Нечистая сила

Случилось эта история на реке Маймеча, что на Таймыре, в далёкие теперь уже 80-ые годы ХХ века. Стояли мы там лагерем на берегу – маленький геологический отряд Геологического же института (ГИН) АН СССР.

Отряд состоял из трёх человек – начальника, поварихи и меня в качестве коллектора. Начальника звали Андрей – выпускник Геолфака МГУ, распределившись в ГИН на работу, он оказался в своём первом самостоятельном поле.

Поварихой была Любка, как она сама просила себя называть, студентка Биофака МГУ на летних каникулах.

А стояли мы в среднем течении этой не очень известной реки, довольно далеко от жилых мест. Но это – хобби у меня такое всегдашнее, уезжать с геологами в отпуск, главными условиями которого значились два: как можно дальше и как можно  на больший срок.

Часто получалось, что уезжал я на всё лето, отпуска при этом не хватало, и приходилось добирать «за свой счёт».

Маршрут у нас был «со сплавом», т.е. на одном месте стояли недолго – три дня, неделя и вперёд.  И это была одна из коротких стоянок.

Жизнь наша строилась очень просто – подъём, завтрак и маршрутная группа из двух человек уходит на весь день. Остающаяся в лагере повариха готовит ужин к оговоренному сроку возвращения, а так-то предоставленная на весь день самой себе.
 
А удел коллектора – сопровождать начальника, помогать в сборе образцов, нести эти самые образцы в лагерь и на привале готовить короткий перекус – чай и что-нибудь к чаю с собой из лагеря.

Так было и в этот раз. Но маршрут оказался непростым – километров десять в одну сторону, но дело даже было не в километрах, а в пересечённой местности с зарослями полярной ивы и карликовой берёзы, сильно тормозивших движение.

До вечера мы всё сделать не успели, а был уже август, и полярный день стал похож на обычный летний в средней полосе – часам к одиннадцати темнело, а в темноте, работать по ТБ было нельзя и ходить – тоже.

Поэтому на следующий день планировалось продолжение этого маршрута. И повариха взмолилась, чтобы я согласился вместо неё посидеть в лагере, ужин приготовить и т.д.

Андрей, начальник, был не против такой замены, ибо большую часть работы мы уже сделали, образцы отобрали почти все, осталось закончить описание разреза и, возможно, добрать при необходимости лишь несколько образцов.

Мне по одному и тому же месту ходить было тоже не очень интересно, и я согласился, тем более, что проблем с готовкой у меня никогда не возникало – бывали годы, когда я совмещал обязанности и коллектора, и повара.

Следующий день выдался серым, скучным и пасмурным, правда, без дождя. Делать в первую половину оказалось особенно нечего – так, привести в порядок свои походные заметки, так как рыбалка не задалась – хариус по такой погоде «не брал».

В общем, часам к шести вечера, наконец, собравшись с силами, пошёл дождь – сначала просто «моросильничек», а потом довольно сильными зарядами.

Ужин мне нужно было приготовить к девяти вечера, я уже его приготовил, оставалось только ждать возвращения маршрутной группы. В десять вечера – никого, в одиннадцать – никого, а тут и дождь усилился – в палатке стало сыро, и я улёгся в спальный мешок: спать, не спать, но подремать до возвращения Андрея с Любкой.
 
Ветер палатку трепал довольно сильно, пришлось вылезать и подтягивать растяжки, чтобы её не сорвало. В темноте, да в дождь, заниматься этим не очень приятно.

Забравшись назад в спальник, лежу и вдруг слышу – «хруп-хруп», приподнялся, чтобы понять, откуда звуки идут – дело в том, что к нам лемминги в гости повадились,  сухари, да крупу жрать.

Лемминги – это такие полярные мыши примерно того же размера, что и обычные, но толще раза в три. Мне буквально за день до этого удалось одного поймать в ведро.

Мышь, как мышь, красно-рыжая, только без хвоста – обрубок сантиметровый есть и всё. Лемминг сидел у меня в десятилитровом эмалированном ведре. Сидел и сидел – я на него смотрел, а он – на меня, а потом прыгать начал.

Сначала с разгона на стенку ведра, но – безуспешно, постоянно сползая обратно (не хватало ему сантиметров десяти на пути к желанной свободе), а потом начал прыгать «с места», и с четвёртой или пятой попытки выпрыгнул-таки из ведра, «взяв высоту» почти в полметра. И был таков.

Гоняться за ним я не стал, оценив по достоинству его стремление к свободе и настойчивость в достижении цели, да и не догнать его было.

Крупу-то жрать – ещё ничего (за время варки всё продезинфицируется), а вот сухари неприятно после мышей есть, можно, конечно, на огне их прокаливать, но канительно и всё равно неприятно.

Так вот, приподнялся я, и звуки тут же стихли, подождал – ничего, улёгся: «хруп-хруп». Аккуратно так приподнялся – всё опять стихло. И всё повторилось несколько раз. Но понять, в чём же дело, не получалось никак.

На часы смотрю – без нескольких минут полночь. Ну, думаю, время нечистой силы пришло, как у Гоголя. Всё – по писаному – велик оказался Николай Васильевич, кто бы ещё мог такое придумать.

И только-только я эту мысль подумал и обкатал в уме, как налетел порыв ветра, за ним раздался  страшный удар, треск, и палатка с одного угла обвисла. Делать нечего – пришлось выходить, оттяжку поправлять.

Вылез по-быстрому в плавках и в болотных сапогах на босу ногу –  противно, мокро и холодно. С фонариком обошёл палатку и увидел – угловая оттяжка болтается.

Пытаюсь подтянуть и закрепить – не тут-то было – угловой люверс просто вырван «с мясом». Сооружаю его имитацию с камешком, а по спине холодные струйки дождя  сбегают, закрепляю оттяжку и в палатку – сохнуть и греться.

Лежу, и вдруг слышу голоса – мужской и женский, даже скорее звуки голосов, слов не разобрать, но что-то обсуждают. Приподнимаюсь – тишина, ложусь – опять голоса, те же самые.

Вот это уже оказывается за гранью разумного –  в округе километров на триста ни одной живой души, а тут – голоса.

Приподнимаюсь – вновь тишина. Ложусь – опять голоса, и… всё стихает… всё! Проходит ещё минут пятьдесят, опять голоса, но уже рядом – наши вернулись.

Потом – ужин, рассказываю свою историю – похоже, не верят, и тут Андрей рассказывает, что, чтобы им не было скучно по дороге в темноте, они шли и разговаривали, когда спускались по склону к реке.

И всё сразу встало на свои места, появилось разумное объяснение этой истории. Палатку, за неимением нормальных стоек, мы ставили на дюралевых байдарочных вёслах, довольно упругих.

Я, как самый высокий, в палатке спал по центру, между стойками, упираясь головой в дальнюю стойку от входа. Хорошо натянутая палатка подпружинивала вёсла, и вся конструкция превращалась в параметрический усилитель,  чувствительным элементом которого («мембраной») являлось натянутое полотнище палатки.

Уловив звуки голоса, вся конструкция усиливала сигнал и передавала его мне через весло, в которое я упирался головой. И «хруп-хруп» это тоже объясняло – в этой же напряжённой конструкции, волокна ткани, зажатые в люверсе, рвались одно за другим,  и эти звуки усиливались до этих странных «хруп-хруп», пока не лопнуло последнее волокно, отпустив люверс на волю.

Однако это, хорошо подумав, оказалось возможным  объяснить, а ночью, кроме леммингов, покусившихся на святое – на наши продуктовые запасы и Гоголя, никакое
иное объяснение в голову не шло…

2024