Картинки-изюминки сб. Модница Люсьенка ч 1

У сборника рассказов «Модница Люсьенка» имеется и второе название - «У каждого своя изюминка», которое оказалось двойным: она имеется и у каждого персонажа, и у самих рассказов; эти самые изюминки и захотелось собрать в горсть, ещё раз заглянув на страницы книги. Но их оказалось больше, чем ожидалось, поэтому придется задуманное разбить на части. Всего рассказов в сборнике двенадцать; разобью на три части – «три» - число хорошее.


«Модница Люсьенка»

На танцах от Людмилы Владимировны не осталось и следа — была только счастливая второкурсника Люсьенка, у которой постоянно от счастья кружилась голова и она не понимала, где и в чьих объятиях находится — две картинки накладывались друг на друга и никак не хотели разъединяться: открытая площадка у теплого моря, рядом красавец-блондин, и то далекое, почти забытое (так ЛВ казалось): морозный вечер в Москве, день рождение однокурсника и заикающийся Алексей Вишневский, во время танца, отдавивший ей все ноги.


Но человек не может полностью закрыться от мира, даже, обрубив почти все концы. Отдушина необходима. И такой отдушиной стали танцы. На третьем курсе начала она посещать танцкласс. Навыки имелись и хорошие — с детства Люсеньку сопровождала физкультура и спорт — тело было гибкое тренированное — красивое сильное тело. И потянулось оно к музыке — тягучей, с всполохами страсти, расслабляющей, заставляющей забывать невзгоды — к танцу надежды одиноких морских скитальцев, пытающихся на суше поймать свою удачу, одним словом, к аргентинскому танго.


Говорил незнакомец красиво, изысканно говорил. Когда же во время танца стал читать стихи на испанском у Людмилы мелькнула мысль — как бы не потеряться во всём этом великолепии. Но порыв холодного ветра, прилетевший в открытую форточку, привел в чувство — парень честный, сразу обозначил рамки: его тело, как и её просит движений под музыку, значит просто получай удовольствие, а всё остальное оставь для другого. В танцклассе Людмиле было хорошо. Вместе с музыкой она уносилась под теплое солнце далекой страны и была благодарна тому уголку планеты, на котором зародился этот удивительный танец.


Хозяйка оглядела гостей, расположившихся в столовой, ублаженных вкусными пирогами и крепким душистым чаем и душа её возрадовалась — все запоры, заслоны, замки, стенки, которые городились много лет в один миг спали с её души и ощутила она себя юной девушкой, проводящей лето в глухой деревне у маминой родни; и замелькало давно забытое: петух, призывающий свет-утро своим кукареку; шершавый язык телёнка, парное молоко, алмазные росы; ключ, выталкивающий себя из-под земли, ручеёк, быстро спешащий к речке-студёнке; солнечные восходы и закаты; луна в полнеба; Млечный путь — мечта всех странников; Ковш Большой Медведицы и Полярная звезда, хранящая верность северу; и размеренная жизнь — бурлящая летом и затихающая зимой.

Там люди были простые, с чистой душой, трудолюбивые, готовые на помощь ближнему, радующиеся счастью и оплакивающие горе и собственное, и чужое.


Была у меня одна козырная карта, в запасе её держал, никогда не использовал, необходимости не было, да и не думал, что о чём-то попрошу человека, которому много лет назад жизнь спас. Не знал кто таков, просто однажды на болоте увидел тонущего и спас — верёвка с грузом всегда с собой, рука меткая и сильная, глаз верный — вытащил, у костерка обогрел, обсушил, накормил да на дорогу вывел, и стал прощаться. Спасенный всё время молчал, а когда я ещё и деньги протянул — не выдержал:

— Ты же меня совсем не знаешь, кто я, что я, может лихоимец какой, а ты такую заботу проявляешь, даже и не спросив ни о чём?

— А о чём спрашивать? Видишь человек в беде — помоги, если тебе не трудно. А что я для тебя сделал было для меня не трудно. Может и мне в тяжелый час помощь придет оттуда откуда и не жду.

