Фемида

Фемида

Служение Фемиде могло бы начинаться с клятвы ей, наподобие той, которую произносит врач, выражая морально-этические принципы своей будущей работы. Но как же непросто сформулировать правила такой клятвы, как и соблюсти моральные принципы в деле служения правосудию, на весах которого должные мера и справедливость зависят от того, чем перевесит та или иная чаша. Зачастую на весы кладётся не то, что отдаёт дань законности, а то, что позволяет выиграть спор, добиться признания вины или невиновности. Не зря говорят: «закон что дышло: куда повернул, туда и вышло».



Игорь Петрович Пластинин был свежеиспеченным выпускником юридического факультета одного из институтов небольшого города, в котором молодой человек родился, вырос и планировал сделать если не блестящую, то, во всяком случае, достойную возлагавшихся на него преподавателями надежд карьеру. Вуз Игорь Петрович окончил с отличием, что свидетельствовало, скорее всего, о наличии у выпускника должных юридических знаний, подтверждённых вкладышем к диплому.
Ещё до окончания института Игорь Петрович был распределен на работу в одну из юридических фирм города, положительно зарекомендовав себя на преддипломной практике. Фирма занималась вопросами правового обслуживания граждан, специализируясь на семейных, жилищных, наследственных и тому подобных вопросах, касающихся частных дел обращающихся за юридической помощью лиц.
Пластинин с юных лет хотел быть юристом, да и, казалось, родился для этой профессии. Будучи школьником, он выделялся среди других детей красноречием, умел грамотно формулировать свои мысли, за что получал похвалы от учителей гуманитарных предметов. В спорах между одноклассниками Игорь Петрович, тогда ещё Игорь, выступал в качестве судьи и примирителя, находя способы уладить конфликт и расставить все «за» и «против» по своим справедливым местам. В средних классах школы нацеленный на будущую профессию подросток, в отличие от его менее сознательных сверстников, читал книги об известных юристах, речи знаменитых защитников и даже ходил на открытые судебные процессы в районный суд наблюдать за работой судей и народных заседателей. После одиннадцатого класса школы Пластинин без особого труда поступил на юридический факультет, который, как мы упомянули ранее, успешно окончил в текущем году и приступил к трудовой деятельности в юридической фирме.
Работа молодому человеку нравилась. К нему на приём ежедневно приходили люди со своими проблемами, неразрешёнными вопросами, спорами с родственниками, а молодой юрист, внимательно выслушивая посетителя, записывая имеющие значение детали, применяя полученные в институте знания, разрешал все эти, как говорили в его фирме, «дела». Порой он чувствовал себя просто-таки вершителем судеб, разбирая сложный вопрос и находя обоснованное решение. Труд юриста не был простым, ведь не от хорошей жизни, как правило, к нему обращались люди. Но среди недовольных, рассерженных, обманутых в надеждах и просто расстроенных людей были и обрадованные, окрылённые, благодарные, и даже счастливые результатом работы Пластинина, и эти вторые, а в чём-то и первые, стоили того, чтобы работать ещё старательнее, что начинающий юрист делал ежедневно и на совесть.
Приём в юридической фирме начинался в 9 утра и длился до 6 вечера с перерывом на часовой обед. Но и в обед, и после работы, и утром, на неё собираясь, Игорь Петрович продолжал думать о «делах», прокручивая в голове все возможные варианты развития событий и разрешения споров.
В один из обычных приёмных дней в кабинет Пластинина вошёл средних лет мужчина, в костюме, светлой рубашке и галстуке, который носил, по всей видимости, нечасто, так как время от времени пытался ослабить сжимавший шею узел и, сделав это, всё равно, казалось, чувствовал себя некомфортно. Посетитель сел на предложенный стул и, в который раз поправив галстук, рассказал его «дело».
А «дело» было самым что ни на есть обычным. Он дал в долг соседу по гаражу среднюю по общим меркам, но довольно значительную для самого мужчины, как он сказал, сумму денег, а сосед деньги не вернул. Необходимость найти способ взыскать долг и стала причиной обращения в юридическую фирму.
