Мгновение стояла тишина, а за тем зал взорвался дружными аплодисментами и возгласами восхищения с криками - браво! Молодёжь, в основном девчонки, визжали от восторга и просили спеть ещё. Вадим растерянно озирался, ища глазами Ирину, она вынырнула из толпы, решительно встала рядом и поднимая обе руки выкрикнула в микрофон:
-  Всё! Кина не будет, артиста я забираю на ужин!
Из толпы кричали:
-  Какой ужин?! Не отдадим!
-  Успеешь! До утра время много, ещё наиграешься!
-  Дураки! – Невозмутимо огрызалась Ира, - халявщики! – И уже парню, хозяину гитары, - Коля, музыку давай!
По ушам резко ударила Ливерпульская четвёртка – Битлз. – И Ирина схватила Вадима за руку и потянула за собой с подиума.
                ***
Они шли, по освещённой луной улице, а от реки тянуло прохладной свежестью, после душного клуба, здесь было свежо и просторней, доносились ночные крики птах, утробное воркование лягушек и стелился горьковатый запах дыма, где-то жгли солому. Вадим взял её за руку, притянул к себе, она с придыханием повела плечами.
-  Замёрзла? – Участливо спросил Вадим.
-  Прохладно…
Вадим скинул куртку и накинул Ирине на плечи, прижал за талию.
-  Сам-то не замёрзнешь?
Вадим с умыслом ответил:
-  Ты согреешь.
Ира промолчала, а Вадим спросил:
-  Где обещанная награда?
-  Какой не терпеливый, успеешь. Ты лучше скажи где так научился играть?
-  Ни где, сам, с пацанами в подворотнях города.
-  Сам?! Доморощенный значит!
-  Можно и так.
-  А, пел ты здорово, с чувством! Будто плакал, у тебя девчонка есть или ты женатый?
-  Странно… - Произнесла Ирина, думая о чём-то о своём.
Вадим не стал спрашивать от чего ей вдруг стало странно, они подходили к гостиницы и он предложил:
-  Давай прокатимся за село, ночной жизнью полюбуемся…
Ира остановилась, задумчиво посмотрела в даль широкой улицы. Она прекрасно понимала, смысл сказанного Вадимом и какой он собирался любоваться природой ночи, слава богу, не девочка и поэтому посмотрела ему открыто в глаза, ответила:
-  Считай, что уговорил, только предупреждаю сразу, чтобы не обижался, у меня красные дни…
Вадим усмехнулся:
-  Не беда, время терпит.
-  А, ты уверен?..
- Знаю.
-  Самоуверенный какой, а я возьму и не соглашусь, что тогда?
-  А, я возьму… - И Вадим неожиданно поднял Ирину на руки и с чувством поцеловал в губы.
Она обхватила его за шею, жаркими руками и волнующее тепло недомогания от поцелуя, горячей волной прошлось по телу, не отрывая поцелуя Вадим медленно опустил Ирину на землю и тогда только произнёс:
-  Без твоего согласия, увезу тебя в степь и, ты не пожалеешь…
Сладко облизнув губы Ира ответила:
-  Я это уже почувствовала.
-  Так мы едем?
Она кивнула и, Вадим бросился к своему автомобилю.
… Они сидели над небольшим обрывом реки, которая в этом месте была узкой, за то речиста и не угомона в своём потоке, здесь было хорошо, в этот час, погрузившись во мрак. Над речкой плыла тусклая луна, то скрываясь, то выныривая из синих облаков и вода в реке казалась тёмной, и только на середине, скупо синела, в говорливых барашках. Вверх по реке мерцали огни Урюпинки, а ниже, где-то в ночи бренчала гитара и молодые девичьи голоса плыли, отражаясь в реке. Ира сидела в объятиях Вадима, млея под его руками тихо говорила:
-  Задушевно ты пел, красиво
-  Это я тебе пел, - и Вадим потянулся к пуговицам кофты, на её груди…
Она легко освободилась от его объятий, слегка отодвинувшись, отозвалась:
-  Если мне, то спасибо! Только это всё слова, нет душевной изюминки, тайны…
-  В, чём? Поясни.