— Убедил, — говорит мужик. — Но и ты меня пойми, хочу я тебе спасибо сказать и, если позволишь, стать крестным твоему ребенку. Я человек честный, ребенку за крестного краснеть не придется.



«Тоня-Тонечка»

– Девочка моя, люди не продукты питания, где по запаху и вкусу можно отличить плохое от хорошего (описывается время, когда в продукты не добавляли пищевых добавок).

– А как, мамочка, можно в человеке разобраться?

– По делам его можно разобраться, даже слова не важны. Дела правду говорят.

– Но ведь человек может притворяться и долго притворяться.

– Может. Но в жизни бывают моменты, когда истинная сущность человека выходит наружу. Случается что-то, и вылезает на свет и трусость, и глупость, и страх, и корысть, и зависть, и многое ещё что, всего не перечтешь.


Тонечке было интересно и с бабушкой, и с бабой Арей. С бабушкой – музыка, рисование, иностранные язык; с бабой Арей – общение с природой, с животными и птицами, траволечение. Одно занятие плавно переходило в другое, а ночью снились цветные сны с ароматами яблони, черемухи, сирени, жасмина, с пением соловьев, уханьем филина; и проснувшись она не всегда понимала сон это или другая явь, просачивающаяся через тонкую завесу дома бабы Ари.

Баба Аря рассказывала удивительные вещи – что с каждой травинкой поговорить можно, а уж с животными и птицами не только поговорить, но и договориться. Только нужно уметь слушать и любить. Тонечка многого не понимала, но точно знала, что её бабушка с дедушкой и баба Аря – настоящие. 

Она даже пробовала разговаривать с петухом Петькой, котом Степкой, козой Дашкой и псом Тузиком. Но Петя удивленно смотрел, говорил: «Ко», – и уходил к своим курочкам; Степка любил, когда ему чесали животик, но у него было полно своих дел, мало интересных человеку; коза была с норовом, к себе подпускала только бабу Арю, до со снисходительным видом коронованной особы могла съесть пучок травы, протянутый детской рукой, но гладить себя не позволяла. Лучше всех складывались отношения с Тузиком – он целыми днями вертелся под ногами, весело вилял хвостом, тыкался мокрым холодным носом в руку и всё норовил облизать лицо; но стоило бабе Аре посмотреть на него – сразу становился степенным и приставания прекращал.


Четыре года назад Аллочка, гуляя с бабушкой, в кустах нашла еле живого котенка. Но Васька выжил и со временем стал грозой всех котов в округе. Его не смущали ни разорванные уши, ни расцарапанная морда – девизом была победа над врагом – и это было смыслом жизни. Но весной в сад подкинули только-только открывшего глаза щенка и Васька обрел иной смысл жизни – стал воспитателем нового друга. Он усердно обучал воспитанника кошачьим хитростям, но Ниро, к сожалению Василия, лазание по деревьям осилить не смог, но мышей ловить научился. Через полгода Вася заметил, что питомец по габаритам значительно превосходит своего наставника, но это его не смутило. Ниро был очень добродушный, а Василий по опыту знал – главное характер. Да, Ниро не боец, но у каждого своя планида, да и всему своё время – например: в два года тебе хочется победить всех котов в округе, в четыре же - погреться на солнышке и пофилософствовать.


Делая разные вещи, Тонечка была о себе не очень высокого мнения; ей всегда казалось, что другие лучше, умнее, способнее её и радовалась этому. Её же дела были и не дела вовсе, а так, какой-то невидимый глазу зачин, который подхватывали другие и с гордо поднятой головой присваивали чужое. Но Тонечка ничего этого не замечала. То, что она делала, доставляло ей радость и удовольствие; муж её начинания всегда поддерживал, советовался в трудных вопросах и говорил: «Ты моя бухта радости и тихая заводь, ты мой крепкий тыл и надежное плечо товарища; ты отрада сердца моего и любовь на всю жизнь». И Тонечка знала, что муж говорит правду.
 