– Я понял в целом ситуацию, – выслушав посетителя, деловито начал Игорь Петрович. – Но давайте теперь по порядку и поподробнее. Как Вас зовут, когда, где, кому именно и на какой срок Вами были даны денежные средства?
–  Зовут меня Трутаев Михаил Яковлевич, деньги я дал соседу по гаражу Кузьмину Илье Ильичу, было это полгода назад. Деньги передавал в гаражах, это минутах в десяти от моего дома. Заводские гаражи, мы ж с Кузьминым с одного завода. Было это в пятницу вечером. Я сомневался, давать или нет, так как знал, что у него уже были какие-то долги, но он сказал, что должен через несколько месяцев получить откуда-то крупную сумму, а сейчас нужно просто перебиться, поэтому я решился помочь.
– Так, Михаил Яковлевич, хорошо. Подскажите, пожалуйста, на какой именно срок были даны деньги и как Вы поняли, что должник Вам их не вернёт.
– Давал на три месяца. После того, как три месяца прошло, я позвонил Кузьмину, ну должнику, он сначала обещал, говорил, что вот-вот отдаст, а потом исчез. Неделю назад я его встретил в гаражах, так он вообще в отказ пошёл, мол, отдавать мне ничего не будет, так как какие у меня доказательства, что я ему эти деньги давал.
Посетитель в который раз поправил мешавший ему галстук и слегка поморщился, то ли от неудобства, то ли от того, о чём рассказывал.
– Вот это важно. Скажите, Вы оформляли как-то передачу денег в долг: может быть, подписывали договор с гражданином… – Пластинин заглянул в только что сделанные записи, – Кузьминым или взяли у него расписку о получении денежных средств?
Посетитель, помедлив с ответом, совсем ослабил галстук, потянув за узел вниз и поведя из стороны в сторону освобождённой шеей.
– Да, была расписка, – выдохнув, ответил он.
– Можете мне её показать?
– Не могу.
– Почему же? – удивился юрист отказу Трутаева в простой просьбе.
– Да нет её. Была и нет.
– Поясните, пожалуйста, что-то я ничего не понимаю, – удивился Пластинин и даже подался немного вперёд в надежде узнать подробности.
– Да, дело такое. Дал я Кузе, ну Кузьмину, значит, деньги. Было это в пятницу вечером после работы в гаражах. Хотя это я говорил уже вроде... Он, значит, понёс их домой. Я остался в гараже копаться. Смотрю, возвращается Кузя и тащит в сетке что-то. Ну, принёс, в общем, отметить это дело. Очень он обрадовался, что я дал ему деньги, и говорит, мол, давай по чуть-чуть. В гаражах ещё мужики были, они тоже подтянулись. Мы вместе выпили за то, что у Кузи есть теперь деньги, чтобы какой-то там важный долг отдать…
– Так, минуточку, давайте здесь остановимся. То есть были свидетели, которые знали, что Вы дали Кузьмину в долг денежные средства.
– Ну, конечно, были. Это ж заводские гаражи. Там наши мужики с завода каждую пятницу собираются. И в тот вечер, кроме нас с Кузей, ещё двое, нет, трое ещё было.
– Это очень важно. Нужно будет указать фамилии всех этих свидетелей. Что было дальше?
Трутаев опять сделал паузу, то ли обдумывая слова юриста, то ли то, что он собирался сказать.
– Дальше выпили. Ну Кузя же одну бутылку принёс, сходили ещё за одной. Я в общем-то не особо по этому делу, да и жена моя не любит, когда я выпью. Но тут как-то потерял контроль, перебрал, в общем. Или алкоголь некачественный был, не знаю.
– Хорошо-хорошо, но давайте ближе к делу, то есть к расписке, – немного нетерпеливо прервал Игорь Петрович посетителя.
– Так я и веду к расписке. Она у меня лежала сначала в кармане рубашки. Лучше б там и оставалась. А потом мешала она мне что ли в рубашке, то ли ещё что, сейчас уже не помню, но я переложил её в карман брюк.
Трутаев опять остановился. А Пластилин, немного подождав, попросил посетителя всё же продолжить.
