Немцы хотели взять нас живьём, чтобы выведать об о

Как-то ночью, мне было тогда лет восемь, не больше, мне не спалось. И я направился в сторону кухни, чтобы глотнуть воды. Дверь на кухню была закрыта, за стеклянной дверью горел свет. Беседовали двое, я узнал голос деда — он разговаривал с кем-то мне незнакомым. Невольно прислушавшись к разговору, я догадался: дед и этот второй — однополчане. Дед рассказывал, они вспоминали войну.

Я слышал лишь отрывок рассказа, вернее его концовку, но она на всю жизнь врезалась в мою память. Потому, наверное, врезалась, что в словах этих сконцентрировалась сама правда, неподдельная и щемящая, о той жестокой войне.

"Ближе к рассвету стало нестерпимо клонить ко сну, — рассказывал дед. — Я едва держался, чтобы не провалиться в его притягательное беспамятство. Лёха выглянул из-за поваленной сосны, за которой мы укрылись, попробовал рассмотреть в сумерках хоть что-нибудь.

— Идут, — прошептал он спустя минуту.

— Кто? — пробормотал я, отгоняя назойливую дремоту.

— Фрицы! — гаркнул Лёха громче. — Просыпайся!

— Сколько их? — встрепенулся я. — Шансы выжить есть?

Лёха не ответил, молчал. Я гляделся в полутьму, туда же, куда смотрел он.

Со стороны леса в нашу стороны направлялись тёмные фигуры. Мне показалось, я даже рассмотрел немецкие шинели. Их было много, они приближались.

Я молча развязал завязки вещевого мешка, там у нас хранились гранаты.

— Трое обходят справа, — прошептал Лёха. — Их офицеры тоже заметили нас. Хотят взять живьём и допросить. Чтобы выведать об остальных. Узнать, где расположился отряд.

Я посмотрел туда, куда смотрел Лёха. И действительно, он был прав, трое немецких солдат обходили нас справа.

— Давай подпустим ближе, — прошептал Лёха. — Чтобы наверняка...

Я молча кивнул, не тратя сил на слова.

Через пару минут фрицы подошли совсем близко, теперь нас с врагом разделяло каких-то два десятка метров. Мы с Лёхой затаились, лежали не шевелясь и, видимо, по этой причине фрицы предположили, что мы просто-напросто заиндевелые мертвецы в снегу, на которых нередко можно наткнуться в партизанских лесах, и опасаться нас не стоит. Тишь и сумерки в данном случае сыграли нам на руку.

— Огонь! — крикнул Лёха, когда они оказались совсем близко. Одновременно с этим он дал длинную очередь из автомата.

Я нажал на курок вслед за ним. Нажал ещё раз, ещё и ещё. Выискивал взглядом движение среди деревьев и снега и огрызался короткими очередями, стараясь экономить патроны.

Поняв, что так просто с нами не совладать, фрицы пошли напролом, всем скопом. Мы жались к друг другу и палили с редкими перерывами.

Вскоре у меня закончился рожок, у Лёхи тоже. Затем следующий и следующий за следующим.

Четверть часа мы беспрерывно отстреливались. Меняли рожки по очереди, таким образом, чтобы один из двух автоматов непременно вёл огонь. Лёжа в рыхлом снегу плечом у плечу. До тех пор, пока в последнем рожке не закончился последний патрон.

Мы молча, без слов понимая друг друга, решили: настало время гранат! Вещмешок, он был у меня под боком, я распахнул его и достал пару гранат. Одну по-братски протянул Лёхе.

Мы выдёргивали чеку и бросали гранаты одну за другой, по очереди — пока один выдёргивал, другой бросал. Гранат было больше трёх десятков, и мы не без страха, но всё же на деялись, что нам хватит этого, чтобы отбиться от наступающих фрицев и спасти свои жизни в схватке с ними.

Враг пытался взять нас в кольцо и потому мы бросали гранаты в разные стороны, стараясь швырнуть туда, где замечалось движение. Наконец, в какой то момент, не знаю как именно так случилось, но мы перестали наблюдать движение среди деревьев и снега. Тёмные фигуры в немецких шинелях отошли в глубину леса, у нас осталась к этому времени всего лишь пара гранат.

Мы закутались в плащ-палатки, всё было кончено. Враг больше не сунется, уверенность в этом была слишком сильной, хоть и безотчётной.

Проснувшись утром, первым кого я увидел был сержант Кормильцев. Он с десятью бойцами пришёл нам на помощь. Убитых немцев собирать не стали, их было слишком много, взяли только их оружие, пересчитали трупы и шмайссеры.

— Сорок семь! — Кормильцев был потрясён. — Вдвоём вы положили два взвода!

— Так точно! — ответил я и снова провалился в сон, похожий на глубокий обморок.

Мы с Лёхой выжили в том бою каким-то чудом..."