«Глебыч»

Отрадой сердца был старый дом, где семья обитала, и его хозяин – отцов отец. Дед Илья был расторопен, но не суетлив; расчетлив, но не скареден; от души делал подарки, не считаясь с затратами; был приветлив с людьми; всегда выслушивал мнение другого; признавал свои ошибки и просил прощение за нанесенную обиду; никогда не сквернословил; работал умело и споро; а еще дед бренчал на балалайке – и трели-рулады старого виртуоза, проникая в душу, веселили сердце.

Балалайка была под стать деду и звучала по-разному. Самая красивая мелодия выходила, когда Илья Ильич был в благостном расположении духа – из балалайки тогда лилась гармония души. Но любая ссора из-под пальцев высекала искру, превращающуюся в пламя, пожирающее всё на своем пути – огненный вихрь музыки сметал ор и крики, а когда всё затихало – смолкали и струны.


Первый раз дедово наследство оказалось в руках внука, когда по Илье Ильичу справляли поминки – год прошел со дня кончины. Отец тогда горько усмехнулся: «Что ж, подержи, я тоже в свое время держал, только видно у нас балалайка – однолюбка, никого кроме твоего деда признавать не желает».

Но Валентин знал, что он сейчас тронет струны и балалайка ответит и пронесется тихий стон-плач по душе, упокоенной с миром и ныне обитающей в иных пределах.

Когда заиграл, ничего кроме прощальной песни, родившейся где-то далеко и обретшей звук-жизнь под его пальцами, он не ощущал и не воспринимал. Когда же закончил – удивился звенящей тишине, его окружающей. Потом раздались хлопки, сначала одиночные, редкие, а затем бурные. Но воспринимались только огромные глаза отца, наполненные слезами, и слова: «Дед бы тобой гордился».


Он целиком погружался в служебные обязанности и дни, с размытыми границами, превращались в один сплошной поток; так море сливается с небом в сумерках, и ты погружаешься в синее нечто – зыбкое и неустойчивое, норовящее поглотить тебя всего без остатка. Но восход солнца рассеивает морок, начинается новый рабочий день и железный островок сухопутной жизни бойко режет волны, держась заданного курса.


Балалайку принесла Валя и с поклоном вручила гостю. Почему-то захотелось погладить балалайку. Почувствовалась её тоска по умелым пальцам и по музыке, что лилась из-под них; и Валентин заиграл, сначала тихо-тихо, потом звук начал нарастать и услышал он в нём мощь зарождающегося шквала, неудержимо несущегося над морем. Струны натянулись и звенели, что есть мочи, но лопаться не собирались. А мотив перешел в какой-то бешенный танец в обнимку с огромными волнами, вздымающимися до небес. Но мало-помалу неистовая мощь стала уходить на глубину и в ней растворяться – и осталась только легкая рябь, переливающаяся в закатных лучах солнца.


«Ну что ж, – сказал Валентин жене, – дом в деревне, но со всеми городскими удобствами; работать никто тебя не заставляет, делай что душа желает – хочешь пляши, хочешь книги пиши», –  и стали муж с женой жить в своё удовольствие, совмещая необходимый труд с радостью общения с природой и конечно же с семейными посиделками под балалайку – куда же без неё …



«Валенька и Верочка»

– Ты живешь в мире, который может и улыбнуться тебе, и дать пинка. Ты должна быть готова встречать разные стороны и мира, и людей в нём живущих. Все люди разные, и в каждом много чего понамешано. И не важно, как к тебе кто-то относится, важно, как ты сама идешь по этому миру. Не опускайся на уровень ругани, скандала, крика – никогда ничего конструктивного из этого не выходит. Кричать можно в особых случаях, и ты должна точно знать в каких: криком можно «спустить избыток пара», позвать на помощь, кого-то остановить. Вопросы же решаются только в спокойном состоянии – давай, деточка, тренируйся. Тренировка нужна во всем. Я не люблю шумных многолюдных мест, но, когда ты тренируешься – свои предпочтения оставь для отдыха и расслабления, а для работы выбирай самое трудное.


Дружба девчонок год от года ширилась и крепла. И было не важно, что Люсьенка уехала учиться в Москву, а Верочка с Валечкой после школы выскочили замуж и обзавелись детьми. У каждой в сердце был уголок, где хранилось то заветное-детское, которое светит человеку всю его жизнь, где бы он не был.