– Да что тут говорить. Пришёл я домой, чувствовал себя неважно, жена недовольна была. Оно и понятно, видно же, что я выпивши. Лёг спать. В субботу к обеду только отошёл, смотрю, а жена брюки постирала в машинке, говорит: «И где так можно было уделаться». А мы-то допоздна в гаражах сидели, там уследишь что ли, не лаборатория же: и масло, и грязь. В общем, сначала я ей спасибо сказал даже, а потом как вспомнил про расписку, ну и всё…
– И что же, не осталось никаких следов от расписки, то есть, может быть, в каком-то виде она всё-таки сохранилась?
– Да какой там. Жена остатки выбросила, но сказала, что там ничего не видно было, труха одна. Что написано, всё стёрлось, начисто… Она и сама бы прочитать хотела, ну мало ли, кто мне пишет…
– Что ж, – Пластинин задумался, – но Вы также сказали, что Кузьмин отказал в возврате долга, ссылаясь на отсутствие у вас доказательств того, что денежные средства ему были переданы. Откуда он мог знать о том, что расписка Вами утрачена?
– Да, не терял я её…
– Выражусь иначе: о том, что расписка была непреднамеренно уничтожена Вашей женой.
– Да, непреднамеренно. Она же злилась на меня, гудела полдня за то, что пришёл в таком виде в пятницу. Вот и пожаловалась соседке, мол, пришёл пьяный, брюки все изгваздал, до конца так и не отстирались, да ещё и записка в них какая-то была, а она с ней постирала… Я ж её сначала не посвящал в это дело, у нас, знаете, деньги вроде как общие, но… – видно было, что Трутаев подбирает слова, – есть у меня и своя кубышка. В общем, выболтала она соседке, а от той разлетелось и до Кузи дошло, значит, как-то, а он сообразил, может, что это его расписка была, так как точно видел, что я расписку в карман брюк перекладывал… Он же меньше всех пил в ту пятницу, у него в семье проблемы, он редко пьёт, почти никогда даже, так, понюхает только… В тот день это он на радостях принёс…
– Да, дела Ваши не очень-то хороши, правду сказать, гражданин Трутаев. Расписка является важным документом. По закону без неё мы не можем ссылаться на показания свидетелей, которые, как Вы говорите, были из числа ваших знакомых и могли бы подтвердить факт передачи денег. А если должник знает о том, что расписки больше нет, то он может настаивать на отсутствии обязательств по возврату долга. Понимаете? Припомните ещё, пожалуйста, а как Кузьмин просил у Вас деньги? Лично?
– Нет, лично не просил. Ну, то есть про деньги он мне на почту написал. Я ему в понедельник переслал рассылку какую-то по электронной почте, вот он мне в ответ, мол, не могу ли я ему дать в долг, очень нужно и всё такое. Я ему ответил, что надо подумать, но, скорее всего, да, смогу.
– А о том, что он получил от вас деньги, Кузьмин не писал Вам случайно?
Трутаев задумался.
– Как же. Писал. Но это потом уже, в субботу. После вечера пятницы он мне на следующее утро сообщение на телефон прислал, спросил, как я себя чувствую и что я очень выручил его деньгами этими…
Пластинин не мог сдержать радости:
– Вот это уже лучше, вот это уже хорошо! Итого, у нас есть переписка, которую мы можем использовать в качестве подтверждения передачи денег взаём. Прекрасно! Думаю, с такими доказательствами в суде будут хорошие шансы на успех.
– Да, и он написал там, что долг вернёт, а я ещё в ответ ему, мол, не забудь про проценты…
 Лицо юриста выразило удивление:
– Проценты?
Посетитель заметно стушевался, рука его вновь потянулась к узлу галстука, хотя тот был уже совсем ослаблен и не стеснял Трутаева.
– Да нет… Оговорился я. Написал, чтоб вовремя вернул, а то ж по закону вроде бы проценты начисляются, если вовремя не вернёшь, ну что-то в этом роде…
– Понятно. Обязательные проценты никто начислять не будет, это Вы что-то здесь напутали. Есть у Вас ещё что-то, чтобы дополнить Ваше «дело»?