-  Нет любви в твоих словах, одни слова, просто слова и всё
-  Любви?! – В удивлении спросил Вадим.
-  Да. Которая измеряется градусами, от нуля, до бесконечности. А если ноль, то это просто влечение.
-  За помни, красавица, любовь возникает от влечения и увертюра всему, выражается в красивых комплиментах т. е. словами и в том и в другом случае финал один…
-  Вот и говори хорошие слова, без рук.
-  А, ты, что будешь делать?
-  А, я буду слушать и млеть…
-  Я бы говорил тебе, если бы ты не была заминированная…
-  А, без этого, что фантазии не хватает?
-  Хватает. Только слова без действий не эффектны.
-  Для нас слова всегда приятны, только вы, парни, скупые на них, вам бы скорее под юбку, а там хорошо ли ей, плохо, плевать!
-  Не пойму, чего ты хочешь, конкретно от меня?
-  Не от тебя, а вообще, любви хочу, настоящей! А, с вами кобелями, прости, что так открыто, я уже устала! Мне двадцать один год, мне детей рожать надо, мужа с работы ждать, по воскресным дням с семьёй гулять и любить, любить, любить! -  И Ирина заплакала.
Вадим не любил женских слёз, чувствовал себя не ловко и как мог уговаривал Ирину:
-  Прости, если, не на роком, тебя обидел, но мы же взрослые люди и, знаем, что нам нужно друг от друга… - Вадим обнял плачущую Ирину, - но ты действительно хорошенькая девочка и мне нравишься.
-  Это ты сейчас так говоришь, чтобы меня успокоить, - Ира подняла лицо и коротким подолом вытерла слёзы, - не повезло тебе сегодня, дни у меня критические, а было бы можно и силком взял бы, что не так?
-  Может быть… - не стал спорить Вадим и поцеловал Ирину в мокрые от слёз губы.
Ночь плотно обволокла округу, луна скрылась за тёмными облаками, Вадим поднялся с земли, подал руку Ирине, сказал:
-  Не плачь, пошли в спальник, он большой места двоим хватит.
В салоне автомобиля они забрались в ватный спальник и тесно прижались друг к другу.
Вадим, от усталости, быстро уснул. И как-то не заметно стали просыпаться первые утренние сумерки, от которых оба одновременно проснулись. Быстро привели себя в порядок и молча покатили, в сером рассвете к селу...
Медленно отходя от мыслей, Вадим блуждающе огляделся, подумал: «Вот бы её сюда, да на всю ночь…» - За спиной послышался треск лопнувшей ветки, Вадим обернулся. На расстоянии, за широким стволом сосны, стояла маленькая девочка, украдкой наблюдая за Вадимом.
-  Вы, что здесь лежите? – Спросила, настороженно она.
-  А, что, нельзя?
Девочка пожала плечами, ответила:
-  Вы уже давно здесь, я видела, может вам плохо?..
-  Может быть, а ты чем можешь помочь?
-  Людей позову, люди врача.
-  Врач мне не поможет, пигилица!
-  А, вы не дразнитесь!
-  Я не дразнюсь, просто так сказал. Тебя как звать?
-  А, вам зачем?
-  Просто, давай познакомимся, меня зовут дядя Вадим, а тебя?
Девочка смешно прыснула в рукав и спряталась за ствол.
-  Ты чего? – Засмеялся в ответ Вадим.
-  Ой, дядя, насмешили!
-  Чего же здесь смешного?
-  А, такие дядьки не бывают!
-  А, какие?
-  Ну, не такие!
-  А, какие, всё же?
-  С, усами и не бритые!
-  Я не знал, что ты сюда придёшь, мог бы и не бриться.
-  Фу, а усов всё равно нет!
-  Дело не хитрое, отпущу.
-  И всё равно на дядьку похожими не будете!
-  Это почему же?..
-  Потому!
-  Да ладно, иди сюда, познакомимся… - Вадим приподнялся с травы.
Но девочка, словно стрекоза, быстро вспорхнула, замелькав среди деревьев, в белом коротеньком платьице, Вадим озорно свистнул ей в след и где-то уже далеко, раздался по лесу девчоночий смех.