Тернова беседка Главы 6, 7

     На последний экзамен Лора не пошла. Всё равно не сдам, - нашла себе оправдание. Пошла гулять с Мухой во двор. Вернувшись, нашла три яйца в холодильнике, одно разбила в Мухину миску, размешала и дала ей; из двух оставшихся решила сделать омлет.
     Затем взяла шоколад, лежавший на столе, и стала есть, глядя в одну точку. Про омлет вспомнила, когда пошёл дым. Не хочу я этот омлет, - равнодушно думала она, выбрасывая содержимое сковородки в мусорное ведро, и шоколада хватит. Муха в это время высоко подпрыгивала возле стола и смотрела, остался ли ещё шоколад. Лора отломила маленький кусочек, дала ей и пригрозила: смотри, чтобы тётя Женя не узнала – тебе нельзя, - и пошла на улицу. Воздуха  в квартире не хватало.
     На улице моросил дождик. Лора вернулась, надела болоньевый плащ (тётя Женя купила с рук), взяла зонтик, ещё не понимая, зачем всё это…  Первое, что пришло в голову, - пойти в Третьяковскую галерею.

       В зале Сурикова она  долго смотрела в глаза старшей  дочери Меньшикова.  Вот и я в ссылке, - подумала она, - грусть и печаль поселилась и в моих глазах. Вот она,  жизнь, оказывается,  какой может быть. Неужели  всех так больно бьёт? Ой, как больно! - Лора часто заморгала ресницами, чтобы не дать покатиться выступившим слезам.  Папина дочка, - тихо прошептала Лора,  то ли вспомнив слова Гриши, то ли обращаясь к дочке Меньшикова на картине. И вдруг мелькнула мысль, что она никому не принадлежит, что она теперь совершенно самостоятельный человек - один на один с жизнью. И что бы ни случилось,  осиной, дрожащей на ветру, я никогда  не буду.
      Вот и закончилось  лето. Радостное лето, грустное лето. Оставило осадок: горечь потери и недолюбленность…
      
     Глубоко вдохнула музейный воздух, как всегда пахнущий мастикой и духами «Красная Москва», и резко выдохнула,  да так, что работница музея, мирно дремавшая в углу на резном деревянном стуле, открыла глаза и удивлённо посмотрела на Лору, но ничего не сказала.
     Дышать стало легче.
     Вспомнила родителей, Зойку, терновую беседку; вспомнила о том, что ягоды уже наливаются спелым, сизо-синим цветом.
     Вспомнила, как когда-то  укололась терновой иголкой. Капелька крови выступила… ой – больно! Только сейчас мелькнула мысль: а ведь это было предупреждение… первое.
     Опять что-то не давало дышать и вдруг  сформировалось: домой! В сосновый лес! К терновой беседке! К деревянному мостику на краю света! И пусть мир на всех скоростях катится к чёртовой матери.

                - 7 -
    
     На кладбище Лора пошла одна.
     Хотела побродить немного, чтобы не сразу могилу найти, но увидела, как только вошла. На могиле Гриши было много свежих цветов и длинный деревянный конус с красной звездой. Особенно много  жёлтых хризантем. В сентябре их бутоны раскрываются полностью и стоят долго. Казалось, что могила в огне. Огонь, огонь, лихорадочно стучало в мозгу, почему огонь? Ах, да, танк, взрыв, огонь… и цыганка. Что-то Гриша говорил  про цыганку…
     Лора стояла долго, без слёз, но в онемении, как будто задеревенела. Ей показалось, что она вымолвила: какая короткая у нас была любовь, как у бабочки-подёнки. Прощай, Гриша. Я люблю тебя, – сказать  не могла, прошептала одними губами. Слёзы появились, когда шла домой. В дом не пошла – ноги сами понесли к зарослям терновника, в беседку.

     Закончилось лето. Началась горькая осень. Горькая для Лоры. Она днями пропадала в лесу. В любимом сосновом лесу.
     Зойка часто увязывалась за сестрой. Соскучилась. На многочисленные вопросы Лора отвечала редко, чаще уходила в себя. На лес смотрела по-новому. Она прощалась с юностью,  феями,  фантазиями. И если  бы ей  сказали сейчас, что сосновый лес – это собор или храм, она бы согласилась:  летний храм, весенний, зимой снежный храм, а сейчас осенний. Здесь хорошо прятаться в тишине  и  залечивать раны.
     Прогулки были неспешны. Шурша слегка пожелтевшей травой,  Лора медленно передвигалась, вдыхала осенний аромат, гладила стволы сосен, ловила на лету их  янтарные слёзы. Казалось,  неподвижные сосны роняли свое «прости».  В подлеске останавливалась возле осины, наблюдала, как опадают  красные с чёрными блестящими пятнами  листья. Лора, как и когда-то, шептала осине: «Не дрожи».
     Обновив душу, Лора возвращалась домой – и сразу в терновую беседку. Тут же появлялась Зойка. Она теперь носила с собой маленькое зеркальце с ручкой, смотрелась в него и, как  когда-то Лора, корчила рожицы. Затем канючила:
     - Ну, пойдём уже…
     - Куда?
     - Куда-нибудь.
     В этот раз Лора вздрогнула, подняла глаза, оглядывая словно заново терновую беседку. Сколько связано с ней!  Ягоды собраны, листики пожелтели, только шипы торчат… предупреждают: уколешься –  будет больно. Укололи! Больно!  Так, наверно,  и будет  в жизни: боль и удовольствие  всегда рядом. Спасибо, беседка, за предупреждение.
     Лора перевела взгляд на сестрёнку и впервые за долгие дни улыбнулась.

    
     11 сентября

     Только сейчас понимаю, что Гриша глубоко внутри был не такой, каким хотел казаться, но тщательно скрывал это. Что это? Протест? Стараться быть не таким, как все? Леонид Витальевич опять очень точно сформулировал: одна система ценностей  была искусственно упакована в другую.