– Вроде нет, я всё рассказал.
– Что же, тогда я составлю досудебное уведомление в адрес должника, чтобы официально зафиксировать Ваше требование к нему, распечатаю его, а Вам нужно будет отправить этот документ от своего имени на адрес Кузьмина заказным письмом с уведомлением. Если эта мера не подействует и должник деньги не вернёт, то будем подавать материалы в суд. Надеюсь, что имеющиеся у нас доказательства помогут выиграть «дело». Я позвоню Вам, когда документ для направления должнику будет готов, думаю, не позднее завтра.
Посетитель не спеша встал, как после трудной физической работы, поблагодарил юриста и вышел их кабинета.
«Ну что же, – думал про себя Пластинин, – дело ясное и, похоже, выигрышное. Трутаев дал взаймы Кузьмину некоторую сумму денег, недобросовестный должник деньги не вернул и сейчас вовсе отказывается от долга, ссылаясь на отсутствие письменного оформления займа. Уничтожение расписки – значительный минус юридической позиции по этому делу. Но расписка была. И, в общем-то, факт наличия расписки может подтвердить жена Трутаева, да и соседи по гаражу, которые знали о том, что деньги были переданы, а расписка оформлена. Надо будет с каждым побеседовать и оформить показания. Но даже если факт наличия расписки признать в суде не удастся, то существует переписка должника с Трутаевым по телефону и по электронной почте, что можно попытаться перевести в доказательства, взяв расшифровку переписки у сотового оператора и зафиксировав нотариально факт получения электронного письма, тогда «дело» в суде точно выгорит. Как-то странно он сказал о каких-то там процентах, но мог оговориться человек. Не будем обращать на это внимание. Сейчас же напишу досудебное уведомление».
Пластинин был доволен, что ему удавалось подбирать факты в пользу Трутаева, и он даже хотел, чтобы должник не вернул деньги в добровольном порядке, тогда Игорь Петрович подготовит исковое заявление о взыскании долга, представит в суд собранные им доказательства и обязательно отстоит позицию представляемой им стороны. Молодому юристу нравилось воображать, как он выстроит свою речь, обезоружит противную сторону тщательно продуманными аргументами и, в итоге, блестяще выиграет суд. В этот момент он даже не думал о вознаграждении, которое полагалось бы ему в случае победы, морального удовлетворения от хорошо выполненной работы было вполне достаточно.
Через неделю после того, как Пластинин подготовил досудебное уведомление и передал его Трутаеву для направления должнику, в кабинет Игоря Петровича на приём вошёл худощавый, средних лет мужчина, одетый довольно скромно, да и, в общем, выглядевший как-то поношенно и устало. Он сначала осторожно приоткрыл дверь кабинета юриста, просунул в неё голову, спросив разрешения войти и, только получив положительный ответ, занес внутрь помещения всю свою узкую, длинную фигуру.
– Слушаю Вас, – ставшей привычной за полгода работы фразой приветствовал Пластинин посетителя.
– Вот, – без дополнительных пояснений произнёс худощавый мужчина и положил на стол юриста какой-то документ.
– Так, посмотрим, – продолжил бодрым голосом Игорь Петрович, предвкушая возможность поработать над ещё одной, возможно, интересной юридической задачей, но менее чем через минуту приняв озабоченный вид. Перед ним лежало досудебное уведомление, которое он совсем недавно составил для Трутаева и адресатом которой, по всей видимости, был сидевший перед ним должник Кузьмин. Первой мыслью Игоря Петровича было сразу же отказаться проводить приём, так как был явный конфликт интересов Кузьмина и Трутаева, которого он уже консультировал по его «делу». Но потом профессиональное любопытство и молодой азарт начинающего юриста возобладали. В конце концов, он ещё не оформил представительство Трутаева в суде и, значит, не ведёт официально его «дело», а упустить возможность хотя бы для себя узнать причины, по которым должник отказывался возвращать полученные взаймы деньги, было бы очень жаль. Юрист отложил в сторону документ и обратился к посетителю, видя, что тот сам никак не решится начать говорить:
– Вы, по всей видимости, Кузьмин Илья Ильич, которому адресовано это уведомление? Поправьте меня, если я ошибаюсь.
