Мемуары Арамиса Часть 259

Глава 259

Мои читатели, существования которых я не предполагаю, так как пишу эти мемуары исключительно для себя, всё же, если таковые будут, вы спросите: «Откуда он знал, о чём подумал д’Артаньян? Откуда он мог знать мысли других героев произведения?» Кое-что кое-кто мне рассказал впоследствии. Кое о чём я и сам догадался, так как это было нетрудно. Ну а некоторые другие мысли было несложно восстановить логическим путём. Я многократно тренировался догадываться о том, что думают люди, подмечая их движения, изменение лица, непроизвольные самые тончайшие мимические жесты, даже моргание, облизывание губ, движение бровей и так далее. Я привык для себя мысленно проговаривать предполагаемые мной мысли моих собеседников. И я часто убеждался, что довольно неплохо могу восстанавливать мысли тех, с кем беседую, а порой даже мысли тех, с кем только что беседовал, непосредственно до беседы или сразу же после беседы. Я привык доверять себе, своей памяти и своей логике, ведь именно благодаря этим своим дарованиям я смог достичь того положения, которое столь высоко, что уже тяготит меня. Так что для меня всё то, что я предполагаю в мыслях моих собеседников, является такой же истиной, как мои воспоминания о событиях или о разговорах.
Итак, продолжу.
Д’Артаньян рассуждал, что было бы замечательно осуществить обратную рокировку: Людовика вернуть на его место, а его брата направить обратно в Бастилию. Впрочем, как только Людовик будет возвращён на своё место, всё остальное капитана королевских мушкетёров уже не касается.
Для этого хорошо было бы извлечь Короля из Бастилии. Но как проникнуть туда, и как вывести оттуда Короля? Дело само по себе не простое, а если попытаться сделать это незаметно, без скандала, чтобы сохранить всё в тайне, тогда это казалось делом и вовсе немыслимым. Проблема была неразрешимой, но только не для д’Артаньяна, поскольку наш гасконец не признавал неразрешимых проблем.
И тут д’Артаньяна осенило. Он вспомнил эпизод, когда Атос не в меру разгорячился и потребовал от Короля согласия на брак Рауля с мадемуазель де Ла Вальер. Когда Людовик отказал в этой просьбе, Атос объявил, что Король похищает невест своих верных дворян и на этом основании объявил себя свободным от службы своему Королю. Людовик, разумеется, был взбешён и велел д’Артаньяну арестовать Атоса.
— Ваше Величество, я, разумеется, исполню этот приказ незамедлительно, но прошу в приказе не упоминать имени достойного графа и маркиза, кавалера двух Орденов Святого Духа, один из которых дан ему Вашим приказом, а другой – покойным Королём Карлом Английским, — сказал д’Артаньян. — Вина маркиза, безусловно, велика, но не столь велика, чтобы лишать его указанных Орденов, а кавалера двух таких Орденов не очень прилично помещать в Бастилию всего лишь за его невоздержанные высказывания, при том, что он ничего противоправного не сделал и не замышлял. Будет лучше, если в приказе он будет указан как «маркиз Инконнуэ», в особенности, если Вашему Величеству будет угодно помиловать его и освободить.
— Хорошо, — нехотя ответил Людовик, который понимал, что слишком погорячился, и лишь не хотел отступать от своего первого порыва чтобы не давать повода считать его нерешительным. — Запишите приказ на арест маркиза Инконнуэ, и под этим именем поместите маркиза де Ла Фер в Бастилию.
Получив от секретаря письменный приказ, подписанный Королём, д’Артаньян направился к канцлеру Сегье, чтобы поставить на приказ королевскую печать. Поскольку канцлер хорошо знал д’Артаньяна, он поставил печать при отсутвии Короля, что допускалось в подобных случаях.
 Всё это заняло довольно времени, так что Атос, не подозревающий о тучах, сгущающихся над его головой, спокойно вернулся домой. После получения документа по всей форме хитрый гасконец направился к Атосу и сообщил ему, что Король назначил ему домашний арест, Атосу надлежало оставаться дома до тех пор, пока этот наказание не будет отменено. Атос, который ожидал более сурового наказания, воспринял это с изумлением и поблагодарил д’Артаньяна за то, что, по-видимому, его стараниями это наказание оказалось столь лёгким. Затем д’Артаньян прокатился в своей карете до Бастилии и обратно, просто чтобы прошло какое-то время, и на случай, если кто-то ненароком видел его, чтобы он мог смело утверждать, что побывал в Бастилии. Затем хитрый гасконец вернулся к Людовику, доложил о выполнении приказа, после чего взмолился выслушать его. Используя всё своё красноречие, он уговорил Короля отменить свой приказ, заменив его домашним арестом на десять суток. Эти десять суток нужны были для того, чтобы Атос охладил свой пыл, успокоился и не наделал глупостей. Впрочем, для такого затворника, как Атос, десятидневный домашний арест был скорее благом, нежели обузой. Людовик нехотя уступил, но лишь частично – он согласился освободить графа через десять суток. При этом наряду с красноречием гасконца сработало и уважение, которое Людовик питал к д’Артаньяну, благодарность за его верную длительную службу, и даже, быть может, некоторым образом раскаяние и осознание собственной неправоты. Не знаю, быть может, я глубоко заблуждаюсь, приписывая царственным особам такие чувства, как раскаяние или осознание собственной неправоты. Впрочем, Людовик был ещё очень молод, и в некотором роде оставался почти весьма совестливым юношей. 