– Не ошибаетесь, – ответил мужчина понуро и будто бы виновато. – Я и есть Кузьмин.
– Хорошо. Тогда давайте выясним, что Вы можете сказать по поводу этого досудебного уведомления?
Посетитель стал ещё мрачнее, и Пластинину показалось, что он готов был расплакаться, во всяком случае, мимика и выражение глаз мужчины выказывали что-то похожее на готовые выступить слёзы.
– Успокойтесь, пожалуйста. Давайте я попробую задать Вам несколько вопросов, а Вы – на них ответить. В первую очередь, кем Вам приходится тот, кто направил это уведомление и правда ли то, что в нём написано?
Худые руки посетителя, лежавшие на его коленях, собрались в подобие кулаков, тем самым, видимо, помогая ему начать разговор.
– Эта бумага от моего соседа по гаражу – Миши Трутаева, то есть Михаила Яковлевича Трутаева. То, что написано, правда. Он мне дал деньги в долг на три месяца, я обещал вернуть и не вернул.
– Понятно, – в некоторой задумчивости, словно что-то уточняя про себя ответил Пластинин. – Но в документе также указано, что Вы не просто не вернули, а совсем отказались возвращать деньги. Как же это понимать, если Вы только что признали факт наличия долга?
- Да, признал. И да, Мишка все правильно пишет, отказался, – Кузьмин прикусил губу и поморщился.
– Но есть же у Вас этому какие-то объяснения. Может быть, расскажете, коль скоро пришли ко мне на приём, – продолжил вкрадчиво Игорь Петрович, понимая, что выудить информацию из этого посетителя не так-то просто.
– Есть. Объяснения есть. Но к чему они. Мне б отсрочить долг, ну ещё бы хоть на три месяца, и я б тогда… Тогда я б вернул, – мужчину словно прорвало, и он продолжил скороговоркой. – А он же уперся. Либо сейчас, говорит, либо найдёт на меня управу. Ещё эти проценты, там уже набежало полсуммы самого долга. Я ж думал, что он проценты так, для формы, а он – вправду. Ну как так можно-то. Мы ж с ним в одном цеху десять лет, пока он на повышение не пошёл. Да что тут говорить…
– Так, подождите-подождите, я не успеваю за вашими показаниями, – прервал разговорившегося посетителя Пластинин, – давайте чуть помедленнее и поподробнее. Я буду говорить, а Вы меня поправляйте, если я что-то понял не так.
– Л-ладно, – ответил, запнувшись, Илья Ильич.
– Вы взяли у Трутаева деньги в долг на три месяца, вернуть которые должны были с процентами, так?
– Ну, он сказал, что с процентами. Я просил без них, на мне же и так долг висит, на который и нужны были деньги. А он ни в какую, говорит: либо так, либо никак. Я скрепя сердце согласился, но я был уверен… уверен, что он с меня проценты не возьмет, он же знает, на что я деньги беру…
– Так, минуточку, но Вы сами только что сказали, что брали деньги у Трутаева, чтобы погасить уже имевшийся у Вас долг.
– Да, сказал, – вновь поморщился посетитель.
– Так что же в том долге такого, о чём знал Трутаев?
– Ой, товарищ юрист, тут долго рассказывать, я ж не исповедоваться пришел, а затем, чтоб придумать что-нибудь, как без суда обойтись и хотя бы ещё на три месяца долг отсрочить…
– Но, видите как, у юриста как у священника. Придется Вам всё рассказать мне подробно, в противном случае я никак не смогу Вам помочь.
– Прям всё?
– Всё, и подробно. Я внимательно Вас слушаю.
Тени ходили по лицу Кузьмина, минуту не решавшегося что-либо сказать, после чего он опять, словно помогая себе, сжал руки в кулаки и продолжил:
– Ну что. Младшая дочка – инвалид у нас с рождения, не ходит и, как в нашей больнице сказали, ходить никогда не будет. Раньше, когда маленькая была, мы её на руках носили, ну а сейчас подросла уже, самостоятельности хочет, ну, насколько это возможно. По закону ей положена коляска. Да её и выделили. Только коляска эта как старый трактор, с ней и мужик не управится, не то что девчушка. Мы нашли, где достать хорошую коляску, импортную. Ну а денег-то откуда взять? Я один работаю. Жена дома сидит, у нас ещё трое старших – школьников, и за младшей уход постоянный нужен. Часть на коляску профсоюз заводской помог, ну а остальное я в долг взял у родственников. А они такие ядовитые, стали жену донимать, чтоб мы долг отдали, жена упросила меня перезанять, а то они её со свету сживут, в общем, поэтому я к Мишке и обратился, знал, что он в кубышку кладёт и не тратит. Нам же фонд один благотворительный вызвался помочь, они вот-вот должны деньги выделить, но там, как везде, бюрократия, поэтому не успели пока, месяца через три, говорят, точно перечислят, тогда б я Мише и отдал.
– Да, ситуация, – Пластинин тоже как-то помрачнел, но, продолжая вести профессиональный приём, продолжил задавать требующие прояснения вопросы:
– Но почему Вы так суда боитесь? Ведь там тоже можно всё объяснить. Конечно, суд не откажет Трутаеву и взыщет с Вас сумму долга, может быть, и без процентов, кстати, потом возбудят исполнительное производство и будут из Вашей зарплаты вычитать какую-то сумму, пока Вы деньги от фонда не получите и не рассчитаетесь.
– Объяснить-то можно… – Кузьмин на время как-то внутренне устранился, будто сам с собой что-то обсуждая, а потом прогнав сомнения, вновь скороговоркой продолжил. – Да только нельзя мне суд, нельзя мне это производство, будь оно неладно. Фонд нам деньги даёт и на коляску, и на операцию. У нас-то в больнице сказали, что дочка ходить не будет, а за границей на операцию согласились, говорят, шанс есть. Но всё это не бесплатно, и ждать нас там в любое время не будут. Как скажут, надо ехать. А если решение суда будет и приставы из-за долга мне выезд за границу закроют, кто ж дочку отвезёт? Жена-то со старшими тремя, мне с ними не управиться здесь, ну а родственники… Вы поняли уже... А бюрократия эта везде: и в суде, и у приставов этих, кто там будет разбираться, закроют выезд и всё... Нельзя мне суд, понимаете, нельзя…
– Понимаю. Но зачем же Вы сказали Трутаеву, что вообще ему долг не вернёте, объяснили бы ему всё?
– Вот опять, объяснили бы… А я что, не объяснял? Да он же всё знает и про дочку, и про положение моё. Я говорил ему, чтоб подождал, я деньги от фонда получу и сразу же расплачусь, там же и на коляску, и на операцию хватает, у меня бумаги есть, всё подтверждённое… Правда, на проценты там не получается. А он начал, что или с процентами плати, или он на меня управу найдет. А потом ещё во дворе кто-то сказал, будто жена Мишки случайно расписку мою уничтожила, ну я сгоряча и ляпнул ему, что раз так, значит, не брал я у тебя и отдавать не буду… Ну я б отдал всё равно, отдал бы, мне чужого не надо, без процентов, но отдал бы…
– Да что ж он, Трутаев этот, не человек что ли, как не войти в такое положение? – излишне эмоционально отреагировал Пластинин.
– Да был он нормальный человек. Но тоже, у каждого своё. Жена его прижала, дескать, возвращай деньги в дом, она ж ни сном ни духом была сначала, что у Мишки эта заначка есть, а теперь узнала и про долг, и про проценты, вот и требует вернуть. Не любит она нас с женой. Сильно не любит. У них с Мишей тоже дочка была, нашей младшей почти ровесница, здоровенькая, а утонула в речке два года назад. Так вот жена Мишкина нас на дух из-за этого не переносит, что наша больная жива, а их здоровая утонула. А теперь ещё и наша, бог даст, здоровой станет…
Тяжело было Пластинину слушать этот рассказ. Ещё тяжелее было от осознания того, что он уже не может выйти из «дела» Кузьмина, хотя и ввязался в него по юношеской непрофессиональности.  «Ну что я за осёл, – ругал себя Пластинин. – Как я мог из простого любопытства так вляпаться. Хорошо, конечно, что пока я не оформил официально представление интересов Трутаева, но он же меня в своё «дело» уже посвятил. Как некорректно! Но ничего. Кузьмина я этого уже бросить не могу, за это «дело» точно надо браться».