— Надеюсь, десять дней в Бастилии пойдут ему на пользу, — сказал Король. — Я подпишу этот приказ об освобождении графа сейчас, но вы воспользуетесь им только через десять дней.
— Да, Ваше Величество, именно так, как вы изволили повелевать, — согласился д’Артаньян. — Маркиз Инконнуэ будет освобождён только через десять дней после подписания этого приказа.
— Да-да, маркиз Инконнуэ, — ответил Людовик со смехом. — Что ж мы прекрасно поступили, что не стали указывать имя маркиза в приказе об аресте.
Итак, д’Артаньян получил приказ об освобождении маркиза Инконнуэ из Бастилии, и также поставил на неё печать у канцлера Сегье. По истечении десяти дней д’Артаньян посетил Атоса и объявил ему, что его домашний арест отменён.
— Король просил вас не распространяться о том, где вы провели эти десять дней, — сказал д’Артаньян.
— Передайте Его Величеству, что я не намереваюсь распространяться о том, какова бывает благодарность царственных особ, — ответил Атос. — На этот счёт он может быть совершенно спокоен. Я немедленно возвращаюсь в Блуа и надеюсь, что больше он обо мне не услышит.
— Чрезвычайно мудрое решение, — ответил д’Артаньян.
В результате этих комбинаций д’Артаньян стал обладателем двух королевских приказов, выполненных по всей надлежащей форме. Один из них повелевал поместить в Бастилию некоего безымянного маркиза, другой – освободить его. Хитрый гасконец тщательно упаковал оба приказа в плотный пергаментный конверт до той поры, когда, быть может, они ему понадобятся.
Теперь же он достал этот пергаментный конверт и извлёк приказ об освобождении неизвестного маркиза.
— Какая легкомысленность – не ставить даты на таких важных приказах! — воскликнул он с улыбкой. — Ну что ж, Ваше Величество, ваша легкомысленность сослужит вам службу! Не будь её, как бы я ещё смог извлечь вас из Бастилии, не имея на то вашего приказа с собственноручной подписью и с государственной печатью от канцлера Сегье? В путь, д’Артаньян!
 Как ни спешил д’Артаньян в Бастилию, он поехал не верхом, а в своей карете. Он воспользовался тем, что Филипп дал ему поручение, которое он выполнил почти мгновенно, так что считал себя свободным от дальнейшей службы, и был уверен, что никто его не хватится. В качестве кучера он взял одного из надёжных мушкетёров по имени де Жоме.
Прибыв в Бастилию, он предъявил коменданту, маркизу Безмо, приказ об освобождении «маркиза Инконнуэ».
— Разве у вас в Бастилии так уж много маркизов, что вы не понимаете, о ком идёт речь? — спросил д’Артаньян.
— Есть лишь один узник, к которому велено обращаться как к монсеньору, и на содержание которого выдаются особые суммы, — ответил де Безмо.
— Разумеется, речь идёт о нём, — ответил д’Артаньян. — О том самом узнике, которого нынче ночью посещал господин д’Эрбле, мой друг и ваш в прошлом сослуживец. Господин ваннский епископ проявил крайнее участие к этому узнику, и добился приказа о его освобождении.
— Так этот приказ подписан по результаты хлопот монсеньора д’Эрбле? — спросил Безмо с видимым облегчением.
— Разумеется, дорогой маркиз, и он просил передать вам горячий привет и поблагодарить вас ещё раз о той услуге, которую вы вчера ему оказали! — воскликнул д’Артаньян. — Как вы могли усомниться в том, что мы с ним действуем заодно? Разве вы не помните, какими мы с ним были друзьями? Наша знаменитая четвёрка всегда и во всём была заодно!
— Конечно, конечно! — обрадованно сказал де Безмо. — Передайте господину епископу мою искреннюю благодарность, и сообщите, прошу вас, что у вас не было никаких затруднений с исполнением этого приказа!
— Обязательно передам, — сказал д’Артаньян, похлопав Безмо по плечу, как бывало в прошлом в мушкетёрские времена. —И вот ещё что. Проследите, чтобы никто не встретился мне по дороге. Вы же понимаете, насколько секретная личность этот самый «Маркиз Инконнуэ»! Им интересуются такие люди как епископ ваннский! И даже, как видите, сам Король!
— Не беспокойтесь, господин д’Артаньян, я всех ушлю прочь, — ответил Безмо. — Я провожу вас до галереи, помещение номер одиннадцать, справа, это не камера, а целая квартира, заметьте! Узник содержится в замечательных условиях, как и велено! Вот вам ключ. Прошу оставить приказ у меня.
— Разумеется, дорогой Маркиз, я порядок знаю, приказ вам, узника мне, — ответил д’Артаньян с улыбкой, вручая приказ коменданту. — Ключ можете дать мне прямо сейчас, и не забудьте же уйти. Мы пройдём с узником через ваш кабинет, и я оставлю ключ на вашем столе.