– Вы знаете, должен Вам признаться, что это я написал для Трутаева досудебное уведомление, он был у меня на приёме неделю назад, – опасаясь реакции посетителя, всё же признался Пластинин.
– Вы? - удивление Кузьмина было таким сильным, что его готовые на протяжении всего разговора выскользнуть наружу слёзы спрятались глубоко внутри, уступив место удивлению и недоверию. – А что же я Вам тут всё вывернул наизнанку, а Вы…
– Я виноват в профессиональной некорректности, и Вы, в общем-то, можете, конечно, отказаться от моих услуг, но, прошу, не спешите. Я ещё официально не представляю интересы Трутаева, но по-человечески я считаю важным для себя представлять Ваши интересы, если Вы, конечно, сможете документально подтвердить все те факты, которые мне изложили: об инвалидности дочери и о выделенных, но пока не выплаченных средствах фонда.
–  Д-да, подтвердить могу, конечно, – ответил, немного запнувшись Илья Ильич, смотря с недоверием, но всё-таки приняв решение положиться на этого молодого и вроде бы искренне желающего помочь юриста, тем более, что найти в себе силы ещё раз пересказать кому-то свою историю он, казалось, не мог, да и не хотел. «А суд надо любыми средствами повернуть в мою пользу или хотя бы отсрочить на время», – мысленно утвердился в решимости довериться Пластинину Кузьмин, так как младшая дочка была самой большой его болью и ответственностью в жизни.
Игорь Петрович, проводив посетителя, сразу же взялся за выстраивание контрпозиции. «Итак, что мы имеем, – проговаривал про себя собранные воедино факты Пластинин. – Трутаев дал Кузьмину взаймы денежные средства, о чём последним была выдана расписка. Однако расписка уничтожена, а значит, нет прямого доказательства того, что Кузьминым деньги были получены. Хорошо. Дальше. Жена Трутаева и его соседи по гаражу могут заявить, что расписка была. Но жена Трутаева – заинтересованное лицо, и её слова в защиту близкого родственника в суде могут вызвать сомнения, а соседи в ту пятницу находились в состоянии алкогольного опьянения, то есть их показания можно попробовать признать недостоверными. Так, если удаётся исключить расписку, остаётся переписка Кузьмина с Трутаевым по почте и телефону. Но доказать, что эти сообщения писал именно Илья Ильич, будет очень сложно: сим-карта могла быть им утеряна, а электронная почта взломана, соответственно, и писать мог кто угодно. И, наконец, если суд всё-таки признает, что деньги Трутаевым Кузьмину были переданы, то можно заявить, что деньги эти – благотворительное пожертвование Трутаева больному ребёнку Кузьмина, а значит, Илья Ильич ничего возвращать не должен, так как он обоснованно трактовал это как подарок его давнего хорошего знакомого, с которым состоит в приятельских отношениях более десяти лет. Да, прекрасно, просто отлично!».
Удовлетворенный выстроенной теорией Пластинин сел к компьютеру и стал набирать возражения на своё же досудебное уведомление, мысленно представляя и даже желая, чтобы Трутаев подал исковое заявление, и тогда юрист мог бы представить суду все найденные им аргументы в пользу Кузьмина и блестяще выиграть это «дело».
«А если Илья Ильич потом решит отдать деньги Трутаеву, как и планирует, то это уже его моральное право, – продолжал рассуждать про себя Игорь Петрович, печатая документ в защиту Кузьмина, – с моим правом, а точнее, с моей обязанностью выполнить свою работу никак не связанное».